Сладость или гадость

Леви не курит. Бросил лет пять назад, просто однажды вечером решив, что ему это не нужно. И всё — ни последней затяжки, ни последней сигареты. Просто взял и выбросил почти полную пачку, одноразовые зажигалки, рассованные по всем углам дома, оставив пару — на всякий случай, потому что действительно могут понадобиться. Пепельницы тоже оставил — Ханджи приложила всю фантазию, а Эрвин — весь вкус к вещам, выбирая их в подарок. И глядя на них, у Леви ни разу не шевельнулось желание вновь использовать их по прямому назначению — он воспринимает их как предметы интерьера, не более. Эрен курит. Не то чтобы много, но… Утренняя сигарета под чашку кофе, днём на работе в перерывах, вечером после ужина и иногда на ночь, после… кхм… ну, да. Рассовывает одноразовые зажигалки по всем углам дома Леви и посягает на припрятанные пепельницы. Может в дождливый промозглый вечер накинуть куртку с капюшоном и отправиться в ближайший магазин, потому что пачка внезапно закончилась. Разбирается в табаках и углях и мастерски ставит кальян, грамотно смешивая вкусы — Леви даже время от времени составляет ему компанию «подымить». Леви не нравится, что его дом вновь пропитывается запахом табака. Леви обожает смотреть, как курит Эрен. Как сначала рука немного рассеянно скользит вдоль тела — красивого, подтянутого, — к карману джинсов, как в длинных сильных пальцах появляется белая палочка, как он обхватывает её фильтр пухлыми губами, как подносит зажигалку и как блики огня освещают лицо — красивое, словно скульптурно вылепленное лицо с правильными чертами. Как втягиваются щёки, подчёркивая высокие скулы — Леви на этом моменте всегда задерживает дыхание, словно сам делает затяжку, потому что каждый раз вспоминает, что так же он выглядит, когда… кхм… ну, да. Как вздымается грудная клетка и замирает так на пару-тройку секунд и, наконец, как струйка сизого дыма выпускается изо рта, а после язык, чуть высовываясь, бегло проходится по краю острых белых зубов. Или как, закончив колдовать с горелкой, чашей и табаками и поставив колбу между ними, удобно устраивается прямо на полу на подушках — шейх, мать его! — протягивает Леви второй шланг кальяна и почти скрывается в клубах густого ароматного дыма. Леви сначала испытывает эстетический оргазм от вида мундштука между губ Эрена, а потом уже и настоящий… кхм… ну, да. Леви никогда не признается в этом. Никому. И даже себе. Леви видит, что не только он залипает на таких моментах. Не раз и не два видел, как пялятся на него другие, когда в баре он выходит покурить на свежий воздух. Стоит Эрену поджечь сигарету, как словно из ниоткуда материализуются либо откровенно сексуальные девицы с просьбой прикурить — и тут Леви знает, что им ничего не светит, — либо парни или мужчины, с той же просьбой или желанием составить компанию — Леви и тут знает, что им ничего не светит, но желание пойти и сразу начать бить лица появляется сразу и не отпускает ещё очень долго. Леви собственник. Леви не желает делиться Эреном ни с кем. Даже на время перекуров. Даже если это просто стояние рядом. Леви решает что-то с этим делать. *** — Леви, ты зажигалку не видел? — доносится голос из кухни. — Какую из? — уточняет, продолжая переписку по работе, сидя с ноутом на диване в гостиной. — Да хоть какую-нибудь! — в голосе Эрена удивление напополам с раздражением. Он появляется на пороге комнаты, растерянно теребя сигарету, перекатывая её между большим и указательным пальцами. — Всё уже облазил, как сквозь землю провалились! Леви захлопывает крышку ноута, завершив диалог с партнёрами, отставляет его на журнальный столик, поднимается и подходит к Эрену. Высокий, зараза. Смотрит недоумённо и недовольно. — Провалились. И это, — забирает из пальцев сигарету, — тоже провалилось. — Под возмущённое «Эй!» ломает её, идёт в уборную и смывает остатки в унитаз. — Леви! Это, вообще, как понимать?! — Это понимать как то, что ты бросаешь курить. — С чего бы это?! — растерянность порывается смениться на злость, но пока ещё пробивается неверие — такого просто не может быть. Или может? — С того. Всю квартиру прокурил, здоровье гробишь, и не только своё, — Леви натужно-показательно кашляет в кулак, пытаясь продемонстрировать вред от пассивного курения. Не особо, впрочем, успешно. — Эй, я не так уж много и курю! И ты никогда ничего мне не говорил по этому поводу! — А вот сейчас говорю. В общем, ты бросил эту гадость. — Да?! — Да. — А если я не хочу? — А ты захоти. — Леви! Но это нечестно — решать за меня! И, хоть убей, не понимаю, с чего бы мне бросать курить! — Ради меня? — Очень неожиданно… Леви, я для тебя готов на что угодно, но… Но не делай больше так. Я просто не готов к этому. Кстати, это была последняя, — кивает в сторону туалета. — Я схожу в магазин, если ты не против. — Я против. — Леви-и. Окей, забью табак в чашу, вместе подымим. — Не подымим. — Та-ак, дай угадаю — я вообще бросил курить? — Точно. Жан этому очень рад. — Жан?! А парень твоей сестры-то тут при чём? — Ему всегда нравился твой кальян. Я пока ему отдал в пользование, чтобы тебя меньше тянуло. А сигареты он, кстати, недавно бросил. Микаса рассказала. — То есть, теперь этого мерина даже никотин не убьёт? — Не надоело придумывать ему конские прозвища? — Да он… — Он смог бросить. А ты? — На «слабо» берёшь? — Ни в коем разе, — Леви понимает, что призвал катастрофический апокалипсис в лице разъярённого Эрена Йегера на свою голову, упомянув заклятого друга детства и юности, да ещё и намеренно поставив того в пример — запрещённый приём, но так Эрен наизнанку вывернется, но превзойдёт Жана хоть в чём — хоть в выпекании булочек на скорость, хоть в бросании курить. Признаваться в этом Леви, конечно, не будет. — Хорошо, — зелёные глаза на мгновение полыхают яростной молнией, при этом, однако, полны решимости. — Я брошу. — Вот и славно, — кивает Леви. На душе скребёт понимание, что так, вообще-то, делать нельзя — и это касается не только запрещённого приёма с упоминанием парня сестры, но и самого того, что решение за двоих принял он один. Впрочем, как только перед глазами встают лица — неважно, мужчин или женщин — смотрящих на курящего Эрена, как все сомнения сразу рассеиваются. — А чем мне сейчас забивать вот это вот желание покурить? Ты закупил пластыри, или жвачки, или, не знаю, что там ещё, и будешь меня ими пичкать? А вот об этом Леви как-то не подумал… — Не знаю. Леденцов могу сходить купить, говорят, помогает. — «Говорят», — передразнивает Эрен. В нём всё ещё кипит обида, но отступить от только что запальчиво данного обещания бросить курить он уже не может. — Леденцы, говоришь? — прищуривается и кивает. Леви не нравится этот прищур. *** Леви хочет снова начать курить. Потому что — да, Эрен бросил. Ни словом больше не обмолвился на тему курения, сигарет, табака — ничего. Леви знает — даже на работе, когда Леви не может его видеть, он не курит — Эрен принципиальный. Эрен переключился на леденцы. В тот вечер он сам сходил в магазин и накупил — хотелось бы сказать, что просто сладостей, но на деле — личной мучительной пытки для Леви. Потому что то, как Эрен их ест… Леви с тоской вспоминает, как тот курил. Сначала рука медленно тянется вдоль тела — красивого, подтянутого, — и ныряет в карман. Откуда спустя пару мгновений появляется снова, но уже с каким-нибудь лакомством. И начинается феерия. Длинные красивые пальцы какое-то время вертят конфету между собой, не спеша разворачивают обёртку, если это простая карамель, отправляют в рот — губы раскрываются неторопливо, леденец сначала зажимается зубами, а позже подхватывается языком и перекатывается за щёку. Эрен с уже знакомым прищуром и появившейся недавно хитрой ухмылкой смотрит Леви прямо в глаза, а тот проклинает всё и сразу — и сигареты, и леденцы, и магазины, где это всё продаётся, и фабрики по производству того и другого в целом. Периодически появляются чупа-чупсы — рука вдоль тела, карман, круглая карамель на палочке в длинных сильных пальцах, — которые подносятся ко рту и с которых обёртку надкусывают белыми ровными зубами, а после либо разворачивают, либо стягивают, разорванную, вниз, с «ножки», и карамель отправляется в рот, неприлично вкусно и знакомо дразняще оттопыривая щёку. И снова глаза в глаза, и снова прищур. Леви впервые за пять лет обращает внимание, что дизайн некоторых пачек сигарет изменился. В один из вечеров Эрен после ужина достаёт большой круглый яркий леденец на палочке, трёхцветной спиралью закрученный в гипнотический круг. И Леви, действительно загипнотизированный, смотрит, как Эрен разрывает упаковку зубами, как он это обычно делает, распечатывая шуршащую фольгу от… кхм… ну, да. Расправившись с упаковкой, Эрен начинает медленно облизывать леденец. Проходится широким мазком языка от основания-палочки до противоположной круглой вершины, и ещё, и ещё. Облизывается, медленно проходясь языком по губам, и снова возвращается к леденцу. Теперь ведёт кончиком языка от центра по спирали, словно раскручивая сладкий жгутик. Доходит до края конфеты и прикусывает, мягко проходясь губами по отломанному кусочку. Разжёвывает с открытым ртом, так, что слышен хруст каждой карамельной крошки, показательно сглатывает, давая кадыку подняться и опуститься на горле. Леви тоже сглатывает, по-прежнему заворожённо смотря «кэнди-шоу», и не может отвести глаз, когда Эрен начинает толкаться языком в середину конфеты, то быстро, то медленно, то начиная хаотично облизывать леденец в разных направлениях, то замирая с открытым ртом и высунутым языком. Леви запоминает тот вечер и ту ночь очень хорошо. Эрен тоже, как и следующие пару дней, когда не может сидеть ровно, потому что… кхм… ну, да. Леви обнаруживает, что сигареты за последние пять лет прилично так подорожали. Леви осознаёт, что проиграл, когда в один из вечеров, который они собираются провести в баре с Микасой, Жаном и друзьями, Эрен показательно достаёт из сумки и перекладывает в карман куртки длинный леденец на палочке. Леви понимает, что просто не выдержит, если Эрен начнёт его сосать там, прилюдно. Леви понимает, что сигареты были, в общем-то, не таким уж и плохим вариантом. Или кальян, с тоской вспоминает он. Леви понимает, что дело не в сигаретах и не в леденцах. Просто ему не хочется делиться Эреном ни с кем, и неважно, курит он, грызёт конфеты или сосёт… кхм… ну, да. — Мы идём? — голос Эрена выводит из оцепенения. — Сейчас… только штуковину эту выложи, пожалуйста. — Хмм… почему это? — в зелёных глазах пляшут хитрые огоньки. Всё он прекрасно понимает, зараза. — Потому что кальян закажем. — А что там с вредом здоровью и прочим? Или неактуально уже? — Актуально. Но смотреть на него, — кивает на вытащенный из кармана и положенный на стол длинный узкий карамельный цилиндрик, — я буду один. — Как скажешь, — подходит ближе, склоняется, смотрит прямо в глаза и облизывает губы — Леви уверен, что они намного слаще всех лакомств мира. — Я, кстати, реально бросил курить. И, кстати, я реально сразу понял, почему ты мне тогда это запретил. — Да ну? — Леви не хочет верить, что его можно прочитать как книгу. — Конечно. Леви, всё это я всегда делал только для тебя. Я всегда знал, что тебе нравится на это смотреть — и курил я либо только в твоём присутствии или когда ты меня видел, либо когда меня не видел никто — на перекурах выходил отдельно от остальных. Я никогда не давал тебе повода усомниться во мне, и никогда не дам его — я только твой, в богатстве и бедности, с сигаретами и конфетами. — Запомни это, скажешь во время церемонии. — Церемонии? — Да. Когда станешь моим мужем. — Это… — Предложение. Руки, сердца, кальяна и леденцов. — Кальян же у Жана. — Вернёт. Мне не хватает твоего вида в клубах пара. Но с леденцами ты тоже очень даже ничего. — Ты ещё не видел, что я придумал с этим, — кивает в сторону стола. — Может, покажешь? — Опоздаем. — А может, и вовсе не придём. В тот вечер они довольно прилично опоздали, но были неприлично довольными, потому что… кхм… ну, да.