***
Три месяца — не такой большой, однако достаточный по мнению Сергея срок, чтобы если не принять, то хотя бы приспособиться к новым условиям существования. Паша же, видимо, так не считал, а оттого старался по возможности ограждаться от всех напоминаний о том, что он теперь не дома. Все попытки подбодрить и убедить его, что жизнь продолжается, Сергей оставил уже на третью неделю Пашиного пребывания в его квартире. Видеться с друзьями он категорически отказывался, на предложения Сергея снять — да бог с ним, купить — ему квартиру распахивал глаза и кричал: нет! Лишь потом, залившись краской от запоздалой вины за своё поведение, с опасением поднимал взгляд и едва слышно бормотал: здесь хочу, можно?.. И каждый раз получал в ответ неизменный кивок. Что делать с напуганным, апатичным подростком, который занял место домового в квартире, Сергей не знал. Он не хотел переезжать, дышал свежим воздухом с балкона, куда выходил раза два за день, и то не дольше, чем на семь минут. И стоял всегда, Сергей заметил, с прикрытыми глазами. Не мог смотреть на чужие пейзажи родного города. Костенко обсуждал Пашино состояние со знакомым психотерапевтом (пришлось, конечно, опускать значительные детали его путешествий, однако врачу хватило и того), и с ужасом слушал предположение о том, что у Вершинина, скорее всего, сильнейшее психическое расстройство после перенесённого стресса. А ведь прилетел сюда когда-то совсем другой человек — смелый, настойчивый парень, душа которого всеми силами тянулась к свободе и спокойствию. Однако, в попытках спасти всех он, видимо, совсем позабыл о себе. Оно и не удивительно, с его-то грузом вины и ответственности на плечах, что сам на себя и взвалил. Не по силам оказалось. В тот вечер, когда они, чудом выжившие, вернулись из Припяти, Пашу будто подменили. Если поначалу он вполне комфортно ощущал себя среди серых зданий города, то по дороге в квартиру Костенко будто не нарочно отвернулся от окна, закрывая глаза. Сергей видел, что он не спал — веки то и дело подрагивали, а руки с силой сжимали края уже изрядно потрепанной джинсовки. Оставлять его одного в первый день Сергей поначалу боялся. Вернулся из штаба раньше, для чего пришлось работать вдвое быстрее, а отчёты заполнять уже дома. Лишь бы Вершинин был под присмотром, не натворил ничего. А Вершинин и не натворил бы — судя по нетронутой еде и гробовой тишине в квартире, он даже не выходил из отведённой ему Сергеем комнаты, хотя тот не то что разрешал — настаивал на том, чтобы Паша чем-то себя занял. Тот же телевизор посмотрел, не обязательно новости — Костенко и сам прекрасно понимал, что Паша федеральные каналы за километр обходить будет. Однако фильмов различных там крутили до невозможного много — спасибо годовой подписке на онлайн-кинотеатры, которую Сергей приобрёл когда-то, чтобы было чем занимать немногочисленные выходные, но по итогу так ни разу ничего и не посмотрел. Через неделю, вернувшись домой уже в обычном режиме, Сергей с удивлением заметил, что в квартире кто-то с явным старанием навёл порядок. Паша обнаружился уснувшим на диване в гостиной, сжимая в руке пульт от телевизора. На экране в это время уже мелькали титры какого-то фильма. Решился, значит. Костенко с облегчением улыбнулся — всё же, время любые раны залижет, нужно лишь подождать. Тогда он и принял решение ждать столько, сколько потребуется Паше для адаптации в новом для него мире, и не прогадал. С каждой неделей тот будто оживал: больше двигался, отвечал предложениями, а не одним словом. Сергею как-то даже удалось уговорить его прокатиться до супермаркета под предлогом, что он совсем забыл об этом, когда направлялся домой с работы. Поверил Паша в искренность этой промашки или нет, Костенко не знал, да и так ли важно это было, когда тот, равнодушно пожав плечами, согласился. Радость Сергея поугасла, стоило ему увидеть, что Паша из машины выходить не собирается. Всё равно небольшая победа, довольно думал генерал, бросая продукты в корзину.***
— Что со мной не так? — Сергей оторвал взгляд от ноутбука и в проёме гостиной увидел Пашу. — Что ты имеешь в виду? Вершинин отвечать не торопился, лишь продолжал смотреть, и впервые за всё время Сергей не смог считать его настроение. Паша выглядел спокойным, но поджатые губы явно давали понять, что в голове его идёт буря. Он прошёл в комнату и сел на пол у дивана, сложив ноги. — Я не знаю, как от этого избавиться, — выдохнул он, и напряжённые плечи вдруг расслабились. Сергей понимал, чего стоило Паше найти силы для этого разговора. Он прекрасно помнил, во что обошлись ему безуспешные попытки поднять эту тему, — парень молча щетинился, словно загнанный дворовый пёс, разве что не нападал. Хотя однажды, когда генерал был слишком настойчив, всё же подобрал пару не особо цензурных слов для него. Та попытка была последней. Он вздохнул, мягко опустил крышку ноутбука и отложил его на тумбу. Подождёт отчёт, всё равно он почти закончен. — Здесь всё почти так же, как дома, — продолжил Паша. — Только всё равно что-то внутри давит. Я ведь понимаю, что не в Освенцим попал. Хотя все эти игры со временем были той ещё пыткой, — Сергей услышал грустную ухмылку и наклонился, упёршись локтями в колени. — Я боюсь, вдруг это Зона, а? Вдруг это она не хочет принимать этот мир, а не я?.. На этих словах он вдруг обернулся и поднял взгляд на Сергея. Смотрел с надеждой, доверчиво, будто умолял: наговори мне любую чушь, даже если сам в это не веришь, просто скажи то, что я хочу услышать. Успокой меня. Генерал поднял уголок рта и прошёлся рукой по отросшим Пашиным волосам на затылке в знак своеобразной поддержки: — Если бы это была Зона, Паш, тебя бы тут уже не было. Ты же помнишь: она хочет быть на своей территории. А ты здесь, со мной, — зачем-то добавил он, даже не задумавшись над тем, как могут быть расценены его слова. — Я не считаю, что с тобой что-то не так. Тебе просто нужно привыкнуть. Паша после вольности Сергея не отстранился. Лишь кивнул, соглашаясь, и отвернулся. — Я тебя отвлёк? Сергей убрал руку и устало откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза. — Нет, я почти закончил. Он слышал, как Паша поднялся и, ступая босыми ногами по паркету, направился к себе. Лишь когда звук шагов прекратился, он повернул голову, однако Паша стоял у дверей, замешкавшись. — Спасибо, — сказал он и, не дожидаясь ответа, ушёл. Грустно улыбнувшись ему вслед, Сергей вернулся к отчёту.***
Завтракали и ужинали они всегда почему-то порознь. Костенко вообще редко заставал Пашу за приёмом пищи, иногда впадая в сомнения — достаточно ли тот ел. Но ответ приходил сам собой, когда он замечал на сушилке помытую посуду, где всегда оставлял порции для Вершинина. Одиноким себя Сергей больше не ощущал, хотя вечера, когда Вершинин решался поговорить о чём-нибудь, повторялись достаточно редко. После операции в Припяти и повышения выходные стали выпадать чаще. Костенко тогда закупался попкорном, который, как оказалось, Паша чуть ли не обожал, выбирал фильм и, если Вершинин одобрял, они устраивались на разложенном диване и коротали вечер перед телевизором. Изредка обменивались мнениями о сюжете, даже шутили иногда. Сергей впервые за долгое время ощущал себя комфортно рядом с кем-то. Из-за его работы мало кто выдерживал больше месяца совместной жизни, и он не в праве был никого винить. Сам понимал — будь он на их месте, так же за голову хватился от ужаса и одиночества в пустой квартире, хозяина которой видно только ночью и рано утром. Поначалу он даже не задумывался о том, каково Паше жить с ним. Сергей был уверен, что парень согласился бы на какое угодно соседство, лишь бы не оставаться с собой наедине двадцать четыре часа в сутки. Теперь же что-то в его мнении изменилось: он, конечно, не психоаналитик, но не заметить, как Паша с каждым днём всё больше возвращался к прежней версии себя, не мог. Морально он был готов к тому, что, вернувшись однажды с работы, застанет лишь записку на столе кухни, что-то навроде «спасибо за всё, я снял квартиру». Эта мысль его отчего-то и смешила, и пугала одновременно. Остаться снова одному в этот раз особенно не хотелось, пусть и было привычным делом. Как бы ни пытался, отрицать он не мог — к Паше он привязался сильнее, чем ожидалось. В один из выходных дней генерал, провалявшись в постели дольше обычного, готовил поздний завтрак. Паша, как он понял, ещё спал, — снова допоздна сидел за книгой. Его небольшая библиотека располагалась в гостиной в виде настенной полки и, видимо, Вершинину приглянулась. Костенко за все годы жизни здесь и сам не заметил, как толстые переплёты постепенно заполнили всё отведённое им пространство. Сам он читал редко и в основном для дела, оттого и литература там была соответствующая — пособия по криминалистике, энциклопедии. Изредка встречались книги с историей государства и даже пара томов с произведениями зарубежных авторов (русскую классику Костенко отчего-то невзлюбил ещё в школе). Паша раз в неделю уходил из гостиной с очередным переплётом под мышкой, а прочитанные книги всегда ставил на то же место. Сергей только рад был, что парень занят полезным делом, они даже обсуждали пару раз что-то из прочитанного обоими, но с Пашиным затянувшимся карантином следовало что-то делать. Вершинин зашёл на кухню, когда Сергей уже заправлял салат из овощей оливковым маслом. Они обменялись утренними приветствиями, однако завтрак — на этот раз совместный — прошёл в обоюдном молчании. Сергей всё не мог выбрать, куда можно было вытащить Пашу из дома, чтобы тот снова не ушёл в себя и хотя бы попытался влиться в когда-то до смешного привычный ему ритм города. Проблема решилась сама собой, когда Вершинин вдруг поднял взгляд и спокойно спросил: — Пошли погуляем?***
Паша удивился, когда перед выходом увидел в прихожей новую зимнюю куртку и ботинки своего размера, что Костенко предусмотрительно купил для него ещё в начале зимы, и даже угадал с фасоном. В ответ на виноватую благодарность тот лишь улыбнулся. Он не обратил внимания на скромное «спасибо», ведь Пашины глаза говорили ему намного больше. Хруст снега под ногами успокаивал, даже поднимал настроение. У Костенко он отчётливо ассоциировался с хрустом мелких стёклышек под берцами, когда он был на очередном задании, однако это не мешало ему наслаждаться моментом. Он изредка бросал взгляды на Пашу, чтобы убедиться, что тот в порядке. Для прогулки он выбрал хорошее, на его взгляд, место — недалеко от дома был парк. Сергей помнил, как красиво здесь зимой в солнечную погоду без ветра. Вершинину, судя по его спокойному и немного любопытному взгляду, которым он одаривал каждое усыпанное снегом дерево, тоже нравилось. И от этого прогулка становилась вдвойне приятней. — Метров через пятнадцать поворот, там есть спуск к пруду, — сказал Сергей, выпустив облачко морозного пара. Вершинин кивнул, принимая не озвученное предложение. За всё время, что они неторопливо шагали, он не сказал ни слова. Сергей, привыкший к этому молчанию, и не пытался завязать разговор, чтобы случайно всё не испортить. Вид на небольшой пруд, покрытый льдом и снегом, действительно открывался прекрасный. На сугробах виднелись ещё не запорошённые редкие дорожки следов собачьих лап. С одной стороны пруда росли большие, старые ивы. Паша протоптал себе путь к берегу и подошёл ближе. Костенко встал рядом. — Снегири, — вдруг улыбнулся Паша. Сергей тоже их видел: парочка маленьких птичек с ярко розовыми грудками сидели на ветках ивы. Однако неожиданно для себя оживлённо спросил: — Где? — Да вон, сидят на ветках, — парень указал рукой в сторону ив и снова широко улыбнулся: — Давно не видел снегирей. Сергей посмотрел на него: Пашина улыбка не была грустной, скорее ностальгической. Добавить было нечего, и он просто наслаждался пейзажами. Паша, казалось, действительно приходил в себя, и это не могло не радовать. Проблема, с которой Сергей всеми силами помогал Вершинину справляться, постепенно уходила. Однако вместе с тем в груди зрела другая тревожная мысль, перестать мусолить которую Костенко не мог, как бы ни старался. Вот Паша оправится, возьмёт себя в руки. Что дальше? Какими бы благородными ни были поступки Сергея, он понимал, что Паша не станет и дальше позволять содержать себя, аки ребёнка. О его планах спрашивать было пока рано, да и не дай бог он воспримет это в негативном ключе и уйдёт ещё раньше, чего Костенко, конечно же, не желал. Но время это всё равно настанет и решать что-то будет необходимо. Костенко прекрасно понимал, что устроить на работу подростка, только вчера покинувшего стены школы, без прохождения необходимого обучения будет трудно. Возможно, Паша вообще хочет сначала окончить институт или колледж. С документами проблем не будет — паспорт ему сделали уже давно, и он спокойно дожидался своего часа в нижнем ящике стола Костенко. Аттестат тоже можно выдать без проблем, стоило лишь уточнить у Вершинина оценки. Чем больше Сергей размышлял, расхаживая меж прилавками в супермаркете, куда они зашли по дороге домой, тем быстрее опускался градус его настроения. Паша шёл следом с корзиной в руках. Остановившись у полок с напитками, Сергей, не оборачиваясь, спросил: — Любишь квас? Грохот наполненной продуктами корзины заставил его вздрогнуть и резко обернуться, однако Паша уже в спешке покидал супермаркет. Наплевав на разбросанные по полу пачку молока, хлеб и упаковку попкорна, Сергей отправился следом. — Паша! Паш, стой! Вершинин шёл, сунув руки в карманы, и запинался о заледеневшие комки снега на тротуаре. Догнать его, конечно же, не составило особого труда, но юноша не отвечал ни на один из многочисленных, хоть и однотипных, вопросов Костенко. Сергей чуть прибавил шаг, чтобы увидеть напуганное лицо, скрытое надвинутым капюшоном с мехом. Спрашивать его о чём-либо больше не имело смысла, и Сергей просто пристроился рядом, стараясь не отставать.***
Костенко открывает глаза, прогоняя воспоминания. Паша не выходит из комнаты с момента их возвращения, и Сергей более чем уверен, что дверь он запер. Зачем только врезал этот замок, он даёт себе мысленную затрещину, пальцами нервно выбивая по столу непонятный ритм. Что такого Паша увидел там, в магазине, что могло его так напугать? Или это Костенко что-то не то сказал? Разъяснить ситуацию может лишь сам Паша, вот только решится ли? Сергей вздыхает и, встав из-за стола, направляется к холодильнику. Придётся готовить ужин из того, что есть, раз уж продуктам сегодня не суждено было пополнить их запасы. Он решает не заморачиваться и останавливается на макаронах с мясом, на что-то более серьёзное у него просто не хватит сил. Спустя двадцать минут он всё же берёт себя в руки и тихо подходит к двери в Пашину комнату. Движений или шелеста страниц не слышно, может, он и вовсе спит. Мужчина мягко нажимает на ручку, и та, к его удивлению, поддаётся. Основной свет выключен, но с темнотой успешно борется настольная лампа. Паша ожидаемо лежит на диване, повернувшись спиной к источнику света. Костенко всё так же тихо подходит к нему и садится на край дивана, чтобы ненароком не разбудить, однако прислушавшись к дыханию, понимает, что Паша не спит. — Хочешь чего-нибудь? — Ничего не хочу. — Ладно. Он хочет по привычке пригладить растрепавшиеся волосы на белобрысой макушке, но вовремя останавливает себя и молча уходит ужинать. Подаренная на юбилей бутылка хорошего коньяка приходится кстати. Сергей прикрывает дверь своего кабинета, что одновременно служил ему спальней, и садится за стол, в одной руке держа захваченный с кухни стакан. Светлая, чуть тёплая жидкость растекается горечью в горле, заставляя рвано выдохнуть. Стоило, наверное, оставить бутылку в холодильнике хотя бы на пол часа, но Костенко настолько устал ждать и бороться с навязчивыми мыслями, что попросту не подумал об этом. Он буравит взглядом стену с тёмно-серыми узорными обоями и понимает, что пропал. Как вообще он смог допустить, не заметить с каждым днём всё сильнее проявлявшихся, казалось бы, давно позабытых чувств? Что такого нашлось в этом мальчишке, о котором так хотелось заботиться? Костенко впервые за долгое время снова ощущал себя нужным. И не только в момент, когда Пашины ночные кошмары заставляли его пробуждаться от криков примерно в одно и то же время и сломя голову нестись в Пашину комнату. Парнишка быстро успокаивался, ощутив присутствие рядом надёжного, доверенного человека, что лёгкими поглаживаниями по голове умудрялся прогонять оттуда все плохие мысли. И ведь никто не заставлял, не просил! Сам, каждый раз будто нутром почуяв беду, в нужный момент оказывался рядом и не ошибался. И не удивительно было, если бы мальчишка прикипел, раз всё больше и больше доверялся, но сам-то он как умудрился? На лице от осознания полного провала перед самим собой появляется грустная ухмылка. Он гоняет по кругу коньяк в стакане и одним глотком допивает. Льёт ещё, не привыкнув, но более не обращая внимания на теплоту напитка. Он не думает, что Паша выйдет из комнаты до следующего дня, а потому не боится опьянеть. За работу тоже не страшно, он теперь сам себе начальство, хоть никогда и не пользовался возможностью устроить себе лишний выходной. Сергей вдруг вспоминает о встрече с Аней Антоновой пару дней назад. Он сразу понял, что та не случайно проезжала мимо штаба ФСБ, и убедился в догадках, когда в его руках оказалось письмо: обычный конверт, без подписей, но запечатанный. — Передайте Паше, пожалуйста, — сказала она и как-то печально вздохнула: — Как он там? Он так и не смог понять, почему соврал ей тогда. С Пашей всё хорошо, ответил он и устыдился, хотя внешне оставался спокойным и даже немного равнодушным. С друзьями Вершинина он виделся редко, чаще первое время, пока те не обжились и не встали на ноги, а потом всё постепенно сошло на нет. Только с Гошей разве что пересекались каждую неделю благодаря одному месту работы, пусть и в разных отделах. О письме Костенко благополучно забыл, хотя до конца рабочего дня старался держать в голове этот пункт. Чтό Аня могла написать Паше, он примерно предполагал. Точно упрекнула его в постоянном Динамо, надеялась, что всё хорошо, и непременно рассказала о делах друзей. Генерал даже рад был, что Паша хоть что-то узнает о ребятах не из его уст. Может, решится на встречу, а там и закрутится всё, и вернётся на свои места. Как бы там ни было, он считал, что Паше это необходимо, словно глоток свежего воздуха в его однообразной опустевшей жизни. Он решается прямо сейчас отнести ему это письмо, иначе снова забудет. Пустой стакан ударяется о стол как раз тогда, когда у двери слышатся шаги. Вершинин мнётся на месте с минуту, прежде чем осторожно приоткрыть её. В кабинете Костенко он не был ни разу, имея представление о личных границах и уважении к чужой территории. Ему там и делать-то нечего было, а рабочий процесс Сергея его мало интересовал. Мужчина остаётся сидеть, глядя, как парнишка настороженно осматривается, а потом бросает взгляд на Костенко: — Можно? Тот лишь кивает — скрывать ему нечего, хоть и не особо хотелось быть застигнутым за проявлением слабости в виде алкоголя. Он, притихнув, смотрит на то, как Паша несмело проходит дальше, вплотную закрывая за собой дверь. Обводит комнату осторожным взглядом, где так же открыто виднелось и любопытство, подходит к полкам с наградами и благодарностями, но надолго там не задерживается. Больше его внимание привлекает комод у стены, а точнее стоящие на нём фоторамки минимум пятилетней давности, среди которых, как ни странно, нашло своё место и памятное фото из Припяти. Вопреки ожиданиям Сергея очередное напоминание Вершинина не пугает, напротив, эту фотографию он рассматривает дольше остальных, в задумчивости водя пальцем по краю деревянной рамки. Наблюдать за ним неожиданно оказывается умилительным занятием. Сергей про себя сравнивает его с котёнком, что только-только открыл глаза и выбрался из коробки, исследуя новую, чужую для него территорию. Поэтому, наверное, он и дышать старается не слышно, чтобы резким движением не спугнуть нежданного гостя. Паша же, оставив свою увлекательную экскурсию, наконец оборачивается и садится за стол напротив Сергея. Запах алкоголя он наверняка почувствовал ещё у двери, а теперь находит этому подтверждение на столе Костенко. Лишь бы не подумал, что из-за него, мелькает в голове у генерала. Он, словно опомнившись, достаёт из ящика конверт и протягивает Паше. Тот удивлённо моргает, хмурясь, и переворачивает его, не обнаружив имя адресанта в соответствующих строках. — Это от Ани, — поясняет Сергей. Паша кивает, отложив письмо на край стола. — Потом прочитаю. Сергей жмёт плечами и замечает, что Вершинин уже вторую минуту буравит взглядом бутылку. Угадать его желание не составляет труда, поэтому мгновение спустя генерал возвращается из кухни со вторым стаканом в руке. Ёмкости он наполняет до половины, едва подавив в себе соблазн налить Паше вдвое меньше, потому что вовремя понимает, что Вершинин уже не мальчик и обращаться с ним следует как с равным. Вместо того, чтобы просто поставить стакан перед Пашей, он зачем-то протягивает его навесу, и тот принимает, касаясь тёплых пальцев генерала мокрыми от волнения руками. Сергею хочется верить, что нарочно. Они салютуют друг другу и пьют каждый за что-то своё. Костенко — за смелость мальчишки, пускай и мотивы его пока не ясны. Недосказанность между ними плавает в воздухе густым, тягучим облаком, которое Сергею очень хочется рассеять. Немного погодя он всё же решается: — Расскажешь? Паша понимает, о чём его просят — Костенко в этом уверен. Однако парень лишь крутит стакан в руках, гипнотизируя его взглядом. Размышляет недолго, видимо, подбирает слова. — Я не знал, что так отреагирую, — начал он. — В нашу первую встречу, ещё тогда, в Припяти, я увидел тебя у бочки с квасом… — он задумался. — Вроде на Центральной площади. Сергей кивает, мол да, была такая. — Ты оплатил мне большую кружку, — они синхронно улыбаются, словно не вспоминают роковое знакомство, а ностальгируют по былым временам. — Начали разговор ни о чём и как-то перескочили на политику. Не знаю, какой чёрт меня дёрнул тогда нести всю ту чушь про частную собственность тебе — советскому человеку, окончившему академию сельского хозяйства. Последние слова, произнесённые с нескрываемой хитрой улыбкой, заставляют Сергея расхохотаться. Отсмеявшись, он приподнимает руки: — Прости, вспомнил, что говорил об этом всем, чтобы не выдавать себя. — Твоя машина тебя выдала, — веселится Паша, явно ожидавший такой реакции. Алкоголь и уютная атмосфера комнаты Костенко заметно его расслабили, чему последний был только рад. Паша продолжает: — Я не подумал тогда, что у вас там эти темы вообще под запретом были. Вот ты меня и запомнил. А потом был допрос, и вместо утреннего доброго самаритянина я увидел капитана КГБ Костенко. Собственно, что дальше было, ты и так знаешь, Гоша рассказывал тебе. Уголки губ Сергея приподняты, однако глаза его больше не улыбаются. Паша смотрит на него с полным осознанием о чём тот думает, и понимает, что генералу стыдно. Стыдно за того себя, за его поведение. — Так вот что стало твоим триггером, — Костенко вспоминает свой, казалось бы, невинный вопрос и сглатывает. — Мне жаль, Паш. — Не надо, — мягко останавливает его Паша, прекрасно чувствуя виноватый тон генерала. — Ты не можешь этого помнить. — Не думал, что был таким жёстким в то время, — Сергей пытается улыбнуться, и Паша поддерживает его, однако в следующую секунду вдруг подозрительно щурится: — А ещё ты нас расстрелять хотел. — Да ну? — Сергей испуганно распахивает глаза, но заметив ехидный взгляд напротив, выдыхает, смеясь: — Это не смешно, Паша! Я чуть не купился. — Купился, — ржёт Паша, отчего Костенко заметно расслабляется. Вершинин впервые так открыт для него, к тому же считающаяся всё это время больной тема уже не вызывает испуга в голубых глазах, отчего на душе становится легче. Они беседуют ни о чём до самой ночи, покуда не заканчивается коньяк и темы для разговора. Паша, казалось, снова стал собой, и даже сам это заметил. Сергей фокусирует взгляд на часах — половина первого ночи, они действительно засиделись. Смотрит на Вершинина, тот уже вовсю клюёт носом, однако стойко продолжает с любопытством изучать стену, будто нашёл там что-то интересное. Закупорив пустую бутылку, Костенко поднимается из-за стола, прихватывает стаканы и уносит на кухню. Внутри у него до сих пор растекается тепло, то ли от алкоголя, то от времени, проведённого в обществе Паши. Пьяным он себя не ощущает, всё же бόльшую часть бутылки они распили вместе. А вот Паша, кажется, здорово захмелел. Сергей замечает это по мутному взгляду и румянцу на обычно бледных щеках, когда возвращается в комнату. Тот сидит всё так же за столом, теперь уже подпирая рукой подбородок, чтобы не свалиться. — Пойдём-ка спать, братец, — Паша оборачивается на голос. Сергей сначала пугается, когда тот, покачиваясь, пытается встать, однако потом всё-таки собирается с силами и вполне уверенно шагает к выходу. Сергей окликает его уже у двери комнаты: — Постель сам расправишь? — Конечно, — кивает, обернувшись. — Спасибо. — Тебе спасибо — за доверие. Спокойной ночи. Засыпает он быстро, что не удивительно, учитывая количество выпитого и дневную усталость. Ему ничего не снится, но это, опять же, привычно. Он открывает глаза внезапно, будто вынырнув из сна. Пару секунд смотрит в тёмный потолок, пока не начинает различать очертания встроенных ламп, а потом слышит непонятный шорох со стороны двери. Костенко поднимается на локтях и, нахмурившись, смотрит в нужном направлении. Узнав рослую тощую фигуру Вершинина, что тихими шагами крадётся всё ближе к нему, он с облегчением опускается на подушку и выдыхает: — Паша. Фигура замирает на секунду, прежде чем сесть на край кровати. — Разбудил тебя? — Ерунда. Ты чего не спишь? — Кошмары, — роняет он небрежно, даже обиженно, а после добавляет, замявшись: — Можно, я с тобой лягу? Сергей лишь молча откидывает край одеяла, и Паша послушно ныряет к нему под бок. От мальчишки пахнет мятной зубной пастой вперемешку с алкоголем. Он придвигается ближе, холодными коленями упираясь Сергею в бедро. — Тебе не рано вставать? — Нет, я взял второй выходной. Они замолкают на какое-то время, но сон к Сергею больше не идёт. Он уверен, что причина этому сейчас лежит рядом с ним, горячим дыханием опаляя напряжённое плечо. Сергей ощущает всю неправильность происходящего, но ни отвернуться, ни отодвинуться просто не может. Потому что не хочет. Потому что ему это нравится, как бы то ни было. Ему нравится Паша. Тот Паша, что живёт у него вот уже четвёртый месяц, тот, что отвернулся от всего мира, подпуская к себе лишь Сергея. Что сказать, ему льстило это слепое доверие, и сохранить его стало делом чести. И было больно даже допускать мысль о том, что всё это лишь потому, что кроме Сергея больше некому довериться настолько сильно. По крайней мере, у Паши были друзья, от встреч с которыми тот почему-то отказывался, предпочитая уединение в небольшой комнатке квартиры генерала. Однако сомнения по поводу дальнейших событий из головы Сергея не вылезали. Все его подозрения были лишь догадками, и подтвердить или опровергнуть их мог только сам Паша. — Я тут подумал, — тихо роняет тот, и Сергей поворачивает голову. — Я хочу учиться. Не знаю, может, на механика. Буду тебе машину чинить. Костенко фыркает, улыбаясь. Эта новость почему-то разом затмевает все негативные мысли, что роем копошились в его голове всё это время. — Я был бы рад, — отвечает он. — С поступлением проблем не будет, документы для тебя сделали, только аттестат остался. Не забыл ещё оценки? — Примерно помню. — Хорошо. Вершинин молчит, и Сергей ощущает несмелое касание губ на своём плече, отчего как-то сразу расслабляется. Мальчишка действует смелее, дорожка из сухих поцелуев доходит до шеи, и кожа приятной дрожью покрывается мурашками. Сергей не выдерживает — хватает парня за затылок, сжимая меж пальцев волосы, и переворачивает на спину, нависая сверху. В Пашиных глазах маленькой красной точкой сверкает отражение электронных часов, что стоят на комоде, и Сергей замирает на какое-то время, засмотревшись. — Поцелуешь, может? — выдыхает Паша ему в губы. И Костенко целует.