I Love You

Обувь утопала в густой грязи и глубоких мутных лужах – летний муссонный дождь начался внезапно, прорвав густые, тяжёлые облака шумной грозой. Такая погода – с оглушительными раскатами грома, яркими вспышками молний и порывистыми ветрами – для Юньмэна была вполне привычной. Место ночной охоты Цзян Чэна и Цзинь Лина было далеко от Пристани Лотоса. Они отправились на неё, конечно, только лишь для того, чтобы потренироваться, и ничего более — Цзинь Лин знал это, а ещё знал то, что Цзян Чэн называл их ночные охоты «возможностью поддержать ученическую преемственность» из упрямой гордости, и она – та самая гордость – не давала ему признать, что он просто хотел проводить больше времени со своим племянником. Когда небеса пролились на землю непроглядным ливнем, Цзян Чэн и Цзинь Лин, перекинувшись парой слов, решили, что им нужно остановиться где-то и переждать грозу – её коварство блестело в резких вспышках, освещающих на доли секунд темнеющее небо, затянутое плотным одеялом из тяжёлых, почти чёрных на закате дня облаков, заслонявших серый сумеречный свет; и разглядеть что-то даже на расстоянии нескольких шагов было невозможно. Дождь, шедший плотной стеной, и мощные порывы прохладного ветра мешали Цзян Чэну разжечь огонь, чтобы осветить дорожку, тоненько вившуюся впереди. К счастью, рядом с Цзян Чэном и Цзинь Лином была Фея, которая спустя какое-то время вывела их к травянистому полю, где ветви деревьев не мешали тусклому вечернему свету коснуться земли. Обувь по-прежнему утопала в грязи, однако идти стало ещё сложней из-за высокой травы, достигавшей коленей. Тем не менее Цзян Чэн и Цзинь Лин твёрдо следовали за Феей. Будто отсыревшее настроение Цзян Чэна полнилось нетерпеливостью, однако он знал, что Фее и её чутью нужно довериться. В такие моменты ему удавалось сдерживать своё упрямство, и оно не овладевало его разумом стремительно и полностью. Цзинь Лин бросился за собакой и оказался далеко впереди, и Цзян Чэн, будучи не в силах держать его темп, понемногу отставал. Он наблюдал, как силуэт его племянника растворяется в дожде; и Цзыдянь с треском выпустил несколько ярких пурпурных искр – раздражение ощутимо давило на уже потрёпанные пронизывающим ветром нервы. – Кто тебе, чёрт подери, сказал, что ты можешь уйти далеко вперёд? – голос Цзян Чэна резким щелчком разбил своеобразную – природную – тишину поля. Он стряхнул мокрые пряди волос со своего лица. Одежды затрудняли его движения, плотно облепив ноги. – Извини, цзюцзю! Ты слишком медленный! – отозвался Цзинь Лин, а затем дождь и ветер утопили его образ в сумерках. Цзинь Лин продолжал идти, неотрывно следуя за Феей, чтобы буквально через несколько минут притормозить, а потом и вовсе остановиться. Фея привела его к брошенному строению с крепкой крышей, которое было ближе к тому месту, где они охотились, чем к пристани Юньмэна. Фея повернулась и стрелой рванула обратно, чтобы вывести сюда и Цзян Чэна, который вернулся вместе с ней совсем скоро. Черты лица Цзян Чэна совсем помрачились злобой, подкрасившись к тому же оттенками раздражения, когда он поравнялся с Цзинь Лином. Несмотря на то, что ему пришлось бежать, чтобы поспевать за Феей, он вовсе не запыхался. Вместо этого он схватил Цзинь Лина за воротник и тут же отпустил его. За двадцать один год своей жизни Цзинь Лин давно привык к пустым угрозам и порой жёсткому обращению со стороны Цзян Чэна. Вместо этого он стукнул дядю по руке. – Она привела нас в безопасное место, цзюцзю! Ты мог бы научиться быть более благодарным, – поддразнил Цзинь Лин раздражённого Цзян Чэна. – Закрой уже свой рот. Мы останемся здесь до конца шторма? Хорошо. За работу. Помоги мне найти трут для костра. Цзинь Лин кивнул и вместе с Феей оглядел сарай, чтобы найти дрова или хворост для костра. Цзян Чэн повернулся к двери. Всполохи молнии высвечивали его фигуру, и Цзинь Лин, опёршись рукой на груду сухих дров, вдруг прервался в своих поисках, словно зачарованный. Забросили сарай не так давно, судя по состоянию древесины, хотя внимание Цзинь Лина было сосредоточено отнюдь не на этом. Он рассматривал Цзян Чэна, который казался таким печальным, просто стоя там, в одиночестве, перед буйствующей природой. Образ перед глазами Цзинь Лина своей странной трогательностью заставлял его сердце шумно колотиться в груди. Через пару почти бесконечных мгновений ему в ногу неожиданно ткнулась Фея, и он вспомнил о дровах. Цзинь Лин вернулся к Цзян Чэну с тремя брёвнами в руках. Он выложил их на земле ровным треугольником. С щелчком пальцев золотистый поток энергии угодил прямо в центр, и над ним в то же мгновение заискрился шар пламени, которое стремительно охватило дерево, часто потрескивая и неярко подсвечивая пыльный сарай. Цзян Чэн обернулся и принялся снимать свои верхние одежды, а Цзинь Лин, уставившись на пламя, какое-то время медлил, чтобы затем, вслед за дядей, распустить свой пояс. – Ты думаешь, мы останемся здесь на всю ночь? – неуверенно спросил Цзинь Лин, перекинув верхние одежды через руку. Цзян Чэн притащил из затемнённого угла старую вешалку, поставил её перед огнём и повесил на неё свою одежду и одежду Цзинь Лина. – Гроза разошлась не на шутку, поэтому, думаю, да, – спокойно проговорил Цзян Чэн. Тон его голоса звучал спокойней, чем обычно, а сам он казался расслабленным, сняв с себя мокрую одежду. Цзинь Лин сел на пыльный пол сарая, не обратив внимания на то, что концы его мокрых длинных волос теперь лежали на полу. Он потянулся, снял заколку и принялся расчёсывать пряди пальцами. Он вздрагивал каждый раз, когда натыкался пальцами на узлы и неаккуратно дёргал их. Цзян Чэн, стараясь спокойно сидеть на коленях, наблюдал за этим зрелищем какое-то время, пока оно вконец не рассердило его. Он наклонился и оттолкнул руку Цзинь Лина, плавно переместившись со своего места и устроившись за Цзинь Лином. – Ты запутаешь свои волосы окончательно, а потом, утром, мне придётся выслушивать твои жалобы, когда всё высохнет… Не трогай! – прикрикнул он, отмахиваясь от руки Цзинь Лина, которой тот собирался вновь схватиться за свои волосы. Побеждённый, Цзинь Лин смиренно опустил плечи, послушно ожидая, пока Цзян Чэн осторожно распутывал узлы в прядях его густых волос. Он чувствовал, как пальцы дяди медленно проделывали свой путь к коже его головы, и, несмотря ни на что, он постепенно успокаивался и расслаблялся. Через какое-то время Цзинь Лин спиной прижался к груди Цзян Чэна, и тот тут же громко фыркнул. – Ты собираешься заниматься этим дерьмом прямо сейчас? Собираешься вести себя ещё более отвратительно? – спросил Цзян Чэн. Из его голоса пропала привычная колючая язвительность, и он звучал почти раздражённо и устало. Цзинь Лин улыбнулся, и яблочки его щёк налились розовым. – Да ладно! Не надо делать вид, будто я настолько мерзкий, что ты терпеть не можешь, когда я прижимаюсь к тебе. Хватит ворчать, цзюцзю, – возразил Цзинь Лин. Цзян Чэн молчал. Приглушённый стук капель дождя вместе с мягким потрескиванием огня принёс спокойствие в разряженный воздух. А затем случилось что-то вовсе для Цзинь Лина неожиданное. Цзян Чэн, кажется, тоже потерялся в мерцании собственных ощущений, когда обхватил руками своего племянника и уткнулся носом в его влажные волосы. Цзинь Лин немного колебался перед тем, как откинуть голову назад. Цзинь Лин потёрся носом о подбородок Цзян Чэна, а тот опустил голову, чтобы прижаться коротким, чуть надтреснутым поцелуем к его лбу. Лицо Цзинь Лина вспыхнуло, и он наклонил голову вперёд. – Цз… Цзюзю, я больше не ребёнок! – со свистом возмущения выпалил он. Поцелуи взрослого мужчины ощущались чем-то ненормальным – всё-таки Цзинь Лину уже исполнилось целых двадцать – и смущающим тоже – его дядя до сих пор нянчился с ним за закрытыми дверьми. Цзян Чэн фыркнул, и Цзинь Лин затылком ощутил, как губы того растянулись в довольной усмешке. – Что я говорил? Мне всё равно, будь тебе хоть тридцать, я всё ещё буду хватать тебя так, как хочу. Я буду покрывать твоё лицо поцелуями и обнимать тебя, когда захочу. И ты будешь это терпеть. Ты мой племянник. И я люблю тебя. Едкость пропала из голоса Цзян Чэна – он сделался совсем мягким, и в его звучании теплилась любовь. Это было редкостью. Цзинь Лин почувствовал, как дрогнули уголки его губ. В его груди будто расцвело, и он несмотря ни на что захихикал звонким колокольчиком. Цзинь Лин поднялся на колени и повернулся к Цзян Чэну. Он поцеловал лоб Цзян Чэна, но в этот раз сделал всё правильно, обнял Цзян Чэна за плечи; а затем его руки опустились и обвились вокруг туловища Цзян Чэна; и он уткнулся лицом в шею Цзян Чэна. – Ты глупый. И невыносимый. И… – И? Вперёд. Продолжай. Не стесняйся. Ты хочешь оскорбить меня, так сделай это от всего, блядь, сердца, А-Лин. – И… Я бы отказался от всего мира ради тебя. Я люблю тебя, цзюцзю. – прошептал Цзинь Лин, обжигая дыханием кожу Цзян Чэна. Цзян Чэн почувствовал, как жар поднимается в его груди, чтобы почти сразу разлиться на его лице. Цзян Чэн слабо оттолкнул Цзинь Лина и немного отпрянул назад. Цзинь Лин показал ему язык. Его блестящие золотые глаза искрились озорством. – Что? Язык проглотил, цзюцзю? – поддразнил Цзинь Лин. – Тихо, – выплюнул Цзян Чэн. Сильный дождь не утихал всю ночь. Со временем умолк ветер, а раскаты грома доносились до сарая откуда-то из-за горизонта, скрытого плотной ночной вуалью. Под льющимся покровом нежного света оранжевых языков пламени Цзян Чэн и Цзинь Лин уснули в объятиях друг друга, в безопасности, хорошо спрятанные от посторонних глаз и всего мира.