***
Госпожа Пак, которая, кажется, и правда любила сына меньше, чем его лучшего друга, слегка располневшая в последние годы, но все еще красивая, сердобольно поохала, что Чонгук слишком худой, особенно в этих свободных черных шмотках («Мне нравится. И не только мне», подумал Чонгук, но вслух ничего не сказал) и тут же усадила его за стол. Чонгук много есть не стал, сославшись на то, что поел незадолго до выхода из дома. На самом деле не ел, и дома-то не был, просто есть эту мерзкую на вид, блестящую от жира стряпню не было никакого желания. Неудивительно, что Чимин и его отчим предпочитали готовить себе сами. У последнего, к слову, это получалось очень хорошо. Готовит, порядок дома наводит, деньги хорошие с работы приносит, с пасынком ладит, трахается, как божество — золото, а не муж, неправда ли, госпожа Пак? Хотя, если так подумать, в постели-то он Вас разочаровывает в последнее время — тем, что нужна она ему исключительно для сна. И непонятно, что пошло не так. Все же было так хорошо, правда? Наверное, у мужа кризис. Или много работы. Или питается недостаточно, за рационом, да за фигурой следит — разве ж может взрослый мужчина так мало есть? Спросите у соседки, она медсестра, может, таблетки какие присоветует, для потенции. Чимин умчался в ванную, в которой, если не поторапливать, мог находиться годами, а потому на кухне они сидели вдвоем. Чонгук мысленно напомнил себе достать из рюкзака школьную форму и на время развесить в шкафу Чимина, чтобы лишний раз не мялась. Но это потом, после чая с уважаемой госпожой Пак. Чай, такой, каким его знают в Европе, пить научил тоже муж, привезя его однажды из командировки. Всем понравилось, Чонгуку — в особенности, потому и старались его всегда напоить чашкой-другой. От других-то угощений все равно отказывался. Чонгуку нравились вообще все новшества, которые отчим лучшего друга привносил в его жизнь. Но о некоторых новых вкусах парня лучше знать только им двоим. — Да как можно-то? — госпожа Пак, не отрывая взгляда от телевизора, всплеснула руками. Чонгук вновь мысленно сравнил ее с курицей и отпил чая, а затем сунул кусочек печенья трущемуся под столом псу. Если бы его хозяин увидел это, Чонгуку бы прилетело. Щенка, еще несколько лет назад, подарили Чимину, но он был слишком мал, чтобы брать на себя такую ответственность, а потому воспитание милого пушистого комка свалилось на плечи отчима. И он, и собака от этого были только в плюсе. — Неужели она без чужой помощи ничего не видит? Глаза-то на жопе? Ругалась женщина на главную героиню очередной серии мерзкого реалити-шоу, в котором «специалисты» со скрытыми камерами и прочей техникой вычисляли изменщиков и изменщиц, либо находили доказательства непричастности подозреваемых к распутству. — А что Вас смутило? — Ну как, — улыбнулась женщина, так, словно Чонгуку лет пять, и он почти ничего еще не понимает. — Ей донесли, что муженек гулящий, а она поверила. Своих-то мозгов нет, думать не умеем, — Госпожа Пак поставила локти на стол, и до уха Чонгука донесся знакомый скрип. — Что-то он расшатался. Вот придет — надо попросить затянуть. Женщина встала, чтобы записать идею в небольшой блокнотик на холодильнике. Чонгук, прекрасно знавший, отчего еще недавно крепкий и надежный стол вдруг начал скрипеть, опустил взгляд в пол и задумчиво улыбнулся. Не станет муж стол подкручивать. Чонгук знает, потому что тоже просил об этом, но наткнулся на колкую ухмылку, расцветшую на красивых губах, и бархатистый шепот, щекотавший все внутри, от ушей до низа живота и кончиков пальцев ног: «Нет, Чонгук-а. Его скрип мотивирует меня двигаться быстрее». Такое оправдание парня вполне устроило. И заставило что-то внутри сжаться в скулящий комок. — Если ты живешь с человеком много лет, то должна успеть его изучить. Должна понимать, способен человек на измену или нет. Как ты можешь называть себя настоящей женщиной, если не способна этого почувствовать? — Хотите сказать, Вы измену своего мужа почувствовали бы сразу? — Нет. Потому что мой муж не способен на измену, — гордо сказала она, снисходительно затем улыбнувшись. Чонгук едва не расхохотался в голос. Однако ему стало совсем не до смеха, когда в голове, одно за одним, начали всплывать свежие и не очень воспоминания. Чонгук давно не заглядывал, потому что не хотел показывать ему свое лицо, которое разукрасил очередной трахаль матери. Но едва все зажило, и он тут как тут — знал, что у госпожи Пак работа, а у Чимина — тренировка. Тогда мужчине не хватило терпения даже от ванной до спальни дойти: весь его запас вышел, пока Чонгук, отчаянно цепляясь за скользкие кафельные стены, постанывал, насаживаясь на растягивавшие его пальцы. А потому парень совсем не удивился, когда его подхватили под бедра и грубо прижали к стене в коридоре, которая обожгла холодом голую кожу. Чонгук скрестил лодыжки и прижал его к себе ближе, тут же коротко простонав — не выдержал жара крепкого тела, что наконец-то так близко, кожа к коже. Укус за подбородок, затем — поцелуй, грязный, мокрый и ужасно горячий, приятный настолько, что отозвался болью в напряженном члене, трущемся иногда о чужой подтянутый живот, заставляя Чонгука сдерживать рвущийся наружу позорный скулеж. Все произошло так быстро, что парень и не заметил, когда начал протяжно стонать в такт размашистым толчкам, буквально вбивавшим его в стену. Зато заметил, когда толчки ускорились, стали резче, обжигающее дыхание над ухом — громче, а собственные ощущения — острее, настолько, что даже стонать уже не получалось, только жалобно всхлипывать, сильнее сжимая пальцы на чужих широких плечах. Все, что парень чувствовал, смешалось в одно пульсирующее — в голове? в сбивающимся с темпа сердце? в готовом взорваться члене? или в каждой чертовой клетке истосковавшегося по этому мужчине тела? — желание кончить, забрызгав животы спермой. Долго ждать не пришлось, никого из них двоих, но Чонгук едва не спустил еще раз, когда услышал свое имя, которое ему, кончая, простонали прямо в ухо. — Почему Вы в этом уверены? — спросил парень, затем судорожно сглотнув. В брюках начало становиться тесно. — Чонгук-а, — вновь снисходительная улыбка, которую очень хотелось вернуть обратно. — Я знаю своего мужа почти двадцать лет, тринадцать из которых мы женаты. Уж поверь мне, я успела неплохо его изучить. Он же всегда так верен тому, что любит, в том числе нам, своей семье. Да и кому он нужен-то, кроме нас, — она рассмеялась. «Еще как нужен», — с легкой тоской подумал Чонгук, сделав еще один глоток чая. И дело было даже не в самом Чонгуке, которому, кажется, дышать тяжело становится, если он долго не видел его. Она действительно думает, что красивый, стройный мужчина, с прекрасным характером и деньгами в кармане, хоть и женатый, никого не интересует? Далеко не всех может остановить кольцо на пальце, и они оба — тому подтверждение. Отправить любимую женушку и ее отпрыска на пару дней к матери не составило большого труда. И Чонгук, пытаясь восстановить в памяти эти дни, не мог даже вспомнить, сколько раз его за это время хорошенько выдрали. Помнил только неясные отрывки, вроде подушки, яростно сжимаемой зубами, чтобы не выдать ни единого стона — этот гребаный садист, доводивший до исступления, до дрожи во всем теле прежде, чем, наконец, трахнуть, не заслужил их. Но все равно услышал, когда Чонгук, у которого от резко накрывшего оргазма в глазах потемнело, выпустил угол наволочки изо рта, чувствуя, как кости наизнанку выворачивает. Садист только хрипло рассмеялся и продолжил вбиваться в обмякающее в неге тело. — Вам не кажется, что достаточно умный человек может скрывать измену довольно долго? — Ты хочешь сказать, что мой муж мне изменяет? — сказано таким тоном, что в конец вопроса явно напрашивается слово «щенок». — Нет. Я просто не понимаю Вашей убежденности, — Чонгук вздохнул, поняв, что буквально ходит по лезвию. Опасность приятно щекотала нервы. Чувство превосходства над этой дурой, что такого человека, как ее муж, явно не заслужила — тоже. — Ты просто никогда не был женщиной, — она вновь вернулась к пренебрежительному тону, будто и не было той вспышки. — И никогда не общался с моим мужем достаточно близко. «Ближе просто некуда», подумал Чонгук, задыхавшийся от силы рук, вжимавших его в чужое горячее тело. Он понимал, что весь взмок: капли пота скатывались по лбу, по шее, по груди, по позвоночнику вниз, где было жарче всего. Влажная рука заскользила по краю стиральной машины, и где-то за спиной загрохотали падающие банки с бытовой химией. — Если это разбудило Чимина, сам ему будешь объяснять, что ты задумал постирать в нашей квартире, — сбивчиво прошептал он в самое ухо, не прекращая вбиваться в податливое тело, ловя затем губами чужой сдавленный стон. «Если бы я мог, выстирал бы свою жизнь. Чтобы вымыть из нее тебя», — подумал парень, который уже давно понял: он в этой грязи погряз по уши, так глубоко, что своими силами не выберется, даже если захочет. Кончая в руку, что еще недавно умело надрачивала его член, заставляя до крови кусать губы — свои? чужие? — понял: не захочет. — Чонгук, долго еще это будет продолжаться? — спросил он, все еще пытаясь отдышаться, обняв парня за талию и блуждая пальцами по его влажной спине. — Что именно? — парень заправил чужую прядь за ухо, (не)случайно нежно проведя пальцами по коже. К этому человеку у Чонгука нежности было столько, что плакать хотелось. Ее было гораздо больше, чем даже страсти, которая лилась через край. Но нежности своей Чонгук ему точно не покажет. Незачем все это усложнять. — Если бы ты согласился зайти дальше… — То Вы развелись бы с женой, бросив ее, зарабатывающую жалкую мелочь, одну с сыном, который ходит на тысячу внеклассных занятий, суммарно стоящих больше, чем вся моя жизнь, — усмехнулся Чонгук. — На жену Вашу мне глубоко плевать. Но Чимин… с ним я так поступить не могу. Он меня не простит, — вместо просьбы отстраниться — хлопок по заднице. Чонгук, которому освободили дорогу, спрыгнул со стиральной машины и потянулся. Затекшие от неудобной позы мышцы заныли, и парень удовлетворенно улыбнулся. — Трахайте школьника, если Вам так хочется, но не создавайте еще больше проблем на пустом месте. — Осуждаешь меня? — в тоне усталость и обреченность, от которых у Чонгука защемило где-то в груди. — Пока я с Вами так классно кончаю, мне все равно, — парень пожал плечами и забрался в ванну. Все это: пот, смазку, сперму, лишние эмоции — нужно было поскорее с себя смыть. Послышался хлопок входной двери, и сердце Чонгука подпрыгнуло куда-то к глотке, а затем ухнуло вниз, рассыпавшись тысячей щекотавших осколков. Кто еще мог открыть дверь своим ключом? «Ванная занята, руки мыть придет на кухню. Черт, я не готов, я не…», — метнулась в голове мысль, и застыла эхом, потому что он вошел в кухню. Как всегда, в рубашке и брюках со стрелками, с идеальной укладкой на чуть длинных волосах и мягкой улыбкой на четко очерченных губах. Чонгук, вдруг вспомнив, каковы они на вкус, закусил свои. — Тэхен-а! — радостно произнесла госпожа Пак, обернувшаяся на звук плавных, почти кошачьих шагов. «Не произноси это имя», завопило что-то внутри Чонгука. Пальцы, лежащие на коленях, несколько раз сжались в кулаки и разжались обратно. — Привет. — Привет, — он чмокнул жену в губы и повернулся к Чонгуку, от которого, по всем прогнозам, давно должна была остаться только лужа. Под этим взглядом лужа и вовсе испариться должна была, но парень все еще оставался на месте, застывший с идеально прямой спиной, почти забывший, как дышать. — Здравствуй, Чонгук. Не в силах выдавить из себя ни слова, Чонгук вежливо поклонился. Тэхен одарил его легкой улыбкой, от которой что-то внутри вспыхнуло, обжигая все внутренности. Нельзя так, это бесчеловечно, потому что больно ужасно. С такой же улыбкой он смотрел на него в тот первый и единственный раз, когда был дома не у Чонгука-друга-Чимина, а у Чонгука, с которым не виделись давно, который истосковался настолько, что едва сдержался, чтобы не повиснуть на чужой шее, увидев Тэхена в прихожей. Парень тогда между делом написал, что матери нет дома, и совсем не ожидал, что мужчина уедет с работы раньше, и не к семье, а в эту задрипаную однушку, из которой путь, кажется, один — на кладбище, в которой еда нормальная появляется, только если Чонгук на нее заработал, делая домашку менее одаренным одноклассникам, в которой парень порядок навести почти и не пытается, потому что он тут невозможен по определению. Поели вкусностей, которые Тэхен привез с собой (Чонгук очень долго пытался отказаться, но его все-таки накормили), поболтали немного, а затем расположились на кровати, где парень делал домашку. Тэхен оперся спиной на стену и вытянул ноги, а Чонгук лег затылком на его бедра и принялся вдумчиво вчитываться в учебник по алгебре, пытаясь запомнить строгие математические формулировки — иногда их спрашивают на уроке, нужно быть к этому готовым. Он ощущал на себе внимательный взгляд, это было странно, непривычно, но почему-то очень приятно. Отвлекало. Отвлекаться еще сильнее Чонгук начал, когда почувствовал, как чужие пальцы перебирают его волосы, ненавязчиво поглаживают уши, почти невесомо касаются шеи. Места для математики в голове не осталось. Там было только бесконечное ощущение тепла и тихая мольба: не останавливайся, и не смейся, если увидишь, как по коже мурашки бегают, потому что я насмешки твоей не выдержу, и опять сорвусь, все испорчу, не дай мне этого сделать, пожалуйста. Чонгук убрал учебник от лица, и увидел эту улыбку, едва заметную, но от того еще более нежную, и теплую, такую, что в нее хочется кутаться холодными ночами, носить в собственном сердце в самую лютую стужу, согреваясь ею. Парень подавил в себе желание потянуться за поцелуем, и только недовольно буркнул: — Чего? — Ничего, — все так же улыбаясь, ответил Тэхен. — Вот и не надо, — Чонгук сел, мысленно ругая себя последними словами. — Поможете мне с математикой? — Тебе нужна моя помощь? — удивился мужчина. Нет, не нужна. С чем угодно, только не с математикой. Но парень хорошо знал, как Тэхен любит помогать ему с учебой (Чимину, как ни странно, нет). Возможно, потому, что он только так может доказать себе самому, что чего-то стоит, раз даже Чонгуку может понадобиться помощь. Чонгук не знал, что заставляет Тэхена говорить, что парень гораздо умнее его самого, но чувствовал, что за этими словами скрывается тихая грусть, и делал, что мог, чтобы Тэхена подбодрить. Мужчина приподнял руку, позволяя Чонгуку удобно устроиться рядом, взял в руки учебник, и спросил: — Ну, что тебе непонятно? Тэхен повернулся спиной, подошел к раковине, пустил воду. — Чем вы тут занимаетесь? — спросил он, посмотрев на жену из-за плеча. — Телевизор смотрим, болтаем. Чонгук вот сказал, что ты мне изменяешь, — небрежным, чуть веселым тоном, сказала она, будто предлагая посмеяться над глупым подростком. Тэхен всего на полсекунды застыл, а потом продолжил, как ни в чем не бывало, смывать мыло с рук. — Да не так я сказал, — как мог, спокойно произнес Чонгук, не понимая: он мечтает умереть прямо сейчас, или уже умер и угодил прямиком в ад. — Я просто предположил, что при достаточной осторожности можно скрыть все что угодно, — голос, что удивительно, не дрожал. В отличие от рук и противного комка в горле, что дыхание перекрыл напрочь. — А ты как думаешь? — он выключил воду, взял полотенце и принялся вытирать свои длинные тонкие пальцы. — Я думаю, что это все глупости, — она взяла лицо Тэхена в ладони («Не трогай. Нетрогай. Нетрогайнетрогайнетрогай», — пульсировало в висках) и коротко поцеловала в нос, вызвав у Чонгука воспоминания о маленькой несимметричной родинке, а у Тэхена — довольную улыбку. Парень вновь вцепился зубами в нижнюю губу, и, видимо, прокусил — почувствовал едва заметный привкус металла. — Чонгук-а, — Тэхен приобнял жену за талию и притянул ближе. — Сам знаешь, ты в этом доме пользуешься особым положением. Мы, все трое, очень тебя любим, в том числе за нестандартное мышление и храбрость, с которой ты высказываешь свои мысли. Но я прошу, — строго сказал он, — следи за словами. Мы тебе не одноклассники и не друзья во дворе. Это, как минимум, неуважительно. — Да, господин Ким, — Чонгук, уязвленный едва не до слез — больше не словами, а осознанием своей недалекости, опустил взгляд вниз, на пальцы, что нервно расковыривали шов на кармане черных штанов. — Извините. Я действительно перешел черту. — Да не смотри ты на него так строго, — госпожа Пак ткнула мужа в бок с веселой улыбкой. — Он сжался весь до размеров побитого щенка под твоим взглядом. Кушать будешь? — Нет, спасибо, я поел на работе. Чонгук, не поднимая головы, гаденько ухмыльнулся.***
С презентацией разобрались быстро, несмотря на то, что мысли Чонгука витали где-то далеко, вовсе не собираясь возвращаться к учебе. Чимин, получив крайне сжатую версию событий, друга особо не тормошил, понимая, что ему сейчас непросто. Однако он и представить себе не мог, насколько. Если бы он узнал, что его отчим, растивший его с пятилетнего возраста, делает с его лучшим другом, который был рядом чуть ли не с пеленок, умер бы. А потом воскрес, чтобы забрать Чонгука с собой в могилу. Весь остаток вечера они провели, играя в приставку. Тэхен заглянул лишь однажды, проверить, все ли в порядке. Чимин взмолился, чтобы тот не говорил маме, что они закончили с учебой, и отчим, усмехнувшись, заверил, что не скажет, если парни позволят надрать им обоим задницы в Mortal Combat. Надрал, потрепал их по волосам и вышел. Чонгук грустно улыбнулся. Когда парни осознали, что засиделись, на пространство за окном опустилась непроглядная тьма, а время подходило к десяти. Чонгук задумчиво почесал затылок, и сказал, что он в заднице. Чимин согласился. Когда семейство Ким-Пак решило купить новую квартиру, Чимин наотрез отказался бросать Чонгука в старой школе одного. Родители пошли навстречу и выбрали жилье поближе к ней, так, что школа оказалась ровно посередине. От обеих квартир добираться довольно просто, но ездить в гости, особенно ближе к вечеру, оказалось неудобно, на двух автобусах. И сейчас Чонгук был не уверен, что успеет пересесть на второй до того, как он перестанет ездить, а ходить по его району, в темноте… Проще сразу выбросить деньги и телефон. Часть пути еще и мимо заброшенной стройки пройти надо. Там, конечно, обычно никого нет, потому что шпана в других местах собирается, но все равно темно и жутко. Чонгук нехотя выполз в коридор, на ходу поправляя школьную форму, которую только что сложил в рюкзак. Тэхен, читавший на диване в гостиной напротив открытой двери, со спящим на коленях псом, посмотрел сначала на растерянного парня, затем — на часы. — Заучились? — улыбнулся он. Чонгук вздрогнул. Эта улыбка — каждый раз, как в первый. — Вроде того, — он пожал плечами. Ему совершенно не нравилась идея идти домой пешком, но других у него не было. — Может, ты его подвезешь? — госпожа Пак, сидевшая в противоположной части дивана, отвернулась от телевизора. — Время-то позднее. И, в конце концов, если бы не он, Чимин бы ничего не сделал. — Спасибо, ма-ам, — протянул парень, одной головой выглянув в коридор. «Подвезешь. Подвезешь. Подвезешь», — эхом раздавалось у Чонгука в голове. Сердце будто перестало биться. Тэхен молча вложил закладку в книгу и отложил ее на диван. Спустил пса на пол, встал, потянулся; Чонгук едва сдержал тяжелый вздох, успев рассмотреть крепкую грудь, которую на мгновение обтянуло домашней белой футболкой, и напрягшиеся мышцы рук. Горячая, болезненная волна прокатилась по низу живота, заставив Чонгука едва заметно вздрогнуть. Уловил это только Тэхен, который слегка ухмыльнулся и как бы невзначай потянул футболку вниз. Чонгуков взгляд вновь прошелся по мышцам груди, и он, почему-то смущенный и злой, отвернулся. «Тоже мне, строит из себя защитника домашнего очага, и вот так, в открытую, бесстыдно соблазняет старшеклассника. Разве так можно, Ким Тэхен?», — подумал Чонгук, делая вид, что пытается найти в карманах давно севший телефон. — Это того не стоит, господин Ким. Я сам доберусь, не беспокойтесь за меня, — промямлил парень. Ему действительно неудобно было выдергивать Тэхена из дома ночью. Но он всем богам молился, чтобы мужчина не передумал. — Ты готов выходить? Мне только куртку накинуть и обуться, — игнорируя сопротивление, спросил мужчина, потянувшись к тумбочке, чтобы взять с нее ключи от машины. — Не замерзнете? — Чонгук скептически осмотрел тонкую футболку и домашние брюки. — В машине-то? — улыбнулся Тэхен. — В любом случае, — вновь попытался отказаться парень, — я доберусь, все нормально, не… — А можно я тоже поеду? — Чимин вывалился в коридор, уже переодевшийся в уличную одежду. «Нет!», — мысленно завопил Чонгук. Он чувствовал острую необходимость объясниться с Тэхеном, что при Чимине сделать будет решительно невозможно. Да и… побыть наедине? Одна только эта мысль заставляла парня внутренне сладко дрожать. Тэхен открыл было рот, чтобы что-то сказать — наверняка разрешить, он же самый лучший отчим, который всегда «за» пасынка и «против» ограничения его свободы — но госпожа Пак подала голос первой. — Напоминаю, что ты наказан, Пак Чимин, — нараспев сказала она. — Остаешься дома и либо делаешь уборку в своей комнате, либо ложишься спать. Отключишь ему вай-фай, милый? — Мам! — выпалил он, обреченно разводя руки в стороны. Сказать ему больше было нечего. Попытка переубедить госпожу Пак — примерно такое же успешное предприятие, как попытаться построить коммунизм в отдельно взятой стране. — Мы с этим закончили. Не затягивай, Чонгуку пора домой. Чимин умоляюще уставился на друга, ища помощи. Если бы Чонгук попросил, возможно, госпожа Пак сжалилась бы. Но парень, поджав губы, отвернулся, и услышал разочарованный вздох за спиной. «Друг, называется», буркнул Чимин, но Чонгуку было до лампочки, потому что он успел споткнуться об кривоватую ухмылку и хитрый взгляд Тэхена, и всеми силами пытался удержаться на ногах. — Все, иди отсюда, — добродушно сказал Тэхен, подталкивая Чонгука в сторону прихожей. — Тебе в школу завтра. — Забавно, правда? — с усмешкой спросил он. Вопрос остался без ответа.***
— Что ты устроил на кухне? — строго спросил Тэхен, не отрывая внимательного взгляда от дороги. — Ты забылся? — Я же извинился, господин Ким, — буркнул Чонгук, у которого вся радость за «наедине» пропала: ему сейчас долго и упорно будут промывать мозги. — Я правда не знаю, что на меня нашло. Вы не представляете, как меня позабавила ее уверенность в том, что… — …что ее муж хранит ей верность, так? На кой черт тебе потребовалось ее разубеждать? Соображает она, конечно, туго, но два и два сложить способна. — Она получит пять, — недовольно фыркнул Чонгук, и немного расслабился, услышав тихий смешок Тэхена. — Я знаю, как ты к ней относишься. Знаю, что ты считаешь ее гораздо глупее, чем есть на самом деле. Но она, все же, моя жена, и мне неприятно, что ты так говоришь о ней. В конце концов, лично тебе она ничего не сделала. Скорее, наоборот: ты пытаешься разрушить ее счастливую, но хрупкую семейную жизнь, — он усмехнулся. — Спасибо, что напомнили, — буркнул парень. — Почему вы вообще на ней женились? Это же, очевидно, самая большая ошибка в вашей жизни. — О да, ты бы такой не совершил, конечно, — слегка раздраженно отозвался Тэхен. — Я был молод и глуп. Ужасно глуп, Чонгук-а. Мой первый работодатель, большой ценитель традиций, не скрывал, что люди семейные движутся по карьерной лестнице гораздо быстрее. Якобы они не тратят силы, нужные для работы, на посторонние связи, за работу держатся лучше, потому что детей кормить нужно, и домой с работы уходить не стремятся, потому что дома малышня орет и жена пилит. — Странные у него представления о семейных ценностях. — Тем не менее, мне это было на руку. Я знал, что симпатичен бывшей жене моего друга. В собственные силы не верил, в любовь — тоже. А вот в секс — вполне. В общем, сделал так, как было удобно. — Ужасно глупо. И столь же грустно. — Хуже всего то, что она ни в чем не виновата. Она тогда не была знакома с настоящим мной. А образ у меня сложился более, чем привлекательный. — И каков же Вы настоящий? — Тебе лучше знать, — Тэхен пожал плечами и впервые за весь разговор посмотрел на парня, который на пару секунд словно отключился от реальности. Ну куда тебя, Ким Тэхен, понесло? Выехав на проспект, Тэхен убрал руку с рычага переключения передач, и протянул свою ладонь к чонгуковой, до того спокойно лежавшей на колене, сжал ее тонкими, но сильными пальцами. Чонгук, глядя на это, затаил дыхание. Он даже шевельнуться боялся, чтобы не спугнуть наваждение, а Тэхен, не встретив никаких ответных действий, переплел пальцы. Чонгук мысленно попрощался с жизнью, потому что пережить такое сейчас казалось чем-то нереальным. — Чонгук, нам давно пора было обсудить это, — вздохнул он. — Я… Я не понимаю, что происходит между нами. Не понимаю, что происходит со мной. Малыш, — Чонгук попытался проглотить охватившую его дрожь, — мне тридцать с небольшим, что звучит не так страшно. Пока не начнешь сравнивать с твоими девятнадцатью. — Вы не можете не согласиться с тем, что за эти девятнадцать лет дерьма я хлебнул изрядно, — Чонгук нервно передернул плечами. — Хочешь сказать, как личность ты старше, чем твои ровесники? — Тэхен ухмыльнулся. — Именно это я и хочу сказать, да, — парень отвернулся, уставившись в окно. Мужчина сжал его ладонь, возвращая себе внимание. — Пусть так. Это не отменяет того факта, что я, глубоко женатый человек, с сыном твоего возраста, пусть и приемным, кажется… Влюблен? — Тэхен сказал это спокойно, будто нечто само собой разумеющееся. А Чонгук едва на атомы не распался. И в голове, по кругу: «Твою мать. Твоюмать. Твою. Мать». Произнесенное ни для кого из них не было секретом. Но сейчас это чувство, завернутое в оболочку из слова, будто приобрело гораздо больший вес. Ким Тэхен больше не «женатый человек, который трахает подростка». Ким Тэхен — «женатый человек, который в подростка влюблен». И непонятно, что хуже. Нет, вполне понятно. Хуже то, что Чонгук тоже. Но никогда, он уверен, в этом не признается. Эта сказка про двух влюбленных принцев не имеет ни единого шанса закончиться счастливым концом. — Взрослый же человек, — Чонгук тяжело сглотнул, понимая, что если разум Тэхена сильнее, чем его чувства, все это обрушится прямо сейчас. — А занимаетесь ерундой. Чувства какие-то выдумали. Не усложняйте. — Не усложнять, значит, — задумчиво произнес Тэхен. Рука, сжимавшая пальцы, пропала. Чонгук, кажется, тоже пропал. Сам же этого хотел. Мечтал, чтобы он, наконец, сказал, что игры закончились, побаловались и хватит. Надеялся, что все это закончится до того, как парень окончательно провалится в этого мужчину с теплым печальным взглядом и мурчащим низким голосом, отчима лучшего друга, с которым бок о бок прошли все трудности. А сейчас… больно ужасно. Наверное, они все же опоздали. Упустили тот момент, когда все это могло закончиться безболезненно для обоих. Просто глупый мальчишка, который всю жизнь хотел тепла и не знал, где его найти, и еще более глупый мужчина, за тринадцать лет уставший жить с ненужным ему человеком, который поддался мальчишке, вместо того, чтобы выпроводить его за дверь, не представляли, чем все это может закончиться. Не думали, встречаясь только вдвоем все чаще, что это может стать серьезнее, чем просто секс. И уж тем более не отдавали себе отчета в том, что все началось задолго до того, как они впервые разделили постель. — Ну а зачем? — давай, Чонгук, закапывай себя еще глубже. — Чимин мне куда важнее, чем Вы, — щеки обожгло собственной ложью. — И в данной ситуации я предпочитаю сохранить дружбу, а не вступить в ненужные, — нужные. До дрожи в руках, до кома в горле, нужные, — мне отношения. — Хорошо, — Тэхен с шумом выдохнул, и сжал руль так, что побелели костяшки. Помолчал несколько секунд, что показались Чонгуку вечностью. — Тогда на этом все. — Все? — внутри Чонгука будто что-то надорвалось. Молодец. Все испортил. Лишился главного счастья в своей гребаной жизни. Остался без человека, который почти всю жизнь был рядом, но совсем недавно стал самым дорогим. Хотя, если подумать, к лучшему. Дружбу с Чимином сохранит, в учебу углубится и, наверное, сможет благодаря этому в университет хороший поступить, найдет себе ровесника, более близкого и по интересам, и по видению жизни, отношения с которым будут простыми, счастливыми, и… и как же все это больно, черт. Настолько больно не было никогда. Ни когда отец умер, ни когда хахаль матери, пьяный, изнасиловать попытался, ни когда малознакомые подростки за школой «за пидорство» ногами били. И Чонгук знал: пока едут, станет только больнее. С этим ему без Тэхена не справиться. — Ты стал вести себя слишком неосторожно, — ровным голосом произнес Тэхен. Чонгук, готовый разорвать себя на части, лишь бы не слышать этого, и мечтать не мог о таком самообладании. — Слишком часто появляешься у нас дома без каких-либо причин. Пишешь мне, хотя я просил этого не делать. А еще, — он судорожно вздохнул, — я устал слушать, что я тебе нужен только как обладатель члена. Если это так, то, надеюсь, тебе не составит труда найти кого-то другого. Кого-то, с кем будет не так сложно, например. Это все чертов ком в горле. Он на что-то долго давил и слезы брызнули из-за этого. Не потому, что Чонгук только что, кажется, на части раскололся, не потому, что сердце будто бормашиной просверлили и пломбу забыли поставить. Это все ком. Который взялся неясно откуда и дыхание перекрыл к чертям. Делов-то. За слезами не было видно ни дороги, ни Тэхена, который до сих пор смотрел только на нее. Чонгук даже предположить не мог, о чем мужчина в этот момент думал, хотя бы потому, что все, что его волновало — как сдержать себя и не разрыдаться в голос. Парень потянулся к бардачку, в котором Тэхен всегда держал всякие полезные мелочи, салфетки, например — вытирать слезы и сопли рукавами не хотелось, получалось совсем уж жалко и по-детски. Будто это не он Тэхену намекнул, что он не нужен, а мужчина его оставил, за шкирку приподнял и бросил, как нашкодившего котенка. Неправильно как-то. Тоскливо уже не на девяносто процентов, а на все сто. В бардачке, помимо салфеток, нашлись смазка и упаковка презервативов. Чонгук, опешив, даже плакать перестал, и самым спокойным голосом, на какой был способен, спросил: — И давно вы это с собой возите? — миссия успешно провалена: голос звучал спокойно, но слышалось, что нос от слез заложен. Тэхен лишь на мгновение повернул голову, взглянув на Чонгука и его находку, и с грустной усмешкой в голосе проговорил: — Пару-тройку недель. Подумал, мало ли, пригодится. Теперь уже, видимо, нет. Чонгук достал салфетки и собрался было закрыть ящик и язвительно намекнуть, что Тэхен стал крайне неосторожен, но дурацкая мысль, незваная, болезненная, обнадеживающая, стрелой метнулась в его голове. Безумная идея утопающего, его последняя соломинка. — А может, — он позорно шмыгнул носом, — пригодится? На сегодня. — Ты предлагаешь мне трахнуть тебя в машине. Прямо сейчас, — и снова головы не повернул, но Чонгуку и без лица было понятно: что-то в его состоянии изменилось. — В последний раз, — парень не хотел отпускать все это вот так. Не хотел терять свое единственное сокровище. Не хотел пользоваться им вот так. Не хотел продолжать эти отношения. Не хотел предавать Чимина. Не хотел предавать Тэхена. И себя предавать тоже не хотел. Только Тэхена рядом хотел, как можно дольше. — В последний раз, — повторил Тэхен и надолго замолчал. Чонгук подумал, что, предложив такое, окончательно убедил Тэхена, что парню нужен от него только секс. Ну и ладно. Хотелось думать, что так даже лучше. Пусть он считает, что Чонгук самоуверенный, эгоцентричный кусок дерьма. Может, хоть жалеть ни о чем не будет. Парень решил, что Тэхен с его предложением не согласился, но тот вдруг свернул с дороги и медленно повел машину дворами. Чонгук даже понял, куда: к парковке у заброшенной стройки. Там темно, потому что фонари давно выбили, и никого, скорее всего, нет. Если кто и забрел, то в само недостроенное здание, пробраться в которое можно было, только пройдя перед этим через дыру в заборе — с противоположной парковке стороны. Как они оба и думали, там оказалось абсолютно пусто. Тэхен даже проверить вышел, и Чонгук едва за ним не устремился, но мужчина довольно строго сказал: «Жди здесь». Пришлось сидеть в машине, нервно дергая ногой и пытаясь понять, что ему делать. Раздеваться? Начать дрочить, надеясь, что «аппетит» придет в процессе? Или придумать оправдание, чтобы не делать этого, тем самым вновь доказав, что Чонгук — всего лишь ребенок, неспособный постоять за свои слова? Впервые за все это время Чонгук хотел не столько секса, сколько… быть рядом. Настолько рядом, что дышать сложно, от прикосновений крышу сносит и непонятно, где кто. Когда глаза в глаза, губы в губы, кожа к коже, воздух один на двоих, и стон тоже общий, и вся вселенная — только для вас, тогда, когда она не нужна. Нужен он. Нужен ты. Думает ли Тэхен о том же? Вряд ли. Как всегда, вывернет наизнанку, поставит несколько синяков, сжимая сильными пальцами бедра, оставит укус на плече, который болеть будет еще пару-тройку дней. Как он сказал? «Трахнуть тебя в машине»? Не «заняться сексом» даже, именно. Это ли нужно Чонгуку? Скорее, нет. Но отступать он не будет. К тому времени, как Тэхен вернулся в машину, Чонгук уже успокоился и смирился со своей участью. Даже почти убедил себя, что получит от этого такое же удовольствие, как всегда. Мужчина нажал на кнопку на водительской двери, раздался общий щелчок всех замков. Тэхен задумчиво взглянул на окно, затем — на Чонгука, ухмыльнулся, покачав головой, и чуть спустил стекла. Отодвинул свое сиденье подальше от руля. Нащупал рычаг, который опускает спинку, но нажимать пока не стал. — Не пожалеете? — спросил парень. — А ты? — Тэхен криво улыбнулся, и, не дождавшись ответа, спокойно сказал. — Раздевайся. Потом будет неудобно. Чонгук пожал плечами, расшнуровал ботинки трясущимися пальцами, стянул их с ног и бросил под свое сиденье. Брюки и трусы отправились на заднее, к куртке. Футболку снимать не стал. Он никогда, даже перед их первым разом, не чувствовал себя настолько неловко и беззащитно. Тэхен же разделся полностью, и Чонгук позволил себе — в последний раз — полюбоваться его телом. Мужчина молча ждал, пока парень совладает с собой, но не выдержал. — Иди сюда, — прошептал он. Чонгук зажмурился, судорожно выдохнул сквозь зубы и перебрался на колени, оказавшись с Тэхеном лицом к лицу. Глаза в глаза. — Почему ты так дрожишь? — снова шепот, пробирающий насквозь, и ладонь, скользнувшая по щеке. — От нетерпения, — буркнул Чонгук тихо. — Я вижу, — усмехнулся Тэхен, на мгновение опустив взгляд. — Чонгук, если ты не хочешь… — Хочу, — перебил парень. — Просто делайте, что хотели, и не задавайте лишних вопросов, ладно? — Хорошо, — Тэхен прикрыл глаза и тихо рассмеялся. Чонгук почувствовал, как по коже бегут мурашки. Тэхен провел ладонями по напряженным бедрам, скользнул выше. Чонгук опустил взгляд и увидел, как, повинуясь движениям рук, приподнимается черная ткань футболки. Руки у Тэхена были пока еще холодные, и Чонгук едва не поежился. Ладони остановились на талии и ощутимо сжали. Парень вздохнул, положил ладони на шею Тэхена, и, наконец, поцеловал его, так, как не целовал никогда: медленно, нежно, осторожно потягивая. Мужчина с шумом выдохнул и притянул Чонгука ближе, полностью понимая, видимо, что парень хотел ему этим поцелуем сказать, и ускорить его не пытался. Чонгук тянул каждую нежную секунду, желая навсегда запечатать их в памяти, сохранить в трепещущем сердце, как самое дорогое, что у него было. Именно эти секунды на грани потери, едва не заставляющие снова заплакать, режущие хуже ножа, истирающие в пыль, мучающие, болезненные, но все равно самые лучшие, потому что Чонгук наконец-то честен. Не пытается сделать вид, что Тэхен ему не нужен, а любит всей душой, которую отдать ему готов со всеми потрохами. Вот только теперь он, Чонгук, не нужен. Так и должно быть, видимо. Никому, никогда. Тэхен отстранился, взял парня за подбородок и заглянул в увлажнившиеся глаза, но ничего не сказал. Только ласково улыбнулся, огладил большим пальцем подбородок и снова поцеловал, свободной рукой скользнул под футболку и медленно провел по животу вниз, заставив Чонгука вздрогнуть. Затем — снова вверх, до груди, собирая пальцами все чувствительные места, которые успел за несколько месяцев найти. Чонгук почувствовал, как где-то внизу начинает скапливаться возбуждение. Тэхен даже сейчас завел его с полпинка. Будет ли в его жизни хоть кто-то подобный? — Я сниму ее? — прошептал мужчина прямо в губы, и Чонгук едва заметно кивнул. Избавившись от последней ткани, разделявшей их, Тэхен принялся выцеловывать шею, спускаясь иногда к плечам и возвращаясь обратно. Чонгук зарылся пальцами в его волосы и часто дышал, запрокинув затылок. Его снова мелко потряхивало, но уже не от нервов. Тэхена хотелось до боли в каждой клеточке тела. Почувствовать в себе, слиться воедино, услышать его стоны, свое имя — шепотом, в самое ухо. Тэхен, видимо, почувствовал это, а потому кивнул на смазку и презервативы, оставленные Чонгуком на его кресле. Парню пришлось немного выгнуться, чтобы достать их, и едва он вернулся в прежнее положение, получил целую вереницу поцелуев от ключицы до уха, и шепот, ощущавшийся всем телом: — Ты такой красивый, Чонгук-а, — пальцы, поглаживающие второе ухо, ладонь, скользящая по бедру. — Безумно. — Хватит, — взмолился парень, почувствовав, как горят щеки, и весь он изнутри полыхает. — Я же просил Вас… — Дай мне хотя бы в последний раз сказать тебе, как я тобой восхищен, — короткий укус за мочку уха. — Неужели так сложно… — Пожалуйста, — тихий всхлип. Сердце колотится как бешеное, выламывая грудную клетку, причиняя боль. Только не сейчас, только не в последний раз. Чонгук точно знает: этот момент, эти слова еще долго будут преследовать его. Заставят сотрясаться в беззвучных рыданиях на полу ванной, подальше от матери и ее «гостей». Заставят ненавидеть себя еще сильнее, за то, что позволил лучшему человеку в его жизни случиться, но не позволил остаться. За то, что так долго запрещал ему говорить такие вещи. За то, что не говорил ему их в ответ. — Хорошо, — поцелуй в скулу, в уголок губ, в родинку под нижней. — Хорошо. Тэхен достал презерватив из коробки, вскрыл блестящую упаковку. Раскатал его по двум пальцам, выдавил на них смазку. Чонгук напряженно наблюдал за его действиями, вцепившись пальцами в чужие плечи. Он судорожно вздохнул, чуть приподнялся и выгнулся, чтобы было удобнее, размазывая выступившую смазку по животу Тэхена, прикрыл глаза. Тэхен вновь поцеловал его в шею, и парень едва удержался, чтобы не зашипеть, почувствовав внутри его пальцы. Приятного мало, но Чонгук точно знал: это ненадолго. Тэхен растягивал аккуратно, неторопливо, настолько, что Чонгуку ударить его хотелось чем-нибудь. Потому что неприятные ощущения быстро отступили, сменившись жгучими волнами удовольствия, заставившими парня уткнуться носом в чужое плечо и шумно дышать. Каждое движение пальцев отзывалось в напряженном члене, в каждой клетке тела, и Чонгук дрожащими губами прочертил дорожку из медленных, тягучих поцелуев от острой ключицы за ухо, обжигаясь каждым касанием, чтобы прошептать: — Я не хочу торопиться, но и ждать больше не могу. Вместо ответа Тэхен подцепил подбородок парня пальцами, притянул его лицо ближе к своему и поцеловал, оттягивая нижнюю губу, переплетая языки, вылизывая все, до чего мог дотянуться, не прекращая погружаться пальцами все глубже. Чонгук несдержанно выдохнул, когда Тэхен, случайно или нет, прошелся по самой чувствительной точке. Парень едва ощутимо прикусил его губу, давая понять, что хочет большего. Тэхен ждать не заставил: разорвал поцелуй, а пальцы покинули тело Чонгука, который тут же опустился на его бедра. Мужчина откинул спинку кресла и лег, утянув парня за собой. Чонгук почувствовал острую необходимость расцеловать все его лицо, безумно красивое даже в почти полной темноте, что и сделал, пока мужчина вслепую раскатывал по члену второй презерватив. Чонгук выпрямился, поймал его руку и коснулся губами запястья, так нежно, как только мог, а затем переплел их пальцы и опустил руки на сиденье. Тэхен поймал его взгляд своим и едва заметно кивнул. Парень судорожно вздохнул и одним движением опустился на член до упора. Это с самого начала не было похоже ни на что, что Чонгук чувствовал с Тэхеном ранее. Никогда их секс не был таким нежным. Никогда Чонгуку не доставалось так много ласки, так много мягких прикосновений, таких глубоких стонов. Тэхен никогда раньше не позволял брать себя под контроль, но сейчас все было только для Чонгука, который не подозревал, сколько удовольствия может быть в плавных, медленных движениях. Он и не думал, что они дыхания лишают так же, как грубые и несдержанные, а плавиться заставляют даже сильнее, потому что не обжигают, а медленно прогревают, вынуждая растекаться и раз за разом собираться заново. Никогда до этого он не целовал Тэхена так много, так тягуче. Сколько могло бы быть ночей, когда они, как сейчас, любили, а не трахались, будто сорвавшись с цепи? Когда Тэхен, цепляясь за бедра, не причинял боли, не царапал кожу до крови ногтями, но прошибал насквозь, выжигал одному Чонгуку видимые следы. Когда Чонгук выгибался навстречу ладоням, которые гладят так ласково, что парень терялся в собственном трепете и эмоциях, болезненной смеси нежности и тоски, от которой кружилась голова и от которой ком в горле становился все ощутимее. Чонгук, чувствуя, что приближается к разрядке, лег сверху, позволяя Тэхену двигаться в нем, ладонью на его груди ощущая, как сердце колотится, с такой же бешеной скоростью, как собственное, вслепую целовал все, до чего дотягивался, насколько позволяли вырывающиеся тихие стоны, такие же, как те, что издавал Тэхен, одной рукой блуждая по его спине, а второй лаская член. Оргазм, оглушающий, сотрясающий все тело, заставляющий захлебнуться в собственном стоне, накрыл внезапно, после того, как Тэхен, касаясь губами уха, прошептал отчаянное: — Ты — лучшее, что со мной случалось. Тэхену потребовалось еще несколько быстрых размашистых толчков, чтобы, запрокинув голову, сжимая талию Чонгука, кончить следом, и притянуть его к себе за еще одним болезненно-нежным поцелуем, от которого ком в горле дал о себе знать с новой силой. Едва Тэхен восстановил дыхание, он сказал, что лежать на этом кресле ужасно неудобно, вызвав у Чонгука, у которого все мышцы, особенно на ногах, затекли и болели нещадно, усмешку. Они выпрямили спинку, и Чонгук, продолжавший сидеть на коленях, прижался к Тэхену всем телом, обвил его шею руками и прижался виском к виску. Руки Тэхена сомкнулись на талии, его горячее дыхание скользило по голому плечу, а чуть влажные волосы щекотали нос. Чонгуку было хорошо. Так, как никогда в жизни. Спокойно. Нежно. Искренне. Именно поэтому он, не совладав с эмоциями, заплакал. Такого у них больше не будет. Их обычного секса — тоже. Не будет теплых вечеров за просмотром дурацкой комедии. Не будет поездок загород со всей семьей Ким-Пак, в которые им удавалось урвать пару минут, чтобы побыть наедине. Тайком брошенных хитрых взглядов не будет. Бутербродов, которые Чимин в школе отдает со словами: «Отчим специально для тебя сделал» — не будет. И теплого успокаивающего голоса прямо в ухо. Прикосновений. Поцелуев. Будет только тошнотворная боль. Такая, что не отпускает уже сейчас, а дальше будет только хуже. Выворачивающая наизнанку, погребающая под собой, заставляющая рыдать, забившись в угол. Вспыхивающая каждый раз, когда Чимин будет делиться тем, что происходит дома. Боль, которую он заслужил. Боль, которой он хочет, потому что она будет с ним до тех пор, пока не угаснут все чувства к этому человеку, что молча по голове гладит, понимая, что слова сделают только хуже. Чонгук не дурак: он знал, что любить одного человека всю жизнь невозможно. Но так же знал, что эти чувства он сохранит надолго. Будет поддерживать до последнего, потому что они, несмотря ни на что — самое светлое, что было в его жизни. Его надежда, и его отчаянье. Возможно, в какой-то другой, параллельной вселенной все гораздо проще. Там их жизнь сложилась так, что они могут делать все, что захотят. Открыто говорить о своих чувствах. Находиться рядом каждую секунду. Любить так, как никто никогда не любил. Но в этой вселенной Чонгук проиграл, еще не вступив в игру.***
До дома доехали в молчании. Каждый думал о своем. Чонгук, например, о том, что Тэхену придется объяснять жене, почему он пропал так надолго. О том, что ему на работу вставать наверняка в ужасную рань. О том, что — как самонадеянно! — мужчина тоже потерял нечто ужасно дорогое этой ночью, но в отличие от Чонгука, который просто еще сильнее замкнется в себе, вынужден будет и дальше делить постель с женщиной, что ему не нужна, изображать счастье на красивом лице, улыбаться, когда она целует его, и думать о трусливом глупом мальчишке, который так и не смог сказать правду. За Тэхена всегда больнее, чем за себя самого. Когда машина остановилась на парковке в нескольких метрах от подъезда, который одним своим видом вызывал у Чонгука тоску и неприязнь, Тэхен не стал глушить двигатель. Только повернул голову на парня, нервно расковыривающего ткань брюк на коленях. — Ну… что? — тихий вздох. — Спасибо, что прокатили, господин Ким, — Чонгук потянулся за рюкзаком, валявшимся на заднем сиденье, и услышал низкий теплый смех. Парень не видел смысла в том, чтобы толкать какую-то пафосную речь. Все уже было сказано без слов. — Не назовешь меня по имени даже сейчас? — Незачем. — Тогда… пока? — Прощайте, господин Ким. Тэхен. Впервые попробовал это имя на вкус. Обезоруживающе сладко. Тошнотворно горько. Не желая больше тянуть время, Чонгук выскочил из машины, настолько опустошенный, что даже плакать уже не хотелось. Хотелось только отпустить это все хотя бы на сегодня, чтобы не лежать всю ночь без сна, раз за разом прогоняя в голове все, что произошло за эти несколько месяцев. Дойти до квартиры, упасть в постель, не раздеваясь, провалиться в сон без сновидений, чтобы, проснувшись утром, вновь окунуться в беспросветный мрак своей жизни; теперь — без него. Два шага до двери подъезда. Два шага, и все это окончательно останется за спиной. — Чонгук! Парень резко развернулся, и его несчастное сердечко едва не остановилось, когда он увидел, что Тэхен, который даже куртку не надел и дверь машины не захлопнул, бежит к нему. Все его планы полетели прахом. Он уже не сможет отпустить это даже на сегодня. Чонгук ринулся навстречу, и даже не обнял — влетел всем телом в Тэхена. Тот прижал его к себе так крепко, что стало сложно дышать, но это было неважно: он рядом, его запах и тепло, и прерывистое дыхание рядом с ухом рядом тоже. Чонгук сжал в пальцах футболку на спине и крепко зажмурился, не давая вырваться новым слезам. Не сейчас. Не тогда, когда он рядом в последний раз. Они простояли так, обнявшись, молча, несколько минут, которые Чонгук в своей голове растянул в вечность. И всю эту вечность, сжимая в своих руках Тэхена, который так и не смог его отпустить, он спрашивал у себя (у них): «Что дальше?».