восьмой грех

и кто же знал, что в постели он — чертов монстр. алас стекает расплавом медовой смолы по смятым простыням, он не стонет, он задыхается. и кажется, их знакомство — потерянный восьмой грех. стыдный и мокрый, написанный на божьем надгробии кровью. а заканчивать никто не хочет. пары-перестрелка сарказмом-влажные взгляды, подслащённые адреналином людной аудитории. «кац, останьтесь после занятия» между ними искрит, искрит так — хоть новую планету питай электричеством. ток стекает капельками пота меж лопаток. они зацепились зрачками в пустом кабинете, по зданию гулял горячий призрак желания. кипы бумаг с непроверенными работами и робкий студент в дверном проеме. смущение, играющее градиентом с серебряными волосами в обрамлении щёк. «я хочу остаться у тебя в памяти — я не хочу тебя туда пускать» отношения, вроде, начинают со свиданий в аккуратных кафе и букетов приторно пахнущих цветов, да? друг для друга они существовали в горизонтальной плоскости, на столе, на капоте машины на пустой парковке, черт с ним, на полу. а алас, кстати, нарциссы любит, говорит, от их запаха голова кружится. после секса с ним — кровь носом идёт. головокружение он дарил не букетами цветов, бутонами гематом и слюной на ключицах. аскари тело эрика любит, он его тело выучил. оставил отпечатки губ на тазобедренных костях, слюной смазал шестеренки костей под молочной кожей. — слышал, у препода нашего, появился кто то. — профессор аскари нашёл кого то? добрый такой стал. — ты чего опаздываешь? ну ладно, препод тоже где то пропадает. — взмыленный ты какой то, трахался что ли? ой, тихо, этот зашел. в крышку гроба обычно вбивают четыре гвоздя. и невозможность сказать душит-пережёвывает-выплёвывает кровавой кашей на побитый асфальт. они говорили ночами, срывались друг к другу по первым звонкам и хлопали дверьми перед залитыми слезами глазами. а спустя год- спустя- — ну, профессор аскари, посмотрите на меня, куда же пропал весь запал? в квартире темно и душно, пахнет табаком и сексом. пресловутое «останьтесь после пар» исчезло с наступлением третьего курса. и бога благодарят за хорошую звукоизоляцию дома. эрика вжимают лопатками в дверь, пальцами под рубашку пробираются. целует-целует-целует, кусает и жмёт к себе ближе (в душу ко мне залезь; я от тебя голову теряю, чертов ребёнок). — алас, серьезно? я должен смущаться, будучи под тобой. не хочешь смотреть мне в глаза, пока трахаешь? — замолчи, — издевательский тон сменяется хриплым стоном (внутри уже три пальца, ты бы не распалялся, пацан; только один из нас после оргазма рыдает), — хочешь чтобы я смотрел? кац, кажется, летит в бездну. в глазах кровь кипит, капает на открытую шею. алас подтягивает младшего ближе, ноги на плечи закидывает. мокрый поцелуй остаётся на лодыжке, спускается к подрагивающим пальцам. — и чего замолчал? я хочу тебя слышать. эрик хнычет, когда тот вытаскивает пальцы. бёдрами вперёд подаётся, извивается в чужих (родных) руках. — потерпи, малыш, я же знаю, как ты любишь, — язык овивает вспухшую венку на шее, — ждать, — аласу стыдно. стыдно до одурения, а смотреть хочется. парень громкий и броский, грубый и нетерпеливый. эрика надо вывести, дождаться слезливых мольб и красных щёк. рука ложится на истекающий предэякулятом член и эрик натурально кричит. стихает в считанные секунды, держится ещё. — не тяни, — голос выдаёт, дьявольски дрожит от желания, — я хочу, быстрее. — ты знаешь, что нужно сказать, так ведь? они меняются не часто. почти никогда. алас, к своему огромному стыду (а сам ведь не против, да?) уступает младшему и сознание теряет, как только кончит. когда эрик сверху, секс замечательный, горячий, громкий и безмерно долгий. а когда снизу — это чертов пожар. намотай волосы на кулак, придуши до крови из носа, покусай-побей-накричи, сделай со мной хоть что нибудь. выведи до истошных криков и боли в солнечном сплетении. поцелуи — фейерверки, инь и янь сплетаются языками. — профессор аскари, — заглядывает в плещущиеся сплавом смолы и янтаря глаза, — вы же сами терпеть устали. я вижу все, — голос сбивается, алас сдавливает покрасневшую головку, — что вы хотите со мной сделать. входит он медленно, иступлено наблюдая смену эмоций на покрасневшем лице. глубоко, сразу глубоко. комната заполняется вздохами-стонами, влажным хлюпаньем и скрипом ногтей по изголовью кровати. у эрика волосы в пучке и чёрные слёзы по лицу. утром, где то на слизистой, был еле заметный карандаш. алас ускоряется, разгоняя кровь по телу пошлыми шлепками о бёдра. свободная ладонь ложится на белоснежную шею, сдавливает до чужого хрипа. — я могу шею тебе сломать, — злится, — вырывайся, блять, я могу свернуть тебе шею. — заткнись, — хрипит и глаза закатывает, — сильнее. эрик его целует. целует и задыхается, рыдает и все быстрее насаживается подрагивающими бёдрами. и оба на грани, кричать от удовольствия-боли готовы. — я сейчас, — отвернутся пытается, выползти из-под тяжести тела. — о, нет, милый, — оставляет поцелуй на животе, — кончать ты будешь на мне. поцелуи — фейерверки? это целый взрыв. кац кричит, брызгая слезами и спермой в парня сверху. головой бьется, но, это сейчас не волнует. алас валится на него, со свистом выдыхая весь оставшийся воздух из лёгких. — я ведь правда мог сломать тебе шею. — ты бы не смог, — распускает волосы и обмякает на подушках, — слишком сильно любишь меня. — в следующий раз ты сверху. — конечно, милый. для тебя — все что угодно.