Кто, если не он?

      Если Минхо кто-то по-настоящему нравится, он избегает этого человека всеми силами. Все об этом знают, хотя никогда не говорят вслух. Но знают и потому даже не реагируют, если кошачий папа начинает жестко игнорить буквально на следующий день после вполне себе недвусмысленных намеков, нашептанных в темных углах или уединенных местечках, где стафф вежливо поворачивается спиной, убирая камеры.       Абсолютно все, кроме одного, что снова пропустил что-то важное мимо ушей. И ничего не поделаешь, потому что он простой, как палка — и такой же прямой. Иногда кажется, что скорость прохождения нервного импульса между мозгом и языком у него составляет целую секунду. Что он сам даже не успевает понять, что и как ляпнул, моментально озвучивая пришедшую в голову мысль.       — Я трус, — вздыхает Феликс, копаясь в своей картонке с начавшей размякать лапшой. — Я такой трусливый.       Чан откладывает одноразовые палочки, шедшие в комплекте с заказом, и морщится. Уже две недели прошло после этих дурацких сьемок, а Феликс все никак не может успокоиться. Да, это было страшно, даже с учетом того, что их заранее ознакомили со сценарием. Чан и сам здорово испугался — одно дело знать, и другое — участвовать во всем самому. И если бы на лестнице ему на голову свалилась та кукла, он бы орал так же громко, как и Феликс.       Хорошо, что ему в пару поставили Чанбина — при всех своих талантах тот довольно посредственный актер и не всегда попадает в роль. И еще лучше, что Феликс достался именно Минхо, а не Чанбину.       — Теперь он меня ненавидит, да? — вопрошает Феликс, а Чан все-таки закашливается, подавившись. — Минхо меня ненавидит, за то, что я такой трусливый.       — Это не так, — Чан сплевывает в салфетку лапшичную загогулину. — Тебе кажется.       — Не кажется, — Феликс откладывает палочки и сдвигает брови. — Он и раньше почти не обращал на меня внимание, разве нет? Да, всегда помогает, если попросишь напрямую. Но…       — Не говори глупости, — Чан видит каждую мысль Феликса, написанную на лице. Уже четыре года прошло, а тот не меняется.       Все они поменялись, выросли в чем-то, поднялись над своими детскими страхами. Но только один из них все еще не может сделать шаг вперед. Феликса все еще штормит, бросая от одного к другому, и Чан беспокоится за него все больше и больше. Даже больше, чем за Хенджина или Джисона — те стали достаточно сильными, научившись приспосабливаться. А вот у Феликса вместо жесткого, каменного панциря — все еще мягкая кожа новорожденного черепашонка.       — Это не глупости, — Феликс опускает плечи, сьеживаясь и становясь меньше. — Это правда.       — Тебе кажется, — Чану вовсе не хочется на него давить, но и затягивать дальше нельзя. — Все люди чего-то боятся, и это нормально. Тот же Минхо боится высоты, ты сам видел. Но после тех сьемок его никто ни разу не назвал трусом, как и тебя. Это нормально.       — Это совсем другое, — упорствует Феликс, не в силах выбраться из рефлексии самостоятельно. Усталость и напряжение сказываются на нем одним из первых.       — Тогда спроси у Минхо сам, — вытаскивает Чан последний козырь, что приберег на крайний случай. И, кажется, этот случай уже наступил. — Просто спроси у него и увидишь, что он тебе ответит.       Если Минхо кто-то нравится по-настоящему, он начинает избегать этого человека. Все об этом знают, и Чан тоже. Все, кроме Феликса. И не Чану говорить ему об этом. Лучше самого виновника всей этой двухнедельной хуйни никто не справится. Да и Феликс не поверит сейчас никому, будет накручивать себя еще больше, а Чану и без того хватает проблем.       — Я не стану этого делать, — мотает Феликс головой.       Чану сразу же хочется зарычать — вся социализация Феликса катится по пизде, когда проблема выходит за пределы сьемок и касается личного. То, что Феликс может легко сказать на камеру, никогда не произнесет с глазу на глаз обьекту своего внимания. И только Чану известно, сколько сил ему пришлось приложить, чтобы приручить Феликса и немного вытащить из привычного тому панциря. И как его бесят все эти маленькие тайны между ними всеми, которые он просто вынужден хранить в себе, как заинтересованное лицо. Если бы не контракт и не жесткие рамки, давящие со всех сторон, он бы давно взял Феликса за руку и притащил к нужному человеку, избежав всей этой нервной хуйни, от которой у него в двадцать четыре уже лезут седые волосы. И благословил, как настоящий папочка, потому что сил у него терпеть больше нет.       Но он не может. Потому что Феликс слишком хрупок и может сломаться от любого неловкого движения. Не Хенджин, устраивающий драму из всего на ровном месте, и не Джисон, нервное напряжение которого порой грозит испепелить все вокруг, а именно Феликс, у которого на небе, кажется, вообще не бывает туч. И Чан прекрасно понимает, почему в этот раз Минхо переплюнул сам себя.       — Это не просьба, Ёнбок.       Феликс вздрагивает и поднимает на Чана измученный взгляд — если тот произносит нелюбимое имя, то значит все серьезно.       Чан из последних сил держит каменное выражение лица, придавливая первый порыв обнять и прижать к себе, утешая, словно маленького ребенка. Но Феликс давно уже не ребенок и на нем, как и на остальных, такой же груз ответственности.       — Просто выясни все и успокойся, — говорит Чан, ступая по узкому краю.       Феликс молча кивает, наконец принимаясь за еду, и Чан осторожно выдыхает, пока тот не видит. Согласие Феликса — это уже прогресс, и он может быть уверен, что тот выполнит просьбу, а не завязнет в переживаниях по новому кругу, влепившись в очередную игрушку на приставке и только ухудшая ситуацию. Послушный ребенок, слишком зацикленный на воображаемых страхах.       А что бы было, если бы он знал настоящую причину?       — Феликс с тобой разговаривал? — спрашивает Чан в лоб, но дождавшись, пока Минхо съест почти всю порцию своего обеда.       — О чем? — Минхо вопросительно поднимает брови и Чан понимает, что тот еще не в курсе происходящего пиздеца.       И в этом весь Минхо — иногда Чан думает, что если к концу контракта у них с Феликсом так и не срастется, он приложит к этому обе руки. И ноги. И все, что только потребуется.       — Ты только не злись, ладно? — Чан предупредительно поднимает руки.       — Ты меня пугаешь, — ворчит Минхо и тянется к банке с лимонадом. — Что Феликс опять натворил?       — Ничего такого, из-за чего стоило бы паниковать, — Чан щурится — Минхо только на первый взгляд кажется сонным и равнодушным. Особенно если учесть некоторые вещи, в которых тот не признается сам даже под страхом смерти. — Просто он вбил себе в голову, что ты считаешь его трусом.       — Чего? — Минхо от неожиданности дергает железку на банке слишком резко, и та отрывается вместе с язычком, заливая ему руки пенистой сладостью. — С чего он так решил?       — После сьемок последних страшилок, — Чан помогает вытереть мокрый стол, едва сдерживая ухмылку — понял, что Минхо все понял. — Он тогда здорово напугался. По настоящему.       — Я знаю, — огрызается Минхо, отводя взгляд и делая вид, что занят стиранием влажных пятен со своей футболки. — Но я никогда не считал его трусом, хотя он и кричал об этом все сьемки.       — Тогда скажи ему правду, когда он спросит, — Чан делает ударение в нужном слове, надеясь, что Минхо поймет.       — Правду? — Минхо таращится на Чана так, словно у того вдруг выросли рога. — Не понимаю, о чем ты.       — Правда? — Чан щурится в ответ. — Типа ты не знаешь, что Феликс на своей планете и не в курсе этих твоих заморочек, да?       — Не понимаю, о чем ты, — повторяется Минхо, и Чану хочется его стукнуть. В который раз. — Я не делаю ничего плохого.       — С ним такое не прокатит, Минхо, — Чан громко выдыхает и трет лицо ладонями. — Только не с ним, и ты это знаешь. Не веди себя как полный придурок, ты делаешь только хуже. И не только ему, но и себе.       Минхо не отвечает, намереваясь протереть в тонкой ткани дыру. Чан терпеливо ждет, как привык ждать всегда. Хорошо, что сейчас у них двухдневный перерыв и никто не снимает каждое их движение на камеру. Хорошо, что не надо играть и притворяться быть лучше, чем ты есть на самом деле. В такие дни коротких передышек они обычно решают накопившиеся проблемы, не прибегая к помощи менеджера или штатного психолога. Потому что некоторые вещи должны оставаться вне чужих ушей, и все с этим согласны.       — Минхо? — Чан нарушает молчание, рискуя вызвать гнев, но времени в обрез — Феликс собирался поговорить со старшим с самого утра и мог появиться в любой момент.       — Я сделаю все, что в моих силах.       Чан кивает, но этот ответ ему не нравится. Минхо не Феликс и у него нет рычагов давления на него. А те, что есть, он никогда не станет использовать. Только в самом крайнем случае.       Еще Чан знает, что Феликс ни в жизнь не подойдет к Минхо первым, особенно после своей, как он считает, ошибки с Чанбином. Об этом они почти не говорят, но Чан и без того в курсе, как сильно Феликс может себя накрутить, стараясь убежать от мнимой проблемы, и каким слепым и упрямым может быть Минхо, сделавший для себя определенные выводы и не желающий вмешиваться туда, куда, по его мнению, вмешиваться не стоит. И это бесит Чана до одури и бесконечной бессонницы. Если бы он мог, то вмешался бы. Но него перед глазами уже есть один пример неудачно и не вовремя сказанных слов, поэтому Чан старается молчать. Но стукнуть Минхо ему действительно хочется.       — Они поговорили? — Джисон сминает фольгу от съеденной шоколадки и облизывает испачканные кончики пальцев. — Или Лино опять все испортил?       — Не знаю, — Чан хмурится и вопросительно поднимает брови.       — Никаких камер, — подтвержает Джисон и тащит к себе пачку с чипсами. — Такие глупые оба, особенно Минхо.       — Радуйся, что он тебя не слышит, — усмехается Чанбин.       — А ты вообще помолчи, — Джисон садится, скрещивая ноги, и с силой дергает края пакета. — Это все из-за тебя.       — А я тут причем? — возмущается Чанбин и запускает руку в пакет. — Я с самого начала сказал, что все не так, как он думает. Я не виноват в том, что Феликс слишком много думает!       — Я тебя ударю, — говорит Джисон и впихивает упаковку в руки Чанбина. — Чан, я действительно его ударю, если он не заткнется.       — Замолчите оба, — Чан устало откидывается в своем кресле и закрывает глаза. — Хотя бы на пять минут.       У каждого из них своя правда, и на самом деле никто ни в чем не виноват. Просто так получилось. Просто Феликс родился таким — слишком открытым, протягивающим себя на ладони любому, кто захочет. Просто Чанбин родился таким — взвешивающим каждое свое слово, осторожничая и сомневаясь, не давая лишних обещаний и не желая обидеть. Просто они друг друга недопоняли, и это нормально. У всех подобное случается, и от такого не умирают. Только некоторым влюбленным подобные мысли редко приходят в голову. И они творят всякую дичь, вместо того, чтобы открыть рот и поговорить. Например, игнорируют объект своего воздыхания так явно, что даже сообразительный стафф замечает. А Чан должен все это разруливать.       О том, что Минхо нравится Феликс, все знают, но только Чан в курсе, что их злобный кролик может быть очень ласковым с тем, кто ему дорог. Не так, как на камеру, когда он тискает всех без разбора или шлепает по заднице, напоминая о своем присутствии и требуя к себе внимания. По-другому, и Чану это отношение нравится намного больше, чем вежливое и осторожное внимание Чанбина, которое даже сам Феликс давно не воспринимает больше, чем обычную дружбу. Хотя бы потому, что тогда ему не придется снова перекрашивать волосы, избавляясь от седых прядей.       — Все это ерунда, — говорит Чанбин, хрустя чипсами. И хотя он старается выглядеть равнодушным, Чан прекрасно понимает, что тот чувствует себя виноватым. — Минхо вообще никто не нужен.       — Ты дурак, — выпаливает Джисон и пересаживается с дивана в кресло. — Ты такой дурак! Ты его вообще не знаешь!       — Его никто не знает, — Чанбин кашляет, подавившись чипсиной, но упорно продолжает жевать. — И ему никто не нужен.       — Ты его не любишь, потому что он тебя всегда дразнит, — щурится Джисон.       — Зато ты его чересчур сильно любишь, — кривится Чанбин. — Минхо то, Минхо это, рот не закрывается. Может, ты тоже в него втрескался?       — Бинни, — предостерегающе поднимает голову Чан.       — Даже если и так, — Джисон встряхивает головой и выскакивает из кресла как настоящая белка. — Зато ты весь из себя такой правильный и заботливый, смотреть противно!       — Джисон!       — Лучше бы перестал морочить Феликсу голову и отпустил, раз он тебе не нужен!       — Чего сказал? — Чанбин оставляет пакет, но Джисон гораздо быстрее него — пока Со встает с диванчика, тот уже у двери. — Ты ничего не попутал?       — Ненавижу тебя, — Джисон едва сдерживает слезы. — Не знал, что ты такой бесчувственный придурок!       — Ты слышал? — Чанбин смотрит на Чана, а Чан прижимает пальцы к вискам.       О том, что Феликс неровно дышит к Чанбину, все знают, но никто даже не догадывается, что и Джисон тоже. Джисон, который взял с Чана клятву молчать, пригрозив уходом из группы и компании, если тот вдруг решит поиграть в мистера справедливость и попытается открыть тупому Чанбину глаза. Чанбину, который давно сохнет по Джисону, но зачем-то пытается подменить его Феликсом.       — Конечно, он слышал, он же не такой глухой, как ты! — Джисон хлопает дверью изо всех сил, прямо перед носом у замешкавшегося Чанбина.       Чан вздрагивает от этого звука и вдавливает пальцы в виски еще сильнее.       Как же он устал от всей этой хуйни.        Но кто со всем справится, кроме него?       — Я его когда-нибудь убью, — бормочет Чанбин, достаточно громко, чтобы Чан услышал. — Вот просто возьму и убью.       — Только сначала поговори с Феликсом, — Чан шумно вздыхает и выпрямляется, опуская руки. — И скажи ему всю правду.       — Какую правду? — Чанбин тащит к себе чипсы и роется в пачке, словно туда высыпали горсть алмазов.       — Обычную, — Чан пожимает плечами и трет воспаленные из-за бессонницы глаза. — Скажи, что все в порядке, и что вы можете остаться друзьями, и что там обычно говорят при расставании. Только не тупи, как обычно, и скажи прямо. Иначе вся эта фигня затянется на целый год. Если бы ты знал, как я заебался бегать с вами туда-сюда.       — Ну так не бегай, — Чанбин закидывает ногу на ногу и пихает в рот сразу три чипсины.       — Чанбин.       — Ладно, я поговорю, — Чанбин с хрустом сминает пакет и откладывает его в сторону. — Я поговорю с Феликсом. Надеюсь, твой драгоценный Минхо будет доволен.       — Если бы я не знал тебя, то подумал, что ты сам к нему неравнодушен.       — Еще чего! — Чанбин розовеет от возмущения, а Чан думает, как ему извернуться и помирить этого придурка с Джисоном, чтобы оба ничего не заподозрили.       И когда все закончится?       — Чани-и, — голос Хенджина доносится словно через слой ваты. — Я потерял свои наушники, ты не видел?       Чан вздыхает, не открывая глаз, и пытается вспомнить, где видел эти треклятые наушники в последний раз. Джинни, конечно, великолепный танцор, но в быту — просто ходячий пиздец. Сосредоточенность и самоконтроль на отработке хореографии заменяется клиническим идиотизмом в быту, и Чан иногда думает, что же с ним будет в будущем. Хенджину по-любому придется нанимать персонального помощника, что будет ходить за ним хвостиком и собирать все его вещи, попутно оберегая от падающих предметов и поддерживая самого Хенджина, который запросто может растянуться на ровном месте.       Хорошо, что тот пока еще ни разу не разбил достаточно дорогой реквизит вроде ламп освещения и прочих съемочных приблуд. А ювелирку и прочие мелочи приносит вездесущий стафф, хихикая и рассказывая, в каком неподходящем месте они это нашли.       — Чани, — холодные на фоне мягкого тепла руки толкают в плечо, соскальзывают пальцами на шею.       — Блядь! — шипит Чан, открывая глаза.       — Прости! — извиняется Хенджин, почти утыкаясь носом ему в губы.       Дергается, пытаясь выпрямиться, но делает только хуже — путается в собственных конечностях и падает на Чана почти целиком, больно ударяя костистым коленом в незащищенный пледом бок. И тут же краснеет, замирая и ожидая, пока Чан поможет выбраться.       Но Чан не торопится.       Рассматривает чистую, пахнущую кремом кожу, с незамазанной тональником родинкой под глазом, с падающей на глаза черной челкой. На ресницы, вздрагивающие, прикрывающие смущение в скользящем взгляде.       Нарочно не придумаешь.       Чан вздыхает и аккуратно поднимает Хенджина, придерживая за плечи, садится сам и запускает пальцы в спутанные со сна волосы. Опять заснул не в своей постели, а на диване в общей гостиной — кто-то даже накрыл его пледом, не решившись разбудить.       — Прости, что разбудил, — тянет Хенджин, надув губы, и Чан тут же на них залипает — такие только целовать и целовать, сразу как проснешься. — Ты уснул здесь и я укрыл тебя, когда вставал ночью попить.       — Спасибо, — Чан кивает.       Это как же крепко он спал, что его не услышал? Сонный Хенджин — все равно что ураган Катарина. После такого остаются только фарфоровые трупики разбитой посуды и добавляются нули к общему счету, что вычитается из его дохода.       — У тебя синяки под глазами, — радует Чана Хенджин. — Я принесу тебе свой крем. Он очень хорошо скрывает синяки. Я им родинку замазываю.       Какой заботливый ребенок — Чан вздыхает и ловит Хенджина за руку, заставляя сесть рядом. И, пока тот не опомнился и не понял, что происходит, обнимает обеими руками, утыкаясь лбом в плечо.       Хенджин при этом, кажется, даже перестает дышать. А Чан наоборот, дышит за двоих, успокаиваясь и набираясь сил. Неспокойный Хенджин умеет успокаивать других только своим присутствием, и Чан этим пользуется на всю катушку. И пофиг, что кто-то что-то может заподозрить — все знают, что у лидера просто нет времени на подобные глупости.       Может быть, он даже когда-нибудь скажет Хенджину о том, что это не глупости.       Может быть, но не сегодня, это точно.       — Ты не видел Феликса? — говорит Чан и разжимает объятия, старательно игнорируя заблестевшие глаза и поплывший взгляд. — И давай, неси свой крем.       — Не видел. Но видел Айена и Сынмина. Они обжимались на кухне, и… — Хенджин испуганно замолкает и прикрывает рот растопыренными пальцами.       Чан снова вздыхает и улыбается — поняв, что сболтнул лишнего, Хенджин не знает, что делать дальше.       — Хорошо, что хоть у кого-то в этом дурдоме все в порядке, — говорит он, давая понять, что не станет ругаться.       Конечно, во внезапный интерес Сынмина к макнэ он не верит. Хотя бы потому, что Ким втрескался в мелкого еще на отборочных, и не только из-за волшебного голоса. Минни вообще очень хорошо умеет притворяться, почти так же хорошо, как и Минхо. Только, в отличие от последнего, в случае разоблачения от него не надо шарахаться, ожидания злобной ответочки. Сынмин, при всем своем занудном спокойствии, довольно уравновешен и знает, что ему нужно. Не в карьере, конечно — там Чану приходится потеть, как и с остальными, уговаривая, увещевая, убеждая и нахваливая. А в личном за него можно не бескопоиться — Чонин в хороших руках. И в случае чего сам может научить старшего всяким штукам.       — Так что насчет Феликса? — напоминает Чан, разглядывая порозовевшего Хенджина.       — Не видел, — машет тот головой.       — Ладно, сам найду.       — С ним все в порядке?       — Я думаю, в полном, — кивает Чан. — А ты как?       — Я? — Хенджин удивленно таращит глаза и поднимает брови. — Да, вроде… А что?       — Ты так устаешь в последнее время. И почти не спишь, так нельзя.       — Со мной все в порядке, — улыбается Чан, позволяя себе ненадолго расслабиться.       Он и вправду отличный лидер, который вместо того, чтобы наплевать на высосанные из пальца проблемы других и заняться своей личной жизнью, носится как угорелый, исправляя чужие косяки.       — Пойду, умоюсь и переоденусь, — Чан садится, спуская босые ноги — Хенджин что, и разул его? — на пол.       Встряхивает головой, как собака, пытаясь собраться с мыслями — вчерашний вечер он помнит смутно. Помнит, как утром пытал Минхо, заставляя наконец перестать вести себя как последний мудила, как потом искал Джисона, забившегося в самый дальний угол — какую-то кладовку со всяким барахлом. Как заказывал всем обед, намереваясь провести общее собрание для профилактического вкручивания мозгов, и как уже поздним вечером, после студии звукозаписи, куда он заскочил на пару минут, собирался перед сном переговорить с Феликсом о Минхо и еще раз прочистить мозги Чанбину. Но, по видимому, так и не дошел.       — Ты уже позавтракал?       — Ага, — Хенджин кивает. — Я поставил твою порцию в холодильник.       — Ну и молодец, — Чан улыбается, надеясь, что сегодняшний день, начавшийся так минорно, не закончится каким-нибудь происшествием, после которого у него начнет дергаться левый глаз и он снова заглянет в шкафчик Чанбина в поисках его волшебных витаминок.       — Надеюсь, никто ее не съест.       — Закажем еще, — Чан улыбается и тянет к себе скомканный плед.       Не хватало, чтобы и остальные увидели его в таком виде, особенно Чанбин. Еще одного нравоучения от младшего о том, что спать нужно в своей кровати, а не на каких-то диванах, он не вынесет. Чан и сам понимает, что пора с этим завязывать — даже с учетом постоянных тренировок его тело реагирует на подобные неудобства затекшей шеей и хрустом в суставах. А Феликс — такой же участник группы, как и они все, а не практикующий профессиональный массажист.       И вообще, поговорил ли он с Минхо? И что тот ему ответил? Или им опять придется смотреть на убитого Феликса и шарахаться от хмурого и злобного кролика, распускающего руки.       Чан вздыхает, прижимая к себе плед, и толкает дверь в свою комнату, краем сознания отмечая за каким-то хреном висящий на дверной ручке полосатый носок Джисона. Этот засранец добрался и досюда — Чан дает себе обещание поговорить и с ним и шагает вперед.       — Блядь! — знакомый голос заставляет замереть на месте, а летящая прямо в лицо подушка, метко пущенная сильной рукой, пусть и не сильно, но ощутимо ударяет по носу. — Я для кого этот блядский носок вывесил?       — Минхо? — Чан автоматически отступает назад, ожидая чего потяжелее — с Минхо станется. — А ты чего…       — Идите все нахуй, — сонный, растрепанный и розовый Минхо выглядит миленько. Но все знают, что в таком виде кролика лучше не трогать. — И ты тоже.       — А ты чего тут? — Чан вопросительно поднимает брови и оглядывается — неужели сам спросонок комнатой ошибся? Но знакомая кровать, забитая горой вещей, говорит об обратном. — М?       — Ты тупой? — Минхо открывает второй глаз и сдувает со лба прилипшую челку.       Его взглядом только гвозди заколачивать, поэтому Чан быстро шмыгает к своему месту, намереваясь за три секунды — а именно столько нужно Минхо, чтобы разогнаться до состояния разъяренного быка, — вытащить из горы шмотья что-то чистое. Пусть даже не парное, но лишь бы убраться поскорее.       — Я быстро, — убеждает Чан скорее себя, и ожидаемо что-то роняет с диким грохотом.       — Давайте, блядь, сюда еще всю компанию притащим, — рычит Минхо. — Споем и станцуем…       — Минхо? — сонный голос затыкает Минхо на середине фразы, а до Чана только сейчас доходит, что тот сидит на кровати Феликса. — Что случилось?       Феликса, блядь.       — Ничего такого, из-за чего стоило бы так шуметь, — Минхо кидает на Чана еще один убийственный взгляд и наклоняется в сторону, закрывая приподнявшегося на локтях Феликса своей спиной.       Феликса, блядь.       — Просто наш любимый лидер окончательно ослеп, вот и все. Он уже уходит, — Минхо поворачивает голову, почти касаясь плеча подбородком, и добавляет металла в голос. — Правда же?       — Да, — Чан активно кивает и показывает Минхо плед. — Я уже, вот, только пледик возьму. А вы отдыхайте.       Минхо не отвечает, но что-то бормочет Феликсу, Чан не может разобрать, но вот ответный смешок Феликса он слышит очень хорошо и непроизвольно выдыхает — кажется, с тем все в порядке.       — Свали уже, — шипит Минхо ему в спину, пока Чан, опустив взгляд в пол, бочком движется к выходу. — И вообще…       Уже взявшись за ручку, Чан видит босые ноги, прошлепавшие по полу в его сторону, и облегченно выдыхает — слава богу, Минхо не совсем голый. Но и того, что он увидел, достаточно, чтобы сложить два и два.       Минхо не говорит ни слова и молча выталкивает его из комнаты, запирая замок, но Чану уже все равно. Он вдруг вспоминает об оставленном ему Джинни завтраке, и о том, что сегодня впереди еще целый свободный день.       А если учесть, что Сынмин сейчас занят, как и Минхо, то их комната — в полном его распоряжении, вместе с Хенджином.       Чан облегченно вздыхает, заметив все еще сидящего на диване Хенджина, у которого такое растерянное выражение лица, что он не может сдержать улыбку. Наверное, все слышал.       Ну и ладно.       Главное, что теперь у Феликса все наладится, уж он за этим проследит.       И за остальными — тоже.       Иначе кто, если не он?