Охота

Крагньяурр мчался сквозь заросли травы, минуя большие и острые валуны, позабыв обо всём, даже о скором визите в город, к маме. Охота! Вторая настоящая охота в его жизни, совсем как взрослый, как мужчина!.. Он помнил наставления отца, сурового вождя Уурмута. «Не бывает облавы с одним охотником, – рокотал чёрный, как ночь, великан. – Всегда следи и за товарищами, и за добычей». Поэтому Ньяу, как называли его в прайде, зорко следил за убегающим стадом бистов. Себе он приметил большого, жирного телёнка – то-то отец обрадуется, когда его сын, сын вождя, добудет такое хорошее мясо! И за товарищами следил – вон, по правую руку, скачет Грамм’урф, Амму: неуклюже, как лифон со сломанным крылом, но надёжно, добычу не упустит. Слева – Трраш’шм, Раш, как всегда на шаг, но впереди сына вождя. «Наверное, моего телёнка хочет! – подумал Ньяу. – Ну нетушки! А если и первым вцепится, то рыло раздеру! А потом папа и его папе раздерёт!» Но это всё будет потом. Вождь же учил сына не витать в облаках, как джедай какой, поэтому Ньяу поднажал, пусть ноги и начинали ныть, а в груди горел огонь. Щенки медленно, но уверенно нагоняли бистов. Где-то там, на той стороне каньона, сидели в засаде взрослые. Ньяу отчаянно хотел показать отцу, что уже сам может охотиться (а значит, имеет право на личного мосгота), и не сомневался, что это желание обуревает и товарищей. Поэтому мальчик стиснул зубы, почти оцарапав нижнюю губу не по годам крупными клыками, и помчался ещё быстрее. Впереди замаячил узкий выход из каньона. Бисты ускорились – наверное, подумали, что в степи смогут оторваться от маленьких тогорийцев. Дудки! Вожак стада и несколько коров вырвались первыми. Ньяу сначала удивился – где взрослые? – но затем вспомнил ещё одно наставление отца: быка-вожака и коров на сносях не трогаем, стаду нужен приплод. «Не то с голоду пойдём клянчить похлёбку у баб», – обычно добавлял Уурмут. А вот когда вожак и коровы прорвались, началась охота. Ньяу всегда удивлялся, как искусно прячется его папа между камней: очередной валун внезапно ощетинился когтями, громко заревел и налетел на здоровенного биста-быка. За главой прайда двинулись остальные мужчины, и Ньяу понял – пора и ему себя показать! С трусцы щенок-тогориец перешёл на галоп: встал на все четыре и быстрыми скачками понёсся к вожделенному телёнку. Краем глаза сын вождя заметил, что Раш тоже поднажал – точно на его добычу нацелился! «Дерьмо лифонье тебе, а не мой телёнок!», – подумал Ньяу и припустил сильнее. И вот телёнок – большой, жирный, летний мех аж лоснится! – на расстоянии прыжка. Мальчик уже видел толстую шею биста, где под слоем шерсти пульсировала вена, полная тёплой сладкой крови. Ньяу показалось, что он уже чувствует этот вкус у себя во рту. Щенок облизнулся, на ходу присел и взвился в воздух. Уже в прыжке он заметил корову, несущуюся наперерез – точнее, её острые рога: самка выставила их вперёд, готовая во что бы то ни стало уберечь телёнка. Ньяу затормозил, как умел. Наука отца не прошла даром – мальчик рухнул всего ничего от морды коровы. Он начал бежать ещё в воздухе, и отскочил, чтобы не угодить под копыта разъярённой самки. Корова знала, что делает – удержала щенка подальше от неудавшейся добычи, и не подставлялась сама. А лезть на взрослого биста даже сын вождя не рискнул. – Россор! – раздалось совсем рядом с Ньяу. Мигом повернувшись на голос, мальчик заметил Раша: товарищ уже был в воздухе. Его прыжок вышел куда более ловким, и соперник наверняка окажется на спине телёнка. А там и до шеи недалеко. Ньяу едва не завыл с досады. Ему отчаянно, до дрожи в ногах захотелось, чтобы корова вот прямо сейчас взбрыкнула и полоснула гадёныша… Секундой спустя раздался вопль боли. Расширившимися глазами Ньяу заметил, как самка биста словно по заказу взбрыкивает, высоко подняв голову и выставив рога. На которые и налетел Раш. Мальчик вначале оцепенел и мгновение наблюдал, как соперник обмяк на рогах коровы. Но когда самка мотнула головой, чтобы сбросить незваный груз, она обнажила шею. Инстинкты охотника взяли своё: Ньяу опомнился, только намертво вцепившись в гриву коровы. Он упёрся ногами ей в грудь и обнажил клыки, в попытках добраться до пульсирующей вены. Взрослые запрещали щенкам соваться к взрослым же бистам: детям может не хватить размеров пасти, чтобы сомкнуть её вокруг шеи зверя. Но Ньяу считался не по годам крупным, да и с клыками он родился, или как? Корова начала брыкаться, но мальчишка, уже весь в крови с рогов самки, всё-таки добрался до нужного места и вонзил в него зубы. Брызнувшая кровь заставила Ньяу зажмуриться, а от громкого рёва коровы он почти оглох. Но зубов не разжимал, всё как учил папа: если уж укусил – тогда держи до последнего. Сказать легко, а вот проделать трудно. Корова в последней попытке спастись рухнула на бок, придавив Ньяу своим немалым весом. Щенок почти задохнулся, но продолжал упорно стискивать челюсти. Заодно и когти в ход пустил, как раз пальцы чужие глаза нащупали. Он не знал, сколько так провалялся, под коровой. Наверное, не слишком долго – темнота сменилась солнечным светом, спина мальчика оказалась наверху, а затем чья-то сильная рука без особого труда оторвала его от коровы. – Крагньяурр? – услышал мальчик знакомый басовитый голос. Ньяу попытался сказать «Папа!», но из-за полного рта крови вылетело только: – Пхпх... – Живой, – в голосе Уурмута послышалось явное облегчение. – Стоять можешь? – Да, – кивнул мальчик, выплюнув кровь, а затем его ноги оказались на земле. Всё болело – руки, ноги, туловище, голова – но Ньяу мог стоять самостоятельно. Гордость придала ему сил, и он отважился открыть глаза. Он ощутил новый прилив, когда увидел прямо перед собой корову – она не двигалась, а это значило, что Ньяу её всё-таки добыл. Конечно, добить самку мог папа или другой охотник, но щенку хотелось думать, что это он сам. Второй мыслью мальчика был Раш. Соперник он или нет, но ему здорово досталось. Поэтому Ньяу повертел головой в поисках второго товарища. Выскочки с пёстрой буро-серой шкурой нигде не было видно, но неподалёку от загрызенной коровы столпились взрослые. Туда же двинулся и Уурмут – Ньяу заметил, как отец перешагивает через добычу сына и идёт к ним. Мальчик насторожился, но за отцом не пошёл: в дела взрослых щенкам нечего лезть, пока четырнадцать годков не стукнет, и сам лифона не добудешь. О том, что происходит, мог знать Амму. Ньяу заметил Ленивого совсем рядом – сидел в нескольких шагах, не сводя взгляда с толпы взрослых. Сын вождя подошёл к товарищу. Амму даже не шевельнулся, когда Ньяу сел рядом. Нехорошо это. – Амму, где Раш? – тихо спросил Ньяу. Коренастый щенок с серебристым мехом встрепенулся и повернулся к нему. – Там, – Амму мотнул подбородком на взрослых. Тогда Ньяу понял, что происходит что-то плохое. Несколько месяцев назад, ещё зимой, взрослые ходили в облаву на этело. На беду охотников, на стадо позарились и лифоны – с той охоты не вернулся старик Ракраф. Ньяу видел, как то, что от него осталось, привезли взрослые. Долго потом спать не мог толком. «Неужто и Рашем такое приключилось?», – подумал Ньяу, и всполошился. Отец учил – на охоте все равны, и вредить товарищу по прайду, даже если раньше он тебе гадил, грозит наказанием… «А чем ты ему навредил? – сразу появилась мысль. – Корова сама взбрыкнула». Сама ли – вспомнил Ньяу и своё отчаянное, страстное желание. Пожелал – и вот сбылось. В свои одиннадцать лет мальчик-щенок уже хорошо знал, что так не бывает. А значит, это и в самом деле случайно так вышло. …Раш выжил, к радости своего отца, но вот если и смог бы охотиться, то нескоро. Таарга, шаман и лекарь их прайда, кое-как подлечил его раны, но щенку требовалось серьёзное лечение. Уурмут славился как здравомыслящий вождь, поэтому он отправил шамана и пострадавшего щенка с отцом в город к женщинам: травы травами, а разрывы внутренних органов могут лечить только хирурги и бакта. Но Ньяу узнал об этом уже позже. Сразу же после удачной, но печальной охоты он послушно уселся на отцовского мосгота, вцепился ему в спину и молчал. Молчал и Уурмут, пока мосгот, размеренно хлопая крыльями, набирал высоту. – Ты зачем на корову полез? – голос отца, доносящийся сквозь ветер, заставил Ньяу вздрогнуть и замереть. – Д… Добыть хотел! – выпалил щенок лишь после требовательного отцовского рыка. Уурмут даже обернулся к сыну. Окатив его взглядом изумрудных глаз, вождь развернулся обратно и осторожно похлопал Шр'ри, своего мосгота, по длинной шее. Понятливый зверь взмыл вверх, поймал поток воздуха, полностью расправил кожистые крылья и начал парить. Вождь похвалил мосгота очередным похлопыванием, затем развернулся к сыну. – Сколько вам говорить, щенята, – строго прорычал Уурмут, – не лезть на крупных, пока ск'рат кровью лифона не умоется! Ньяу втянул голову в плечи и покорно опустил уши, но внутри начало клокотать недовольство, которое и заставило воскликнуть: – Но я ведь добыл корову!.. Об этом щенок сразу же пожалел, увидев, как оскаливаются отцовские клыки, а зрачки сужаются до узеньких-узеньких щёлочек. Ньяу ещё сильнее втянул голову – ну всё, теперь точно накажет!.. – но вместо отповеди Уурмут медленно кивнул и проговорил: – Да, ты добыл корову. Затем, к вящему удивлению щенка, оскал перешёл в улыбку: – Хорошая добыча, мой первый взрослый бист был меньше. Вот теперь Ньяу не выдержал и вытаращился на отца. Тот же словно и не заметил непослушания: – И жилу правильную сходу унюхал, и перегрыз одним укусом. Своего мосгота заслужил. От последних слов Ньяу едва не рухнул с Шр'ри. – Правда? – переспросил щенок, всё ещё не веря ушам. – Ты разрешаешь мне? – Обычай есть обычай, – кивнул Уурмут. – Добыл взрослого – летаешь, как взрослый. Ньяу едва сдержал радостный вопль – вышло! У него вышло! Теперь-то все товарищи будут знать, что он – настоящий сын вождя, со своим мосготом! Но не бывает мрр'шага без косточек – очень некстати вспомнился россор Раш, а именно момент, где он безвольно повис на рогах добытой Ньяу коровы. Всех щенков учили, что мужчина в прайде ничего не стоит, если охотится без чести. Скрывать что-то, даже самую мелочь, от товарищей – и уж тем более вождя, пусть он и твой отец – было едва ли не верхом бесчестья. Бесчестная добыча – не добыча, поэтому Ньяу решил рассказать отцу всё, что предшествовало удачному укусу в яремную вену большой коровы. – Что-то глаза не блестят, сын, – конечно, Уурмут заметил перемены в щенке. – Чего стряслось? Ньяу тяжело вздохнул, но давать заднюю было поздно, поэтому начал говорить. Весь сбивчивый рассказ щенка вождь выслушал молча – лишь хмурился время от времени и топорщил усы, а на моменте с воплощением желания сына аж взрыкнул, да так громко, что Ньяу аж припал к седлу. – А п-потом ты меня из-под коровы в-вытащил, – напоследок кое-как выдавил из себя щенок и взглянул на отца. Уурмут заглянул сыну в глаза, громко выдохнул, аж крутые ноздри заколыхались, и проговорил: – Значит, захотел, чтобы корова Раша боднула… Кому-нибудь ещё, кроме меня, говорил? Ньяу отрицательно замотал головой. – Хорошо, – ответил Уурмут. – Очень хорошо… По мнению Ньяу, ничего особо хорошего в этом не было, и он решился спросить: – А почему… – Потому что! – гаркнул Уурмут, сверкнув изумрудными глазами, отчего душа у Ньяу ушла в пятки. – Я… Я поступил бесчестно? – спросил щенок. – И добыча не считается? – и припал к седлу, когда отец аж отшатнулся, выпучив глаза. Того, что вождь рассмеётся, Ньяу не ожидал, и поначалу принял смех за удары грома, но голос отца заставил мальчика поднять голову: – Считается, сынок. – Правда? – Ньяу рискнул сесть прямо. – Правда, – подтвердил Уурмут. – Бесчестно поступил Раш – телёнок был по праву твой. А то, что с ним случилось – наказание от Духа Охоты, который твоё желание и исполнил. Услышав это, Ньяу облегчённо фыркнул – ну конечно, как он мог забыть про Духа Охоты!.. Таарга рассказывал же, что он помогает честным и охраняет их, а бесчестных и бабомужиков – наказывает и даёт плохую добычу. – Значит, – щенок вопросительно взглянул на отца, – у меня всё-таки будет мосгот? – Будет, – заверил его отец. – Даю слово. Ньяу почувствовал, что губы растягиваются в улыбке – раз дал слово, значит, наверняка – и тут же насторожился, услышав от Уурмута: – Но и ты дай мне слово, что больше такого желать не будешь, и никому об этом не расскажешь! Ньяу взглянул на отца. Мальчик хорошо запомнил, что нельзя давать слово, которое не сдержишь, поэтому спросил: – А почему? На мгновение Уурмут нахмурился, но быстро улыбнулся и ответил: – Дух Охоты добрый, но вредить своим детям не любит, и в другой раз может наказать уже тебя, в том числе и за длинный язык. – Болтают лишнего только бабы, – согласился Ньяу, у которого окончательно отлегло. – Именно, сынок, – одобрительно кивнул Уурмут, затем повернулся обратно к голове Шр'ри и дал ему команду, погладив по загривку. Мосгот предупредил наездников криком, затем сложил крылья и направился вниз. А Ньяу уже представлял, как всего через несколько ночей будет летать сам, без отца, на своём же ящере. Хотя там, где-то в глубине маленького мозга, змеился червячок сомнения – раз это происшествие из-за Духа Охоты, то почему отец сердился?