Бутоны под кожей

Вечер. Небо синее-синее, приятное такое, летнее. Смотришь и утопаешь, смотришь, и хочется дышать одним только этим небом. Руслан романтиком никогда не был, только вот думать о том, как же прекрасно небо, было куда лучше, чем думать о чем-то другом. О ком-то другом. Он закашлялся. Столь привычно — курит ведь много, отравляя свой организм, хотя, впрочем, не грозит ему никотиновая смерть, о которой вечно твердят родители своим деткам-подросткам, юношеский максимализм из которых так и хлещет, да и он сам далеко уже не подросток. На крыше хрущёвки сидеть, в принципе, довольно неплохо. Правда, мешали периодически любопытные, желающие удостовериться, что не спрыгнет. Только вот ему что прыгай, что не прыгай — страданий явно не поубавится. И вновь кашляет, отплевываясь, и замечает с некоторым удивлением лепесток, слетевший вниз на мокрый асфальт. — Блять, угораздило же, — фыркнул недовольно Крас, сдувая челку. Он спустился в подъезд. Здесь было прохладнее даже, чем на крыше — лето все-таки. Пусть и шел днём дождь, но на улице все еще было тепло. Телефон завибрировал. Отвечать не хотелось от слова «совсем». Настроение было последние пару месяцев крайне паршивое. И не спасал Дугар, и не спасали клубы, в каждом из которых побывали оба и перетерли телами разгоряченными все углы. Нет, не помогало вовсе, лишь усугубляя ситуацию, а он все так же стабильно раз в неделю встречался с Иркутском где-нибудь, терся об него и так по-блядски горячо шептал что-то на ухо, а после ноги расставлял, или вставал в коленно-локтевую, или же ртом работал лучше — суть не менялась; ложился под дорогого друга, смягчавшего все тяготы жизни раньше и лишь больше ранившего сейчас. «Можем встретиться?» — сообщение от Николая. «Блять, вот точно угораздило» — раздраженно подумал Руслан. «Не можем» — написал, выходя из подъезда и врезаясь в кого-то. — Я ненадолго, — сказал Коля рассеянно как-то и устало. Очень уж устало. — И по какому-такому важному вопросу? — губы так привычно изламываются в усмешке. Так привычно, но как-то слишком наигранно. Сам почти не замечает, а Новосибирск не замечает лишь ввиду своей усталости. — Я приезжал на важную конференцию, — серьезно заявил Николай. — Решил навестить. — Да что ты, — фыркнул Крас и собрался было идти, только вот скрутил очередной приступ кашля — и с губ посыпалось лепестков уже больше, чем в прошлый раз. — Да что за хрень..— прошипел он, отталкивая Колю и направляясь куда-то в неизвестном направлении. Если точнее, неизвестном для Новосибирска, а вот сам Руслан прекрасно знал, что поедет сейчас к Иркутску, а домой придёт ближе к утру, если повезёт. Николай так и остался молча смотреть ему вслед, после наклоняясь и с интересом осматривая лепесток. Обязательно исследует потом, когда приедет в родной город, тщательно изучит, что же это за явление такое. Должно ведь было быть хоть какое-то логичное объяснение, как должно быть для всего, что существует или происходит в этом мире. А Крас в это время стоял на остановке, глядя куда-то вниз на уже подсохший асфальт, не желая видеть сейчас небо, такое же синее, как его глаза. Он вообще был довольно странным, столь внезапно появившемся явлением и столь же внезапно выросшим и ставшим столицей Сибири вместо него, Красноярска. Ненависть тогда захлестывала с головой, ненависть и неприятно-жгучая обида, разраставшаяся где-то глубоко в груди и вдруг слетевшая с бледных губ нежными белыми лепестками. «Похер» — подумал Руслан, не желая больше рыться в своих воспоминаниях. Неприятно и непонятно, слишком непонятно, а разбираться не очень-то хотелось. Да и сложных каких-то чувств он не понимал — зачем? Зачем, когда можно поехать к другу и снять все скопившееся за пару дней напряжение, забыть обо всем, отдаться всей душой и телом; что ещё надо было для счастья? Подъехал автобус. Через полчаса он уже настойчиво вдавливал кнопку звонка квартиры, которую снял Иркутск на пару дней. «Может, адресом ошибся?» Руслан собрался было уйти, но за дверью послышался какой-то шум, после чего она открылась. Дугар, весьма сонный на вид, запустил его в квартиру и снова закрыл дверь. — Кто-то не в настроении? — насмешливо спросил Крас, садясь на диван и устало откидывая голову на спинку. — Кто-то всю ночь проторчал в поезде без возможности нормально уснуть благодаря прелестным соседям. — Бедный-бедный, по головке не погладить? — Ты ведь за тем и пришел, — усмехнулся Дугар. — Ты ведь устал, — в тон ему ответил Руслан. — Очень. Губы медленно спускались по шее грубыми поцелуями, оставляли яркие метки на нежной коже. Зубы впивались в ключицы, а руки блуждали под столь мешающей сейчас одеждой, разрушая все рамки приличия. В тишине комнаты, нарушаемой лишь редкими хриплыми стонами, очередной приступ кашля прозвучал слишком уж громко, неестественно, заставляя прерваться. — Что за спецэффекты? — озадаченно спросил Иркутск, когда ему на грудь вдруг посыпались снежно-белые лепестки. — Блядство, — устало выдохнул Крас, отстраняясь от него и сдувая остатки ненавистных лепестков. — Я бы сам знал… Дугар потянулся за телефоном к тумбочке и деланно-серьезным тоном произнёс через пару минут: — Ханакаки — вымышленная болезнь, при которой больной откашливает любимые цветы возлюбленного из-за неразделенной любви. Он не сдержал все же смеха, но успокоился почти сразу, замечая, что друг продолжал молчать. — Вот же.. бред, — выдал Крас после минутного молчания. — Кто там у нас яблони любит? — Я ебу? — Может и ебешь, тебе виднее. «Не ебу» — подумал Руслан, понимая вдруг, что мысль не отогнал, и тут же фыркнул раздраженно. — В кого же влюбилась наша принцесса? — не отставал от него Иркутск. — Ты веришь в эту хрень? — Нет. — И? — Ну.. можешь сдать себя безумному ученому. Раскроит тебя и узнает, что же на самом деле случилось, — улыбнулся Дугар. — Он вроде приезжал?.. — Иди ты, — все так уже устало выдохнул Крас, доставая сигарету из кармана и предлагая ещё одну Иркутску. Он тут же принял ее, поджигая. Енисейский зажигалку изъял и тоже закурил. Он выдохнул дым вперемешку с вновь посыпавшимися лепестками. Боль, почти незаметная ранее, где-то глубоко под рёбрами раздирала на части. Сигарета выпала из дрожащих рук и потухла. Иркутск, вздохнув поглубже, открыл окно в комнате, вспоминая неожиданно, что квартира не его, и высунулся в окно. — То есть оно просто само взяло и появилось? — спросил он задумчиво. — Нет, я собственноручно ободрал с яблонь цветы. В августе. И нажрался с голодухи. И вроде смеяться хотелось от сказанного, только вот усиливающаяся с каждым днём боль в груди заставляла лишь задыхаться ночами, иногда и в истерике задыхаться и задыхаться далеко не от смеха. — Что мне делать?.. Дугар обернулся, обеспокоенно глядя на друга. Такого Руслана он не видел ни разу. И голоса не слышал настолько.. сломанного и, может, каплю разочарованного, напуганного и загнанного в угол, как дикий зверь, которому некуда деваться от рук людей. Для Енисейского эти руки — чувства. Для него искренность ограничивалась пьяными бреднями в пять утра, причём слушал их всегда только Иркутск. Слушал и практически не слышал от количества выпитого. Это — искренность. А нечто столь убийственно-нежное и до безумия хрупкое было чем-то инородным и телом не воспринималась.. никак. Да и сознанием, конечно, что уж лгать — да и кому? — только вот если отвержение сознанием было психическим расстройством, то отвержение телом — самоубийство. И не Красноярск вовсе сам себя убивал — его организм. Дугар кинул окурок куда-то вниз, с высоты десятка этажей, куда так хотелось бы, может, лететь сейчас его другу — такая боль жуткая была во взгляде. — Похрен.. просто не обращай внимание, — сказал Крас, протестующе поднимая руки, когда Иркутск подошёл, собираясь обнять. Тот вздохнул и молча лёг на диван рядом. — Я.. пойду. Потрахушки на следующий раз перенесём, хорошо? — Енисейский выдавил из себя ломаное подобие улыбки. Дугар протестующе замычал что-то в подушку, еле-еле разлепляя глаза. Усталость из-за поездки давала о себе знать, поэтому голова при соприкосновении с горизонтальной поверхностью предпочла просто отключиться. — Я сам приеду, — с этими словами Крас ушел. Не приехал через пару дней, как это было обычно. Не приехал и через неделю. На звонки не отвечал и не считал нужным; поднял телефон лишь увидев, что звонит Николай. — Я лепесток подобрал, который.. — послышался до боли.. чужой голос в трубке. Не мог Крас назвать его родным. Не хотел, быть может, просто?.. Да и язык не повернётся этот голос родным назвать, они ведь… совсем чужие, никто, пустое место друг для друга. Тогда лучше и не питать себя излишними мечтами. — Сыпятся из меня лепестки, да, достаточно? — хрипло выдохнул Руслан в трубку, вытирая стекающую с губ кровь. Болезнь — если это была она — развивалась слишком стремительно. На полу лежали слипшиеся от крови лепестки грязными комьями, убирать которые не было ни сил, ни желания. — Нет уж, сам себя обследуй, — фыркнул он, сбрасывая. Не умрет. Не может. Не должен. Даже если это несчастное дерево, оплетающее постепенно лёгкие с сердцем своими ветвями, пробьёт мясо и кожу. — Самоочищение. Чистого воздуха в городе не хватает, мой организм пытается компенсировать, делая меня деревом. Все нормально, — нервным шепотом уговаривал себя Крас, запуская пальцы в спутанные красные пряди, словно стараясь себя успокоить. «Все нормально» — твердил он, когда алые сгустки, подобные кускам чьей-то (и чьей же, интересно?) плоти, заполнили всю ванную, раковину, да и квартиру в целом. «Все нормально» — продолжал себя убеждать, когда кровь текла из носа, смешиваясь с кровью на губах. «Все нормально», когда бессонница четвёртый день; «нормально» чувствовать ветви под бледной кожей — тонкие, узловатые, словно чьи-то когтистые руки. И лепестки изо рта валятся без остановки — «нормально». В дверь кто-то ломится настойчиво, но открывать не хочется. Звон в ушах и шелест иссохших лепестков по полу, стук в дверь.. Нормально, несомненно, но он разберётся с этим позже. — Руслан. Кто-то очень активно тряс его за плечи, после решив перевернуть и постучать по спине. Из рта посыпались лепестки-лепестки-лепестки, режуще-белые и отвратно-привычные. И кончились вдруг. Ненадолго — он чувствовал, как новые бутоны дерут плоть изнутри, как лопаются капилляры и рвутся вены. — Руслан! Он открывает глаза, осознавая, что голос принадлежал Иркутску. — Новосибирск горит адским желанием тебя осмотреть. Дугар прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями и выдавая вдруг такое болезненное: — Доедешь?.. — Не дождётесь, — хрипит Крас. — Боже… пусть.. вырез..зает из меня эту.. дрянь… Отключается, теряя связь с миром. Плевать уже и правда, что дальше, главное не чувствовать эту дикую боль, прекратить, прекратить, прекратить.. Вечер. Небо синее-синее, приятное такое, летнее. Смотришь и утопаешь, смотришь, и хочется дышать одним только этим небом. Глаза Николая такие же синие-синие, небо даже затмят, только вот сейчас, они, казалось, меркнут за кровавой пеленой. Боль уже даже не чувствуется — пусть режет. Пусть избавит. Пусть кончится уже это все. — Утро доброе, — улыбается Сибиряков, заходя в палату. Измученный и бледный, никогда его Крас не видел таким. Коля подошёл, проверяя капельницу. «Он хуже внутривенного» — мелькает в голове мысль, прежде чем перед глазами начинает опять темнеть. — Стой-стой-стой, — бормочет Николай, осторожно касаясь чужой скулы. Крас дёргается, как от удара, но глаза приоткрывает, дыша тяжело. — Вытащил, — Новосибирск словно отчитывается, ломает руки и опускает глаза в пол. Не находит объяснений ни мыслям, ни чувствам. — Мне.. очень нравятся яблони в цвету, — говорит, выверяя каждое слово. Себя в рамки загонял всегда, но Руслан, лежащий на больничной койке, ни в какие рамки не лез, и подход к нему нужен был, видимо, особый. — Очень.. интересная информация… — хрипло выдохнул тот с усмешкой, прикрывая глаза. — Ханахаки — выдуманная болезнь, при которой больной откашливает любимые цветы возлюбленного из-за неразделенной любви, — повторил Николай слова, услышанные не так давно от Иркутска. — Другого объяснения я не нашёл. В голосе слышалась какая-то по-детски наивная растерянность, никак не сочетавшаяся с парнем под два метра ростом. Крас сипло засмеялся и закашлялся. Нет крови. Лепестков тоже нет. Значило ли это.. «Да хватит» — устало подумал Крас. «Можно ли мне очнуться от этого кошмара?..» — Вот это, — начал Руслан, четко проговаривая каждое слово, — жило во мне?.. Он тыкнул пальцем в плотное переплетение веток, кое-где раздробленных на кусочки. — Да, — коротко ответил Коля, вновь закрывая их плотной тканью. — Ты говорил, что ханахаки — выдумка, поэтому я все ещё исследую эту загадку природы. Растение не могло просто так срастись с телом, ведь.. — Не разгадывай, — усмехнулся Крас, тонкими пальцами касаясь воротника чужой рубашки, и потянул голову Новосибирска на себя, обманчиво-ласково касаясь кончиком языка его губ, а после настойчиво впиваясь в них поцелуем. Николай ответил сначала несколько неуверенно, но, войдя во вкус, вжал неожиданно в стенку чужое податливое тело, перехватывая инициативу не себя. — Хорошо… не буду, — выдохнул он в чужое ухо. — Эта хрень больше не прорастет? — спросил Крас, заглядывая в лабораторию. — Не должна. Но уезжать не советую, — ответил ему Новосибирск, не отрываясь от своей работы. — Да что ты, — усмехнулся Руслан. — Угроза? — Предупреждение, — с улыбкой ответил Коля.