Зима 33-го была холодной

      Ветер завывал. Завывал, словно израненный зверь, ищущий убежище, чтобы зализать раны или же обрести наконец смерть. Сильные порывы поднимали мириады снежинок, крошечных и прекрасных, но таких холодных. Весь мир окутало серо-белое полотно, скрыв солнце на долгие дни, и человеку казалось, что вновь оно никогда не вернётся. Солнце для них не вернётся, не подарит своих теплых лучей, не позолотит колосья пшеницы. Промерзшая земля не способна взрастить урожай, лишь холодные кресты стоят средь полей. И ходит средь крестов тех худой жнец, собирая колосья душ людских. Зима была тогда холодной, земля тогда замерзла. Душа человеческая была тогда холодной.       Буханка черного хлеба лежала среди снега в окружении таких же черных стволов спящего леса, и воздух наполнился скрипом шагов человека, бегущего к этой буханке. Но стоило человеку схватить заветный хлеб, как тот превратился в комок замерзшей грязи. Мужчина завыл и отбросил то, что казалось ему драгоценной пищей, а затем усталыми глазами оглядел лес в поисках хоть какого-то живого существа, чувствая тяжелый стук сердца, громко отдающийся в ушах. Перед глазами все поплыло, и дрожащая рука ухватилась за ветку в поисках хоть какой-то опоры. Здесь он был один. Мужчина, удобнее устроив ружье на плече, выхватил нож из-за пояса и начал сдирать кору дерева, о которое и опирался.       Рука промахнулась, и острая сталь вонзилась в загрубевший палец, но мужчина не обратил внимание на боль, продолжая свое занятие. Он должен принести домой хоть крупицу пищи, он должен… Капли крови так и остались на белом снегу, рядом со следами людскими.       Мужчина стоял в отдалении, выдыхая белые облачка и глядя, как в окнах его дома горит свет, как мелькают неровные тени его обитателей. Рука, держащая ремень ружья, сжалась до боли, и мужчина стиснул зубы, стыдясь одной лишь мысли, что он вновь несет жесткую кору к огню семейного очага. Сглотнув неприятный комок, мужчина почему-то резко обернулся, почувствовав холодок, что затмевает даже холод зимы.       Он стоял позади, взирая на мужчину пустыми черными глазницами, и что-то шептал скрипучим как снег голосом. Бледная кожа незнакомца была словно натянута жесткими ремнями на кости, а изорванная шинель трепалась на ветру.       Осунувшееся фигура опиралась на кривую косу. Испугавшись того, кого он видит, мужчина вскинул ружье, но стоило ему прицелиться, как слепец исчез, и шепот его затерялся среди вьюги. Мужчина поводил глазами в поисках того, кто вызвал в нем животный страх, но не нашел, видя лишь белые снег и мрачные небеса зимней ночи.       Переступая порог родного дома, мужчина на мгновение вспомнил, каким он был прекрасным, каким теплым, и как он сам был счастлив, но это казалось было так давно. Далекое, эфемерное воспоминание. Устало окинув взглядом большую комнату, где от потрескавшейся печи исходил приятный жар. Но не одно кострище, не одна печь была не способна согреть людей этой зимой. В животе вновь заныло, и мужчина стиснул зубы от боли, медленно стащил верное ружье, сумку и старую военную шинель, гревшую его когда-то среди промокших траншей далеких полей войны. Все блекло, что воспоминания, что этот дом, потерявший свои краски, свою жизнь. Мужчина пошел к печи, слегка покачиваясь, неся за собой сумку с жесткой полусъедобной корой. Его встретили взгляды людей, что были для него ценнее всякого богатства в этом мире, но если и золото было способно поблекнуть, то и люди тем более. Его дети сидели за столом, украдкой наблюдая за свечей. Крошечный огонек, словно танцевал, бросая блики на глаза детишек, что казались из-за худобы тоньше тростника. Мужчина тихо поставил сумку и пошел в спальню, где сидела его супруга, крепко прижимая сверток к своей груди.       Она заметила его и подняла покрасневшие глаза, полные боли утраты. Жена встала, но не смогла сделать и шага, как пошатнулась и упала на грудь супруга.       По ее впавшим щекам серебряными нитями стекали слезы. Случилось самое худшее, и мужчина, крепче сжал острые плечики возлюбленной, чувствуя всю ее боль и отчаяние. Они утратили свою малышку, не смогли уберечь крошечный огонек жизни, и сейчас ее остывшее тельце было между ними.       Когда-то лицо женщины было румяным, с застенчивой улыбкой на устах и росыпью крошечных веснушек на румяных щечках, но сейчас на мужчину смотрел бледный призрак с взглядом, полуобезумевшим от горя и выражающим вопрос, от которого у мужчины больно сжалось сердце и пробежали мурашки по коже. Клыки голода сомкнулись на их телах, но нельзя было допустить, чтоб клыки сомкнулись на их душах.       — Нет, — ответил он голосом, что упал камнем вниз с уставшего сердца, и принял он крошечный сверток из рук супруги. Они не смогут поступить так.       Ветер выл. Выл подобно зверю, нет, подобно человеку утратившему родное дитя. Дитя, которое хоронит в промерзшей земле. Лопата со звоном ударялась о землю, а мужчина чувствовал, как слезы обжигают его щеки, а руки дрожат, словно стебли на ветру. Тело ныло, внутренности выворачивало наизнанку, но он продолжал копать, и когда закончил, то среди белого снега появился черный холмик с небольшим могильным крестом. Мужчина замер, глубоко дыша, а затем заревел, надрывая горло, обращаясь к черным небесам. Не молитву читал, а кричал имя, взывал о потери родной крови, кричал имя.       Если Бог есть, то как он допустил подобное?! Почему забрал жизнь его ребенка?! Почему позволил забрать зерно?! Почему допускает жизнь злых людей и лишает ее совсем невинных?!       Он вновь стоял на отдаление и вновь смотрел на мужчину своими пустыми глазницами. Слепой жнец.Крик отца, обезумевшего от потери был страшен, и, схватив свое орудие, он ринулся на незнакомца с неизвестно откуда взявшимися силами, но когда добежал до холма, то никого там не обнаружил. Ни следа, ни шороха, лишь скрипучий шепот среди ветра, зовущий за собой. Зовущий в поле на жатву. Мужчина яростно рыкнул и, запахнув шинель, тяжелыми, усталыми шагами направился к дому.       Древесная кора была горькой и твердой, но она была трапезой, что семья провела в горьком молчании. Что отец, что мать, что брат с сестрами безмолвно скорбели о той, что обрела извечный покой в эту зимнюю ночь. Уставшие взгляды были опущены вниз, и лишь отец смотрел в окно, вглядываясь в холодную вьюгу, где за забором средь снега бродил слепец, опираясь на косу. Шепот был среди ветров, зовущий всех на жатву.       В доме погасли свечи, в печи горел огонь, и все его обитатели отправились ко сну. С завтрашним рассветом мужчина вновь отправиться в леса, надеясь подстрелить хоть какого-то зверя, хоть самого малого, или же вновь срезать кору, чтоб они смогли протянуть, еще немного.       Супруг обнял свою супругу, чувствуя исхудавший стан под ночной рубашкой, и поцеловал ее в лоб. В глазах матери не было более слез, не было сил, чтобы содрогаться от рыданий, ей хотелось забыться в тревожном сне, чтоб кошмар яви исчез хоть ненадолго. Проверив сон своих детей, мужчина вернулся к супруге и задул собственную свечу. Дом окутал мрак, лишь треск дров в печи сливался с тихим дыханием спящих, и сны их были едины. Им снился хлеб душистый на их столе…       И во сне они не заметили, как безумный ветер разбил окно. Угли в печи погасли, и дыхание спящих нарушил скрип двери, которую отворил слепой жнец, зовущий всех собирать урожай. Холодной зарёй озарило горизонт, и семья, проснувшись, покинула дом. Положив косу на плечо, отец улыбнулся и потрепал непослушные кудри сына, а потом мальчишка побежал за старшими сестрами. Следом за всеми порог переступила молодая женщина, прижимая сверток с тихо смеющимся младенцем одной рукой и корзину с хлебом в другой.       Муж обнял жену за плечи и прикоснулся устами к волосам, что так приятно пахли. По широкой дороге шел сосед, седовласый старик с легкой усмешкой, напевающий песню и зовущий всех собирать урожай.       Памяти всех жертв Голодомора 1932–1933 года.