Flashback

Дверь за мной закрывается… Аромат, который я едва ощущаю, - это пион и гардения в одном «флаконе». И все бы замечательно, если к этому упоительному аромату не примешивался «привкус» антисептиков и медикаментов. Но куда денешься – это же больничная палата. Подхожу к небольшому столу, заставленный какими-то лекарствами в бутылках, банках, тубах. На этом специфическом фоне сразу бросается в глаза книга. Беру в руки, читаю название – «Epistulae Heroidum». Кожаный переплет. Серебряные буквы. Стильная вещица, ничего не скажешь…Не удержался от искушения провести пальцем по этим витым буквам. Какое-то особое, не передаваемое обычными словами ощущение. «Письма героинь». Эти слова я произношу вслух, чтобы потом невольно вздрогнуть от звуков собственного голоса – почему-то эхо раздается слишком гулко и громко, даже неестественно. Сколько времени это продолжалось? Уже и не скажу. Помню только точное время – четыре часа дня. Вот это кресло в углу. Вот ожидание твоей улыбки. Обманутое ожидание… Нет-нет, ты приветствовал меня, всегда здоровался первым. А что тогда не так? Да все то же – полное отсутствие улыбки. Было так непривычно и слегка жутко. Ведь я помнил тебя таким крутым мачо, великим королем, снисходительно улыбающимся и ироничным. Куда все пропало? И вот – выключенный телевизор, белое полотно. И ты – чужой, сосредоточенный, весь ушедший в себя. Не достучаться, блин. Честно скажу, хотелось даже толкнуть тебя в плечо, сказать что-то типа «так самоуглубился, что хоть режь тебя». Но я не решался, хотя внутри все кипело, негодовало. Я реально готов был выйти из себя. Потом понимал – лучше вовремя уйти в коридор. Так я и поступал. А вслед мне почти сразу раздавалось какое-то невнятное рычание, а за ним – звон разбитого стекла. Мне бы вернуться, броситься назад, да куда там!... Убегал. Чтобы потом возвращаться еще и еще. Хорошо помню тебя во время ответственных стартов. Тогда улыбка не сходила у тебя с лица. Она злила и бесила соперников. Они же были такие собранные, серьезные. Они не понимали, как можно улыбаться перед таким ответственным стартом… И только спустя время я понял, что улыбка – фальшивая. За ней таилась печаль. Это когда человек улыбается или даже смеется, а в глазах – такая боль, что зажмуриться хочется. Как я сразу ее не разглядел? Я приходил к тебе в больницу ежедневно. Сколько продолжалась эта пытка молчанием? Неделю, месяц, год? Счет потерян. Иногда мне начинало казаться, что передо мной сидит робот, каждый день повторяющий заданные действия. Проверять не хотелось. И вдруг кроме дежурного «здравствуй» прозвучал вопрос – «Юра, ты зачем приходишь?» Я вздрогнул от неожиданности. Вопрос застал врасплох. Я не знал, что ответить. Но интуиция тут же подсказала мне, что не надо искать слова для ответа. Вместо этого я тихонько подошёл, опустился перед тобой на колени, и уткнулся лбом тебе в ноги, вцепившись пальцами в больничное покрывало… Думалось: «Если ты ничего не скажешь, я буду чувствовать себя идиотом». Ты заговорил - «Юра, подобные порывы тебе не свойственны. Что-то случилось?». Конечно, они не свойственны. Так ведь и мы были другими. Здоровыми, сильными, уверенными в себе. Я собрал волю в кулак, отрицательно мотнул головой – мол, все в порядке. Но все слова окончательно куда-то улетучились. «Иди» - сказал ты отрешенно. На прощание все-таки выпростал руку из-под одеяла и погладил меня по голове. Что-то внутри меня оборвалось. Окончательно? Не знаю, не уверен. А на другой день картина изменилась. Твоя кровать была пуста и аккуратно заправлена. Только книга осталась на столе. Та самая. Потом мне сообщили, что ты выписался. Больше никакой информации. Незабываемое утро. Разделившее жизнь на «до» и «после». Новостной заголовок об автомобильной катастрофе, о фигуристе в тяжелом состоянии. Пелена и туман перед глазами. Только вечером ко мне вернулось сознание. Вскоре я уже был в Торонто. Встреча с его родителями уже в больнице. Мама улыбалась, но через силу. Хотя тогда я поддался на ее напускной оптимизм. Кто же думал, что великий король больше никогда не сможет выйти на лед? Увидев пустую больничную палату, мысли веретеном начали крутиться в моей голове, словно потревоженный пчелиный улей. Гудят, гудят и нет никакой возможности их отключить. Память отчетливо сохранила фразу, которая больше остальных не давала покоя «не надо было мне тогда уходить»… Зато перед глазами явственно проступили лица наших коллег. Знаешь, многие из них ни капельку о тебе не пожалели, даже не выразили сочувствия. Одним соперником меньше – вот что читалось на их лицах. Плохо скрываемый восторг. Вот так люди и познаются. Как твоя улыбка всегда была фальшивой, так и окружающие фальшивили с тобой. Никаких друзей у тебя не было и в помине. Итак, я снова в дороге. Впереди – очередные соревнования. Меня ждет очередное «золото» и пьедестал. Но почему же, стоя на нем, я все еще ловлю себя на мысли, что на меня смотрят твои глаза? Почему я упорно продолжаю верить в твое возвращение на лед? Или в твое возвращение ко мне?