Ловцы снов

Леви помнил, как в детстве обожал свои сны, как мечтал о том, чтобы день поскорее закончился, унес с собою все тревоги и ужасы его ежедневного существования, больше похожего на выживание, чем на жизнь. Ночь была его спасением от реальности, когда Кенни, накинув плащ и надвинув на глаза свою широкополую шляпу исчезал на очередное «дело», смердевшее шлюхами и дешевым вином, время, когда Леви мог наконец остаться один и погрузиться в мир своих сладких грез. Леви забивался в дальний угол их убогой комнатушки, устраивал себе гнездо на продавленном диване, заворачивался в старую ветошь, пропахшую плесенью, и мечтал поскорее уснуть. Потому что его сны были прекрасны: в них было огромное синее небо, которое Леви никогда не видел, и плывущие по нему кучерявые облака, там было солнце и нежный запах разнотравья, а еще был человек, который любил его, защищал и никому не давал в обиду, совсем непохожий на Кенни, всегда излучавшего одну лишь опасность. Когда он стал подростком — сны стали горше и острее. Все чаще он просыпался от неясного чувства, что он сделал что-то страшное, непоправимое и отчего-то тот самый человек растворялся в этих снах, исчезал, и оставалось какое-то странное тянуще-жгучее чувство в груди. А еще ему снились девки, такие, каких он никогда не встречал тут — в Подземелье: розовощекие, улыбчивые, с упругой грудью, что так волнительно вздымалась над шнуровкой корсета. Эти сны смущали, гнали в дворовой нужник за домом, единственное место, где можно было хоть как-то унять пубертатную похоть. Это было отвратительно. С самого начала Леви знал — его ловец где-то на поверхности, там, в другом мире, куда, отбросам вроде него, путь заказан. Его не смущало это, напротив, даже радовало, потому что хотя бы так, хоть во сне он мог увидеть золотистые поля, сумасшедшие закаты, первую зелень весны… все то, чего были лишены те, кто гнил под землей. Большинство людей не придавало значения своим снам. Все знали этот маленький изъян их мира: ты видишь чужие сны, до тех пор пока не повстречаешь своего ловца, того, кто видит твои. Многие даже не замечали этой перемены, случайно столкнувшись на улице, задев в толпе, возвращали себе свое и отдавали чужое. В конце концов, это были просто сны. Бывало и по-другому: ловцы становились друзьями, ведь порой их связывали годы чужих сновидений, и они знали друг о друге так много… но чаще людям было неловко даже знакомиться со своими ловцами, и как правило, они избегали друг друга. Изабель, например, вовсе не помнила чужих снов, повстречав своего ловца совсем крохой, а вот Фарлану повезло меньше — его ловцом оказался Ян, с которым они успели подружиться до того, как поняли, чьи сны виделись им ночами — слишком уж похожи были их судьбы: Подземный город, сиротство и нищета. От того Фарлан и уговорил Леви ввязаться в эту странную авантюру с Лобовым, ему все казалось, что он что-то должен Яну, просто за то, что тот вернул ему ночи без постоянных кошмаров о том, как не может ходить… Леви же боялся выходить на поверхность, боялся встретить своего ловца и потерять свои сны, которые научили его так многому. Именно им он был обязан тому, как мастерски управлялся с УПМ, потому что, когда увидел его впервые, точно знал, для чего оно нужно, и что с ним можно сделать. Они выполнили приказ Лобова, сдались на милость королевской полиции и разведчиков, вышли на контакт, встретили Эрвина Смита, вот только для Леви это обернулось настоящим кошмаром. Впервые оказавшись на поверхности, он был удивлен: новый мир был так похож на мир его снов, и в то же время был совсем другим. Первые сутки они почти не спали: допросы, распределения, казармы, все были так возбуждены, что проболтали почти до утра, а неясная тревожная предрассветная дрема еще не дала Леви понять, как сильно все изменилось. Тренировки выматывали, и едва донеся себя до кроватей, и Фарлан, и Изабель мирно засопели, во власти своих снов, Леви же ворочался с боку на бок, несмотря на чудовищную физическую усталость. Пока под утро он не начал засыпать, и жуткая, темная, тягучая пустота не начала затягивать его в свои объятия. Леви проснулся от собственного крика, ему казалось что он тонет в какой-то смрадной трясине, что не дает дышать, говорить, думать. С тех пор это повторялось каждую ночь: ему снился труп матери, ледяной, покрытый синими струпьями, что тянул к нему свои руки, бесконечные погони в лабиринтах Подземного города, когда за ним гнались стаи голодных собак, поножовщины в подворотнях, мрак, темнота и ужас накрывающий с головой. Это случилось. Он встретил своего ловца. К нему вернулись его сны. С утра, на построении, он гадал — кто это мог быть, вглядывался в лица разведчиков и раз за разом задавал себе один и тот же вопрос — кто из них столько лет переживал его кошмары? У кого он воровал сны об улыбчивом бородатом учителе, с лучиками-морщинками у глаз, о румяных грудастых девицах, о сумасшедших огненно-алых закатах и первом яблоневом цвете? Туррет? Шаддис? Захариус? Никто не выдавал себя, и это было странно: встретить своего ловца в таком возрасте — редкость, большинство людей обменивались сновидениями еще до двадцати. А потом случилось то, что стало намного хуже снов, превратившись в кошмар наяву. Первая вылазка за стену, в которой он потерял Фарлана и Изабель. Теперь, едва вернувшись, он переживал этот миг снова и снова, каждую ночь: туман, покалеченные лошади, усеянное трупами поле, оторванная голова с малиновой копной, остекленевший взгляд зеленых глаз и демонический титан, выплывающий из мглы… Леви вовсе перестал спать, ужас сковывал его от одной мысли, что вот-вот наступит ночь, лагерь затихнет и к нему вновь вернутся его сны. Он был так истощен и измучен, что почти не было сил продолжать гадать, кто же его ловец. Все мысли были как в тумане, реальность словно ушла на второй план, Леви дрейфовал где-то между сном и явью, одинаково страшась и того и другого. — Сколько ты уже не спал? — знакомый голос доносился откуда-то издалека, будто по ту сторону реки. Чертов Смит из-за которого все это и началось… Не будь его, не было бы Лобова, Яна, Фарлан не убедил бы их сунуться на поверхность, а у Леви все еще оставался его прекрасный мир сладких грез. — Какая тебе к черту разница? — бесцветно ответил Леви, пытаясь протиснуться между косяком и могучей фигурой капитана разведчиков. — Тебе снится женщина с длинными темными волосами, покрытая трупными пятнами, и соседский пес Баскет, что гонит по темным улицам, норовя ухватить за лодыжку, верно? До Леви дошло не сразу. Заторможенный бессонницей мозг пытался переварить услышанное, пока он тупо пялился снизу вверх на этого докучливого белобрысого великана. Какая ирония: его ловцом, чьими снами он упивался многие годы оказался Эрвин Смит, тот самый выскочка из разведки, из-за которого все полетело к чертям, из-за которого он потерял единственных людей, что были его семьей, и он же отнял последнее — сладкое забвение ночи, нежные сны, единственное место, где Леви было хорошо, где он успел познать и любовь, и счастье, и красоту мира, которого никогда не знал прежде… Душил злой смех — так нелепо это было, хотелось броситься наутек, подальше отсюда, подальше от Эрвина Смита, который видел его насквозь, потому что знал все: про мать, про Кенни, про стычки с дворовыми бандами, поножовщину и воровство, но тело не слушалось его, колени дрожали, и Леви обессиленно сполз на пол в каком-то странном полузабытье. Еще не сон, но уже не реальность. — Леви! — доносилось откуда-то, словно через толщу воды, — Леви, ты слышишь меня? Я читал, что ловцы, которые не избегают друг друга, могут обмениваться сновидениями. Я верну тебе свои сны, я думаю, что знаю как это сделать. Последнее, что помнил Леви: аромат мятного чая, холодный лоб у своего лба, и щекочущую виски белобрысую челку, а после снова было синее небо, гигантские деревья, чувство полета и тот самый бородатый учитель из детства, рядом с которым было так хорошо и спокойно. Леви пришел в себя в казармах, свежий запах недавно выстиранного белья окутывал с ног до головы, а тело было легким и почти невесомым. Спустя столько дней он наконец-то выспался, а реальность начала приобретать свои очертания, наваливаться тяжелой ношей: Фарлана и Изабель больше нет, теперь он на поверхности, один из разведчиков королевства, что лицом к лицу сталкивался с титанами. Он наскоро умылся и вышел во двор, где тренировались новобранцы, но Эрвина среди инструкторов он не нашел, в конце концов он обнаружил его на краю полигона с очередной книгой и блокнотом для заметок в руках. Тот выглядел паршиво: осунувшийся, бледный, с глубокими синяками под глазами и едва заметной щетиной на подбородке. — А ты? Сколько не спал ты? — спросил Леви вместо приветствия. — Я спал, — устало ответил Эрвин, закрывая свою книгу, — просто не так много. Как себя чувствуешь? Удалось отдохнуть? — Черт, Эрвин! — не выдержал Леви, — Как ты выдерживал это и не сошел с ума? — Ко всему привыкаешь, и потом, твои кошмары для меня значат совсем не то, что для тебя. Как и ты, всегда видел мои сны другими… — Но как, и почему ты обернул это вспять? Почему я вновь вижу твои сны? — Я читал об этом в старых книгах, намерение одного ловца может вернуть сны другому. Ты слишком ценен для разведки, Леви. Равных тебе нет. И мои несколько часов отдыха — малая плата. Но признаюсь, твои первые дни здесь подарили мне невероятное чувство — я и не знал, что можно спать так сладко… — Верни все обратно, ты похож на зомби. И… мне не нужны твои подачки! — Леви пытался быть отстраненным, но в глубине души был поражен откровением капитана. — Хорошо, — тихо отозвался Эрвин, вновь притягивая к себе за шею и соприкасаясь лбами. Это вошло в привычку. Они делили его кошмары на двоих. Так продолжалось неделями и месяцами. Три дня отдыха для Леви, два дня для Эрвина, потому что Леви не спал вовсе, боясь остаться со своим прошлым один на один, Эрвину же удавалось урвать хоть несколько часов. Леви все так же наслаждался чужими снами, пока Эрвин корпел над отчетами, а после подменял его в кабинете, сутки напролет не возвращаясь в казармы. И это почти устраивало обоих. Сны Эрвина вовсе не были такими уж безмятежными как в детстве: там были титаны, с хрустом перемалывающие в своих пастях новобранцев, змеязыкие придворные, опутывающие своими скользкими интригами, и вечное чувство вины, вкус которого Леви распробовал лишь со временем, и все же это было лучше той вязкой темноты, в которую его утягивала мать и воспоминания о Подземном городе. Но в какой-то момент все изменилось, сны Эрвина наполнила тягучая, терпкая жажда, совсем, как в четырнадцать, когда в них мелькали волоокие девы в тугих корсетах с глубокими декольте. Только теперь это было иначе: Леви видел свои (его) мощные руки, сжимающие чьи-то узкие бедра, чувствовал чужие губы, порхающие по внутренней стороне бедер, влажный и горячий язык, забиравшийся туда, куда стыдно было даже подумать, сны наполненные жаром и желанием… Одна ночь, другая, третья… Это было как пожар, как выжигающее нутро нечто такое, от чего не спрятаться, не убежать: неясные образы, полные похотливой вседозволенности, и Леви не выдержал, пошел на этот разговор, устав раз за разом просыпаться с мучительным стояком и звенящими яйцами. — Верни мне мои кошмары, ты просто невыносим. Эрвин, это не проблема — съезди в город, сними себе шлюху, у тебя походу тотальный недотрах. Что, с новым званием нет времени даже передернуть? — язвил Леви, не скрывая раздражения. Он был так возмущен, что даже не заметил, как заалели щеки Эрвина, когда он без лишних слов привычным жестом притянул к себе, соприкасаясь лбами и передавая сны. Знакомая сладкая дремота наваливалась пушистым одеялом, прибивая к кровати, и Леви доверился ей, почти забыв, что сегодня его ждут кошмары. Но вместо них он отчего-то увидел смутно знакомую мускулистую спину на смятых простынях — и узнал командора, он как-то томно и призывно глядел на него через плечо. Повинуясь неведомому порыву, Леви шагнул ближе, опускаясь на колени и замер перед крупным, полувозбужденным членом, лежащим на бедре. Лизнул головку, перекатываясь до основания, вскинул глаза вверх, встретив знакомый, полный понимания взгляд и заглотил до основания, зная, что единственное чего он хочет — дарить наслаждение, нежность, любовь, заставить Эрвина стонать, запрокидывать голову и яростно сжимать кулаки. Сны командора были абстрактны — партнер без лица, только узкие бедра в фокусе, только ощущения: объятий, поцелуев, прикосновений, тесноты жаркого тела… Его же поражали своей откровенностью — вот Эрвин в душе, и тугие струи воды стекают в ложбинку между ягодиц, и Леви заворожен этим зрелищем. И его губы во сне ищут не какие-то, а губы Эрвина, и сминают их в жадном поцелуе. Так долго Эрвин берег его от кошмаров, что Леви и не знал, что их вытеснило совершенно другое: ненасытное, животное, страстное… единственным объектом для которого был Эрвин Смит. — Как давно? — Леви был весь как натянутая струна, он репетировал этот разговор тысячи и тысячи раз. — А разве это важно? — устало ответил Эрвин с тихой улыбкой. — Для меня — да. — Не помню, но последнее время все чаще. Мне было странно смотреть на себя твоими глазами, но… если бы не ты и не твои сны, мне было бы сложнее решиться стать командором, выбрать эту дорогу. Именно те ночи, полные кошмаров и твоей странной веры в меня, придавали мне сил. Леви, это просто сны, они ни к чему не обязывают нас и это вовсе не значит, что… Эрвин не успел договорить, потому что Леви одним шагом преодолел расстояние между ними, жестко и собственнически притянул за галстук-боло, заткнув рот поцелуем. Это было так похоже на все его сны, и в то же время по-другому: ярче, насыщеннее, полнее и… глубже, как ни в одном сне, который ему приходилось видеть. Они научились ворожить общие сны, где не было стен, не было титанов и разведки, где у них на двоих был старый покосившийся домишко с видом на лес, где они вместе ходили на охоту и рыбалку, стреляли дичь, готовили ее на углях, запивая крепким пивом, а вечерами сплетались в тесном объятии, словно не желая отпускать друг друга из сна. И даже в разлуке, когда Эрвин уезжал в Сину, обхаживать аристократов, Леви находил способ протянуть ему руку сквозь свой сон, оставив позади кошмары. Так было много лет подряд — они словно жили двумя жизнями сразу. Такое было возможно для ловцов, которые не отреклись друг от друга, а проникли в тайны, почувствовали, перемешались и больше никогда не были одиноки. То была редкость в их странном мире, потому что большинство людей чуралось своих ловцов и старалось их избегать. Но без всяких сомнений — эти несколько лет были самыми счастливыми в жизни их обоих. *** — Дедуль, мне снились странные люди в шелковых халатах, они едят спицами и носят смешные прически. Так забавно. — Это похоже на Хизуру, малышка, следующим летом мы отправимся туда вместе, и может быть, ты повстречаешь своего ловца и вы поменяетесь снами. — Но мне нравятся эти! В них вкусные лунные пряники и красивая речка, — капризно дует губки рыжая девчонка лет пяти, — Я не хочу меняться. — Можешь и не меняться, — успокаивает ее Леви, чувствуя, как накатывает тихая печаль: он спит без сновидений уже много лет… с той самой битвы за Шиганшину, в которой погиб тринадцатый командор разведкорпуса, забравший с собой в могилу и его кошмары, и уютный домик на лесной опушке, и ещё что-то очень важное… Леви прикрывает глаза, думая о том, что он уже стар и осталось недолго, ему очень хочется верить, что однажды они встретятся вновь, в мире, который приходил во снах к ним обоим.