млечный путь

Кабуто был скрытным. И дело тут даже не только в его манере общения и поведения, в которой не было никакого лишнего жеста ни в чью сторону: говорил, когда и что надо, молчал, когда надо, делал то, что от него требовалось, вёл себя, как требовалось — сдержанный, иногда слишком. Шпионская находка. Для Корня или опаснейшего нукенина — бриллиант, огранённый со всех сторон. Но и в том, как Кабуто выглядел. Опрятный хвост почти мастерски подстриженных волос — только пушился в смешной ёжик; большие аккуратные глаза с кошачьим вздернутым к вискам уголком, длинные ресницы, ровными рядами расположенные на веках; средний, даже небольшой, нос, пухлые бледные губы, на которых часто появлялись выбивающиеся из образа ранки укусов; округлое личико; маленькие уши; тонкие щиколотки, на которых виднелись синие змеи вен, и кисти с длинными огрубевшими пальцами… И это всё, что Кабуто позволял увидеть, скрывая остальное тело за едва ли не безразмерной фиолетовой одеждой, воротником закрывающей шею, подбородок, а белыми рукавами покрывающей плечо. Его лицо не запомнить с первого взгляда, остальную часть — не зацепится за особенности. Якуши был чистым на открытых участках и невидимым на закрытых. Как и требовалось от него, шпиона. Однако Орочимару однажды подметил опытным взглядом шиноби для себя, когда Кабуто в особо жаркий день решил не надевать белую майку под низ, что тон его открытых частей тела отличается от тех, что было раньше не разглядеть. Воздействие ультрафиолета всё же брало своё, повышая синтез меланина, и белая кожа Якуши приобретала мягкий коричневатый оттенок. Орочимару это казалось интересным и в какой-то степени забавным. Был ли этот ребяческий интерес главной причиной того, что сеннин как-то раз, неожиданно даже для себя самого, ненавязчиво приобнял Кабуто за плечи (они такие узкие и острые) в поощрительном, таким он виделся мужчине, жесте? Определённо нет, хотя Орочимару всё равно будет молчать в тряпочку, насколько это было приятно не только ощущать тепло юношеского тела, но и видеть реакцию — порозовевшие щёки, бегающий взгляд, расширенные зрачки… У сеннина есть порок — гордыня. Однако, черт, как же это было хорошо. И, должно быть, именно этот подавленный пороком интерес к самому Кабуто являлся причиной такого поведения. Честно? Орочимару ни секунды своей жизни после не пожалел об этом. — … ни секунды, малыш, не жалею, слышишь? Они, переплетя ноги, лежали в обнимку на просторной кровати в номере неизвестного отеля, разморенные приятным теплом одеяла после долгого путешествия по Юкигакуре. Это была изнурительная для обоих гонка за технологиями и техниками Страны Снега: только пересеченная граница встретила их засадой, морозом и убийственным позором неподготовленности к условиям. Однако они справились, пусть и только наполовину, ведь поставленной изначально цели оказалось достичь сложнее, чем сеннин предполагал. «Если пылинки будут накапливаться, то и они станут горами, » — улыбнувшись устало, пролепетал Кабуто, когда они, наконец избавившись от хвоста, добрались до городка. Орочимару тогда мягко взъерошил без того растрепавшиеся волосы Якуши, взял за руку и повёл к примеченной вывеске отеля. Оба замёрзли, не прочь перекусить и отдохнуть, поразмыслив над дальнейшими действиями. Они смогут продолжить свою гонку завтра, завтра заставить мозги крутить шестерёнки, а мышцы двигаться вперёд… Всё завтра. — Слышу, Орочи, — а пока под боком улыбается, поцеловав своими пухлыми губами проступающие через белую кожу рёбра сеннина, тёплый и любимый Кабуто. Змей довольно ухмыляется, прикрыв глаза. Неосмысленно водит кончиками своих пальцев по лопаткам, шее и ниже, вспоминая анатомию юношеского тела. На горячей спине Якуши раскинулась россыпь веснушек и родинок, мягким мазком затрагивавшая плечи и поясницу — ещё одна из тысячи тысяч особенностей Кабуто, которые приводили Орочимару в восторг. Мужчина всегда сравнивал эту деталь с космосом, который будто отпечатали на бледной коже. Маленькие далекие звезды-веснушки и большие, складывающиеся в причудливые узоры-созвездия, родинки казались очаровательно невинными, нетронутыми боями и нелёгкой жизнью нукенина. Орочимару любил подолгу рассматривать их, выискивая всё новые и новые линии соединения на звездной карте тела; целуя, водить по ним то пальцем, то ладонью, закрывая определенные участки и исследуя при этом другие. Например, около лопаток, словно ангельские крылья, распускались очертания созвездий журавля с ярчайшей Альнаир; на шее, чуть повыше седьмого позвонка, красовалась кассиопея, являясь началом млечного пути, плавно расформировавшимся галактическим экватором по всему позвоночнику. На пояснице четкими линиями обрисовывался Скорпион, невероятно льстивший родившемуся под этим знаком Орочимару, будто Якуши уже давно должен был находится в объятиях сеннина. Хоть идея «красной линии судьбы» никогда не прельщала мужчине, ему казалось, что, поискав, он наткнётся и на созвездие рыб у себя на коже. Космос на теле Кабуто иногда менялся: то добавлялись новые точечки звёзд, то какие-то исчезали. И каждый раз складывались во множество разных новых комбинаций, доселе не видимых глазами. Оттиск вселенной невероятно переплеталась с пепельными волосами, в которых часто путалась пятерня мужских рук. Будто блестел сквозь них только ярче. Орочимару называл это «лунным сиянием», ведь на свету рассветного солнца локоны загорались, будто в них и есть кусочки луны и звёзд. И, боже, пусть он преувеличивает, но никто не переубедит мужчину, что это невероятно. Кабуто был невероятным в своей непримечательной внешности, в своих выверенных движениях и словах, над которыми он трижды подумает, в своих особенностях и привычках. Кабуто был целой вселенной с млечным путём на спине. И вся эта вселенная помещалась в кольце рук Орочимару, на его груди. Целая вселенная, отданная за что-то определённо хорошее сеннину. Он не знает, кого благодарить, не знает, кому замаливать свои пороки и грехи? Но мужчина чувствовал какую-то ответственность за то, что заполучил себе Вселенную… Поэтому старался отдавать себя Кабуто взамен. Всего себя своей Вселенной. Орочимару лениво раскрыл глаза и повернул голову в сторону посапывающего, но явно не спящего, Якуши. Улыбнулся, убрав со лба чёлку. Аккуратно вывернулся, доставая руку из-под головы парня, приспустился, чтобы оказаться на одном уровне, и, глядя прямо в карие радужки, в которых тонул чёрный кружочек зрачка, медленно поцеловал Кабуто в губы. Ему неспешно ответили. — Ты — целая неизученная Вселенная, Кабуто. — Надеюсь, — Якуши уткнулся носом куда-то в грудь мужчины, — ты изучишь свою Вселенную, Орочимару. — Обязательно, — сеннин прижал парня к себе ближе, — свою Вселенную — обязательно.