Про кляксы и ночные прогулки

Главная населённая улица небольшого академического городка в воскресный день всегда выглядела сонно и умиротворённо. Воробьи дремали на кустах, дикие кошки лениво прогуливались вдоль заборов, и чьи-то качели наконец обрели покой, переставая скрипеть после ветреной строгой ночи. Не нарушая обычный воскресный распорядок, по тротуару шёл мальчик с закинутой на плечо удочкой и железным ведром в руке. Этого мальчика звали Джин Фрикс. Он жил не совсем в центре города, но и не на окраине, с двоюродной сестрой, бабушкой, дядей и тётей. Родители Джина погибли из-за несчастного случая в экспедиции, когда ему было всего пять, поэтому он твёрдо решил, что тоже станет археологом, и папа с мамой будут горячо гордиться им, наблюдая из-за облаков. Сегодня Джин шёл порыбачить на реку и насладиться приятным августовским утром, для этого он даже лёг раньше, не прочитав новую главу любимой книги перед сном. Джин шёл мимо чужих домов, тихо насвистывая какую-то весёлую песенку, но вдруг что-то заставило его остановиться у особенно роскошного белого особняка с большими воротами и дорожкой, мощённой камнем. Джин поморщился, ведь тут обитал Паристон Хилл — самый непонятный человек во всей недолгой фриксовской жизни. Хиллы жили хорошо, и каждый в городе знал их. Мать семейства дослужилась до должности главной судьи, потому её немного побаивались, но безусловно уважали или делали вид, что уважают, чтобы не иметь лишних проблем. Отец семейства выглядел гораздо добродушнее своей супруги, он слыл успешным предпринимателем, держал завод по производству ламп и всегда носил классические костюмы. Когда Хилл старший ехал по городу, то пару местных ребят всегда бежали рядом, чтобы получше рассмотреть красивый дорогой автомобиль. Тогда кто же такой этот Паристон? Джин бы обязательно фыркнул, если бы кто-то задал ему подобный вопрос. Парис — сын тех двух успешных карьеристов, родившийся с бриллиантом на шее и живущий с детства в самой чистой родительской любви. Джин не завидовал Паристону. Иногда только позволял себе подумать, что папа у него словно из мечты. Порой в щель забора можно было разглядеть, как отец Паристона читает газету, наслаждаясь утренним кофе, заводит разговор со стоящим рядом лакеем о политике или спорте. Старший Хилл всем папам папа, в этом Джин признавался себе честно и после обязательно шёпотом извинялся перед своим отцом три раза, надеясь, что тот не обижается. Но Паристон, по всей видимости, взял от отца только золотистую шевелюру и форму подбородка, характером же следуя за матерью. Джин не мог точно сказать, как относится к этому улыбчивому мальчику в отглаженных шортах и с подтяжками на плечах. С одной стороны, когда Паристон рядом, значит, скучно точно не будет, ведь тот всегда найдёт, чем заняться. С другой же стороны Паристон был довольно капризным, себялюбивым и неоднозначным, что частенько раздражало Фрикса, а иногда и вовсе злило. Ни одно происшествие в городе не могло обойтись без Паристона, правда, знал об этом только Джин. Пожар во флигеле? Присмотритесь к кусту поодаль, не сверкает ли там жёлтой макушки. Массовый побег коров из-за незакрытых ворот в хлеву? Оглянитесь по сторонам, не слышно ли сквозь крики хозяев фермы сдавленные смешки. И многие другие мелкие пакости, в которых уличить Паристона не мог никто, разве что только Джин, но он не смел никому рассказать. Фрикс не боялся Паристона, не боялся его заботливо взбитой родителями подушки безопасности в виде достатка и семейных связей, он просто не хотел говорить вот и всё, нет никакой разумной причины. На самом деле, Джину не хотелось копаться в этом глубже, его вполне устраивало нынешнее положение дел: чужая болтливость, забавно растрёпанные волосы, выражение минутной обиды или злости на бледном лице после особенно удачных слов Джина. Всё это казалось вроде бы неважным, но в то же время отсутствие Паристона точно бы хорошенько ударило бы по суровому мальчишескому сердцу и нежной душе, что пряталась прямо за тем самым сердцем. Вспоминая по дороге, какая же красивая у Хилла старшего машина, Джин наконец добрался до речки. Природа уже успела пробудиться, заботливо поглаживая своих детей тёплыми лучами солнца и трелями птиц напевая мелодичную песню жизни. Мальчик присел на травянистом берегу, потянулся и, закинув удочку, принялся ждать, когда какая-нибудь рыба клюнет. Внезапно лягушка, сидевшая у самой кромки воды, громко квакнула и прыгнула к Джину на колено. Тот лишь улыбнулся, аккуратно прижимая ногу к земле, чтобы отпустить неожиданную гостью по её важным лягушачьим делам. Но пока Фрикс возился, он не потерял бдительность, и его нос тотчас учуял резкий, довольно приятный запах порошка и какого-то мыла, а после ухо поймало копошение где-то совсем рядом. Джин всё понял: — Сегодня точно какой-то праздник, ведь ты не мял свою королевскую постель до полудня — Я вообще не спал, — Паристон опустился рядом с Джином, заинтересованно наблюдая за поплавком, — услышал твою глупую песню из окна и решил пойти следом! — Ты шёл в обход, иначе я бы сразу услышал топот твоих не менее глупых начищенных башмаков, — Фрикс приветственно кивнул в сторону новоприбывшего, не отрывая взгляда от спасающейся в дебрях травы и песка, лягушки — Попроси своего учителя поставить тебе высший балл за сообразительность, — обиженно пробурчал Парис, а Джин, в свою очередь, довольно заулыбался, — зачем ловить рыбу, если она уже пойманная лежит в магазине? Иногда даже разделанная — Обязательно попрошу. Рыбу покупают слабаки и белоручки, а я ловлю, понял разницу? — Я понял только, что ты грубиян, но то уже давно, — и они замолчали, наслаждаясь компанией друг друга в тишине и тихом кваканье лягушки — Почему не спал? — В куклы играл! — Всю ночь? — Всю ночь! — Скукотища. Не понимаю я твоих кукол — А я твоей скучной рыбалки — Тогда зачем пришёл? — А чтобы тебе рыбу распугать — Я тебе сейчас как дам, снова хныкать будешь — А я сильнее дам! — Да ты же королевич, не пристало таким господам кулаками махать — Я королевич, который рыцарем ездит на войну, по-другому не играю — Конечно, не играешь, всё ведь должно быть по-твоему, соседские мальчики надоели, ты вернулся к своим безжизненным куклам — Ревнуешь? — Чего?! — тут Джин не выдержал и поднял угрюмое лицо на собеседника — Что слышал, Фрикс, — Паристон рассмеялся, даже не обращая внимания на брови, сморщенные грозовыми тучами на чужом лице — Сдался ты мне. Можешь хоть сто лет со своими куклами играть, я даже скучать не буду — Совсем не будешь? — Хилл наклонил голову в сторону, прищурив глаза — И подавно, кто по таким самовлюблённым дуракам скучать будет — Тогда я пойду, займу свою темницу на сто лет, — как-то слишком спокойно для самого себя ответил Паристон, вставая и оттряхивая колени от песка — Катись на все четыре стороны — С удовольствием Прошёл час, несмотря на то, что рыба на удивление ловилась хорошо, Джин чувствовал себя, словно после горькой микстуры или падения со снежной горки головой вперёд. «Чёртов Парис, вот же прицепился, ничего я не ревную и скучать не буду, без него отлично проживу, он первый прибежит обратно», — убеждал себя Фрикс в собственной голове, но душа противилась самообману, хоть и не вступая в ссору с головой. Время, может, не лечит, однако совершенно точно учит. Но Паристон не прибежал ни через день, ни через четыре, ни через неделю, ни через три недели. Всё смешалось в одну большую уродливую кляксу, которую Джин, снова утонув в своих мыслях, оставил на чистом тетрадном листе. Он хотел зарисовать красивую схему из книги про камни, но чернила как назло совсем не слушались, капнув ещё пару раз и породив двух маленьких кляксёнышей. Джин раздражённо откинул ручку и повернул голову к окну, чтобы не видеть противные чернильные пакости. А за окном стоял Паристон. Фрикс сначала испугался, что ему уже мерещится, потому он даже дал себе хороший щелбан. Паристон никуда не делся, и Джину стало как-то спокойнее. Он встал из-за стола, чтобы разглядеть получше, что же происходит на пустыре перед самым его окном. Паристон торжественно стоял на каком-то старом деревянном ящике, размахивая палкой, и громко декламировал что-то про рыцарей. Напротив новоявленного генерала стояла шеренга из соседских мальчиков и девочек, казалось, готовая хоть сейчас ринуться в бой. Джина всегда удивляло, как виртуозно Хилл умел вести за собой людей только с помощью слов и звонкого голоса. «Павлин, — произнёс Джин вслух и добавил, — напыщенный». Ребята на улице вдруг синхронно повернулись по направлению к выходу с пустыря, громко крикнули: «Да здравствует наш король, самый лучший король в мире!», — и побежали гуськом за «королём», радостно размахивающим палкой. Фрикс не выдержал и рассмеялся, а потом снова сел за стол, чтобы продолжить начатое. В этот раз зарисовать получилось без единой кляксы и весьма ровно. Уже перед сном, убирая фонарик и книгу на тумбочку, Джин снова вспомнил Паристона-короля. Он действительно соскучился по этому затейщику в глупых башмаках. «А ну уйди из моих мыслей! Иначе я тебя поколочу!» — грозно заявил Джин в пустоту ночи и уткнулся носом в стену, резко закрыв глаза. «Сгинь, говорю», — прошептал он и провалился в сон. Конец лета неумолимо близился, Паристон и Джин продолжали мастерски игнорировать существование друг друга. Фрикс шёл домой из леса. Он провёл там целый день, собирая грибы с сестрой и бабушкой, а после ещё немного погулял среди угасающей зелени сам. Домочадцы заметили, что Джин изменился. Он стал больше пропадать в своих мыслях, запираться на чердаке, вести разговоры с самим собой и морщить брови без видимой на то причины. Маленькая Мито однажды спросила у бабушки шёпотом: «Братик теперь стал взрослым?» А бабушка ответила, вздыхая: «Его что-то терзает, но кто же этих мальчишек поймёт». Так что прогулка в лес случилась ради приободрения Джина и вкусной грибной пасты на ужин. Но чтобы успеть к тому самому ужину, Фриксу уже стоило поторопиться, тогда когда он остановился у дома Паристона и молча смотрел сквозь щель в сад. Там на траве сидел сам Парис и читал книгу, иногда доставая леденцы из кармана и ловко укладывая их себе на язык. Хилл выглядел странно, будто побледнел ещё сильнее; его волосы отросли, левая рука обнимала острые коленки, сосредоточенный взгляд был направлен в раскрытую книгу, лежавшую рядом. Вдруг Паристон задрожал всем телом, издал сдержанный всхлип и…расплакался, отчего Джин оторопел, впадая в ступор. Мито тоже плакала, но делала это громче, ловя носом убегающий куда-то воздух. Паристон же плакал тихо, словно в себя, и слёзы его капали куда-то на белую отутюженную рубашку с воротником. Джину захотелось немыслимого: обнять Паристона, утешить его, сделать всё, что угодно, лишь бы тот прекратил это форменное издевательство и над собой, и над непрошенным Фриксом за собственным забором. Но Джин просто отвернулся и стремительно побежал домой. Внутри всё противно скрежетало, и дух перехватило от быстрого бега. К ужину Джин всё-таки успел. Едва темнота улеглась поудобнее на городок, калитка одного из домов бесшумно открылась, и оттуда выдвинулась решительным шагом фигурка с волосами ёжиком. Джину надоело, он отправился наконец сделать что-нибудь с этой ситуацией совместными усилиями. До злосчастных трёх недель у них с Паристоном была договорённость: если хочется прогуляться ночью, то нужно лишь кинуть в чужое окно три раза резиновым шариком. Если хозяин окна не спал, то он выходил на улицу, и ребята шли заниматься чем-нибудь захватывающим. Перелезая через забор, Джин, было, замешкался, но после отогнал глупые мысли, что напоминали злые кляксы. Уже вступив на идеально стриженый газон, Фрикс снова излучал решимость и бегом добрался до нужного окна. Шарик стукнулся раз. Шарик стукнулся два. Шарик стукнулся три. Прошедшая половина секунды казалась Джину многолетним ожиданием, и когда к нему высунулась взъерошенная голова Паристона, он выдохнул, кивнул и пошёл к воротам. Таким образом Фрикс дал Паристону выбор: идти с ним или остаться. В душе Джин просил родителей с неба договориться как-нибудь с кем надо, чтобы всё получилось. И папа с мамой его не подвели, ведь уже через целых десять минут, полных тревожных мыслей, перед Джином оказался Паристон, одетый довольно легко для позднеавгустовской ночи. Они молча пошли к реке, не проронив ни слова и думая каждый о своём. Река встретила гостей радушно, шелестя травой и гоняя песок. Они присели на бревно, что лежало неподалёку, продолжая хранить молчание. Но решимость не оставляла Джина, поэтому он решил заговорить первым: — Почему оделся так легко? — Что было под рукой, то и надел, — пробормотал Паристон, глядя куда-то между своих пальцев — Дурак, — подытожил Джин и накинул свою куртку на них обоих — Зачем ты меня позвал? — Погулять. Ты не помнишь наше правило ночных прогулок? — Мы не общаемся ровно двадцать пять дней. Вдруг прогуляться со мной захотелось? — уже громче спросил Паристон, поворачивая голову на Джина и встречаясь с ним взглядом — Я…чёрт, Парис, прости, меня. Я…это, — все слова, что Джин репетировал у себя в комнате, подло сбежали, оставляя его совсем одного — Хорошо. Скажу первый. Только обещай, что не будешь смеяться, а то я утоплюсь, так и знай! — Обещаю, что не буду…смеяться, — серьёзно ответил Джин, придвигаясь чуть ближе, то ли чтобы лучше слышать, то ли потому, что Паристон действительно хорошо промёрз в своей тонкой рубашке — Я ненавижу эти двадцать пять дней, я ненавижу их, как ненавижу невкусные конфеты и повторные наклейки в журналах! Если бы я знал, что без тебя мне будет так плохо, то я бы выбрал никогда тебя не знать! Ясно тебе? Отвечай, — Фрикс закивал, сглатывая и согласно бормоча, — но я уже тебя знаю и об этом не буду жалеть никогда, я себе это сам пообещал, пока снова плакал. Я устал, и у меня нос болит от слёз, так что впредь не смей больше никогда вести себя настолько глупо, но и не смей переставать быть дураком. Дураком, который мне нравится Джин вздрогнул от странного приятного чувства, что словом «нравится» внезапно произросло где-то между сердцем и душой. Джин выдохнул, он терялся в собственном языке, но вдруг чужая ладонь накрыла его пальцы. Паристон серьёзно смотрел на Фрикса, и всё это вместе действительно помогло вернуться в реальность: — Парис, твоя болтливость, твоя…напыщенность, твои наряды, манеры, странные улыбки, высокое самомнение, иногда очень громкий голос…всё это раздражает меня. Но одновременно когда я лишаюсь всего этого надолго, всё становится каким-то бессмысленным. Я понял, что…что ты мне тоже нравишься, — и Паристон наконец улыбнулся, как улыбался прежде, когда они вместе играли в рыцарей, изучали коллекцию марок Хилла старшего и играли в догонялки с Мито Надвигающаяся школа, кляксы, потерянные недавно шнурки всё это исчезло, и остался один улыбающийся Паристон: — Пообещай, что твои слова не разрушит ни один меч — Пообещай и ты — Обещаю, Джин — Обещаю, Парис, — и в этот миг Паристон подался навстречу чужой щеке, оставляя на ней мягкий поцелуй — Эй! Не жди от меня чего-то подобного, понял?! — Обязательно подожду. Ближайший год, например, — Паристон расхохотался, а смущённому Джину стало так тепло, что он тоже не выдержал и рассмеялся Они ещё немного посидели в обнимку в тишине, разглядывая водную гладь. После ребята вместе встали и пошли обратно сквозь ночь, что обволакивая, защищала их от всего мира. — Джин, — проговорил Паристон уже у своих ворот, — приходи завтра к нам! Посмотрим журналы, я покажу тебе мою новую железную дорогу, выпьем чая с папой, у него выходной! — Приду, — Фрикс улыбнулся, — обязательно. Надеюсь, Ваше Величество к тому времени соизволит подняться — Вот и соизволит. Спорим на щелбан? — На три — Принимаю! Они пожали друг другу руки и разошлись, каждый в свою сторону. Паристон думал о том, каким хорошим будет завтра, и какая у Джина приятная щека. А Джин думал о том, что губы Паристона мягче любой подушки. Стоя напротив калитки, он поднял взгляд к небу и прошептал: «Спасибо». Казалось, две маленькие, но самые яркие, звёздочки на небосводе подмигнули ему тогда.