***
Служебный автомобиль несся в сторону Готымска, что стал чуть ли не вторым домом для оперативников ФЭС. Вот и в этот хмурый октябрьский день там, в одном из дворов многоэтажного дома, обнаружили труп со следами насильственной смерти. Леонид, сидя на пассажирском сиденье, рассеянно глядел на опостылевший пейзаж. Казалось, что за столько лет работы в ФЭС он выучил каждое дерево, каждый куст, каждый камень встречающийся на пути в самый криминальный город Московской области. — Завтра пять лет… — задумчиво произнес Леонид, все так же глядя в окно. — Его нет уже пять лет. — Да, пять лет, — согласилась Таня, тяжело вздыхая и ощущая судорожный спазм в горле. — Ты опять поедешь туда один? — Конечно. Ты же знаешь, что мне необходимо побыть с ним наедине. Да и не хочу я чтобы остальные видели… — он не закончил фразу, но Таня его прекрасно поняла. Она никогда не видела, как Лёню ломало от боли на могиле погибшего капитана, но она догадывалась, что ему намного тяжелее, чем он показывает. — Лёнь, думаю Степан не желал бы чтобы ты превратился в бледного призрака. Пять лет довольно большой срок… — Я знаю, Тань, — простонал Леонид, сглатывая сухой болезненный комок. — Я правда стараюсь. Иногда даже получается. Получается не ждать его по вечерам, глядя в окно; не искать взглядом в толпе его макушку; не готовить его любимые блины со сгущенкой. Получается общаться с женой и разговаривать с ней о будущем. Обещать ей что летом мы полетим на море, непременно заведем пару ребятишек, клясться, что все измениться. Она верит, но через пару дней вновь просыпается от моих криков. На самом деле я очень благодарен ей, потому что приходя домой меня встречает она, а не давящая пустота. Но знаешь, когда я нажимаю на звонок, я жду что мне откроет он, и Ксения видит разочарование на моем лице, когда распахивается дверь. Она готовит мне ужин, спрашивает как прошел мой день, рассказывает о своих делах. Я делаю вид что слушаю, а сам в это время мысленно нахожусь совершенно в другом месте и не с ней. Я стараюсь, Тань. Я стараюсь не думать о нем, пытаюсь не смотреть наши совместные фотографии и не вспоминать о том, как мы были счастливы. — Я знаю, как сильно ты его любил, — выдавила из себя Таня, с трудом сдерживая слезы, щипавшие глаза. — Любил? — вскинул бровь Леонид и недоуменно взглянул на напарницу. — Как сильно ты его любишь, — поправилась Таня, смаргивая влагу с ресниц. — Тогда, может, честнее развестись? — Да, намного, — согласился Субботин, потирая лоб. — Ксения не заслужила проходить через весь этот ад со мной. Но у меня нет на это сил. Я просто плыву по течению на испорченном плоту и жду, когда непогода потопит его. — Лёнь… — Таня ощутила, как внутри шевельнулся страх. Пальцы судорожно сжимали руль. — Ты меня пугаешь. — Да, Тань… Я и сам себя боюсь, — невесело усмехнулся Субботин. — Но ты не волнуйся — я не стану накладывать на себя руки, как хотел сделать в первый год после… После того, как его не стало. Мы еще не всех подонков переловили. — Ты перестал ходить к психологу? — озабоченно поинтересовалась Белая. — Давно. Просто я понял, что психолог совершенно не знает ничего о любви. «Время лечит, все пройдет, станет легче» — противным голосом спародировал Леонид психолога, работавшего с тяжелыми душевными потрясениями. — Я просто больше не смог слушать его бред и видеть настойчивые попытки залезть ко мне в голову. — Ваша со Стёпой любовь правда такая… — Таня улыбнулась, вспоминая, как Лёня и Стёпа смотрели друг на друга — так, будто остальной мир для них переставал существовать. Они дышали друг другом и не могли надышаться. А с каким трепетом и нежностью Степан гладил пальцами ладонь Леонида? Шею Белой стиснула противная рука печали, царапая острыми когтями, словно желая разодрать горло. — Оглушительная, ошеломляющая. Все, кто видел вас вместе не мог сдержать улыбку. Вы со Степаном прям несли радость и счастье в массы. — Зато психолог утверждал, что это всего лишь чувство, которое можно вытеснить из сердца, стоит только постараться. — Он прям так и сказал? — удивилась Таня. — Ну не слово в слово, конечно, но суть ясна. «Вы непременно полюбите снова, образ вашего погибшего возлюбленного сотрется рано или поздно, померкнет, потускнеет. На его место придет новая любовь, не менее сильная и яркая» Тань, вот скажи — ты веришь в это? — На самом деле много людей, переживших смерть близких, которые смогли найти в себе силы справиться с болью, пустотой и горечью утраты. Они вновь женились, рожали детей и в целом возвращались к обычной жизнь. — Да, разумеется, — раздраженно дернул плечами Субботин. — Мозгоправ так мне и сказал — вам нужно постараться… Постараться принять случившееся, перестать терзать себя мыслями и воспоминаниями, переключиться на что-то другое, смириться и идти в светлое будущее новым человеком. Таня быстро взглянула на Леонида. Он сидел с совершенно бледным лицом и плотно сжатыми губами. Таня знала — эта агония ни на миг не утихала в его душе. Вновь переключив свое внимание на ленту шоссе, Таня переменила тему. — Что там в Готымске? Личность погибшего установлена?***
Каждый год Леонид посещал кладбище в гордом одиночестве. Он неспеша шел между покосившихся могильных плит, не оглядываясь по сторонам и стараясь сдерживать рвущиеся на свободу слезы, что душили его, не давая сделать вдох. Возле его могилы он поднимал, наконец взгляд и в этот самый миг терял все самообладание. С памятника на него глядел любимый капитан, его глаза лучились счастьем, а на губах застыла улыбка. Та самая, что согревала Леонида даже в самый холодный зимний день. Улыбка, которую он не видел уже целых пять лет. Упав на колени возле мраморной плиты, что теперь покоилась на замерзшей земле, Леонид со всей силы ударил по бездушному камню кулаком и выпустил вместе со слезами ту невыносимую боль, что жила с ним все эти годы. — Я так и не научился жить без тебя, — прошептал Леонид через силу. Его душили слезы, отчаяние раздирало нутро, причиняя нестерпимую боль. Леонид всем телом прижимался к холодному мрамору, отчаянно, зло долбя его кулаками, словно желая пробиться сквозь него и обнять любимого человека, которого судьба так жестоко вырвала из его объятий. — Я старался, Стёп, правда. Ради тебя, ради того, чтобы ты там был за меня спокоен. Но я не справился, родной мой. Ты знаешь, что я женился по настоянию родителей. Они всерьез думали, что если я обзаведусь семьей, то наконец-то вновь стану прежним, но стало лишь хуже. Я извел Ксению, которая не заслужила всего этого. Она прекрасный человек, очень заботливая и по настоящему меня любит. Но она не ты, и как бы я ни старался, ничего не выходит. Каждый вечер она запирается в ванной и плачет, а я сижу в комнате и проклинаю все на свете. Проклинаю тот день, когда не стало тебя, проклинаю себя за эту слабость. Проклинаю весь этот чертов мир в котором нет тебя! Нигде нет, совсем. Я искал… Я искал тебя все эти годы. Стёп, я не могу так больше. Как продолжать жить с этой невыносимой болью? Знаешь… Порой меня так кроет, что кажется все — сдохну. Я скрючиваюсь пополам, стараясь не завыть, кусаю до крови костяшки пальцев, но даже эта боль не приводит меня в чувства, потому что она ничто в сравнении с душевной болью. Мне так тебя не хватает, Стёп… Он лежал так несколько часов подряд, не ощущая могильного холода и пронизывающего насквозь ветра. Рассказывал бездушному камню о том, как прошел этот год, вспоминал те счастливые времена, когда его любимый капитан был рядом и жизнь, одна жизнь на двоих, была наполнена счастьем и любовью. И всего этого их лишила маленькая вещица, холодная, блестящая, бездушная, созданная лишь для того, чтобы нести горе. Или все же всему виной рука, что нажала на курок? На этот вопрос Лёня вот уже пять лет не мог найти ответа. Также, как и на другой свой вопрос, настырно пульсирующий в голове день ото дня — почему? Почему? Почему он? Почему именно так? Почему Стёпа оказался там? Почему, чёрт возьми, почему? Почему он ничего не успел сказать ему прежде чем.? Почему Стёпа погиб, а он остался в этом унылом, сером настоящем, без единой возможности что либо исправить? Кажется, это больше, чем один вопрос…***
Мерзавцев было трое. Спецназ справился бы с ними точно с тряпичными куклами, но группа находилась в трех минутах, а действовать нужно было срочно, не давая бандитам передышку и возможность придумать новый план. Субботин кинулся в здание, несмотря на протестующие крики Березина, и ловко уворачиваясь от полицейского, что пытался его остановить. В здании стояла оглушительная тишина. Лёня слышал лишь свои тихие шаги, рваное дыхание, да стук сердца в груди. — Не двигайся, парень, — раздался позади предостерегающий голос одного из негодяев. — Бросай ствол, иначе я сделаю из тебя решето. Леонид знал, что это конец, но страха не чувствовал. Лишь облегчение и легкий мандраж. Наконец-то. Закрыв глаза, он досчитал до трех, и развернулся, направляя дуло пистолета в лицо ублюдку. Последнее, что он услышал, это разрывающий тишину выстрел, произведенный из чужого пистолета. Рваная, обжигающая боль полыхнула где-то в районе груди, сознание поплыло, унося Леонида в блаженное небытие… Туда, где его ждал он. А затем резко распахнул глаза. — Лёнь! Лёня ты в порядке? — услышал он родной и такой любимый голос. Степан сидел рядом на кровати с мертвенно-бледным, перепуганным лицом. В его глазах читались ужас, растерянность и озабоченность. Только теперь Лёня осознал, что его трясет, словно в лихорадке. Зубы стучат, ударяясь друг о друга, словно он вынырнул из ледяной воды, страх сдавливает в тисках, паника рвется из груди воем. Подняв руки к лицу, Леонид ощутил влагу на щеках — слёзы. Он плакал во сне. — Малыш, ты меня до смерти перепугал, — пробормотал совершенно потрясенный Степан, нежно гладя Лёню по плечу. — Ты кричал так, что кровь в жилах стыла, бил подушку кулаками, отчаянно звал меня… Я думал, у меня сердце разорвется… Это было просто невыносимо. — Стёпа… — прошептал Леонид, впиваясь жадным взором в любимое лицо, не веря в то, что это не сон, не иллюзия, не галлюцинация. — Ты жив. — Конечно, жив, — ответил Степан, ласково стирая с щек своего парня горячие слезы. — Что тебе приснилось, малыш? — Это был безумно долгий сон, длиною в пять лет, — все еще дрожа прошептал Леонид. В голове принялись вспыхивать воспоминания, одно страшнее другого. Мертвый Степан, лужа крови на белом снегу, похороны, невыносимая боль, ставшая неотъемлемым спутником Леонида… Пять самых страшных и мучительных лет жизни, в которой не было самого любимого человека. — Там, в том сне… Тебя убили на задании, а я… Я остался жить с пустотой в душе и каждый день был для меня точно пыточная камера. Проходили дни, но боль не отпускала. И я все еще чувствую ее. — Господи, Лёнька, тебя же всего трясет, — нахмурился Степан, крепко сжимая в объятиях своего старлея. — Я тут, родной. Я рядом, со мной все в порядке. — Не оставляй меня одного… Никогда, — с мольбой в голосе произнес Лёня, утыкаясь носом в шею Степана. — Я не вывезу. Теперь я точно знаю, что без тебя я не смогу, просто не справлюсь. Я сполна прочувствовал всю эту мучительно-раздирающую боль и адскую агонию. Я так сильно люблю тебя, Стёпа, просто до одурения. — Чш-ш, тихо, тихо, дыши, Лёня. Я всегда буду рядом, малыш. Обещаю, — тихо произнес Степан, нежно целуя своего старлея в уголок дрожащих губ. — Это всего лишь сон… Дурацкий, глупый сон. — Всего лишь сон, — выдохнул Леонид, ощущая, как невыносимая, прожигавшая сердце боль рассасывается, а ее место занимают облегчение и безграничное счастье. Счастье от осознания того, что Степан тут, рядом, а не погребен под толщей холодной земли, разлучившей их на веки. Леонид наслаждался жаром, что шел от тела капитана, его горячим дыханием, щекотавшим кожу, успокаивающим шепотом. Дрожь постепенно утихала, дыхание выравнивалось, обрывки сновидений рассеивались, разум вновь возвращался в настоящее. Положив на грудь Степана ладонь, Лёня ощутил, как под ней бьется сердце. Живое сердце любимого человека.