я ничего не могу с собою сделать

      Возможно, это никогда не станет чем-то хорошим, чем-то серьезным, и чем-то правильным и здоровым. Возможно, им это и не нужно.       — Ты никогда не думал о том, что чтобы увидеть в ковше Большую медведицу нужно было сильно упороться? — задумчиво тянет Мэйбл, рассеянно разглядывая звездное небо.       Робби знает, почему она это вспомнила. Робби понимает, почему она не перестает об этом думать. Она ничего не может с собой поделать.       — Думал.       Диппер пропал пять лет назад, и каждый год она приезжает сюда, чтобы помогать дядюшкам. Хотя скорее, приезжать и надеяться, что однажды ночью Диппер постучится в двери Хижины.       Но Диппер не возвращается. Он пропал вместе с дневниками, старым плащом Форда и новенькими модными очками, которые Мэйбл ему заказала в интернете и оформила доставку в Гравити Фолз.       Мэйбл двадцать пять, у нее нет ни постоянной работы, ни желания получить образование, ни брата. У Робби есть мамин винный погреб, скоропостижно отошедшее в наследство ритуальное бюро и пустая кровать.       На том и сошлись. Ночевать в Хижине ей не хватало никаких сил. В первую неделю, пока она не столкнулась с Робби в центре города, она ночевала на крыше и на терассе.       Все давно разъехались: Вэнди вырвалась в большой город, когда вырастила всех своих братьев, Кэнди и Грэнда переехали в другой штат получать образование и там и остались, все, с кем тусил Робби или спились или работают в офисе на другом конце страны. С ними осталась только Пасифика. Иногда она приходила к ним на крышу, пить чужое вино, курить свои сигареты напополам с Мэйбл и ждать.       Каждое их лето превращалось в бесконечное ожидание.       — Но что курили древние греки? — говорит Мэйбл, «незаметно» вытирая заслезившиеся глаза.       — Да вопрос скорее в том, что они не курили, Мэй. Эти люди устраивали вакханалии, на которых разрывали оленей голыми руками в экстазе. У тебя все еще есть вопросы к созвездиям?       — Думаю нет. Вопросов нет. Пойдем. Я устала. Я очень устала.       Она поднимается одним текучим движением. Робби смотрит на нее, как на икону.       Волосы струятся по спине до колен, распущенные и спутанные. Она прячется в них, когда нервничает. Садится, прижимает колени к груди, и прячется под занавесью своих локонов.       Мэйбл скидывает бутылки в рюкзак, снова бьется ногой, пока слезает с крыши. Внутри еще не погас телевизор, значит, дяди не спят. Форд с кухни кивает Робби в окно и горько усмехается. Мэйбл этого не видит. Ей и не нужно.       Лето превращалось в сплошное ожидание. Робби жил в ожидании весь год. Ему скоро тридцать, у него ни семьи, ни детей. Только до смешного нелепая влюбленность в Музу и ритуальное бюро в забытом богами городе. Этот город вспоминают только демоны, и хорошим это не заканчивается.       Мэйбл одевается как вдова, как будто она носит траур, хотя смерть Диппера отрицает.       Робби с радостью делится с ней одеждой и надеждой. Ему ничего не жалко. С ее приездом дом всегда становится светлее и чище, и дело даже не в уборке. Она так органично смотрится в кресле его матери. На кухне на стуле Робби. В кабинете отца за книгой. Мэйбл будто всегда была тут. Робби чувствовал себя гостем.       Лето — сплошное ожидание. Кроме моментов, когда она садится Робби на колени в одной майке и шортах. Кроме моментов, когда она вздыхает и начинает его целовать.       Робби, наверное, стоило бы это прекратить. Он пытался. Бесполезно. Ей это нужно больше, чем ему.       Он не может ничего с собой поделать. Целует ее худые плечи, покрытые редкими веснушками и лунным светом из незакрытого окна. Целует ее запяться, покрытые синяками колени и зареванные щеки. Мэйбл этого достаточно, чтобы почувствовать себя в безопасности и перестать трястись.       Уже пятый год каждое лето они проводят вместе. Возможно, это никогда не станет чем-то серьезным. Возможно, оно уже стало. Возможно, оно всегда было.       Сегодня первое сентября. Мэйбл так и не купила билет на обратный автобус. Робби делает вид, что не замечает этого. Боится, что если обратит внимание, мираж исчезнет.       К двадцатому сентября она перенесла все свои вещи в поместье Валентинов. К тридцатому купила теплую куртку и тяжелые ботинки. К октябрю к нему заехали старшие Пайнсы и пообещали набить морду в случае, если он расстроит их любимую девочку.       Мэйбл названивали все кто мог, пока она не написала маме короткую смс и не выкинула симку в озеро, где когда-то впервые поцеловалась. Она так устала бегать. Она так устала притворяться и пытаться вести нормальную жизнь.       Они наладили дела в ритуальном бюро, подняли Хижину Тайн, и просто ждали. Каждый день Мэйбл пыталась придумать что-то новое. В итоге они закончили ремонт только к ноябрю. Робби запомнил только, как она спит в его толстовке на рулонах обоев, вся перемазанная в клею.       По воскресеньям к ним приходила Пасифика, но теперь они пили чай, вино греть их ожидание перестало. Мэйбл смирилась, что бесконечно прятаться не выйдет. Даже если спрятаться, оно ведь не исчезнет. Не денется никуда.       Старшие Пайнсы приезжали оценить ремонт, и Робби слышал, как Стэн перестал за глаза называть его «выродком», впервые использовав имя.       К декабрю, он наконец-то понял, что дома.       А на Рождество, в дверь наконец-то постучали.