***
Эйфория от долгожданной победы опьяняла и дарила чувство неуязвимости, заставляла парить и бездумно улыбаться. Но она растворилась, как только полозья вертолёта коснулись посадочной площадки. Их разделили в наспех устроенных комнатах, напоминавших то ли больничные палаты, то ли тюремные камеры. Оставили одних наедине с собственными мыслями и догадками, хаотично расплывающимися, как пятна на затасканном выцветшем брезенте стен, а потом начались допросы. Сначала Джейсон возмущался и остервенело восклицал, матеря всех и вся, потом объяснял и доказывал, а когда потерял счёт дням, лишь пересказывал факты, уже не объясняя причин своих действий. Никто не мог понять по-настоящему, что за ебанина творилась с ними внизу. Никто. Он подавлял ярость, которая накапливалась в нём с каждым равнодушным вопросом, с каждым прожитым часом взаперти. Чтобы однажды взорваться потоком нескончаемой злобы, перевернуть скудную мебель и достать кулаком одну из цветастых фигур в спецодежде, прежде чем охрана скрутит его руки, опустив на колени. А лишь потому, что услышал звуки глухих ударов из соседней камеры вместо привычного тихого голоса. — Ёбаные ублюдки, отпустите его, — задушено прорычал Джейсон, чем вызвал у присутствующих надменные усмешки. Он для них — лишь сраный подопытный скот. — Кто как не вы, лейтенант, должны понимать, в каком особенном положении находитесь, — всё же ответили ему. — Этот человек — представитель вражеских войск, и не сидит за решёткой только потому, что оказал содействие армии США. В его случае стоит лишь вопрос о том, на каких условиях он отправится в тюрьму. “И отправится ли вообще”, — пронеслось в голове. “Они его убьют” Молниеносная догадка и бесконечный ужас охватили сердце, не дали шанса что-либо предпринять, и Джейсон, сжав зубы, безвольной куклой повис в чужих руках. Его отпустили. А ещё через несколько дней освободили, заставив подписать невъебенно огромную кипу бумаг с грифом «совершенно секретно». Впервые положение военного и офицерское звание сыграли Джейсону на руку, он был убежден — будь он гражданским лицом, с ним бы не церемонились, его имя и номер соцстрахования испарились бы в небытие, а к случайным жертвам этой войны добавился бы охуенно маленький “плюс один”. “Добровольное” сотрудничество с военной компанией “АЕГИС” на бумаге закончилось успешной помощью в научно-медицинских изысканиях, на деле же руки Джейсона были испещрены мелкими гематомами от бесконечных уколов, а в голове созревал план на миллион. — Ты понимаешь, что просишь? — с сомнением спросил Ник, не иначе подумал, что у друга крыша поехала. В тусклом свете масляных ламп он принялся мерять шагами опустелую хижину и старался не смотреть ещё на двух человек застывших в углу комнаты, слишком близко друг к другу. — Если нас поймают, окажемся под трибуналом. — Я понимаю и поэтому не жду, что вы согласитесь, — назначая встречу бывшим коллегам, Джейсон знал, что путь его предопределён, и он попытается осуществить задуманное так или иначе, ему просто нужны были чёткие ответы, чтобы рассчитать свои лучезарные шансы на успех. — Надежда умирает последней, да, Колчек? — усмехнулся полковник. — На кой чёрт тебе сдался этот иракец? Эрик Кинг был последним человеком, которого он хотел наблюдать в момент, когда решалась его судьбинушка, но с недавних пор тот стал довеском к той, на которую тайно возлагалась надежда. Джейсон смотрел на Рейчел, игнорируя вопрос её бесхребетного мужа. — “АЕГИС”, — задумчиво произнесла она, — они не будут держать его на базе — бессмысленно, свидетелей нет, теперь они могут делать с ним всё, что захотят. Ты узнал, когда его собираются перевозить? Джейсон кивнул. — Хорошо, я пойду с тобой. Эрик, прежде делавший вид, насколько ему скучен и неинтересен этот разговор, одёрнул Рейчел за предплечье, разворачивая к себе. — Рейчел, ты с ума сошла! Ты не представляешь, что это за люди, что они могут с тобой сделать! — Зато, я смотрю, ты знаешь, — Рейчел вырвала руку из хватки мужа. — Он спас мне жизнь. — Я думал, мне выпала эта честь, — горько улыбнулся Эрик. — Если бы не Салим, спасать бы было уже поздно, — тихо ответила она, а потом повернулась к Джейсону, — у меня есть знакомый. Должен мне. Он всё устроит, только нужно вывезти их за город. Знаешь, где сейчас его сын? — Вероятно, у них дома, мэм, я слышал что-то про наблюдение, скорее всего, ждут, когда вопрос с отцом решится. Джейсон был уверен — умрёт отец, умрёт и сын. Две души, чтобы расплатиться по счетам, — заебательский расклад. Вот только не такой бескорыстный, как он думал в те минуты. — Хорошо, мы с Эриком им займёмся, — кивнула Рейчел. — Твоя задача, Джейсон, — вытащить Салима с базы без шума и жертв, нам нужна фора минимум в пару часов. — Сделаю, — твёрдо ответил тот. — Встречаемся на рассвете, на шоссе, ты знаешь, каком, — она внимательно заглянула в его глаза и, кивнув, вышла из комнаты. Эрик бесшумно последовал за ней. Джейсон медленно выдохнул, расслабляя кисти рук, он только сейчас осознал, в каком пиздецком напряжении находился. Но помощь пришла, видимо ночь в храме оставила эфемерный, но неизгладимый отпечаток на каждом из них, хотя, пожалуй, самый хуёвый достался полковнику Кингу, сделав из него ещё большую сволочь. — Зачем тебе это? Джейсон вздрогнул. Ник до сих пор стоял рядом и странно смотрел на него, точно пытался найти в друге что-то, чего не видел прежде. — Я должен, — тихо ответил Джейсон. И прямо посмотрел на сержанта, тот ещё молча разглядывал его лицо и, наконец, кивнул с пониманием. — Искупление? Так много было в этом слове. Оно вызывало горькую радость, но прежде всего — надежду. Главное — Ник уловил мысль. — Тогда погнали. — Никки, я… — замотал головой Джейсон, внутри всё болезненно сжалось, он столько раз подвергал друга опасности, он не имел права брать его с собой. Это не касалось службы, даже их дружбы. Ебать, да на кону стояло слишком многое. — Нет, Джейсон, — остановил его Ник, хлопнув по плечу. — Если это важно для тебя, то и для меня тоже. Вместе, брат. — Вместе. План по спасению был офигенно простым и незамысловатым, как консервная банка из сухого пайка, — один проводит диверсию, другой занимается пленником. На первый взгляд казавшийся невыполнимым для такой маленькой группы, он имел своё неожиданное преимущество — усадьба Саддама, в которой обосновалась их собственная база, отданная в распоряжение “АЕГИС”, была обшарена морскими пехотинцами вдоль и поперёк. Однажды Ник нашёл тайный эвакуационный ход, он рассказал о нём Джейсону, но тот не успел доложить начальству о находке. Они прорабатывали и другие пути отступления, но надежда возлагалась на подземный тоннель, на то, что он до сих пор был скрыт от непосвящённых. Каменные своды прохода давили, полумрак заставлял судорожно сжимать пальцы на рукоятке карабина. Джейсон чувствовал повышенную сосредоточенность Ника и понимал, что сам держится из последних сил, боясь различить в тишине зловещее стрекотание. Но тоннель был чист, и через несколько минут они оказались у камер. Подав друг другу безмолвные знаки, они разошлись, приступая к операции. Джейсон хорошо запомнил момент, когда увидел Салима впервые после заключения. Можно сказать, его фигура будто клеймом навеки выжглась в его сраном мозгу. Все эти дни он ориентировался исключительно на голос, слышал, как тот сначала требовал и огрызался, а потом затих — отвечал односложно и холодно, вполне осознавая своё положение. О чём он думал? Жалел ли о том, что присоединился к врагам? Доверился, спас им жизни, каждому в своё время, а сейчас расплачивался за то, что повёл себя не как загнанный зверь, заботившийся лишь о собственной шкуре, но как человек. Думал о том, что никогда больше не увидит сына? Салим сидел на полу у койки. Его голова была опущена между коленями, он не видел и даже не слышал пробравшегося Джейсона. Тому пришлось прокрасться ближе и слегка тронуть его за плечо. Как только голова Салима взметнулась вверх, Джейсон прикрыл его рот ладонью. Расфокусированный взгляд прояснился, и чёрные брови поползли вверх от удивления. Джейсон улыбнулся и прижал палец к губам. До прохода они добрались без проблем, внезапные неполадки с техникой в коммуникационном зале привлекли почти всех охранников, вот дебилы, и ведь никому не было дела до единственного и невероятно ценного оставшегося пленника, который к тому же проводил свою последнюю ночь на базе. В пещерах шли молча, и, что странно, совсем спокойно, то ли сказывалось удачное выполнение миссии, или же всё просто встало на свои места, когда они только вдвоём шли навстречу неизвестности. Салим даже умудрился стащить кусок своей трубы, чем вызвал новую улыбку Джейсона — жаль, что её все равно придется оставить, штука и вправду убийственная, с такой границу пересечь не разрешат. После двухкилометрового марш-броска за холмом в старых колючках нашёлся квадроцикл. Второго уже не было, а на оставшемся висела красная повязка. В радиоэфир Ник должен был выйти только в крайнем случае, его молчание и лента были хорошими знаками — выходит, тому удалось уйти необнаруженным. Джейсон залез в багажник и достал вещевой сверток. — Надевай. Салим развернул его — внутри лежала стандартная форма солдата морской пехоты армии США в песчаных тонах. Он с сомнением посмотрел на Джейсона. — Придётся потерпеть, — тот пожал плечами, — так мы меньше будем привлекать внимание, нам главное до границы города добраться, там нас будут встречать. Джейсон проверил все подсумки, закрепил винтовку ремнём и забрался на водительское сиденье. Но Салим по-прежнему стоял на месте и держал одежду в руках. — Ебать, Салим, шевелись давай, нам нужно поспеть на шоссе к рассвету. Не заставляй сына ждать. Упоминание Зейна будто переключило невидимый тумблер, и Салим стал молниеносно стягивать форму родной страны, меняя её на одежду тех, кого убивал по приказу покойного командира. Джейсон осматривал местность, прислушивался к звукам, но всё равно пару раз задерживал взгляд на Салиме. Тот двигался четко и быстро, словно идеально устроенный механизм, алгоритм которого доведён до совершенства. Джейсон подметил, хотя с чего ему было это делать, что тот был хорошо сложён, особенно ярко выделялись плечи и спина, (ещё бы, перебить такую гору пришельцев ржавой палкой!) хоть контуры мышц и были едва различимы, наверняка, те были стальные, точно канаты. В общем, тело выглядело крепким. А ещё Джейсон заметил, что у Салима пиздецки длинные ноги — штаны, что он выбрал, доставали едва до щиколоток. Натягивая оливковую майку, Салим поймал изучающий взгляд, и тот отвернулся, чувствуя, что его поймали с поличным. Джейсон завёл мотор, как только ощутил вес от салимовской задницы позади себя, которую, кстати, рассмотреть не удалось. Хотя почему вообще его должна была она волновать? Джейсон встрепенулся и тронулся с места. Их путь лежал на запад — к свободе, сука. До точки назначения добрались быстро. Подъезжая, Джейсон приметил старую легковушку, пыхтевшую на обочине. Притормозив за ней, они слезли с квадроцикла. Из машины вышла Рейчел и махнула рукой. — Ну что ж, — медленно протянул Джейсон. — Удачи тебе, друг, — и подал руку застывшему рядом Салиму. Тот аккуратно пожал её, но не отпустил. — Почему ты вернулся за мной, Джейсон? — это были едва ли не единственные слова, которые он произнёс за всё время их побега, что разительно отличалось от его поведения в логове чудовищ. — Я ведь говорил, — в голосе Джейсона зазвучала добрая усмешка, — я своих, блядь, не бросаю. Тем более, я обещал, что ты встретишься с сыном. Но Салим не улыбнулся следом. Его тёмный взгляд — острый, пронзительный — разглядывал лицо Джейсона, он до сих пор держал его ладонь, а тот и не пытался высвободиться, сбитый с толку таким поведением. — Нет, — начал говорить Салим, чуть сжимая пальцы. Но тут раздался хлопок автомобильной двери и голос, который он уже и не надеялся услышать. — Папа! — Здесь что-то ещё, — еле слышно выдохнул Салим, освобождая его руку, и кинулся к машине. Джейсон был озадачен, он бы сказал, охуенно озадачен, но остался на месте. Он должен был убедиться, что Салим и его сын уедут без осложнений. А пока он смотрел, как на фоне занимающегося рассвета два силуэта сливаются в долгожданных объятиях. Салим что-то говорил мальчику и снова обнимал. Джейсон коротко улыбнулся — всё теперь было так, как и должно было быть, словно Боженька нашептал. Только вот почему-то внутри вдруг стало пусто. Он на автомате наблюдал, как Зейн что-то сказал Рейчел, складывая руки в молитвенном жесте, как та покачала головой и кивнула в сторону Джейсона. Когда он увидел это, то сразу отвернулся, сердце подскочило и ухнуло вниз к селезёнке, ему показалось, что это была та самая пустота, она не хотела ни с кем делиться. Не хотела, чтобы её хозяин видел счастливые глаза Зейна и принимал его благодарность. Джейсон спрятал своё лицо под козырьком кепки и поднял голову, только когда услышал, как громко затарахтел двигатель малолитражки. Две черноволосые макушки виднелись через мутное стекло, Джейсон выбрал знакомую и уставился не мигая, её владелец будто почувствовал и обернулся. Джейсон смотрел в охрененно притягательные тёмные глаза Салима до тех пор, пока это просто физически перестало быть возможным. В голове возникла мысль, почему он не делал этого раньше, но тут же вылезла подсказка. “Здесь что-то ещё” Эти слова крутились в голове во время всего его возвращения и не давали покоя. Отчего-то Джейсон хотел забыть эту ночь так же, как и ту, что повлекла за собой череду необычных событий. От тихо брошенной фразы становилось некомфортно и, о боги, почему-то стыдно. Но почему, Джейсон не смог себе объяснить, не за девятиклассницами же в сортире подглядывал. Он отодвинул эти слова подальше в глубину своего сознания, почти что запинал ногами, надеявшись, что несовершенство человеческой памяти сотрёт ненужное, как с устаревшего диска данных. Но, врезавшись единожды, она, как въедливая идея, никуда не делась, обманчиво истерлась, потрепалась, но также тихо и крепко сидела на положенном ей месте. Стерва. Вскоре жизнь вошла в привычное русло настолько, насколько это возможно для грёбаного солдата удачи — короткая передышка, новое распределение и череда военных операций. “АЕГИС” пропала так же внезапно, как и появилась.***
Если Джейсон и думал, что побывал в аду и, выиграв у судьбы в сраную лотерею, сумел выбраться, то очень скоро он пришёл к выводу, что демоны преисподней всё-таки вырвались следом за ним через грёбаный анус Аккадского деспота, заражая жертв яростью и безумным неистовством. Иначе он не мог описать события последующих месяцев, не мог объяснить ту бешеную ярость в глазах партизан, кидавшихся на американские винтовки. Дом Праха переселился в поднебесье и заставил задуматься о многом. Что Джейсон до сих пор делал в этой ёбаной стране, за что сражался? С каждым разрушенным домом, с каждым убитым суннитом, чувство, что что-то отняли, лишь усиливалось, будто кусок чего-то важного вырвали с мясом. И теперь Джейсон стоял перед выбором, чем занять зияющую дыру, найти причину, по которой он продолжал дышать сухим воздухом и топтать знойную землю. Ему по-прежнему было насрать на Америку и безымянные жертвы, что безликими тенями остались в прошлом. У него не было дочери, для которой он бы копил на колледж, не было больной матери, которая требовала дорогостоящего ухода, даже кредита на дом, где бы ждала его молодая жена с ребёнком. Ему было похуй на привилегии, ожидавшие американского солдата. Он просто хотел обрести смысл своего существования, достойную причину, по которой продолжал дышать. Она будто маячила перед самым носом и вновь ускользала. Иногда Джейсону казалось, что он поймал её призрачные очертания на границе сна и яви, но ясность разума возвращалась, и он опять неизбежно отставал. Джейсону часто снились высокие своды, теряющиеся в бесконечной глубине, зелёное инопланетное свечение и длинные пальцы, перебирающие жёлтые страницы. Всё это сменялось запахом гари, жжением в глазах от пота и песка и женским криком. Джейсон начинал хмуриться, ворочаться, пока видения не сменялись вновь, и перед ним загорались рассветные сумерки, вычерчивая знакомый профиль в синеве южного неба. На утро после подобных ночей он, едва раскрыв веки, начинал искать взглядом родные очертания ржавого металла. “Здесь что-то ещё” — как же он ненавидел долбоебучие намёки... События в Фаллудже ненадолго отвлекли от самокопания и прервали победный путь к званию заслуженного “сам себе психоаналитик”. Ответственность перед чужими матерями и жёнами помогла переключиться на поставленные задачи. Но судьба оказалась той ещё жестокой сучкой; вместо ожидаемого забытья, она подарила неделю в больничном крыле, шрам на полхлебала и звание капитана. Вынужденные часы безделья возвращали воспоминания хаотичными витками из разных периодов его непростой и, как он до сих пор был убежден, да что там, дерьмовой жизни. И чаще всего затрагивали ночь в подземном храме. Сознание будто играло с ним, подкидывало её на поверхность всё чаще. К удивлению Джейсона, она уже не вызывала страх и боль, а наоборот, окрасилась в светлые тона. Сквозь время и уязвимые эмоции прорывались чувства, о существовании которых он тогда даже не задумывался. Разве он мог в те жуткие минуты ощущать благодарность и теплоту, помнить, что улыбался и шутил, обнаруживать, что внутренняя сила и уверенность в счастливом исходе не покидали его ни на секунду? Никки пришёл на его выписку и позвал в местный бар, уцелевший во время штурма. Там солдаты ждали своего командира, чтобы выразить благодарность за грамотные действия, спасшие им жизни. Ник также намекнул, что очень давняя знакомая из административного корпуса была бы не прочь познакомиться с ним поближе. Сержант шутил и выражал любопытство, как та отреагирует на новое поистине мужское украшение его друга. Но Джейсон не хотел идти, ему было похуй и на попойку, и на свою внешность, к которой никогда не относился как к чему-то особенному — глаза видят, нос дышит, зубы на месте и помогают принимать пищу, вот и заебись. Рваный шрам тонкой полоской пересекал его лицо от подбородка к скуле и непривычно стягивал левую щеку, делая складку на ней более выразительной, когда тот ухмылялся. Выполнять вышеперечисленные функции шрам не мешал, а на остальное было посрать. Ник настаивал, давил на чувство долга перед подчинёнными и на тот факт, что если он не явится, то шутки про него и его “палку” наберут новый оборот. Джейсон сжал губы, а Ник стушевался, заметив, как тот изменился в лице. Разговорчики среди подчинённых действительно ходили, свидетелем одного из них стал сам Джейсон — невольно, конечно, его не успели заметить, но тогда он крепко задумался, как это выглядит со стороны, когда к вещмешку или собранному рюкзаку добавлялся ржавый металлический лом. Когда кто-то из капралов всё же решился спросить о его происхождении, Джейсон сказал как есть — что праматерью этой охуенной вещи является сломанная стойка военного иракского грузовика, без дополнительных комментариев, конечно же, оставляя солдат в недоумении. А когда этот вопрос находил его в приличном расположении духа, усмехался и отвечал коротко — сувенир, сука. Что он мог поделать, если этот предмет был единственным напоминанием о Салиме. Джейсон обнаружил его на заднем сиденье квадроцикла после того, как ещё полчаса смотрел на горизонт пустого шоссе. Ещё он нашёл аккуратно сложенную в кровавых разводах куртку и потёртые брюки. И долго не знал, что делать с этими вещами. Выкинуть оружие, что спасало им двоим жизни, просто рука не поднялась, а вот иракская форма… Господи, как он был жалок, когда украдкой, порывисто, но бережно на совершенно пустой дороге сворачивал её в валик и засовывал к себе в рюкзак. Он не хотел об этом думать. Точка. Кусок трубы же он перевёз на новую базу, сначала она лежала в его сумке, а потом ему, наверное, совсем мозги отшибло — он стал брать её с собой на особо сложные операции, нашил две лишние петли на рюкзаке, а на середину повязал лоскут зеленой ткани — ебать, символично. После этого пустота внутри почему-то стала отпускать, и дышать вдруг стало легче. В баре его действительно ждали. Помещение оказалось тёмным и захламлённым, видимо кто-то из местных держал здесь оборону, пол наспех протёрли от извести и крови, а ветхая стойка ломилась от коробок с бутылками. Джейсона встретили громогласным “Ура”, и вечер начался, в бар приходили и уходили солдаты разных подразделений, сюда действительно наведывались служащие коммуникационного и административного корпусов. Джейсон даже поймал взгляд своего врача в противоположном углу зала, впрочем, который тот сразу отвёл, не по статусу ведь. Кто-то притащил магнитолу, и вечернюю духоту разбавил тяжёлый рок. К нему подошла девушка, Джейсон вспомнил её лицо, та действительно была из административного корпуса, видел её пару раз, когда его заставили прийти перепроверить какие-то отчеты. Высокая блондинка с серыми глазами и ногами от ушей, что были симпатично обёрнуты в армейские штаны и высокие берцы, подмигнула ему, с наслаждением приложилась к темно-коричневому стеклянному горлышку и стала пританцовывать под группу “Металлика”. Странная хрень — она ведь могла стать моделью с такой внешностью, зарабатывать совсем другие деньги в совсем другом месте, без опаски быть ущемленной в своих правах и границах, но она сидела здесь в прокуренном, провонявшем потом зале, где по статистике только два процента сказанных фраз получались грамотно построены, и мило ему улыбалась. Что-то весело щебетала, а потом подвинулась очень близко, наклонилась, томно подставив небольшие аккуратные груди под его взгляд, и задала вопрос, от которого, кажется, лицевой нерв защемило. — У вас красивые губы, когда вы последний раз улыбались? Когда он сжимал шершавые пальцы, и за темноволосой макушкой ещё догорали утренние звёзды? Красота, блядь, неужели тогда? Джейсон странно скривился, дёрнулся, неловко толкнув подошедшего сзади Ника, чуть не опрокинул стул. — Эй, друг, ты чего? — недоумённо спросил он. Джейсон даже не заметил, он чуть склонил голову, прохрипел “прошу прощения, мэм” и, схватив ещё пару бутылок, вышел из помещения на улицу. Он допил их все и, выкинув тару в развалины, пошёл к базе, медленно обходя и переступая строительный мусор, бывший некогда достаточно живописной мощёной улочкой Фаллуджи. Что тут попишешь, он часто думал о Салиме, внушал себе, что просто скучал по новообретённому другу, что по Нику скучал бы так же, если бы тот уехал. А потом неоднократно обсирался, когда вспоминал, что однажды их уже разделяли на несколько месяцев, и за то время он вспомнил о нём едва ли пару раз — жив и нормально. Заебись друг. Но Салим... с ним опять появлялось это непонятное чувство стыда, особенно когда вспоминал проникновенный взгляд таких больших и пиздецки добрых чёрных глаз. Джейсон корил себя за то, что слишком часто думает о том, как сложилась его жизнь в новой стране, представляет, чем он сейчас живет, где работает, как учится его сын. Он слишком часто задумывался, не хватает ли Салиму жгучего солнца и золотистых пейзажей, скучает ли тот по тёмным густым, наполненным ароматом жасмина вечерам и высокому небу. Джейсон не заметил, как ноги принесли его к центру связи, и у главного входа уже вытянулся по струнке рядовой. — Капитан. Джейсон перевел взгляд на солдата, заторможено кивнул, пока ещё не привыкший к новому званию. Вошёл в главное помещение, через него — в маленький закуток, где стоял телефон. Офицерский состав мог хоть круглосуточно связываться с любой точкой мира. Удобно. Джейсон осторожно сел за стол. Поднял трубку, потом положил. Сука, как же он ненавидел лишние сомнения, но ничего не мог с собой поделать — руки дрожали просто пиздец. Потом собрал яйца в кулак, снова поднял и быстро по памяти набрал череду цифр. Послышались гудки. Джейсон считал и с каждым из них уговаривал себя не кинуть трубку и не сбежать, сраное ссыкло. Десятый гудок — и линия на той стороне ожила. — Рейчел Кинг. — Рейчел, это Колчек. Последовала короткая пауза. — Джейсон? Это ты? Ты ведь знаешь, этот номер для экстренных ситуаций. — Знаю, но другого ты мне не оставила, — глухо ответил он, — полтора года прошло. — Чего ты хочешь? — Я…— к горлу внезапно подступил ком. Он не дал сказать и слово. Да что за ебанина с ним творилась?! Рейчел вздохнула. — Он в порядке, Джейсон. Я выхожу с ним на связь раз в несколько месяцев узнать ситуацию. И она рассказала всё, что знала, не утаивая ничего. Где Салим снимал квартиру, где работал и на какой должности, что делал в свободное время, как учился его сын. Джейсон молча слушал и чувствовал, как предательски щиплет глаза. — Говорит, что не привык жить так высоко над землёй, у него квартира на седьмом этаже, — улыбнулась Рейчел. — Я дам тебе его номер, звони лучше на выходных. Он будет рад. Запишешь? Джейсон? Он прижал кулак к губам, зажмурился, задрожал, будто тремор поймал всем телом. Почему ему было так страшно, чего он мог бояться? Грёбаные вампиры давным-давно остались в прошлом под тысячами футов шумерского грунта. — Да, записываю, — Джейсон вырвал листок из общего блокнота и взял карандаш. После того, как Рейчел продиктовала телефоны и адреса, замолчала, ожидая реакции Джейсона, но и тот молчал в ответ. — Странно, что ты не позвонил раньше. — Я как бы был занят, разве ты не смотришь новости? — бодро ответил Джейсон, слишком бодро на его вкус, но отходняк от эмоциональной вспышки надо было принимать достойно. Рейчел хмыкнула, и на несколько секунд на линии опять воцарилась тишина. — Знаешь, мы ведь все эгоисты, Джейсон, — внезапно начала Рейчел, — то, что нам дороже всего, чего мы не хотим лишиться, мы лучше всего оберегаем и прячем, и не важно, какой предлог при этом выбираем, — сделала паузу и тихо добавила, — а ты старался. И старался изо всех сил. Опять получив молчание в ответ, снова вздохнула. — Доброй ночи, капитан, — произнесла она, выделив последнее слово, и повесила трубку. Джейсон последовал её примеру. Какое-то время просидел неподвижно, лихорадочно сминая края записки, потом медленно поднялся на ватных ногах и пошёл к выходу. Причины. Следствия. Охуенно прекрасная теория, которая собиралась месяцами, оправдывая те или иные поступки, те или иные мысли, только что разрушилась. И Джейсону не хватило сил собрать её воедино вновь. Значит, вот какой хлипкой она была, держалась на чистом упрямстве. Он — дорог. Да, чёрт возьми, Салим был ему дорог. Этот вечер сделал всё, чтобы доказать ему, тупице, — это был не долг и не искупление, может, только отчасти, но это было желание сберечь. Это поняла даже Рейчел, это скорее всего понимал чуткий Ник, а если всё было так очевидно, то на кой хуй обманывать себя дальше? Что толку в его внутренней борьбе, если это ничего не изменит, что толку в стыде, смущении и ненависти к себе, если всем просто срать. Джейсон мог погибнуть на любой следующей операции в горячей точке. Тогда какой смысл покидать этот мир обманутым? Лучше он будет свободно дышать последние минуты и ни о чём не жалеть. Ведь он вправду сделал всё, что от него зависело, — уберег Салима от врага, к числу которого принадлежал сам. Этим вечером база совсем опустела, в спальном помещении господствовала тишина, солдатская вольная оставила казарму непривычно покинутой. Вернувшись к себе, Джейсон принял душ и достал сумку с одеждой, намереваясь найти чистую футболку, собрать грязное и отнести в прачечную. Пальцы перебирали квадраты ткани, пока не достигли дна и не замерли. Он совсем забыл про неё. Джейсон достал из сумки зелёную куртку в едва различимых бордово-коричневых разводах, с наспех заштопанными швами у правого нагрудного кармана, туда, где ранили Салима. Развернул её, провел пальцами по воротнику и пуговицам. Да, прискорбное зрелище, ведь он так её и не выкинул. Даже больше, во время возвращения на новую базу он решил, что ему, просто блядь, жизненно необходимо вернуть ей приличный вид. Пропахшую кровью и потом, вымазанную в древней пыли, её нельзя было оставлять среди своих вещей в таком виде, но и в общую прачечную её не сдашь — даже сама мысль об этом звучала пиздец, как нелепо. Джейсон тогда тормознул, как ему показалось, у самого ухоженного дома посёлка, через который проезжал. Немного проследив за постройкой, увидел единственную хозяйку — пожилую женщину, идущую от хлева в дом. Он постучал в незапертую калитку и вошёл. Сначала женщина перепугалась, схватилась за сердце. Но он положил оружие на землю и поднял руки, голову чуть склонил. — “Юсайду” — с сомнением произнес он, но судя по тому, что женщина заметно расслабилась, она его поняла. Внезапно Джейсон вытащил из охуевшего мозга слово “помощь” на арабском. А потом ещё несколько минут пытался жестами показать, что ему нужно. Но вскоре она отвела его к уличному крану и арыку, уходящему вглубь спускающегося со склона участка, вручила кусок мыла и осталась смотреть. Взгляд старухи был укоризненным и слегка раздраженным, но как только Джейсон достал форму, её глаза расширились, и прикрывая рот ладонью, она сделала шаг назад. Конечно, она узнала её и перевела взгляд на Джейсона. Он спокойно заглянул в тёмные глаза, окружённые ореолом тонких морщинок, и отвернулся, принимаясь намыливать жёсткую ткань. Когда он простирал куртку первый раз и прозрачный поток унес основную грязь, мягкая рука опустилась на его плечо — хозяйка держала старый таз и коробку с порошком. — لم يكن عدوك Джейсон неопределённо махнул головой, стараясь уйти от внимательного взгляда, от него даже мурашки побежали по коже. Что за ведьма такая? Но он отвернулся, решая поскорее закончить дело. С тазом и порошком процесс пошёл намного быстрее. Скрутив и выжав последние капли влаги из ткани, он хотел уже спрятать форму обратно в рюкзак, но женщина подскочила с несвойственной для такого почтенного возраста прытью, выхватила вещи и направилась в сад, где между деревьями растянулась бельевая верёвка. Она развесила вещи, со знанием дела усадила Джейсона на облезлый табурет и ушла в дом. Вернулась хозяйка с глиняным кувшином и небольшой корзинкой. Протянула кувшин Джейсону, строго следя, чтобы он выпил содержимое. Внутри оказалось холодное козье молоко, и сделав первый глоток, Джейсон не смог остановиться, он вдруг понял, что охрененно проголодался, ведь не ел почти сутки. Женщина ухмыльнулась, забрала опустевшую крынку и, стянув куртку с верёвки, села в уличное кресло рядом, достала из корзинки игловую подушечку и моток ниток. — Нет, — мягко остановил её Джейсон, даже сам прихуел от того, как заботливо прозвучал его голос, протянул руку вперёд и осторожно забрал куртку и иголку. Вдев нитку, он сам стал зашивать прорези, оставленные когтями чудовищ. — كان عزيز عليك — потрясённо прошептала она. — Я вас не понимаю, — покачал головой Джейсон. Закончив, он отдал швейные принадлежности и снова неуверенно произнес немного с вопросительной интонацией: — “Шукран”. Хозяйка кивнула, и когда Джейсон уже почти пересёк порог, она сунула ему в руку тёплый кулёк и быстро скрылась в доме — в накрахмаленной тряпице лежала печёная айва с корицей. Джейсон провел пальцами по неровным стяжкам, вспоминая тот день. Он не знал, что тогда эта, однозначно, ведьма увидела в его глазах, почему так переменила своё поведение. Может, и она что-то поняла, а, может, просто была первой сумасшедшей бабкой на деревне. Он хотел уже убрать куртку обратно, но секундный порыв решил за него. Джейсон поднес воротник к лицу и вдохнул её аромат — естественно, она не пахла тем человеком, которому принадлежала, запах мыла и его собственных вещей давно пропитали ткань. Но воспоминания этот жест воскресил необычайно яркие. Стало охуеть как хорошо, будто маленький кусочек пазла встал на место, и Джейсон удивлённо выдохнул. Его чёртов мозг плавился и загибался от хлынувших ощущений. Он, наконец, сходил с ума или всё просто встало на свои места. Развернув её полностью, он прижался к ней лбом, кутая в объятьях, и лёг на свою койку. Этим вечером он сделал шаг навстречу к истине, наконец, перестал убегать от себя, а ещё понял, что, блядь, ни при каких условиях, даже при смерти, не позвонит Салиму, ни завтра, ни через год, потому что если он это сделает, то захочет большего.***
Зимнее затишье, парламентские выборы. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то ждал нового огня и ещё больших рек крови. Джейсон же продолжал охуенно бесполезную борьбу с самим собой, с каждым днём проигрывая собственным желаниям. Во всём можно было бы обвинить Ника, притащившего ему англо-арабский разговорник и детский учебник, но Джейсон был в тайне благодарен и каждый свободный вечер немного вороватым движением открывал потрёпанные книжки, водя пальцами справа налево, будто учился заново ходить и спотыкался на каждом ёбаном слове. Солдаты из иракской дружественной армии смотрели на него недоумённо и усмехались, да он сам от себя охуевал, когда подходил к ним и пытался заговорить на их родном языке. Кто-то водил пальцем у виска, что вполне справедливо, кто-то просто игнорировал, но один, как следует посмеявшись, вдруг почти на идеальном английском ответил: — Говоришь так, будто желаешь мне жестокой расправы, очень надеюсь, что это неправда, — он поправил свои смоляные кудри, и Джейсон увидел, насколько тот был молод. — Наш язык поёт, он танцует, он обволакивает и ласкает. Не пронзай воздух твёрдостью, каждый звук мягче, попробуй. И Джейсон пробовал, приходил к Юсри и пытался говорить. Тот снова добродушно смеялся, а потом как-то спросил, зачем ему это. — Ты чужак, которого в этой стране ждёт либо скорая смерть, либо неизбежное возвращение на родину, — он звучал беззлобно, с неподдельным интересом. — Зачем тебе язык сбившихся с пути? — Может, не все сбились, может, у кого-то не было выбора? — неожиданно глубоко изрёк Джейсон. Юсри смотрел долго, задумчиво, будто сквозь него. — Я научу тебя, раз этого хочет Аллах. Он так и не ответил, почему решил помогать и при чём здесь, к чёрту, Бог, но взялся за американца основательно. С тех пор Джейсон изнемождённой кобылой ковылял в казармы после внеурочных встреч настолько поздно, насколько это представлялось возможным. Засыпал быстро, и теперь ночи не походили на ёбаный прыжок в бездну болезненных, пропитанных смертью воспоминаний. Сраная арабская вязь мерещилась ему всюду, но Юсри не позволял расслабляться. Через несколько месяцев Джейсон уже мог сказать несколько десятков фраз, различал некоторые слова на слух, особенно если они относились к приказам и командам, мог даже написать пару слов, но в сторону письма и чтения Юсри даже смотреть запрещал, хоть Джейсон и настаивал, действительно, куда он лез, безмозглый вояка. Тот лишь утверждал, что слишком мало времени прошло, и все транскрипции продолжал писать на латинице. С каждым вечером Джейсон узнавал своего учителя. Тот увлечённо рассказывал о матери и сестре, говорил, что отец и старший брат погибли на войне, и, служа стране Юсри отдает долг не только родине, но и семье. Его помыслы были чисты, взгляды на жизнь — чертовски наивны. Ему едва исполнилось семнадцать, когда его страну объявили чуть ли не мировым врагом, и тогда Джейсон впервые задумался, а что делал бы на его месте? Ринулся бы в бой с энтузиазмом сраного патриота? Юсри вызывал тёплые чувства, возможно, Джейсону повезло с судьбой на крохотную долю понять, каково это — иметь младшего брата. Но он допустил одну непростительную ошибку, казалось бы, сожравший не один пуд дерьма в своей жизни, он забыл: война — несправедливая и безжалостная дрянь. В один из вечеров, когда они должны были встретиться, никто не пришёл. Джейсон прождал долго, потом поймал кого-то из солдат, с кем служил Юсри, даже смог спросить по-арабски, сам себя похвалил, надеялся, что его юный учитель будет гордиться, ведь его поняли. Но лицо иракского сослуживца скривилось, губы поджались, и он бросил: — توفي يسري اليوم انفجرت Джейсон замер как вкопанный, долю секунды размышлял, правильно ли он расслышал, пытался себя уверить, что нет, но слово “смерть” и его производные он выучил одними из первых. — “Таэази” — бесцветно произнес Джейсон, пустыми зрачками глядя на бледно-серую стену стоящего рядом здания. Солдат презрительно фыркнул, покачал головой и ушёл. Война — ебучая чёрная дыра; она поглощала такие редкие лучики света, отнимала крохотные проблески радости, оставляла пустоту, которой теперь стало ещё больше. Джейсон не пошёл на базу, он отправился в место, о котором в тайне шептались все солдаты, где ёбаным уставом подтирались, словно туалетной бумагой, где все закрывали глаза на то, откуда ты и с чем пришёл. Джейсон надрался впервые за несколько лет, впервые за те года, что провёл в стране “сбившихся с пути”. На свою койку он упал грузным телом, едва избавившись от жилета и ботинок. Его ждала безмолвная темнота. По крайней мере, он на это чертовски надеялся. Но… Перед глазами снова забрезжил тусклый свет. Джейсон стоял, расслабленно облокотившись на сиденье квадроцикла, руки его были сложены на груди, а ресницы опущены. Песчаная долина умиротворяла тишиной, аромат занимающегося дня наполнял лёгкие свежестью. Из-под серого разлохматившегося козырька Джейсон, по обыкновению, наблюдал за переодеванием и удовлетворённо ухмылялся. Длинные стройные ноги, смуглая кожа, прямая спина и крепкая шея. Салим не торопился надевать майку, он держал её в руках и смотрел на Джейсона. Обычно он улыбался недолго, стоял неподвижно несколько секунд, а потом вновь продолжал одеваться. Но не в этот раз. Сегодня он глядел без улыбки, отрешённо, потерянно, а потом подошёл близко, взял Джейсона за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Провёл пальцами по шраму, от скулы по щеке спускаясь к губам, коснулся нижней, а потом, порывисто вздохнув, немного прищурившись, — прижался к ним своими. Властно, всеобъемлюще, будто только губы Джейсона имели значение и ничего больше. Так и было. Джейсон всхлипнул, дёрнулся во сне, переворачиваясь на живот. Пальцы привычно вцепились в рукав, вынырнувший из-под подушки, и дёрнули за него, вытаскивая, подминая под себя. Джейсон жмурился и глухо выдыхал, пока Салим прижимал его к себе за талию, жёстко вжимался бёдрами, не оставляя и шанса на побег, крепко держал за шею, безапелляционно вторгался в его рот языком. К ночному стрекотанию цикад добавился шуршащий задушенный стон, когда Джейсон первый раз судорожно толкнулся бёдрами в смятую простынь. Он спустил руку под живот и расстегнул штаны, распрямившийся член мазнул влажной головкой по ладони, и Джейсон снова попытался подавить стон. Схватил куртку Салима крепче, подтянул ниже и снова размашисто толкнулся. Шершавая грубая поверхность задела нежную кожу, зелёная ткань потемнела, принимая сгусток смазки. Джейсон толкнулся ещё раз, во сне самозабвенно вылизывая рот Салима, наяву же — стискивая зубами край подушки. Когда-нибудь это должно было случиться, это был лишь вопрос времени, но, блядь, почему именно сегодня? Все ещё мутный от алкоголя разум Джейсона не хотел анализировать, только горячие руки Салима, жёсткие пальцы на шее имели значение и подвижный язык, трахающий его рот. Джейсон напряг задницу и снова, приподнявшись, толкнулся. Член, зажатый между гладкой светлой кожей и тёмной тканью, последний раз дёрнулся, открывая розовую головку, и выплеснул тугие белёсые струи на куртку. — Блядь, — глухо заключил Джейсон, стараясь укротить мелкую дрожь в бёдрах. Устало натягивая на спину одеяло, он спрятал под себя форму Салима целиком и отключился, так и не надев штаны на голый зад. Следующие дни Джейсон ходил словно пришибленный, и неизвестно, по какой причине, смерть Юсри так действовала на его психику или тот факт, что он впервые подрочил на Салима. Даже то, что думал об этих двух происшествиях в одном контексте, вызывало отвращение к себе. Больной ублюдок. Джейсон встретился с начальством и попросил перебросить его к Багдаду, где свой основной ход набирала вспыхнувшая гражданская война. Он хотел не думать, не слышать, не видеть, не ощущать. Раньше в этом ему помогала наркота, теперь это были запах пороха и смерти, разрушительный грохот и звуки автоматной очереди. Может, раньше он и боялся потерять себя, может, раньше желал найти цель, теперь он хотел закрыться от всего мира и перестать чувствовать ненависть. После нескольких операций, чёрных похоронных мешков и охуенного опустошения в душе командование вызвало капитана Колчека “на ковёр”, что раздражало, допросить не о деле, а о его блядском самочувствии. Рядом с командующим составом стояла та девушка из администрации, имя которой так и осталось неизвестным, она с жалостью рассматривала его своими большими оленьими глазами. Сначала Джейсон думал, что пришли новости из дома — его отец давно слишком усердно пытался загнать себя в чёртову могилу, и это бы нисколько не удивило, если учесть, сколько литров ежедневно старик принимал на грудь. Но удар пришёлся, откуда чуйка Джейсона даже не подозревала — от штатного психоаналитика и той самой девушки, что, как он теперь заметил, крепко сжимала синюю папку. — Сколько вы служите здесь, в Ираке, капитан? — полковник смотрел строго. — Три года и одиннадцать месяцев, сэр. — Полгода назад заключили новый контракт? — Да, сэр, ещё на три года. — И ни разу за всё время не связывались с родственниками? — Нет, сэр. — Прошу прощения, полковник, — вдруг прозвучал звонкий голос недо-Бэмби, — один звонок частного характера был зафиксирован два с лишним года назад. Джейсон, до этого с безразличным видом пялившийся в стену чуть выше головы полковника, перевёл злой взгляд на девушку, та опустила глаза. — Вот о чём я говорил, — теперь встрял тот самый психоаналитик, которого Джейсон исправно посещал, сука, по графику. — Несмотря на положительные результаты тестов, подтверждающие профпригодность, психологическое состояние и моральный дух истощены. Что вам сделала капрал Джонсон, что вы так посмотрели на неё? Джейсон лишь вздёрнул вопросительно бровь. Полковник, всё это время молча следивший за ситуацией, кивнул. — Хорошо, я одобряю. Военная комиссия замолчала, потом стала перешёптываться. И тут Джейсону охренеть как стало не по себе: если разорвётся его контракт, то и жизнь разорвётся. Он понял это так чётко и так внезапно, словно обухом по голове въебали. Он попытался воспроизвести черты лица Салима в лихорадочно затрещавшем мозгу, единственные воспоминания, что до сих пор держали на плаву, но они вдруг исказились и смазались. — Вы вылетаете через пять дней с грузовым рейсом на базу в Хьюстоне. — Не понял, сэр? — У вас будут две недели. Ровно через две недели самолёт с продовольствием вернётся в Багдад. Это ясно, капитан? — полковник выжидательно посмотрел на Джейсона. Начальство отправляло его в принудительное увольнение, с хуя ли? В разгар боевых действий? Ёбаный смех, не могли же они ему на полном серьёзе приказать идти в отпуск? Или могли? — Сэр, при всём уважении, грядущая операция и мои люди… — Ваши люди будут целее, если вы приведёте голову в порядок, — снова подал голос врач. Полковник нахмурился, но заговорил внезапно мягко, совсем не по-официальному. — Такие талантливые командиры, как вы, Джейсон, нужны нашей стране, отдохните и возвращайтесь в строй. Все свободны. Оказывается, его взвод знал о решении комиссии, Джейсон увидел их улыбающиеся лица, когда разъярённой фурией влетел в казармы. Его поздравляли, за него радовались, но он не понимал чему, а ещё больше не понимал, что с ним, сука, не так. Вернувшийся со своей группой сержант Кей ободряюще хлопнул друга по плечу. — Джейсон, выше нос, ты возвращаешься домой, о таком каждый из нас мечтает, — может, они и мечтали, но не он. Вдруг радостные глаза сослуживцев стали бесить и раздражать. — В какой дом?! О каком доме ты говоришь? Где живёт старый пропитый ублюдок, называющийся моим отцом, или, может, надменная сестрица, которая пугает своих детей дядей-наркоманом? — он кинулся к своей койке, будто не зная, за что хвататься, с грохотом опрокинул её и выскочил на улицу.***
В самолёте он спал — был слишком вымотан сборами и передачей обязанностей, чтобы распланировать две недели охуенно опасного свободного времени. По дороге в родной Хантсвилл был слишком занят созерцанием давно забытых пейзажей. У самого дома остановился, не открывая калитки, поймал себя на сраном малодушном желании перехватить попутную тачку и вернуться в Багдад с первым же служебным вылетом. Но Джейсон крепче сжал лямку полупустой спортивной сумки почти до судорог и переступил невидимый порог. Дом совсем не изменился — одноэтажный, с облупленной краской, казалось, что из него исчезла душа вместе со смертью матери. Джейсон поднялся по рассохшимся ступеням и постучал по потемневшему дереву. Приготовился ждать, натянув кепку плотнее на лоб. Видит Боженька его искреннюю прогнившую душонку, меньше всего в своей жизни он хотел встретиться с отцом после стольких лет скорби. Дверь открылась. Из-за неё выглянул сгорбившийся мужчина с длинными до плеч седыми волосами. Он посмотрел на гостя безразличным тусклым взглядом. — Ты ещё не подох? — голос отца скрипел сильнее, чем в памяти Джейсона. — Как видишь, — ответил тот, стойко выдерживая взгляд покрасневших, опухших глаз. Колчек-старший хмыкнул и ушёл вглубь дома. Очутившийся в полумраке прихожей, Джейсон невольно закашлялся — воздух в доме был донельзя спертым, и воняло разложившимися на микроны остатками пищи. Он не пошёл в гостиную вслед за отцом, а кинув сумку у входа, направился на кухню к источнику отвратительного запаха. Пересилив себя, стал собирать мусор в мешки. Охуенно, блядь, вот, чем он мечтал заниматься в отпуске, — соскребать помои со стола, за которым обедал в детстве. Но зато запах вышибал все непрошеные мысли, полезно, однако. Вытащив мешки в баки во дворе, вернулся обратно и протёр все горизонтальные поверхности под звуки сраного третьесортного ток-шоу, доносящиеся из смежного помещения. — Тебе продуктов купить? — крикнул он, когда решился заглянуть в холодильник. — Лучше шлюху, — ехидно раздалось из кресла. Джейсон скривился, покачал головой и взял новый мусорный мешок. В гостиной ровным слоем, будто персидским ковром, лежала всевозможная тара, бутылки разных мастей поблёскивали в свете старого кинескопа. Он начал от входа, медленно продвигаясь к журнальному столику. — Ишь ты, Золушка грёбаная, — отец, наконец, перевёл взгляд с экрана на копошащегося сына и, подобрав одну из бутылок, что валялась под пальцами, швырнул её в Джейсона. — Оставь! Тому удалось увернуться. — Живёшь на ебучей помойке, — зло выдохнул Джейсон, — во что ты превратил её дом? Старик внезапно выпрямился и рассмеялся, заглушая стрёмными ломаными звуками хлопки, доносящиеся из динамиков телевизора. — С каких это пор тебе не всё равно, щенок? Думаешь, что взял в руки автомат, отдал честь и сразу исправился? — потом обессиленно обмяк в кресле, — всё так просто не бывает. Что ты тут забыл, Джей? Джейсон вздрогнул от давнего прозвища, но промолчал. Так звали его только отец и старшая сестра, больше никто, он, блядь, ненавидел это сокращение всей душой. Оно напоминало ему, из какого гадюшника он выполз. — Приехал, посмотрел, доволен видами? Теперь убирайся, — голос отца зазвучал глуше. Он смотрел исподлобья, нависшие веки дрожали, Джейсон готов был поклясться, что в выцветших глазах видел стоящие слёзы. Этот взгляд, пронизанный сожалением и болью, он уже не смог вынести, отвернулся, пока следующая фраза вновь не заставила взглянуть на морщинистое лицо. — Каждая из них, — бесцветно произнес старик, показывая кривым пальцем на пол, — делает мою жизнь на один вечер короче. Я просто жду, когда кончится запас. Джейсон сморщился, приоткрыл было рот, чтобы что-то сказать, ведь желание ответить появилось впервые за столь долгое время. — Уходи, — не дал ему высказаться отец, — это дом мертвеца. Джейсон бросил мешок и вышел на крыльцо, аккуратно затворил за собой москитную сетку и медленно выдохнул. Потом сел на верхнюю ступень и стянул с головы бейсболку, положил её на сумку. С самого начала идея ехать по этому адресу была ошибочна. Зачем он вернулся? Покинуть одну ёбаную войну лишь для того, чтобы встретиться с другой, в которой отец уже считал себя проигравшим. Джейсону здесь не было места уже очень давно. Медленно бредя вдоль магистрали, он вспоминал тот день, когда ему сообщили об увольнительной, вечер, когда после вспышки гнева вернулся в казармы, чтобы привести своё спальное место в порядок. Тогда его встретил один Ник, остальные предпочли разойтись, может, оно было правильным решением. На лице друга тогда читалась решимость, он стоял необычайно прямо, а значит, волновался. — Прости меня, Никки, — Джейсон заговорил первым, но тот лишь махнул рукой. — Я попросил ребят пока тебя не трогать, — начал сержант, — а сам хотел сказать, что всегда есть другой путь. А потом вручил ему сложенную темно-зелёную ткань. Видимо, форма Салима выпала из-под матраса, когда кровать перевернулась. Выходит, Ник подобрал её, чтобы остальные не заметили. Блядь. — Будь аккуратнее, только для тебя она имеет другое значение. Ник тогда ушёл, оставляя друга в одиночестве, а Джейсон только сейчас среди Техасских долин понял истинный смысл его слов. Следующим утром на другом материке он уже стоял напротив стеклянных дверей, через которые проглядывал один из офисов британского банка и, кутаясь в новый пуховик, не мог решиться на последние семнадцать шагов. Четыре года он шёл этот путь в одиночку, варясь в своих искажённых и затёртых воспоминаниях, чтобы на последнем рывке споткнуться об охуенно банальный вопрос. А нужно ли это тому, ради кого он совершил это сраное романтически спонтанное путешествие? Он чувствовал, как границы между ними возвелись вновь и теперь ему одному нужно было их ломать. А если пересилит себя, сломает, то нужен ли он такой гнилой, разъёбанный, ничтожный со своими страхами и кошмарами хоть кому-то? Проезжающая мимо машина прошлась колесом по луже и заставила Джейсона, матерясь, отскочить в сторону. Он оказался на пешеходном переходе, на той стороне горел зелёный сигнал светофора, а нужен ли ему был другой знак? Охранник без вопросов пропустил его, но продолжил вести внимательным взглядом. Найдя первого свободного операциониста, Джейсон отправился к стойке, за которой сидела молодая девушка в голубой блузке и забранными волосами в хвост. — Салим Осман на месте? — неожиданно хрипло выдал Джейсон. Хуево волнение. Чтоб его. Девушка нахмурилась, хотела уже было покачать головой, но затем её межбровная складка разгладилась и лицо озарилось. — Я не знакома с господином Османом, но я — новенькая. Спрошу у менеджера, одну минуту, пожалуйста, — и удалилась, часто перебирая каблуками. Две девушки, стоящие у дальней стены с техникой, видимо, решившие поболтать в свой перерыв, замолчали, странно уставившись на гостя. Одна из них даже позволила себе открыто рассмотреть мужчину с ног до головы. И тут Джейсон в очередной раз пожалел, что обладал чертовски хорошим слухом. — Что американцу понадобилось от иракского беженца? — прошептала одна. “Американец? Ну да, конечно, его долбанный акцент”, — он начинал не хило так злиться, из-за того, что их встречу обсуждали, что она произойдёт у всех на виду, что его трясёт от волнения, и он ничего не может с этим сделать, кроме как медленно выдыхать, проклинать всё на свете и сжимать зубы. — Ты это о том, которого начальство было вынуждено взять на работу? — чуть громче переспросила вторая. Её коллега коротко кивнула. — Благо, что работает за троих, — ехидно ответила она и что-то ещё хотела добавить, но случайно посмотрела за стойку и тут же отвела глаза, потому что Джейсон не постеснялся посмотреть на парочку охуевших сплетниц, вложив во взгляд всю ненависть, на которую был способен. В голове вновь прозвучали последние слова Рейчел, и Джейсон уже хотел плюнуть на всё, признать себя истинным ссыкуном и покинуть офис, и может, попытаться ещё раз позже, но тут перед лицом возникла та самая новенькая. — Господин Осман освободится через пять минут, может, что-то передать? Ему хочется узнать ваше имя. — Перехочется, — вдруг раздражённо выплюнул Джейсон, наконец, отходя от стойки, за ним продолжали наблюдать, — скажите, что я жду на улице, — а потом добавил чуть тише, но его всё равно услышали, — господин, тоже мне… грёбаный убийца вампиров. И вышел не оборачиваясь.***
Рабочий день Салима Османа начался, как обычно, протекал тихо и предсказуемо, пока новая сотрудница Элизабет, запыхавшаяся, не подскочила к его столу, чтобы сообщить, что его ждут в зале для посетителей. Он нахмурился, отвлёкся от документов, попросил подождать пять минут, пока заканчивает сверку, и желательно узнать имя господина. Та кивнула и убежала обратно. Салим быстро перебирал в уме варианты, кто мог быть таинственным гостем. Аудиторы и сотрудники налоговой, как правило, пользовались служебным входом, Зейн обычно не появлялся раньше выходных, ему было достаточно переписки. А других людей он просто не мог ждать. За четыре года размеренной и, наконец, мирной жизни в Лондоне он так и не приобрел ни одного друга, даже простого знакомого, хоть и стал говорить на английском свободно. По настоянию сына, обретшего в сырой стране второй дом, он ходил каждую неделю в бар недалеко от арендованной квартиры. Он считал это бессмыслицей, а сын надеялся, что открытость и мягкость отца, на деле же оказывающиеся чистой фикцией, помогут найти ему хотя бы простых собеседников. Но даже эти меры не смогли справиться с его добровольным одиночеством. Да, незнакомцы в баре предпринимали попытки, иногда даже особо настойчивые англичанки старались поддержать с ним беседу, угощали, что было для Салима непривычно, касались сложенных рук на деревянной поверхности стойки и заглядывали в глаза. Он пытался, честно, но только разговор касался прошлого — замирал. Мысли переносили его за тысячи километров от пасмурного шумного города в ясную, словно усыпанную золотом, местность, согретую жгучим солнцем, обласканную южным ветром. Сразу после этого он чувствовал запах пороха, будто ощущал всей кожей мягкий утробный смех, и видел такие серьёзные карие глаза. Он давно себе признался, что единственный и последний человек, с которым он мог по-настоящему сблизиться, остался там, далеко. Дома. Не здесь, там. Они будто бы поменялись местами, и так не должно было быть, говорило упрямое сердце, но так было правильно. Салим добился того, к чему стремился, к сожалению, не в родной стране, но хотя бы там, где он воистину мог защитить сына, где у того было будущее. Салим помнил день, когда сбегал из Ирака. Долгую дорогу в ужасно маленькой машине почти до самой границы, частный аэродром и небольшой самолёт, где только он и Зейн были пассажирами. Салим благодарил Рейчел, настолько красноречиво, насколько были способны донести бесконечную признательность оба знаемые им языка, а она только коротко улыбалась и повторяла то, что сказала Зейну на шоссе. — Ты знаешь, кому на самом деле должен говорить эти слова. Салим знал, просто тогда не хватило времени. Не хватило мужества. Он ведь знал, что они скорее всего больше не свидятся, но всё равно не смог, голос сына отвлёк и дал шанс на побег. Силы духа осталось лишь на жалкую попытку. Когда он это осознал, уже был в салоне автомобиля, Зейн и Рейчел что-то обсуждали, похоже сын нашёл достойного представителя, чтобы потренироваться в английском. А Салим, почувствовав чужой взгляд, обернулся. Джейсон смотрел на него долго, но расстояние не позволило прочитать его взгляд. Салим глядел в светло-карие глаза до тех пор, пока это физически не перестало быть возможным. — Папа, всё в порядке? — Зейн отвлёкся от разговора с миссис Кинг, он всегда был достаточно чуток на перепады настроения отца. — Да, Зейн, всё хорошо, — ответил он, наклонившись и опустив голову на руки. Салим не замечал, как внимательно смотрела на него Рейчел через зеркало заднего вида всё то время, когда он и Джейсон держались друг за друга взглядами. Именно её реакцию и заметил Зейн, прежде чем спросить о самочувствии отца. Тот был необычайно молчалив, если учесть их недавнее очень эмоциональное воссоединение. — Визы и документы готовы, — заговорила Рейчел, — с Зейном оказалось просто, учебная виза и содействие университета. С тобой же, Салим, пришлось повозиться. Она хмыкнула и снова посмотрела в зеркало — тот до сих пор сидел сгорбленный с опущенной головой. — Мы нашли вам квартиру, на первое время, — продолжила Рейчел, — у Зейна к тому же будет место в кампусе, вот с работой сложнее. Хоть ты, Салим, и проходишь как беженец и пользуешься льготами страны, входящей в коалицию, подобрать что-то стоящее будет трудно — нужны базовые знания, профессия. Салим по-прежнему не шевелился. И она решилась ещё на одну попытку разговорить мужчину. — Чем ты занимался до войны? Зейн прекрасно понимал, что отец закрылся и все попытки его расшевелить будут бесполезны — должно пройти время. Даже его мелкие кражи и непослушание никогда не заводили отца в такое отрешённое состояние, должно было произойти что-то по-настоящему серьёзное. — Он был учителем математики в нашей городской школе, — ответил Зейн. — Учителем математики? — удивлённо прошептала Рейчел, хмурясь, опять внимательно осматривая Салима, теперь совсем по-иному, — простым учителем? Зейн же потрясённое выражение лица миссис Кинг прочитал неверно, приняв внезапное восхищение за презрение. Будто занятие отца было чем-то недостойным и совсем не значимым по сравнению с карьерой профессионального военного. Он поспешил переубедить их спасительницу. — Ещё он вёл бухгалтерию для отца моего одноклассника, у того был магазин инструментов, достаточно большой. — Да, с этим можно работать, — заторможено ответила Рейчел, и вплоть до аэродрома они ехали молча. Первые полгода в новой стране шли тяжело и у сына, и у отца. Если у Зейна основные трудности вызывала лишь учёба, то Салиму пришлось практически выгрызать рабочее место, доказывая, что, несмотря на прошлое, по умениям не хуже урождённых англичан. Он перестал считать попытки, когда ему всё же перезвонили из банка, в который попасть он совсем не надеялся. Впоследствии оказалось, что Салим, всего-навсего, попал под программу лояльности по набору сотрудников разной национальности. Но спустя время убедил начальство, что занимает должность по праву, и даже смог получить повышение, что взбесило нерасторопных коллег, имеющих британское гражданство на постоянной основе. Когда последняя коробка с вещами была распакована, приобретены все жизненно необходимые мелочи, а на комоде в гостиной расположилась та самая фотография, что Салим видел последний раз в своем доме разбитой, — с тех самых пор и началась его такая желанная спокойная жизнь. Утопая в рутинных делах, Салим старался не вспоминать события, происходившие в таинственных пещерах. Даже через месяцы, всё дальше и дальше отдалявшие ту ночь в пропасть забвения и бесконечные безрезультатные расспросы Зейна, Салим старался не думать. Настойчивость сына в приобретении отцом новых знакомств не иссякала, и впоследствии сдавшись, Салим обнаружил, что это в действительности помогает отвлечься, но только на несколько часов, не более. За этим лимитом, как правило, следовали вопросы и нырок в прошлое, а значит, и конец общению. А потом случился благотворительный бал в честь открытия новой выставки по шумерской культуре в Хайгейтском университете. Зейн позвал отца, чтобы тот не тух в субботний вечер и выбрался в свет. Салим согласился сразу, но только чтобы увидеть собственными глазами вклад сына во внеучебный проект кафедры мифологии. Он хотел спокойно побродить между экспонатами, съесть пару закусок, а затем отправиться домой, но пришлось весь вечер отделываться от ухаживаний чуть-чуть перебравшей профессорши по философии. Она была ухожена и симпатична, ненамного младше Салима, но ростом ниже почти в две головы, этакая ходячая миниатюрная энциклопедия по Сократу. Она воодушевленно смеялась над его неловкими шутками и активно поддерживала совсем не клеящийся разговор, а потом Салим сделал то, что не делал даже в самые страшные минуты своей жизни, — он сбежал, когда та отлучилась в уборную. Он написал смску Зейну и отправился на такси домой. Сына Салим не ожидал увидеть так скоро, если честно, то вообще не ожидал, думая, что тот вернётся на студенческую вечеринку в кампусе и в квартире появится только на следующий день. Но вот ключ в двери повернулся, и в проёме появилось хмурое лицо Зейна. Рассеянный, грустный и немного пьяный, он прошёл к дивану, на котором сидел отец. — Что-то случилось? — обеспокоенный Салим отложил в сторону книгу, которую решил почитать перед сном. Зейн неопределённо пожал плечами, но смолчал. — Ты знаешь, что я всегда рядом, чтобы тебя выслушать, — произнес Салим и снова вернулся к книге, он знал, что, как и ему самому, его сыну порой просто нужно время. Так и произошло. После пятиминутного молчания Зейн выдал всё как на духу: оказывается, он расстался с девушкой. Салим слышал про неё, знал по рассказам сына, но ни разу не видел. Они были вместе всего семь месяцев, кажется. Остальную информацию мозг Салима отсёк как ненужное. Зейн уже был достаточно зрел, чтобы мог сам разобраться в отношениях, но сейчас он сидел рядом и всем видом показывал, как нуждался в поддержке. Отец не мог отказать сыну. Салим всегда умел находить нужные слова, однако любовные дела были его слабой стороной, скорее поэтому ему не удалось прозвучать достаточно убедительно, а может, виноват был алкоголь в крови его сына. — Да что ты об этом можешь знать? — воскликнул Зейн, выслушав отца. — Ты-то хоть с кем-то встречался после мамы? Вот сегодня, почему не согласился на свидание с мисс Крофтон? Салим вспомнил маленькую женщину-профессора. — Я не хотел давать ей ложных надежд. — Какие надежды, о чём ты? — замотал головой Зейн. — Ты же понимаешь, к чему бы привела эта встреча? — устало спросил Салим, для него всё было более чем очевидно. — Я не маленький, папа, уж догадываюсь. — Нет, — покачал головой Салим, — я говорю о другом. Она будет ожидать от меня серьёзных решений, ответственности, я не могу ей это дать. — Почему? — нахмурился Зейн, потом его лицо охватила догадка. — Тебе нужны одноразовые ночи? Ты уже тысячу раз мог их получить, я видел тебя в том баре однажды, но ты всегда возвращался один. — Мне это не нужно. — Тогда что тебе нужно? Я хочу, чтобы ты был счастлив! — в сердцах выкрикнул Зейн, видимо, тема одиночества отца, волновала его довольно давно. Салим улыбнулся, видя заботу сына, в душе потеплело. — Я и так счастлив. Зейн, мы здесь в безопасности, и ты занимаешься делом своей мечты. Но тот лишь покачал головой. — Ты знаешь, что я имею в виду, — потом нахмурился, по его лицу пробежала тень злости. — Мать сделала тебя таким. Так вот в чём было дело, после ухода жены они ни разу не разговаривали о причине конфликта между супругами, сначала Зейн был слишком мал, потом слишком занят учебой и друзьями, а потом они выживали, и просто не было времени. Сейчас же перед Салимом сидел взрослый молодой мужчина и по незнанию кидался обвинениями в человека, который их не заслуживал. Напрасной клеветы Салим допустить не мог. — Нет, Зейн, оставь, всё совсем наоборот, — непонимающий взгляд сына заставил продолжить, — это я не смог сделать её счастливой, поэтому она ушла. — Это неправда! — Зейн вскочил с дивана, всю жизнь он веровал, что во всех их семейных проблемах была виновата лишь самая близкая и родная женщина, предавшая их с отцом. — Ты самый любящий и преданный отец, который только мог бы быть. — И все же я не дал ей то, что полагается давать мужу своей жене, — тихо ответил Салим. Настало то самое время. Он раскрыл сыну правду. Рассказал, как дружил с его матерью в детстве, как их родители договорились о браке, и Салим принял привязанность за чувства, а когда понял, что в действительности с ним происходило, на руках уже улыбался маленький Зейн. Он не хотел предавать, не хотел обесчестить, мирился со своей особенностью, но и вместе с тем стал чаще отдаляться от жены, до тех пор, пока та не выдержала и не ушла, а потом и вовсе уехала из страны. Салим пробовал в себе это исправить, но попытки были тщетны. Со временем злость на себя превратилась в тихое отвращение, потом в опустошение и, наконец, равнодушие. Смирение и принятие пришло гораздо позже, когда постулаты Веры и жизненные взгляды прошли серьёзную трансформацию. А ночь в древних пещерах лишь отполировала истину до блеска. Салима никогда так не пугало открытие правды о нём самом, как возможность потерять доверительные отношения с сыном из-за своих предпочтений. Но страхи развеялись, как только Зейн, молчавший во время рассказа, медленно подошёл к нему, присел у дивана и крепко обнял. Так они замерли на какое-то время. — Отец, — осторожно начал Зейн, нарушая драгоценное молчание и чуть отстраняясь, — а был ли в твоей жизни человек, к которому ты испытывал то, что хотел бы чувствовать к маме? — Да, был. — Он остался в Ираке? — зачем-то спросил очевидное, но Салим просто кивнул. Зейн несмело улыбнулся. — Надеюсь, он ещё жив. — Жив, — уверенно ответил Салим и улыбнулся в ответ, — он хороший боец и пройдёт эту войну до конца. Зейн внимательно посмотрел на отца, и тот обнаружил, что взгляд сына немного изменился, рядом с любовью и уважением появилось ещё что-то. Не жалость или сожаление, но что-то, что вывело их родственную связь на новый уровень. Салим даже не представлял, что мог любить сына ещё сильнее, а Зейн — что уважение к отцу пересилит стойкость предубеждения. После того летнего, самого волнительного и нужного разговора Салим будто отпустил себя. Теперь он чаще видел Джейсона во снах и понимал, насколько сильно загнал себя в мысленные рамки. В такие ночи он беспокойно спал, просыпался до рассвета и смотрел в потолок своей небольшой спальни. Он глубоко дышал, водил ладонью по голому животу и искал множество причин не поступать так, как хотелось. А в мечтах хотелось многого. Снова услышать тот немного осипший голос, посмотреть в те глаза, стянуть, наконец, тот нелепый головной убор и запустить пальцы в каштановые волосы, скорее всего густые и мягкие. Целовать щёки, кончик носа, провести языком по узким губам, которые всегда улыбались уголками вниз. Спуститься к шее и вдохнуть его запах, куснуть за ключицу, услышать хриплый стон, увидеть, как трепещут тёмные ресницы. Больше всего на свете Салиму хотелось встать перед ним на колени, как перед Аллахом, будь он сам трижды проклят, и довести до высшей точки блаженства. Пробовать на вкус, чувствовать нежность кожи, твёрдость горячего члена, выпить всего без остатка. Почувствовать, что тот полностью в его власти, растворяется в нём, доверяет и отдаётся целиком. После таких ярких картинок рука Салима неизбежно спускалась под простыни, обхватывала жаждущий ласки орган и доводила до разрядки в пару движений. Обычно Салим кончал долго, обильно и слишком чувственно. Золотисто-карие глаза Джейсона в последние секунды всегда смотрели на него с улыбкой. Потом сон приходил незамедлительно и начинался новый день, немного поломанный событиями ночи, но определенно хороший. Конечно, плоть желала и отчасти получала своё, но физический голод никак не мог сравниться с неутихающей тоской в сердце. Опустошение после таких снов приходило невероятно быстро, и эйфория сменялась унынием. На таких качелях и жил Салим, покуда был бессилен что-либо предпринять, чтобы исправить положение. Да и не хотел он этого. “Всегда верен” — для него эти слова не были пустым звуком, и он давно смирился со своей судьбой.***
Немного отвиснув от размышлений, Салим начал собираться, чтобы после встречи с незнакомцем устроить себе перерыв. Он подхватил пальто и намеревался покинуть кабинет, как снова столкнулся с Элизабет нос к носу. Та смущённо сделала шаг назад и в нерешительности остановилась. — Что-то случилось? — осторожно поинтересовался он. Девушка явно хотела что-то сказать, но не решалась. — Тот парень очень странный, я когда спросила его имя, то, вы не подумайте, он слово в слово так сказал, — новенькая заранее начала защищаться. — И что он сказал? — Салим чуть улыбнулся. — Имени не сообщил, но сказал, что ждёт на улице, и э-эм… назвал вас убийцей вампиров. Салим коротко охнул, и раскладушка, которую он держал в левой руке, выскользнула из вмиг ослабевших пальцев. Он даже пропустил момент, когда Элизабет присела, чтобы подобрать развалившийся на части старый сотовый. В себя он пришёл, чувствуя, как в ладонь ткнулись корпус, аккумулятор и задняя панелька в отдельности. — Спасибо, — тихо отозвался он и, точно ведомый, медленно направился в зал для посетителей. Через холл он шёл, смотря в одну точку за пределами здания, сосредотачиваясь на одном лишь человеке, стоявшем у самой границы тротуара с проезжей частью в поистине военной стойке: с расставленными по ширине плеч ногами и убранными за спину руками, смотрящем куда-то в дальний конец улицы. Салим вгрызался взглядом в до боли знакомый профиль, острую линию подбородка, чуть вздёрнутый нос, плотно сжатые губы. Всё ближе и ближе, всё чётче. — Значит, убийца вампиров? — он мягко усмехнулся, привлекая внимание, он знал, что Джейсон наблюдал за ним боковым зрением. — Теперь по праву можешь назвать меня болваном, — тот досадливо покачал головой и в конце концов повернулся, а Салим в сию же секунду осознал, что отчаянно скучал по этому голосу с хрипотцой. Джейсон позы не изменил, оставляя руки за спиной, но взгляд его потеплел, ямочки на щеках выделились отчётливей, губ коснулась улыбка. Салим заметил шрам и внутренне съёжился. Что же тому пришлось пережить? Ещё так молод, а в глазах неподъёмная тяжесть, скрытая. Но Салим видел. Они осторожно разглядывали друг друга молча, неторопливо, на удивление вполне комфортно. Неизвестно, сколько они ещё могли так простоять, вновь узнавая друг друга. Джейсон не выдержал спокойного, но очень пристального взгляда и заговорил первым. — Знаешь, а тебе идёт… не зелёный, — проговорил он неуверенно, чувствуя, как потеплели кончики ушей. — А, да? — Салим рассеянно оглядел себя. Из-под расстёгнутого классического пальто выглядывала форменная рубашка голубого цвета. — Наверное. Тебе тоже. Ответ прозвучал невпопад, но Джейсон не заметил, только пожал плечами. Отмечая для себя лишь то, что тот совсем не изменился, другая страна не наложила на него свой отпечаток, смуглая кожа лица, шеи и чуть выглядывающих ключиц в раскрытом вороте непривычно контрастировала с серостью зимних улиц. Салим по-прежнему был пропитан солнцем и южным зноем. Только вот стиль одежды непривычен — видеть его во всем чёрном было как-то странно и внезапно волнительно. — Тут кофейня за углом, — Салим прервал мысли Джейсона, махнув рукой куда-то в сторону его правого плеча. — Чёрт, я, наверное, тебя сильно отвлёк. — Ничего, я бы выпил кофе. Идём. И они отправились, не спеша, достаточно близко друг к другу, всего пару раз чуть касаясь плечами. Джейсон суетливо засунул руки в передние карманы джинсов и понял, как ему непривычно идти куда-то без жилета с подсумками и, в принципе, без дополнительного и жизненно важного груза. А Салим выглядел достаточно спокойно, уверенно, хоть американец и чувствовал, что тот до сих пор не смирился со своим новым положением в новом обществе. Шея напряжена, взгляд чересчур устремлённый. Контролирует, хоть и пытается это спрятать за показушной мягкостью и рассеянностью. Интересно, Салим так же хорошо его читал? Что за вопрос, конечно, да, а может, даже лучше. Резкий перезвон дверного колокольчика заставил сосредоточиться на действиях в реальности, Джейсон зашёл в небольшое помещение кофейни вслед за Салимом. Заказав два черных кофе с собой, они присели за маленький круглый стол у окна. — Как Зейн? — спросил первое, что пришло в голову, Джейсон. А потом понял, что ему в самом деле интересно. — Хорошо, даже отлично. Ему нравится учёба, он теперь так бегло разговаривает, как местный, я даже иногда его не понимаю, на кафедре его хвалят, участвует во всевозможных проектах, подрабатывает в университетской библиотеке, говорит, что не хочет брать у меня деньги, — недовольно сообщал Салим, но Джейсон видел, каким светом зажглись его глаза. Принесли заказ, и вновь повисло молчание. Но теперь его нарушил Салим. — Как служба? — и тут же пожалел, заметив, как пальцы Джейсона заметно сжались на картонном стаканчике. Не зря Дар говорил, что за каждым шрамом есть своя история. И шрам Джейсона теперь не выглядел тонкой привлекательной линией, но безобразной рваной полоской, которая всю жизнь будет напоминанием своему носителю, что война не красит, война только уродует. Душу, в первую очередь. — Нормально, — всё же ответил Джейсон, его глаза были спрятаны за козырьком старой бейсболки, но потом он поднял голову. Салим видел, как тот пытался скрыть что-то важное в глубине себя, и у него почти получилось, потому что голос едва не дрогнул, когда он продолжил. — С Никки нас развели после пары маршей в Багдаде, сейчас иногда встречаемся в части. С полковником пересекались пару раз, пока он не уехал. Лично запрашивал моё командование на свои выезды, похоже, его высочество был всё-таки впечатлен моей компетентностью. С миссис Кинг свидеться не удалось после того дня. — Рейчел — достойная женщина, — прокомментировал Салим. — Она помогла вам тут устроиться? — Да, с визой, квартирой и деньгами на первое время. Она сказала, что я спас ей жизнь, — Салим сделал глоток. — Я этого не помню. Зейн почти сразу уехал в общежитие, а я начал искать работу. — Кстати, я был в Бадре, — немного нервно продолжил разговор Джейсон, а потом дал себе мысленную оплеуху, что заговорил на эту тему, — видел твой дом. Встретил эм… узнал, что сын вашей соседки погиб, а дом в порядке, хоть и выглядит слегка заброшенным, мы проезжали мимо и… — Джейсон, — Салим тихо, но жёстко остановил запутавшегося парня, тот умолк и заглянул ему в глаза. Впервые прямо с момента их встречи. Наверное, тоже почувствовал неправильность слов и предпринимаемых действий — всё должно было пройти совсем не так. Но как? Салим не хотел слышать про свой дом, не хотел знать, что одноклассник сына погиб в этой глупой войне, и даже не смел задумываться, что бы было, если б они остались, и Зейну тоже пришлось бы взять в руки оружие. Он хотел этого разговора, но не здесь и не об этом, не там, где он не сможет подтвердить свои слова действиями. — Мне пора идти, перерыв кончается, — Салим поднялся с места, но остановился, — знаешь, приходи вечером на ужин, поговорим дома. У тебя ведь есть адрес? Джейсон медленно кивнул, осознавая, что попался — Рейчел рассказала Салиму о телефонном разговоре. Ёбаный стыд. Салим давно всё знал. Знал, что тому понадобились сраных четыре года, чтобы выйти на контакт, а теперь вместо разговора о сути разводил воду. Джейсон смотрел во внимательные, осторожные, но наполненные такой глубокой силой тёмные глаза и вдруг испугался. Всё, что он надумал, всё, чем себя накрутил, — ошибка. Две исключительно разные судьбы, которым удалось пересечься на краткий миг и вновь разойтись. Разве так бывает, чтобы всего несколько часов так круто поменяли курс двух жизней? Салим улыбнулся, стараясь не обращать внимания на почти физическую боль от смятения и отчаяния, царивших в светло-карих глазах, которые чуть ли не каждую ночь видел во сне счастливыми. Теперь стёртые границы между мечтами и реальностью вновь стали чёткими чёрными линиями. — Отлично, подходи к восьми. Он хлопнул Джейсона по плечу и покинул кофейню, как бы он хотел вместо возвращения в офис поймать первый попавшийся кэб, схватить Джейсона и уехать домой. Но нужно было терпеть до вечера, считать минуты и не успеть сойти с ума.***
Без двух минут восемь Джейсон стоял напротив входной двери, выкрашенной в тёмно-серый цвет. В руках он держал бутылку с ебучим апельсиновым соком. Зачем он её купил? Он, конечно, догадывался, что Салим, скорее всего, не пьёт алкоголь, но почему именно апельсиновый? Хуй знает. В продуктовом магазине рядом с жилым домом, где он должен был вскоре появиться, три пинты принятые в пабе, в котором он просидел почти до самой встречи, подсказали нужный. И хотя Джейсону вместо пьянства и выбора сока следовало бы обдумать дальнейшие планы на ближайшие дни и поискать место для ночлега, он старательно откладывал все мысли, касаемые того, что будет “после”. Стекло приятно холодило пальцы. Стук сердца отмерял последние секунды неопределенности. Мосты давно сгорели. Джейсон никак не мог отделаться от мысли, что самолично ведёт себя в ёбаную ловушку, тем не менее он был здесь — сбегать не в его правилах, он же сраный морпех. И не важно, что из всех более или менее сформированных мыслей за сегодня было только табу на темы нежно оберегаемого лома и иракской формы, что он месяцами бережно прятал под подушкой, словно пубертатный подросток. Он нажал на кнопку дверного звонка, та почти сразу распахнулась, явив хозяина и его улыбку. — Прошу, проходи, мой дом — твой дом. Джейсон осторожно зашёл в прихожую. Квартира оказалась небольшой, с двумя спальнями, объединённой кухне-гостиной. Не было никаких излишеств, аскетично обставленная, в ней отсутствовали элементы декора — простая функциональная мебель, светлые стены, небольшой телевизор в углу и длинный диван, своей спинкой разделяющий помещение на две зоны. Только выцветший намазлык, лежащий у дальнего окна, и старая фотография в деревянной рамке на комоде кое-что говорили о хозяевах дома. — Ты живёшь один? — Да, фактически. Зейн иногда остаётся со мной на несколько дней, обычно на праздники, потом снова возвращается в кампус. Его комната по большей части пустует. Салим разложил приборы и выжидающе посмотрел на гостя. — Готово, можем есть. Джейсон, до сих пор сжимавший злосчастную бутылку, поставил её на тумбу у дивана и сел за стол, немного поразмыслив, стянул бейсболку и положил рядом. Перезвон кухонной утвари с левой стороны прекратился, подняв глаза на хозяина дома, Джейсон почувствовал смятение. Салим разглядывал его нечитаемым взглядом, что-то несвойственное тёмное отразилось в его глубине. Реакция собственного тела поразила — Джейсона будто молния прострелила, и сердце забилось чаще от загустевшего, терпкого взгляда. Но прошёл всего миг, Салим сморгнул и вернул себе растерянно-добродушное выражение лица. — Я представлял тебя без неё иначе, — он кивнул в сторону головного убора и продолжил накладывать порции непонятного блюда, изредка поглядывая на гостя. У Джейсона были каштановые короткие волосы на висках и достаточно длинные на макушке и затылке. Салим вздохнул и указал на стол. — Это бирьяни, тушёный рис с курицей, я почти не добавлял традиционных специй, чтобы сделать для тебя вкус более привычным. Попробуй. Джейсон послушался, машинально зачесал упавшую на лоб прядь, образовавшую короткую чёлку, и поднёс ложку ко рту, но, чёрт побери, снова встретился с потемневшими глазами Салима. Джейсон с трудом заставил себя продолжить и всё-таки засунуть эту грёбаную ложку, полную риса, в свой рот. А когда закончил, то чуть не подавился. Взгляд Салима пожирал его ставшие блестящими от масла губы. Джейсон сжал их и потянулся за стаканом с водой, разумно оставленным у его края стола. Пара глотков медленных, а потом ещё, чтобы прийти в себя — он и представить не мог, что Салим умеет “так” смотреть. Даже во снах глаза Салима не становились такими чёрными и опасными. — Вкусно, — в конце концов сказал он, но рис и вправду был достаточно неплох. Джейсон дерьмово разбирался в тонкостях кулинарии, ему было похуй, главное — питательность, а вкус вторичен. Салим улыбнулся на этот раз просто и принялся молча есть, а гостю только и оставалось, что последовать его примеру. Потом Салим стал делиться впечатлениями о Лондоне, рассказывал про работу, достаточно много про Зейна, а Джейсон слушал, иногда комментировал, разбавлял стройное повествование похабными шуточками и грубыми замечаниями, что вызывало лишь очередную улыбку на лице Салима. Джейсон чувствовал себя неловким мальчишкой, но в сердце разливалось тепло, и от этого становилось так ебуче прекрасно, как не было уже очень давно. Этот дом держался не на мебели и стенах, а человеке, что сидел напротив, и теперь Джейсон отчётливо понимал, чего ему так не хватало в родительском доме: не новой одежды или мяса на ужин вместо капустного супа, который готовила его сестра, а людей, способных превратить тот ёбаный ад в терпимое для жизни место. Но вот тарелки опустели, и они вернулись к тому, с чего начали. Хотя не совсем… Теперь Джейсон знал, что Салим что-то задумал. Это приглашение… эти нескрываемые взгляды, может, Джейсон и прятал голову в песок, одновременно хорохорясь, но дураком он точно не был. Действовать было нужно сейчас и без сраных намёков. Намёки он не любил, поэтому спросил прямо. — Чего ты от меня хочешь? — То, что нужно, — правду, — спокойно ответил Салим, сразу же вкуривший тему, его взгляд не отпускал, удерживал, заставлял говорить, но какую правду? Например, то, что Джейсон не может спокойно уснуть, не представив его лицо, и каждый вечер тайно молится, чтобы вместо кровавых песков и остекленевших глаз сослуживцев ему приснилось то утро в пустыне? Джейсон сжал челюсти, он медленно закипал внутри — негодование от противоречий раздирало душу на грёбаные клочки — он терял последние крохи самообладания. Прямой взгляд Салима раздражал и вынуждал беззвучно стонать от собственного бессилия. Джейсон порывисто вскочил с места, обхватил руками спинку стула и опустил голову. — Я, — глухо начал он, зажмурился. Сказать, какой ураган бушевал в душе столько бесконечных дней, столько бессонных ночей, тому, кто являлся его причиной? Да лучше, блядь, ещё одно сражение с демонами преисподней. — Я, сука, агхр… Он зарычал, костяшки сжавшихся пальцев побелели. — Тебе нужно сказать это вслух, иначе ничего не получится, ты себя уничтожишь. — Заткнись, — проревел тот и откинул от себя стул, ярость захватила сердце. Засранец, сидящий напротив, такой спокойный, но кое-что Джейсон смог прочитать в его супернепроницаемом, показушно смирном взгляде. — Ты ведь знаешь, я же вижу, что знаешь! Сукин ты сын, зачем ты меня вынуждаешь?! — Неважно, знаю ли я, ты должен сказать. Услышать, как это звучит со стороны, принять это, — Салим медленно подошёл, дотронулся до его лица, провел пальцем по шраму, заставляя смотреть, преступать через себя, сдаваться, чтобы сгорать снова и снова. — Ты требуешь от меня исповеди? — вдруг очень тихо ответил Джейсон, он отнял руки Салима и отошёл на шаг назад, уперевшись ягодицами в спинку дивана. — А ты? Сам-то ты принял свою истину? — Да, и очень давно. Ответ прозвучал смиренно и устало, так звучал голос человека, давно оставившего надежду. Джейсон не верил своим глазам, тот стоял на том же месте и смотрел открыто с больной преданностью. — Но… когда? — Ещё в тот день, в том коридоре, когда мы подрались. Вот он и услышал то, чего хотел и боялся одновременно, одно дело думать, представлять, мечтать, другое — столкнуться с этим в реальности и осознать. Джейсон так долго приучал себя, надрессировывал, что внезапные чувства и ощущения фальшивы, выдуманы на фоне стресса и одиночества, он так складно врал себе все эти годы, а стоило лишь раз посмотреть, как заламываются густые брови, и глаза, наполненные тоской, ждут от него хоть ничтожного намека на надежду, что всё это не сон, не игра воображения. И всё, пиздец. Но вот они здесь в одной комнате, оба из крови и плоти, живые, одинокие, брошенные на ебучую обочину будничной жизни, словно стрелянные гильзы, — пустые и никому не нужные. Один шаг, один жест. У этой грёбаной истории может быть счастливый конец. Джейсон помотал головой, отвернулся, обошёл диван и сел спиной к человеку, который мог бы его спасти, если бы он себе позволил. Любое слово, любое движение — теперь Джейсон видел это так же ясно, как долбаные песочные барханы близ Бадры в полдень. Раздались тихие шаги, Джейсон почувствовал затылком чужое дыхание, а потом тёплые руки на плечах. Они начали разминать мышцы, уверенно, ловко, постепенно перемещаясь на шею. Джейсон прикрыл глаза — принимать невидимую ласку было проще, чем видеть, открыто признавать свои желания. Горячие пальцы переместились к основанию шеи, а потом зарылись в волосы, начали массировать. Ладони Салима обхватили голову, большие пальцы прошлись по коже за ухом, рассекая мягкие пряди, чуть надавливая. Джейсон приоткрыл рот, шумно выдыхая. Кожа головы у него всегда была чувствительной, отчасти поэтому он носил бейсболку практически не снимая. А теперь Салим проходился по неведомым точкам, будто кнопкам неизвестного механизма, который пускал короткие импульсы наслаждения вдоль позвоночника. Приятная нега растекалась по всему телу, Джейсон чувствовал, как его расслабляет, он уже забыл, куда пришёл, что хотел сделать, чего боялся. Да, у него все ещё был выбор, даже сейчас Салим был аккуратен, оставлял ему шанс повернуть назад и стереть из памяти предыдущие минуты. Вежливый, сука, до усрачки. Джейсон мог спокойно освободиться, улыбнуться, поблагодарить за ужин и покинуть квартиру на окраине Лондона навсегда. Вот только он не хотел этого, он знал, что даже если и ссыканёт сейчас, что априори невозможно, то снова вернётся в этот город, назовёт таксисту тот же адрес, только вот, может, его уже ждать там не будут. Прикосновения продолжали дразнить и опьянять, разгоняя внутренний жар. Джейсон откинул голову назад на диванные подушки и встретился взглядом с абсолютно чёрными глазами Салима, тот тяжело дышал и продолжал, словно страждущий, перебирать каштановые пряди, будто от этого зависела его жизнь. И тогда Джейсон понял, что было необходимо, что он мог преподнести как дар им обоим, и чего Салим никогда бы не осмелился попросить или взять силой. Приподняв руку, он схватил Салима за шею и подтянул к себе, впиваясь в его приоткрытые губы своими. Тот замер на секунду, дрогнул, будто не верил, но внезапно переменился, схватил Джейсона под подбородком и не позволил отодвинуться. Втянул в глубокий собственнический поцелуй. Джейсон задрожал, он не понимал, что с ним случилось, никогда раньше простой поцелуй, даже такой развязный, не доводил его до исступленной дрожи. Пальцы похолодели, сердце бешено колотилось, он чувствовал запах чужой кожи, вкус языка и его вело от пронзительности ощущений. Поза была жутко неудобной, Джейсону приходилось выгибаться назад, а Салиму тянуться в полусогнутом состоянии. Того явно это не устраивало, перемахнув через спинку, он оказался на диване и навалился на Джейсона, прижимаясь теснее. Салим куснул его за нижнюю губу, а потом прошёлся языком, Джейсон шумно выдохнул, подавляя внутренний скулёж. Да что с ним, чёрт возьми, происходило? Он не любил терять контроль, а сейчас тело давало сбой, прошивало разрядами от каждого прикосновения. Джейсон чувствовал, как крепко стоит его член, и в голове возникла мысль, что последний раз, не прикасаясь к себе, он кончал именно тогда, на куртку Салима. И зря он это вспомнил, член дёрнулся, сильнее упираясь в шов джинсов, и в этот раз Джейсон мог спустить в штаны, не расстёгивая их. Только это не то, чего он хотел, не так это всё должно было закончиться, слишком долго он ждал этой встречи наяву. Попытки притормозить были встречены яростным отпором, будто почувствовав сопротивление, пыл Салима разгорелся сильнее, и он, наклонившись, не отрываясь от долгожданных губ, проехался бедром по паху Джейсона — это движение могло быть фатальным, но тот выдержал, судорожно выдохнув, упёрся Салиму в плечи и оторвал от себя. Перекинув ногу через его бёдра и поменявшись местами, Джейсон упёрся коленями в сиденье дивана и прижал Салима к спинке, нависнув сверху. — Остановись, — прохрипел он во влажные раскрасневшиеся губы, — если не хочешь, чтобы всё закончилось через десять секунд. Руки Салима до сих пор блуждали по его торсу, затуманенный чёрный взгляд не трезвел, и Джейсону пришлось крепко прижать его кисти к спинке дивана, оцепив запястья пальцами, словно наручниками. Вот кто на самом деле себя сдерживал всё это время, вот чья борьба была мучительнее его собственной, пронести свою страсть через столько лет. Ждать, когда до другого дойдёт. Салим был истинным упрямцем. Кто бы мог подумать, что за этими мягкими глазами скрывался сам дьявол. — Убийца вампиров, — ухмыльнулся Джейсон, снова произнеся это нелепое прозвище, только сейчас, прозвучавшее хриплым надтреснутым голосом, оно давало совсем другой эффект. Салим шумно выдохнул и с каким-то звериным рыком, не освобождая рук, набросился на губы Джейсона. А тот не сопротивлялся, сильнее сжимал чужие запястья, ощущая через горячую кожу бешеный пульс. К дьяволу всё. Они стали принадлежать друг другу уже в ту ночь, когда обменяли свою жизнь на жизнь другого. Джейсон, наконец, отпустил себя. Салим целовал самозабвенно напористо, но не предпринимал никаких дальнейших действий — только губы, он ждал, когда Джейсон снимет негласный запрет и освободит их. И Джейсон освободил. Он убрал руки с запястий и зарылся пальцами в порядком отросшие чёрные пряди, позволил прильнуть к шее, пройтись укусами к ключицам. Распухшие губы Салима касались каждого открытого участка кожи, но соблюдали границу. Джейсон уже плохо соображал, но понял, что если не продолжит действовать, не позволит, то просто сгорит. Быстрым отточенным движением он снял с себя футболку и судорожно стал расстёгивать рубашку Салима. Тот не помогал, совсем не помогал, дорвавшись до обнажённой кожи, он начал яростно её выцеловывать, всасывать, лизать, покусывать соски. Мять руками бёдра, пальцами залезать под пояс джинсов и гладить тазовые косточки. Джейсон впервые простонал в голос, когда горячая ладонь коснулась лобка, а пальцы задели основание члена. — Ещё раз… — вдруг прохрипел Салим, он не вынимал руки из-за пояса, только жадно посмотрел на губы Джейсона. — Сделай так ещё раз. — Попроси как следует. — Как это? Встать на колени, капитан? — насмешливо спросил он, а потом приблизился к самому лицу, освободил одну руку, схватил ею Джейсона за затылок и заставил смотреть в глаза. — Ты и так можешь сделать со мной всё, что угодно… Джейсона повело. Он выдохнул через рот с сиплым хрипом. А следом, не ожидая от самого себя, протяжно ахнул, когда пальцы на голове сжались болезненней, стягивая длинные пряди. Салим тут же накинулся на приоткрытый, такой сладкий рот, прошёлся языком по губам и проник глубоко внутрь. Схватился за штаны Джейсона, сжал пояс и толкнулся бёдрами навстречу по вздыбленной ширинке. Тот всхлипнул, почувствовав твердость чужого члена через ткань, уткнулся носом в изгиб смуглой влажной шеи и укусил — сильно. Салим ругнулся и снова нетерпеливо толкнулся бёдрами. Они оба были на грани, оба думали, что достигли своего предела. И оба одновременно ринулись расстёгивать пуговицы и “молнии”. Салиму пришлось чуть привстать с Джейсоном на коленях, чтобы приспустить брюки, тот же освободил одну ногу из штанины и, не отрываясь от губ Салима, снова оседлал его. — Блядь, — выдохнул судорожно Джейсон, Салим вытащил его член из мокрых трусов, огладив рукой, размазал обильно сочившуюся смазку по головке, увлажняя бархат кожи. Джейсон зажмурился, упёрся своим лоб в лоб Салима и часто задышал. — Блядь… — Тшш… — тот погладил его по щеке, огладил пальцами шрам и очертил приоткрытые губы, задел кончик языка и ощутил сладостные вибрации от утробного стона Джейсона, чьи глаза уже медленно закатывались в подступающем наслаждении. Член Джейсона дёрнулся, но Салим резко сдавил его в основании. — Салим… — еле слышно проскулил Джейсон, он жмурился, его трясло от избытка возбуждения, огромная волна не могла найти выхода. — Потерпи, ещё рано, — успокаивающе прошептал тот, хотя сам был на грани. Он стянул резинку трусов, вытащил свой член и, вздрагивая от пронзающих искр, пару раз провёл по стволу. Джейсон плавился, словно купался в плазме обжигающего проклятого солнца, умирал и рождался вновь. Но даже тогда он смог ответить Салиму, он откинул его руку и сам схватился за его член. Чувство чужой твёрдой плоти в руке сейчас казалось совсем естественным, и на пробу он пару раз провёл рукой, задерживаясь пальцами на уздечке. Салим прошептал что-то, а Джейсон понял, что больше не выдержит. — Меня нахуй.... — Сейчас, — выдохнул в губы Салим и, обхватив свой член, прислонил его к истекающему смазкой члену Джейсона, тому пришлось вжаться в его торс, они столкнулись носами, а потом грудью, путаясь в полах так и оставшейся полурастёгнутой рубашки. Джейсон распахнул её силой, вырывая пуговицы, прижался к полностью обнажённой горячей коже. А Салим, зажав оба ствола, стал медленно с нажимом вести их к финишу. Другой рукой он нащупал ладонь Джейсона и потянул её к паху. Джейсон всё понял, обвил его пальцы и прижался лбом ко лбу Салима. Оба смотрели на соединённую жаждущую плоть и переплетённые пальцы, стремительно двигавшиеся в унисон с бешеным ритмом их сердец. — Салим, ты… — со всхлипом на выдохе начал Джейсон выдавливать из себя то, что давно сидело в груди, но внезапно вырвалась горячая струя, и он почувствовал капли собственной спермы на подбородке, а в бёдрах — разрывающийся узел наслаждения. — Я здесь, Джейсон, — едва слышно прозвучал дрожащий шёпот, Салим резко дёрнул бёдрами и кончил следом. Постепенно выравнивая дыхание, он ещё держал их соединёнными вместе, мягко поглаживая, заглядывал в затуманенные оргазмом глаза Джейсона. А потом наклонился и слизал ту каплю, что была ближе к кончику подбородка. Джейсон моментально пришёл в себя и чуть отстранился. — Ты ёбаный псих, — неверяще пробормотал он, видя, как спокоен был тот. На что Салим просто пожал плечами и искренне улыбнулся. И тогда уже Джейсон не смог устоять, он обхватил лицо Салима и поцеловал его протяжно, нежно, касаясь своим языком его, что только что слизывал его собственную сперму. Похуй, на всё было просто похуй. Они просидели так ещё несколько минут, приходя в себя, осознавая. Пока Салим не спросил с надеждой: — Останешься? Джейсон лишь кивнул и сполз на свободную часть дивана.***
Тонкий лучик света пробежался по мазаным стенам, скользнул по пыльному ковру и перескочил на ухо, не задерживаясь двинулся вперёд, пока не достиг прикрытых век. Жгучее пятно заставило Салима распахнуть глаза и тут же зажмуриться от непривычной яркости. Пересилив себя, он всё же раскрыл их вновь, озираясь. Он знал это место, столько лет прошло, но он мог бы нарисовать его по памяти. Салим сидел на грязном дощатом полу в хижине пастуха, а солнце заглядывало в разрушенный дом через круглые отверстия от пуль. Салим передвинул руку, на которую опирался, и пальцы сжали до боли знакомый предмет — рядом с ним лежал ржавый лом, до сих пор покрытый черной кровью, будто он только несколько минут назад поразил им сердце последнего чудовища. Несмотря на тишину и спокойствие природы, Салим внезапно ощутил тревогу. Он не слышал ничьих голосов, ни Эрика с Рейчел, ни Ника, ни Джейсона. Разрушенная хижина была вымазана в крови и копоти. Мебель, из которой они строили баррикады, — размолота в щепки, всё говорило о только-только закончившемся бое. Но где же все? Салим осмотрел дальний угол, и сердце замерло. Там в полутьме лежал человек в довольно неестественной позе. Салим не видел его лица, но ему и не нужно было видеть, чтобы опознать его, — серый рукав футболки и татуировка на левом предплечье. “Смерть перед бесчестием” Не хватило сил, чтобы подняться, Салим, как был на четвереньках, подполз к телу, с каждым движением заставляя себя передвигать конечностями и делать новый вдох. Зрение лишилось четкости, он дрожащей рукой повернул голову и встретился глазами с окровавленными глазницами. Салим отшатнулся и закричал... ...резко сел и глухо выдохнул. Спальня. Он был в своей спальне, не в Ираке, не в хижине рядом с разломом в пещеры, а здесь. События минувшего дня стремглав озарили сознание. Он тут же развернулся, осматривая соседнюю часть кровати, на которой должен был спать Джейсон, но она была пуста. — Кошмары? — едва различимое ехидство отразилось в тихом вопросе. Салим повернулся к голосу — Джейсон стоял у окна и смотрел с сожалением, будто он был виноват в том, что тот видел во сне. — Такие мне ещё не снились, — ответил Салим и протёр глаза. — Значит, ты везунчик, — теперь в голосе звучала легкая отстранённость, Джейсон снова отвернулся к окну, и свет уличных фонарей чётко обрисовал его застывший, будто восковый, профиль. — А ты почему не спишь? — Я пытался, но, как видишь, не вышло, — Джейсон всё так же продолжал что-то высматривать вдалеке, лишь пожал плечами. — Слишком мягкий матрас? — Нет, — ухмыльнулся, почесал затылок, и всё же повернулся, встретился с мягкой улыбкой Салима, — как ни странно, думал, будет мягче. — После дома я не могу спать на мягком, привык к твёрдой тахте и подстилкам в бараках. Зейн говорит, что я и на голой деревяшке мог бы сладко спать. Первое время после переезда почти так и было, я спал на полу. Джейсон усмехнулся и вновь отвернулся. Салим встал с кровати и осторожно подошёл к нему, не касаясь, пристально всматриваясь в его бледное лицо. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Джейсон вздохнул. — Мне кое-что мешает, — наконец, произнёс он, мельком взглянул на Салима и на безмолвный вопрос ответил, — тишина. Салим отвёл взгляд. — Расскажи мне. Джейсон покачал головой. — Однажды ты доверился мне, а я доверился тебе. — Тогда мы были на ёбаном космическом корабле, — возмутился Джейсон, безразличие слетело с его лица. — О, значит, тебе нужна угроза смертельной опасности, чтобы излить душу? Тогда я сейчас тебе её принесу, она до сих пор стоит на тумбе у дивана. — Джейсон посмотрел недоумённо, Салим же, притворно вздыхая, покачал головой, но во взгляде читались смешинки, — я про апельсиновый сок, что ты притащил, у меня аллергия на цитрусы. И я выпью целую бутылку при тебе, если ты не начнёшь говорить. — Ты знаешь, что это уже не угроза неминуемой смерти, а сраный шантаж? Не помню, чтобы грёбаные вампиры меня шантажировали, — серьёзно ответил Джейсон, хотя морщинки в уголках глаз выдавали улыбку. Но вот губы снова поджались, а взгляд затерялся в пространстве. — Хорошо. Салим еле расслышал ответ, который тот скорее выдохнул, чем произнёс. Джейсон отошёл к кровати и опустился на пол у её основания. А потом начал рассказывать. Раньше Джейсон думал, что ничто не сможет вытянуть из него и слово, но взгляд Салима, примостившегося рядом на холодном паркете, располагал к долгому повествованию. Сначала Джейсон делился сухими фактами об операциях, будто Салим смотрел краткую сводку новостей с фронтов, потом перешёл на забавные случаи, происходившие со сослуживцами, да и с ним самим. Иногда Джейсон резко обрывал фразы, и Салим видел по взгляду, что солдат, о котором тот говорил в данный момент, имел особую трагическую судьбу. Салим не догадывался, а просто знал. Через какое-то время голос Джейсона стал хрипеть сильнее, и Салим сходил за водой, а потом и вовсе притащил казан и две ложки. В три часа ночи, в тёмной спальне на полу у кровати они смотрели на огни неспящей столицы, тихо разговаривали и доедали холодный рис. Салим не хотел, чтобы стрелка на часах бежала так быстро, он понимал, как мало времени у них на самом деле. На сколько приехал Джейсон, останется ли ещё на день? Вернётся ли потом? А главное — сможет ли он простить себя. Не за что-то конкретное, но за все годы, что он держит оружие в руках. Джейсон не рассказывал ничего из того, что действительно его тревожило, но Салим и не настаивал, он думал, придёт время, может, не сейчас, но точно придёт. Возможно, нужно было лишь подтолкнуть, приоткрыть завесу, и тогда образующийся поток доделал бы остальное? Он не заметил, как Джейсон замолчал на середине очередной байки. — Мне кажется, или ты и впрямь слишком долго пережёвываешь последний кусок? — Я… — отозвался тот немного рассеяно. — Да, ты, — усмехнулся Джейсон, а потом вдруг протянул руку и осторожно убрал маленький кусочек морковки, что прилип в уголке рта Салима. И не дал что-то ответить, приблизился и прижался своими губами к его. Салим лишь успел проглотить еду, когда в его рот нагло вторгся чужой язык. Джейсон целовал отчаянно. Он хотел потеряться, как это замечательно у него получилось несколько часов назад. Но Салим уже решил, что выведет наружу весь тот гнойный ком, что отравлял душу Джейсона. Салим нехотя оторвался от желанных губ, он осторожно отстранил того за плечи. — Расскажи мне про дом в Бадре, что на самом деле ты видел? — Ты, блядь, прям сейчас об этом поговорить хочешь? — раздражённо бросил Джейсон и вновь потянулся к Салиму, в этой тяге сквозил болезненный порыв и надежда на забвение. Но тот не мог дать забыть, не сейчас, когда был уверен, что сможет спасти, вытащить из тягучего болота самобичевания. Салим не мог себе простить того, что каждую ночь спокойного сна душу его спасителя разъедала раковая опухоль этого мира. — Да, хочу. — Решил, что раз уж мне не спится, давай предадимся невъебенно милым воспоминаниям? — в голосе Джейсона послышалась не звучавшая до сего момента сталь. Лицо его будто стало пластиковым, угловатым, только глаза казались огромными провалами, чёрными, и блеск в них был какой-то нездоровый. Салим нахмурился, насторожился, но молчал. — Мы остановились в Бадре на профилактический осмотр и привал. Пока ребята отдыхали, я пошёл по улицам искать кого-нибудь, кто подскажет, где находится твой дом. В городе не было боевых действий, но американцы проезжали часто. От меня шарахались, прятали детей. Мне повезло встретить подслеповатого старика, который не видел цвет моей кожи и формы. Вскоре я нашёл твой дом, дверь была закрыта, я осмотрел только дворик на входе, а потом… Джейсон замолчал, поджал губы. У Салима появилось чувство дежавю, точно такой же потерянный взгляд у него был, когда на площадке из инопланетного металла, перед неизвестностью, он рассказывал о невинной девушке. — И потом? — подтолкнул Салим. — Потом во двор вошла женщина в чёрной парандже, только глаза открыты. Сначала она испугалась, потом закричала, схватила веник, стала бить меня им. Я пытался успокоить её, но она ещё сильнее разъярилась. Меня сопровождали двое рядовых из чужой огневой группы. Они ждали у стены, пока не услышали её крик. Один из них застрелил её. Она умерла от потери крови у меня на руках. Её последние слова были наполнены такой ненавистью, и ни капли страха в глазах. Сказала, что такие, как я, виноваты в смерти её сына. — Но… как? — потрясенно прошептал Салим, в голове крутилось столько вопросов: почему солдат выстрелил в беззащитного, знал ли её Джейсон и как вообще понял, о чём она говорила. — Потом я узнал, что она была твоей соседкой, носила траур второй день, и сына звали Тарик. Он погиб под Багдадом в полевой больнице. Сука, он даже не воевал, он просто помогал врачам таскать инвентарь, когда боевики напали на колонну, он не заметил отлетевшую в его сторону гранату. Просто оказался не в том месте не в то время. А знаешь, самое, блядь, прекрасное было впереди, — Джейсон хмыкнул и скривился в отвращении, — мне нужно было писать рапорт, и тут я столкнулся с охуенной дилеммой, — голос Джейсона повысился, наполнился яростью, — сделать невинную женщину, потерявшую единственного сына, террористкой или отдать под трибунал зелёного сопляка, который служил всего полгода и просто пересрался от страха, ведь это был его первый выезд, а дома через океан его беременной жене, сука, до родов два месяца оставалось. Что бы ты сделал? — Я… не знаю, — покачал головой поражённый Салим. — А мне вот нужно было знать, — горько усмехнулся Джейсон, — хорошо, что ты не видел, что всё-таки оказалось в моем отчёте. — Ты не был виноват, это была случайность. — Случайность?! — выкрикнул Джейсон, вскочив с места. — Это был твой двор, Салим, я стал виновником этих событий, просто потому, сука, что хотел посмотреть на твой сраный дом! Посмотреть, где ты спал, за каким столом ел, какие книги читал перед сном! — Джейсон... — только и смог выдохнуть Салим, впервые он всерьёз задумался, что тот к нему испытывал, насколько глубоким это чувство было. — Нет, — тот лишь замотал головой, — не надо говорить мне, что это сраное совпадение. Та девушка с КП — совпадение? Юсри, он тоже совпадение? Да… ебучее совпадение, ведь они все встретили меня перед своей смертью! — Юсри? — тихо и немного заторможенно переспросил Салим, это имя из уст Джейсона он слышал впервые за всю ночь, байки его, может, на вид и пропускал мимо ушей, на самом деле слушал очень внимательно. А сейчас от его внимательного взгляда не ускользнули слёзы, скопившиеся в уголках золотисто-карих глаз. — Сначала ты испытываешь ненависть, острое чувство несправедливости, потом равнодушие, потом ёбаную злость за то, что кто-то с той стороны убивает твоих братьев, тех, кто хоть немного смог дотронуться до твоей, блядь, души, и в конце концов понимаешь, что не можешь без этого жить. Не можешь жить без утреннего построения и звуков отдалённой стрельбы по ночам, — Джейсон не смотрел на Салима, не слышал его вопроса, он снова смотрел в окно и что-то искал на пустых улицах. — Я ведь поэтому и подписал новый контракт, потому что больше ничего не умею в своей ничтожной жизни. Забавно, да? Сменил один наркотик на другой. — Нет, — Салим яростно замотал головой, он встал с пола и остановился прямо перед Джейсоном, закрывая собой окно, мягко обхватил его лицо руками, большим пальцем проводя по нижним векам, освобождая так и не пролившиеся слёзы. Сейчас Джейсон выглядел совсем юным и таким разбитым. — Ты ещё не потерян для нормального мира. — “Анэт тэалами, Салим, сатаукарихуни” — выдохнул Джейсон. — Что…? Аллах, — Салим ошеломлённо открыл рот, потеряв дар речи, но стремительно взял себя в руки. — Не говори так, я и мой сын — живые доказательства твоей благодетели. Тот замотал головой. — Можешь искать тысячи корыстных причин, но факт остается фактом — ты спас меня, и теперь моя очередь. Джейсон молча смотрел в его глаза, поджимая губы ломаной линией, пока еле слышно не произнёс: — “Хасанан” И тут Салим поцеловал его, порывисто, но нежно пронзительно, всё больше и больше набирая обороты. Джейсон, отвечая, стал отступать от внезапного напора назад, пока не упёрся пятками в кровать и не потерял равновесие. Салим навис сверху над распластавшимся Джейсоном, ухмыльнулся и зубами схватил его верхнюю губу. — Твою мать, ты укусил меня! — прорычал Джейсон и начал вырываться из хватки. Завязалась шуточная борьба за превосходство, слишком тесная, слишком интимная. До тех пор, пока Салим не сдался и вновь не оказался под Джейсоном, а тот держал его запястья над головой. — Скажи, что не хотел этого, — прошептал Салим и, приподнявшись бёдрами, потерся о ногу Джейсона. Тот судорожно охнул, переводя взгляд вниз — оба были в трусах, и у обоих они однозначно топорщились, на серых Салима к тому же темнело влажное пятно. Джейсон снова поднял голову и встретился с поплывшим чёрным взглядом. — Сделай это. — Чего? — заторможенно отозвался Джейсон. Он, конечно, понимал, но ни хуя не верил в услышанное. — Тебе нужны пояснения? — усмехнулся Салим. И кивнул в сторону тумбочки. — Возьми всё там. Джейсон с трудом оторвал взгляд от приоткрытых губ, волнующих глаз, и наклонился в сторону, дёргая ящик. Тот с лёгкостью поддался, и Джейсон запустил руку в поисках нужного предмета, но пальцы нащупали совсем не то, на что он рассчитывал, это был точно не тюбик и даже не флакончик. Джейсон нахмурился и уставился на Салима. Тот, похоже, всё понял по слишком красноречивому лицу. — Я принял себя гораздо раньше, чем ты, — очень просто ответил он, — я покажу тебе потом, если интересно. — Ох, покажешь, чёрт возьми, даже не сомневайся, — прорычал Джейсон и для подтверждения мстительно толкнулся, туго проезжаясь по напряженному члену, вырывая шипение из приоткрытых губ. Вторая попытка оказалась более успешной. Вытащив наружу тюбик, он кинул его рядом с подушкой и с новой силой накинулся с поцелуями, мял и кусал припухшие губы, заглядывал в преданные вожделеющие глаза и понимал, что тот действительно сделает всё, что он скажет, а значит, почему бы не приказать сделать то, что в действительности нужно было Джейсону. Он хотел Салима, до ёбаной одури хотел, но сейчас ему нужна была боль. Ему нужна была защита. Ему нужно было жгучее тепло, обхватывающее снаружи, раздирающее изнутри. Доказательство, что он ещё по-настоящему жив и может принести ещё что-то, кроме страданий и смерти. Джейсон оторвался от влажных губ, разрывая ниточку слюны, обхватил лицо Салима, заставляя сфокусировать пьяный взгляд на себе. — Я передумал. — Что? — почти моментально отозвался тот. Джейсон нашарил тюбик и вложил его в ладонь Салиму, а потом перевернул их местами. Теперь, оказавшись спиной на подушках, он стыдливо опустил глаза, ощущая на себе обеспокоенный взгляд. А потом и вовсе почувствовал, как его нежно хватают за подбородок. — Ты уверен? Ну что ж, сука, от этих блядских глаз ему давно уже некуда скрыться. Пусть смотрит в самую глубь его прогнившей больной сущности. Да, он чертовски хотел, чтобы Салим его выебал. — Да, блядь, иначе бы не просил. Наверное, Салим нашёл в его вызове, что сочился сквозь этот бравадный тон, что-то определяющее, что-то, что дало разрешение к действию. Он привстал и резким движением стянул с них бельё. Сначала с себя, потом с Джейсона, наблюдая, с каким пошлым звуком его твердый стояк шлёпнулся о живот. Его собственный член мазал кожу тягучей влагой, содрогался и жаждал проникновения. Как долго у Салима не было полноценного секса? А Джейсон, долго ли решался на то, что, Салим был уверен, не испытывал ни разу в жизни? Может, чуть больше двух минут, судя по опущенным золотистым ресницам и румянцу на острых скулах. В этом был весь Джейсон, порывистый, колючий. Его хотелось ласкать, довести до изнеможения, до немого крика, чтобы глаза жмурились, а тело трепетало от наслаждения. Салим не выдержал, уткнулся носом в висок, губами обхватил кожу на скуле, спустился поцелуями к шее и чуть прикусил, засасывая влажную от пота кожу, вырывая хриплый стон и отборную ругань. Потом поцелуями спустился вниз, обхватывая бусины сосков языком, кусая их, к дрожащему животу, вылизывая ложбинку пупка и ещё ниже, ведя носом по дорожке волос, пока к щеке Салима не прижался горячий ствол. Рука Джейсона сама вспорола чёрные пряди, прижимая затылок Салима ниже. Господи, блядь, Боже. От того, как Салим нежно обхватил чувствительную головку, медленно оттянул подвижную плоть губами, уже можно было кончить. Но Джейсон сдержал порыв толкнуться бёдрами навстречу горячей упругой глотке. Салим отсасывал медленно, но чертовски глубоко, это тебе не порывистая разогнанная до предела долбёжка, наспех организованная двумя отчаявшимися в тёмном углу казармы. То, чего Джейсон, может, и желал, но никогда не делал, купаясь в своих фантазиях, может, ему просто повезло с воображением, а может, просто бессознательно знал, ради чего терпит. Движения получались поступательными. Ощущения, будто Джейсон размеренно толкается в тугое хорошо смазанное нутро с оттяжкой, всё сильнее плавили мозг. Он приподнялся на локтях, всё ещё не вынимая руку из волос Салима, и посмотрел вниз, тот, приняв член почти до конца, внезапно почувствовав взгляд, поднял свои чёрные сумасшедшие глаза, и Джейсон задохнулся протяжным хриплым стоном. Веки Салима задрожали, а в горле появилась утробная вибрация — Салим стонал вместе с ним. А потом, чуть дёрнув подбородком, не отпуская губами головку, прижался щекой к съехавшей горячей ладони. Теперь Джейсон мог почувствовать движения собственного члена через слой тонкой кожи. — Твою же ж… — Он снова простонал, поглаживая Салима по щеке, большим пальцем по скуле выше, снова зарываясь в волосы, ероша их, хватая на затылке, задавая немой вопрос этим охуенным глазам. И всё же толкается, давит на голову Салима, жмурится, воспроизводя в мозгу, как секундой ранее чёрные радужки закатились от наслаждения под веки. Джейсон не замечал, как его ноги подтолкнули, сгибая в коленях, как горячие пальцы огладили ягодицы, прошлись по промежности и остановились, кружа у плотно сжатого колечка мышц. Первый увлажнённый палец Джейсон заметил на периферии сознания, как данность, до сих пор с упоением сосредотачиваясь на подвижном языке. Второй принёс легкий дискомфорт, но тоже не вызвал ожидаемую панику, если учесть, что Салим потихоньку сбавлял темп. Но когда вошёл третий, достаточно резко, Джейсон прошипел, но возмущенный возглас сцеловали с его губ. Салим поравнялся с ним и нежно куснул за подбородок. — Как себя чувствуешь? — Как будто у меня пальцы в жопе, — последовал сдержанный ответ. Салим хрипло рассмеялся, прижимаясь к Джейсону лбом. — Я буду осторожен, — выдохнул он в губы, коротко поцеловал и отстранился. Раздвинул бёдра, чуть их приподнимая, коснулся головкой раскрасневшегося от ласк заднего прохода, провёл на пробу и толкнулся. — Я знаю… — шёпотом отозвался Джейсон, жмурясь, принимая Салима, ощущая, как стенки медленно распирает изнутри, и непривычное чувство заполненности давит, неожиданно посылает редкие, но яркие импульсы вдоль позвоночника. Салим двигался медленно, натужно, хотя член уже свободно проходил через разработанный вход. Наклоняясь, целовал аккуратно, слишком нежно и неглубоко. Оглаживал руками бёдра и истекавший член слишком мягко. Будто боялся сильнее скрутить Джейсона, будто боялся оттолкнуть, сделать больно своим напором. Но бояться было не нужно. Джейсон схватил Салима за шею. Ему необходимо было почувствовать больше. — Отпусти себя, блядь, отпусти. Салим хотел что-то ответить, но Джейсон приложил палец к его губам и покачал головой, наблюдая, как заламываются густые брови и сжимается рот. — Выеби меня, — еле слышно попросил Джейсон, отпуская ладони, откидываясь обратно на подушки, но не отводя напряженного взгляда. Видел, как челюсти Салима сжались, сам он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, словно мирясь с чем-то внутри себя. Уж у кого, а у Салима разве были демоны страшнее его собственных? Вероятно, были. Покуда тот резко покинул нутро Джейсона, перевернул его на живот и придавил собой сверху. — Как пожелаешь, — внезапно прорычал в острое ухо, опаляя каштановый затылок горячим дыханием, подтянул к себе бёдра и насадил Джейсона на всю длину. Тот глухо выдохнул, ловя круги перед глазами, и затрясся, почувствовал, как задница дрожит от размашистых и сильных толчков. Да, теперь Салим точно не сдерживался. Выходил полностью и вновь вгонял член в распухшую дырку с таким напором, что Джейсон пару раз стукнулся лбом об изголовье и сдавленно зашипел. Да, теперь было в точности так, как он желал, как он себе это представлял. Джейсон простонал, подбодряя. Салим прижался грудью сверху, облепив собой, ладонью обхватил горло, другой — член Джейсона, и начал увеличивать темп, вгоняя себя с такой бешенной силой, словно тот сраный лом в сердце вампира, только теперь пытался достать до сердца Джейсона. Тот же задушенно кряхтел и, выхватывая звёзды, всё ближе приближался к оргазму, уже не обращая внимания ни на недостаток кислорода, ни на ходуном ходящую кровать. И вот он внезапно встрепенулся и задрожал, изливаясь на чужие пальцы, сжимая Салима изнутри. Тот же рыкнул, дёрнулся, пару раз размашисто всадил по самое основание, громко шлёпая бёдрами о задницу, и кончил, спуская глубоко внутри Джейсона. Салим, навалившись, прижимался головой к влажным лопаткам и мелко подрагивал, до сих пор идеально плотно сжатый мышцами, шумно выдыхал, растирал чужую липкую сперму по полутвердому члену, заставлял Джейсона дёргаться от каждого нового болезненно чувствительного прикосновения. — Салим, — прохрипел Джейсон, и тот, будто опомнившись, заполошно отстранился, мягко, но стремительно вышел и лёг рядом, сжимая в кулак липкие пальцы. — Я не сделал тебе больно? — спросил он, с содроганием взглянув на Джейсона, что продолжал распластанный лежать на животе и не двигаться. Столько беспокойства, любви и сожаления в этих глазах. Где те черти, что господствовали в чернеющем взгляде, где тот разгорающийся пожар? Потух в мягкой пелене нежности. Да как он мог сделать больно? Может, Джейсон и хотел его подколоть в собственной манере, например, на тему веса — Салим оказался невъебенно тяжёлым, даже вес крупного Ника так не ощущался, когда они боролись на тренировке, — но не стал. Одно Джейсон понял точно — Салим никогда не сможет сделать ему больно, даже если будет перерезать ему глотку; этим глазам, этим рукам он готов был простить всё, что угодно. Джейсон лишь покачал головой и коротко улыбнулся. Его глаза медленно закрывались, он перевёл взгляд в окно, которое находилось за Салимом, потом на растрёпанные смешно торчащие волосы и стал засыпать, смотря, как догорают утренние звёзды за черноволосой макушкой.***
Лёгкое тёплое прикосновение защекотало левое бедро, потом прошлось по спине и лопаткам, оно долго блуждало по телу, пока не добралось до затылка. И тогда Джейсон всё же разлепил веки и обнаружил, что его часть кровати была залита январским солнцем, не таким интенсивным, но всё равно назойливым. Он перекатился на другую половину, автоматически охватывая чужую прохладную подушку. Вдохнув её аромат, он довольно улыбнулся и зарылся в неё носом. Воспоминания о прошедшей ночи мягко всплыли в сознании. Руки Салима, его пальцы и горячий проворный язык. Джейсон потёрся полувставшим членом о простыни, осторожно потянулся, избегая ненужных болей в пояснице, и окончательно проснулся. Что Салим с ним сотворил? Первые мысли с утра и сразу о сексе. Джейсон зажмурился и вздохнул. Хотя, с другой стороны, он мог бы легко к этому привыкнуть. В голове сразу появились заебательские картинки о совместном проживании — тёплые суматошные завтраки и тихие вечера у телика. Да, блядь, что это с ним? Джейсон мотнул головой. Мечтает, словно разомлевший мальчишка, сраный романтик. Ему ещё три года очищать чужую страну от дерьма, ну или, на худой конец, просто просиживать где-нибудь в штабе, даже по статусу уже можно. Да чтоб его, он уже готов был всё бросить только из-за одной ночи. Господи грёбаный Иисусе. Лучше не продолжать думать на эту тему. Джейсон сморщился и прислушался. В квартире было тихо, а циферблат висящих над дверью часов показывал полвторого дня. Нихуя себе поспал. Джейсон присвистнул. Вот, что значит качественный трах. Все, блядь, важные и не важные мысли из башки выбивает. Лекарство от бессонницы. Он оглядел комнату при дневном свете, что не удалось сделать вчера, и взгляд наткнулся на сложенный лист бумаги на тумбе. На нём было выведено его имя. «Ушёл за продуктами. Буду к двум» Джейсон решил, что как раз успеет сходить в душ. С этой мыслью он отправился в ванную, где уже лежали выделенное пушистое полотенце и запасная зубная щётка в нераскрытой упаковке. Да, Салим время даром не терял. Без пяти минут два Джейсон всё-таки выполз в гостиную и, широко зевая, решил осмотреть жилище друга (парня, пары?) в дневном свете. Нет, сука, он вконец поехал крышей от гормонов. Натянув на ноги только джинсы, Джейсон справедливо решил, что этого хватит для встречи с Салимом. Он даже не застегнул их. Его не пугала перспектива завтрака-обеда, трансформирующегося в поздний ужин по веским причинам. Обойдя гостиную, Джейсон сел на диван, и тут внимание привлекла единственная фотография на комоде. Рамка была старой, стекло новым, а фотография… изображала двух очень похожих друг на друга людей. Салим в цветастой рубашке, пиздатое нечто, и мальчик двенадцати лет. Джейсон долго смотрел в детское лицо, с каждой секундой находя всё новые черты Салима в нём. Он сам ведь тогда отвернулся и до сих пор не знал, как Зейн выглядит: уже на десять лет старше и, наверное, точная копия своего отца. А он? Он знал о Джейсоне, Салим рассказывал хоть что-нибудь? Джейсон покачал головой. Лезть в эту семью, вмешиваться в налаженный ритм жизни, нет. Он бы не хотел отравлять её собой. Ведь какой бы она ни была, Джейсон заметил согнутый край фотографии, она достигла своей идиллии, и здесь ему и его демонам делать было нечего. Он поставил рамку и обратно сел на диван. Надо было обдумать, что сказать Салиму, и отправляться в аэропорт, возвращаться в Хьюстон. Ровно в два часа из прихожей донеслись звуки открывающейся двери. Джейсон вскочил с дивана и всё-таки застегнул штаны — ранее игривое настроение улетучилось безвозвратно, вгоняя разум в привычное меланхолично-собранное состояние. Только вот на пороге гостиной стоял не тот, кого он со смятением ждал. Парень лет двадцати, и вправду точная копия, огромными чёрными глазами разглядывал полуголого незнакомца в квартире своего отца. Осознание, кого он видит, Джейсону пришло молниеносно, блядь, как он обрадовался, что привёл себя в порядок настолько, насколько это было возможно в его виде. От волнения Джейсон чуть даже не выпрямился в стойку по привычке. Хоть он и должен был что-то предпринять, объяснить своё присутствие здесь, парень заговорил первым. — Кто вы? — Джейсон… Колчек. Зейн нахмурился, оглядывая его голый торс и яркие кричащие татуировки. На лице промелькнуло странное выражение, не брезгливое, но напряжённое, что-то особенное в нём было. Правда, когда он услышал имя, его брови взметнулись вверх, так он стал ещё больше похож на отца, что чертовски выводило из равновесия. — Лейтенант? Тот самый? Это ведь вы спасли отца! — слишком возбуждённо начал он, чуть подавшись вперед, Джейсон даже не ожидал такого взрыва эмоций. — Миссис Кинг говорила — это вы. Джейсон покачал головой. — Это она перевезла вас через границу, не я. А что он? Он всего лишь вернулся в ебучее адское логово за его отцом, не имея ни малейшего понятия, удастся ли им остаться в живых и вновь увидеть солнечный свет. А потом? — Но вы освободили его из плена. Джейсон горько усмехнулся, но Зейн не заметил, он слишком очевидно подобрался, во взгляде появилось уважение. — Значит, он весь вечер был с вами? Его телефон отключен, на работе сказали, что он взял внеплановый отпуск, это так на него не похоже. Ох, Салим. Джейсон внутренне сжался, захотелось вырвать кое-что оттуда, где обычно у людей находилось сердце. — Да, он был со мной, — и проигнорировав тот самый странный отблеск, проскочивший во взгляде Зейна, продолжил, — Он ушёл за продуктами, сказал, что будет к двум. И словно в подтверждение его слов, входная дверь открылась, уничтожая напряжение, что росло в воздухе в геометрической прогрессии с каждой секундой опоздания Салима. — Джейсон, помоги с пакетами, — донеслось из прихожей. Тот не успел сделать и шага, когда парень пулей кинулся ко входу. Джейсон решил не вмешиваться и оставить отца с сыном наедине. Он хотел уйти в спальню и поискать свою футболку или хотя бы сумку там, потому что в гостиной, где оставил вещи, ничего не нашёл, но голос Салима, прозвучавший уже совсем рядом, заставил застыть на месте. — Всё с ним в порядке, — говорил Салим, ставя бумажные пакеты на обеденный стол. — Вот, посмотри, — и достал телефон из кармана. Зейн демонстративно выхватил его из рук и раскрыл. — Папа, он выключен. Салим оторвался от разбора покупок и теперь сам крутил включающуюся раскладушку в руках. Он нахмурился, а потом облегчённо улыбнулся. — Я вчера уронил её на работе, аккумулятор снова вылетел. Прости, Зейн, я забыл включить. Тот лишь шумно вдохнул. — Я понимаю, что вчера ты был занят, — уже спокойнее заговорил Зейн, всё же выделив многозначительно последнее слово, — но у нас же договорённость, одна смска в день. Джейсон стоял у окна и не смотрел в сторону кухни, но взгляд младшего Османа он почувствовал. Он бы хотел не быть свидетелем этого разговора, но уходить при всех из помещения считал грубым неуважением. А потом вспомнил потухшие пропитые глаза своего отца, воспроизводя в голове обеспокоенный тон Зейна и извиняющийся — Салима, и чувство собственной неполноценности кольнуло вновь — он должен был убираться оттуда. — Я знаю, Зейн, — неожиданно твёрдо и спокойно ответил Салим, а потом вздохнул, — ставь чайник, сейчас будем есть, вижу, что не обедал. Опять сбежал с последних пар? — Не сбегал бы, если б взял трубку, — поддразнил Зейн, но послушно стал набирать воду в чайник. Салим лишь ухмыльнулся и направился к спальне. — Иди за мной, — тихо сказал он, когда поравнялся с Джейсоном. Тот подчинился, бегло взглянув на кухню — Зейн разбирал пакеты с продуктами. Поразительная способность была у Салима — покорять людей спокойствием. Как только дверь в спальню закрылась, Салим притянул к себе не ожидавшего ничего подобного Джейсона и впился в его рот жадным поцелуем. И так же стремительно отпрянул, наслаждаясь растерянным видом своего любовника. — Надо найти тебе футболку, твою мы вчера… использовали не по назначению, я кинул её в стирку, — Салим открыл комод и достал оттуда бордовую футболку. Забрав одежду, Джейсон заметил, что уши Салима были краснее обычного. Не один он невольно вспомнил, как именно они вчера пользовались его футболкой у дивана. Надев новую, точно на размер больше, чем его собственная, Джейсон вздохнул. — Твой сын, он странно на меня смотрит. — Одно дело знать, другое — увидеть, — просто ответил Салим, он уже переоделся в домашнюю одежду и сейчас стоял у шкафа, развешивая рубашку, — не переживай, он привыкнет. Тем более глубоко уважает, все разговоры только о тебе и были первое время. — Ты не говорил ему? — О том, что произошло в пещерах? — тише спросил он, заканчивая наводить в комнате легкий порядок, заправлять покрывалом развороченную постель. — Нет, я сказал, что не стал стрелять, когда увидел, как ты пощадил безоружного пастуха, и что потом ты спас жизнь и мне, — он очень близко подошёл к Джейсону, тяжело и глухо выдыхая, — тебе очень идёт моя одежда. Джейсон хмыкнул, положив руки на бёдра: — Если ты закончил, то идём, чёртов собственник. Обед прошёл практически в полном молчании, не напряженном, но всё же. Лишь Салим оставался невозмутимым, иногда непринуждённо поднимал нейтральные темы, заставляя то сына, то Джейсона перекидываться короткими репликами. Последняя тема коснулась музыки, и внезапно им всем троим удалось достаточно неплохо взаимодействовать. Но собирая со стола тарелки, Зейн всё-таки спросил: — Лейтенант Колчек… — Он — капитан, Зейн, — поправил Салим. — Простите, капитан, — парень тут же исправился. — Прошу, просто Джейсон, — покачал тот головой, более неловко он в жизни себя не чувствовал. — Я хотел спросить, вы надолго приехали? В кухне повисла полная тишина. А Джейсон, наивный, думал, что последние полчаса чувствовал себя не в свой тарелке, ан-нет, блядь, сейчас он готов был провалиться сквозь пол и ниже на все ёбаные семь этажей. Увидев смятение в глазах гостя и растерянность у отца, Зейн понял, что ляпнул лишнего. В подтверждение прозвучали слова отца. — Зейн, спасибо, я сам закончу на кухне. Тот нахмурился, но, несмотря на красноречивый взгляд отца, продолжил. — Просто мы с отцом были бы рады, если бы вы у нас погостили, моя комната всё равно пустует, и я целыми днями в университете. Только у меня просьба, следите, чтобы отец не забывал ставить телефон на зарядку. Салим, кажется, не ожидал подобного от сына, судя по выражению его лица, Джейсон же не смог сдержаться и прыснул. — Спасибо за приглашение, Зейн, — он встал с места и подошёл к парню, протянув руку. Тот же с охотой пожал крепко. — Для меня было честью познакомиться с вами, — искренне произнёс он и повернулся к отцу. — Теперь мне пора. Спасибо за обед, созвонимся, пап. Последние слова уже звучали из прихожей, а потом и вовсе послышался хлопок входной двери. — Кажется, он уже привык, — насмешливо произнёс Джейсон, глядя на Салима, что по-прежнему сидел на своем стуле. Тот улыбнулся, но тут же погрустнел. — Так ты останешься? Джейсон вздохнул и закрыл глаза. Все страхи, сомнения, что мучали последние часы, промелькнули под веками, словно сраный калейдоскоп. Он ведь мог больше не вернуться, один дьявол знает, что с ним может произойти ещё за три года, сколько душ он погубит, сколько кусков отгрызёт от себя. А вдруг это его последние дни и последний шанс на что? Счастье, что ли? Он открыл глаза и посмотрел на Салима. Тот отвёл взгляд в сторону, будто приговора ждал — вырвут ему сегодня сердце окончательно или ещё помучают. Больно смотреть на человека, готового сделать для тебя всё, просто — всё. Ёбаный эгоист. Рейчел была права, он просто, блядь, жалкий инфантильный ссыкун и эгоист с пиздостраданиями. — Я же сказал вчера, что остаюсь, — медленно произнёс Джейсон, голос чуть дрогнул, но Салиму было всё равно, он вскочил со стула и подошёл к нему. — Только через одиннадцать дней мне надо быть в Хьюстоне на базе — меня ждёт обратный рейс до Багдада. — Будешь, — прошептал Салим и втянул в поцелуй. Он держал Джейсона за талию, за голову, прижимал крепко, будто боялся, что тот сейчас исчезнет. Но Джейсон разорвал поцелуй и хрипло еле слышно произнес: — Ты… ты мне очень нужен. — Я от тебя уже никуда не денусь. Джейсон судорожно выдохнул и кивнул. Схватил Салима за запястье и повёл в сторону спальни. — Помню, ты обещал мне кое-что показать… — Покажу, если ты пообещаешь, — ребячески ответил Салим, улыбаясь, а потом серьёзно добавил, — на арабском. — Опять шантаж, — ухмыльнулся Джейсон, но остановился и произнёс, — “Аэдук эн ауду илэйк” — Это Юсри тебя научил? — очень тихо спросил Салим. — Да. — Расскажешь? — Когда сдержу обещание. Салим кивнул и закрыл дверь спальни за ними.***
Через три года над Лондоном вставало всё то же красное солнце. Он сдержал его.