Старший брат Разумовского

Лёша нервно оглядывается, проскальзывая в пролом в заборе вокруг детдома: старшие выломали один железный прут, но пролезть в образовавшуюся дыру всё равно могли только самые худые и ловкие. К таким относился и Лёшка, а потому пролезать в дыру надо было крайне аккуратно.       — Эй, мелкий! — Макаров только тихо шипит. Так и знал, что попадётся! Надо было дождаться, пока закончится обед, и тогда… То, что окрик донёсся не с территории детдома, а откуда-то с улицы, до Лёши доходит не сразу. А когда доходит — он пугается ещё больше. Старшаки пугали, что домашние мальчишки ненавидят их, детдомовских, и что вне стен приюта надо быть очень осторожным.       — Да не ссы ты, подними голову и соизволь меня увидеть! Лёшка и сам не знает, почему слушается и поднимает голову, видя перед собой полуармейские берцы. Когда его взгляд поднимается выше, Макаров видит чёрные рваные джинсы, косуху из чёрной кожи и с серебристыми шипами, чёрную футболку с каким-то рокерским логотипом… …и лицо Серёжи Разумовского, парня из старшей группы.       — С-серёжа?..       — Хуёжа. Я че, так на младшего похож? Лёша пытается проморгаться. На первый взгляд —вылитый Разумовский, на второй… Вместо напуганных синих глаз — ярко-золотые, на знакомом лице незнакомая усмешка, волосы не криво обкусаны тупыми ножницами, а рыжей гривой падают на плечи. Серёжа — и вроде бы точно не он.       — Чего залип, мелкий? Приди уже в себя, — незнакомец раздражённо дёргает плечом, и Макаров будто просыпается, пролезает в дыру в заборе целиком, перетягивает рюкзак и нервно смотрит на парня. — Птица. Старший брат рыжей тряпки из этой дыры. Вот оно как. Теперь, хотя бы, понятно.       — Не знал, что у Серёжи есть брат.       — Он сам узнал только год назад, расслабься. Волка знаешь? Лёша кивает. Знает, как не знать, Олега Волкова, по прозвищу Волк, знает весь детдом, защитник напуганных, обездоленных и Разумовского. За последнего прилетает особенно часто. Иногда даже невиновным, так, чтобы никто не трогал, чтобы боялись те, кто трогали.       — Мы с ним когда-то общались, он сказал, что я на другана его очень похож. Показал — ну я и допёр, что у меня брат по отцу есть. Батя-то помер давно, канава ему пухом. Лёша смотрит и не верит. Не могут родные братья так сильно отличаться, ну просто не могут.       — А настоящее имя?.. — вдруг слышит он тонкий, испуганный голос, и чуть не падает, понимая, что это, вообще-то, его голос. А ну как ударит, изобьёт за такие вопросы, а если…       — Рано тебе ещё знать, мелкий. Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, а потом Птица улыбается: всего на пару градусов теплее, чем до этого, едва заметным кивком головы приглашает Лёшку следовать за собой. Какое-то время они идут молча: Птица широко шагает, кажется, не обращая внимания на мальчишку. Лёша семенит за ним, делая два-три шага на один шаг старшего. На вид Птица старше Серёжи, явно уже совершеннолетний, иначе с ними бы в приюте сидел, и от него совершенно одуряюще пахло запахом свободы: сигаретами и каким-то сладким алкоголем. Лёше такой запах нравился. Так же пахло и от Волкова, когда тот возвращался с ночных загулов.       — Не страшно тебе с незнакомым парнем уходить? — спрашивает вдруг Птица, останавливаясь в каком-то безлюдном переулке.       — А?.. Нет, не страшно, — смело отвечает Макаров, рискуя посмотреть Птице в глаза.       — И почему же? Не боишься, что я тебя во что-то плохое втяну?       — Ты брат Серёжи, — Птица на секунду, кажется, даже удивляется, наклоняет голову, словно интересующийся пёс. — А Серёжа бы никому ничего плохого не сделал.       — Я не он.       — Но вы братья.       — Это ничего не значит.       — Это значит больше, чем ты думаешь, Птиц. Это «Птиц» звучит вдруг нежнее, чем что бы то ни было, слышанное Птицей за последние несколько лет его жизни. И Лёша замечает едва уловимое изменение в его лице, подходит ближе, касается рукой плеча. Птица не отдёргивается, настороженно следя за мальчишкой, а тот просто обнимает его, пряча лицо на груди старшего. *** Проходит всего несколько месяцев, и холодным зимним днём Лёшка точно так же сбегает через дыру в заборе. На другой стороне, прислонившись к дереву и насмешливо улыбаясь, в чёрной кастомной куртке стоит Птица, держа в руках огромные пакеты.       — И куда мы сегодня, Птиц?       — А не всё ли равно? Тебя всё равно не хватятся до конца каникул, а там мы и твой день рождения отметим…       — Правда?       — Правда. Кстати, а че ты меня продолжаешь Птицем звать?       — Ну… — Лёша мнётся, не решаясь сказать. И правда, чего это он? Вроде знает его настоящее имя, — Птица ещё месяц назад сказал, — а всё равно не меняется, Птиц и Птиц.       — Колись, мелкий, всё равно же узнаю…       — Так роднее звучит. Как будто ты с рождения Птица, а не Кеша. Разумовский нервно сглатывает, чувствуя, как лёшкины слова опять трогают его до глубины души, которой, как ему казалось, у него уже давно нет. А потом, обнимая Лёшу за плечи, уводит прочь от детдома. На календаре — последний день декабря, уже этой ночью небо расцветят фейерверки, отмечая переход из старого года в новый. И никто не узнает о том, что странный рыжий парень забирает мальчишку-сироту к себе на съёмную квартиру, чтобы подарить ему лучшие каникулы в его жизни.