Последствия игры в бутылочку

      Где-то за дверью ехидно захихикала Ира, только что закрывшая на ключ небольшое помещение, напоминавшее каморку, и Антон приложился щекой к прохладной стене. Рядом тяжело, с присвистом, дышал Арсений, и Шастун чувствовал тепло его тела.       Алкоголь туманил разум, но парень старался держать себя в руках, чтобы не сотворить то, о чем будет жалеть впоследствии, а также надеялся на такой же расклад мыслей у своего друга, попавшего в одно тесное помещение с ним по дохуя счастливой «случайности».       Шастун проклинал свою жизнь, Иру и ее идиотскую игру в сваху, проклинал Арсения за его вечно блядский вид и чертову бутылочку. Он еле успокоил свое возбуждение после поцелуя с Поповым, который свершился благодаря последней ненавистной Антоном вещи, а теперь сидит запертый с ним в полутьме почти вплотную, ведь каморка невероятно маленькая для двоих людей под два метра, и кадры с поцелуем как нельзя кстати проносятся перед глазами парня. Он все еще ощущал чужие, слегка шершавые из-за обветренности губы на своих, горячее дыхание на лице и сильные рельефные руки, что грубо сжимали талию, вызывая у Антона томный вдох. — Блядство, — напряженно выдохнув, произносит Шастун, чувствуя, как от воспоминаний вновь становится жарко и ткань джинс слегка натягивается в районе паха, больно сдавливая член.       Единственный плюс в данной ситуации — практически полная тьма, в которой невозможно было увидеть покрывшееся румянцем лицо и шею Антона, его расширенные зрачки от возбуждения и чертов стояк. — Что такое? — низким басом интересуется мужчина и Шастун готов выть от безысходности. — Какая же ты блядь, Попов, — с тяжестью произносит Антон, у которого скоро начнет кружиться голова от желания. — А что я? — все также низко спрашивает Арсений, и парень чувствует этот порнографический взгляд с ехидной улыбкой и мысленно окидывает все десятиэтажным, блять, матом. — Заткнись, — шипит Шастун, закусывая губу от боли, ведь джинсы, сидящие на парне сейчас, явно не предназначены для стоящего колом члена.       Его всегда дико возбуждало, когда Попов говорил что-то низким голосом, особенно когда тот был пьян. Его хрипотца становилась еще заметнее, а голос ниже. Одно произнесенное таким тоном слово и Шастун готов был развести свои ноги так, как разводится мост в Питере.       Арсений придвигается ближе и чувствует жар чужого тела. Его и самого уже кроет и он еле держится, чтобы не разложить на этом полу такого блядски невинного парнишку и трахать так, чтобы их бедра сталкивались с громкими шлепками, слышными даже за пределами этой каморки, чтобы каждый в этом чертовом доме знал, что здесь происходит. Он и сам уже дышит тяжело, кажется даже, что еще недолго и воздуха вовсе перестанет хватать.       Перспектива задохнуться от возбуждения и умереть неудовлетворенным его не устраивала совершенно, поэтому Попов прибегает к весьма хитрой, но работающей, по крайней мере с девушками, тактике.       Арсений наклоняется к уху сидящего рядом друга и, опаляя его жаром, словно у него вулкан во рту, хрипло нашептывает уйму похабных словечек, а после влажно облизывает ушную раковину, в конце прикусывая мочку, и Шастун уже не в силах держаться: стонет так развязно, что ни одна порноактриса и рядом не стояла.       Антон кусает губы в кровь, сжимает кулаки и дышит тяжело. Перед глазами уже все плывет, а когда влажный язык вновь соприкасается с кожей на шее, вылизывая понятные только Попову узоры, а правая рука несильно сжимает ее совсем рядом в области кадыка, в глазах уже искры. Шея всегда была его эрогенной зоной и Арсений знал об этом как никто другой. — Арс, — томно выдыхает Шастун и сладко стонет вновь, когда мужчина всасывает кожу на шее, совсем близко к уху, оставляя засос и зализывая его, словно извиняясь. Он скоро с ума сойдет от этих чувств, сравнимых со сладким пленом. — Да, мой сладкий? — произносит так близко, что его губы едва касаются губ Антона. Он слышит и чувствует, как тяжело дышит парень, и ему кружит голову. — Перестань, А-арс… — Шастун срывается на громкий, полной истомы, стон, когда чужая рука с шеи перемещается на пах, сначала слегка поглаживая, а после несильно сжимая. — Мне нравится, как мое имя звучит из твоих губ, — шепча, он обводит языком чужие, но до чертиков желанные припухшие губы, слегка прикусывая их, попутно второй рукой сжимая тазовую косточку Антона, довольствуясь сладкими развязными стонами. — Отъебись, — шипит Шастун, стараясь унять дрожь в теле, что получается, мягко говоря, хуево, пока на нем орудуют Арсеньевские руки. Он пытается оттолкнуть мужчину от себя, но его обе руки ловят и грубо сжимают вместе без права на свободу. — Вот это ты зря, — хрипит Попов.       Он валит парнишку полностью на пол, после чего грубо подтягивает его под себя за бедра, и сильно сжимая тонкую талию, резко впивается в шею Антона, от чего тот вопит уже не от наслаждения, а от боли. Попов покрывает шею многочисленными засосами, да такими сильными, что раньше недели или полторы не сойдут точно.       Арсений трется своим пахом о пах Антона, продолжая оставлять алые засосы на шее, на которой уже, казалось бы, и места живого нет. Очередной чужой стон подавляется в мокром поцелуе. Язык бесцеремонно проникает в податливый рот парня, и его владелец, все же поддавшись напору, отдается во власть греховного искушения и больше не противится, отвечая на поцелуй.       Голова кружилась и ждать дольше не было сил. Попов влажными поцелуями спускается ниже, оглаживая правой рукой тазобедренную косточку, лаская свой слух блаженным дыханием под собой. Остановившись у паха, он еще недолго водит по стояку носом, после чего зубами вырывает пуговицу и расстегивает ширинку.       Антон наконец-то выдыхает с облегчением. Трусы уже давно намокли из-за сочившейся смазки и Попов облизывает член сквозь ткань, чем вызывает гортанный стон из уст парнишки. Ноги невольно сводятся вместе, сжимая голову Арсения, на что тот начинает покусывать ствол, вызывая уже не стоны, а скулеж.       Мужчина также зубами стягивает боксеры и Шастун готов кончить от одного только зрелища, но держится из последних сил. Он вскрикивает, когда горячий язык касается темно-розовой головки, полизывая и посасывая, и Антон закрывает лицо со стыда. Становится невероятно влажно и парень чувствует, как слюна стекает вниз по стволу, а спустя несколько секунд Арсений ловит ее языком, снова поднимаясь выше.       Он вертит вокруг головки языком, иногда лаская кончиком щелку, и Шастун чуть-ли не задыхается. Попов берет руку Антона и направляет ее к своим волосам, намекая на то, чтобы он зарылся пальцами в локоны и сжимал, когда терпеть уже становилось тяжелее.       Арсений плавно водит головой вверх и вниз, а потом резко вбирает член по самые яйца, вызывая у Антона всхлипы и протяжный стон.       Мужчина, чувствуя, что парень уже на пике, отстраняется с громким «чпок» и утягивает парня в очередной поцелуй. Шастун сквозь пелену возбуждения все же осознает, что выглядит сейчас как бревно, поэтому пересилив груду смущения и стыда, он ватными руками тянется к ширинке Попова в попытках расстегнуть, но не выходит. Арсений, усмехнувшись в поцелуй, сам расстегивает ширинку и выдыхает с облегчением, как Шастун минутами раннее.        Они целуются еще недолго, после чего Попов переворачивает парня и ставит его в коленно-локтевую позу. Глаза уже привыкли к темноте и от открывшегося взора его рот активно заполоняется слюной. Он нежно оглаживает ягодицы Антона, а после шлепает так, что вероятно останутся следы его ладони. Шастун скулит, невольно подмахнув бедрами, задев чужую горячую плоть, на что получает самоуверенный смешок. — Какой нетерпеливый, — шепчет Попов, выцеловывая спину парня под собой. — Да трахни ты меня уже, — шипит Антон, не в силах уже ждать.       С этих слов Арсению будто сносит крышу, и он с рыком подтягивает Шастуна за бедра, смачивает указательный палец слюной и, погладив им вокруг входа, плавно вводит палец. Антон несильно шипит, а когда добавляется второй, то захлебывается в собственном стоне. Он невольно начинает подмахивать пальцам, требуя тем самым некого «апгрейда». — Видел бы ты сейчас себя, Шаст, — усмехается Попов, добавляя третий палец, — подмахиваешь моим пальцам, скулишь и плачешь, желая, чтобы внутри тебя оказалось что-то посущественнее и побольше, — он кусает Антона за ухо, после спускаясь поцелуями к шее, — Черт, видел бы ты себя — обкончался бы, блять! — Заткнись и засади мне уже по самые яйца, иначе я за себя не ручаюсь, — ругается Шастун, на что Арсений лишь смеется.       Вытащив пальцы из Антона, Попов, смазывая слюной член, хотя и природной смазки тут хоть жопой жуй, начинает водить головкой возле входа, и Шастун вновь подмахивает бедрами в попытках насадиться, за что получает грубый шлепок.       Арсений, немного подразнив парня, все же входит наполовину, давая привыкнуть младшему к ощущениям, подавив в себе дичайшее желание сразу же насадить паренька по самое основание. Антон давится блаженным стоном и через несколько секунд резко насаживается на всю длину, с громким шлепком сталкиваясь бедрами.       У двоих одновременно окончательно сносит крышу и Арсений развязно стонет от того, насколько внутри узко и горячо. Ни одна девчонка не была настолько узкой, насколько узкий Антон. С третьего толчка он попадает по простате и Шастун чуть-ли не кричит. Грубо взяв Антона за талию, Попов наращивает темп, вбиваясь в парнишку по самые яйца, и все происходит как он хотел: их бедра сталкиваются с громкими шлепками так, что, скорее всего, слышно за пределами каморки, Шастун стонет и извивается в его руках, прося о большем, им двоим кружит голову и искры буквально вылетают из глаз.       То, что они сейчас испытывают на грани нереального. — А-арс… Ох, Боже, блять, — стонет парень, млея от твердого члена внутри себя. — Можно просто Арсений, детка, — хрипит он на ухо Шастуну, слегка сжимая левой рукой шею, грубо толкнувшись внутрь.       Через некоторое время они решают сменить позу и теперь Антон седлает бедра Попова, насаживаясь на член. Арсений двумя руками держится за талию Шастуна, смотря прямо в глаза.       Шастун скачет на нем, как последняя блядь, совершенно позабыв о своем стеснении, собственной совести и протестах, наслаждаясь лишь острым блаженством, пронизывающим от макушки до пят.       Он весь запыханный, мокрый, челка от пота прилипла ко лбу, глаза закатываются так, что видно лишь белки, сжимает чужие предплечья до синяков и закусывает нижнюю губу до крови, которую Попов слизывает, совершенно не противясь металлического привкуса.       Они вновь сливаются в мокром поцелуе, не сбиваясь с темпа и от того, как Антон двигается, у Арсения закрадываются мысли: а не увлекался ли он ездой на лошадях?       Попов грубо сжимает левой рукой талию, а вторую перемещает на шею, очерчивая большим пальцем кадык, не прерывая поцелуй. У них заканчивается воздух, но они продолжают целоваться до последнего.       Решив перехватить инициативу на себя, Арсений начинает сам трахать Антона, заставляя того немного приподняться. Шастун чуть-ли не подлетает от сильных и резких толчков, но ему это определенно нравится. Он развязно смеется, закусив губу и закатив глаза, закинув руки за голову.       Всю каморку заполоняют звуки шлепков, стонов и запах секса вперемешку с потом. Это все так туманит разум, что невольно можно потерять сознание.       Антон кончает с именем Попова на устах спустя несколько толчков с оглушительным стоном, закатив глаза и сжав чужие волосы до боли, забрызгав всю чужую рубашку, шею и даже немного лицо. Арсений кончает следующим и, с силой сжав бедра, стонет сквозь зубы.       Шастун, не слезая с члена, падает прямо в потеки спермы, все еще подрагивая от крышесносного оргазма, которого за всю жизнь не испытывал ни разу. Арсений нежно целует его за ушком, обнимая и перебирая русые волосы. — Ненавижу Иру, — шепчет Антон, стараясь перевести дыхание. — А я ее теперь обожаю, — смеется Попов, когда получает кулаком в плечо, после утягивая парня в ленивый поцелуй.