A spark in the dark

Царила холодная, беспросветная, тёмная ночь. В густой синей вышине неба отражались робкими бликами немногочисленные звёзды. Снаружи истошно завывал северный ветер. Принц Зуко сидел в своей каюте, недовольно скрипя зубами. Помещение напоминало клетку, вместо решётки — толстые, непроницаемые стены боевого корабля. Золотистые глаза юноши в остервенении бегали по их тёмно-серой поверхности. В тонких скривлённых губах читался явный намёк на несвоевременную печаль. Он только что поймал аватара. Да, так и было. Несколько часов назад. Мальчишка сновал по лесу, видимо, разошёлся с друзьями. Произошёл короткий поединок — аватар, по неизвестным принцу огня причинам, был изрядно вымотан. Да и подкрепление у Зуко в этот раз было весомое — пяток солдат хватило с лихвой, чтобы скрутить монашка. И сейчас мальчишка томился в глухой тюремной камере, закованный в цепи, беззащитный, беспомощный… Но Зуко был недоволен. Он сам не мог понять, почему именно. У принца в изгнании всегда было предостаточно причин для таких эмоций, как гнев, печаль, отвращение…но аватар затрагивал в его душе что-то другое, более глубокое и сокровенное. Даже дядя Айро со своими бесконечными мудрыми наставлениями и чайником горячего чая высшей категории не смог угомонить племянника в тот вечер. Принц заперся в своей комнате, громко приказав никого не впускать, и стал мерить шагами помещение, бормоча себе под нос проклятия. Будто сам себя запер в клетке, следом за аватаром. Депрессивные мысли накатывали нежданно-негаданно, друг за другом, без перерыва. Он привезёт монашка отцу, и тот простит его, снова полюбит сына…вот только можно ли измерить любовь наличием или отсутствием у Зуко какого-то мальчишки? Любовь — это то, чего у принца практически никогда не было. За исключением матери, её добрых слов, её нежного голоса…но её нет рядом с ним. Она ушла, оставив на душе и сердце тогда ещё наивного маленького мальчика глубокую рану. Временами Зуко думал об этом, и ему представлялась не рана от удара ножом, например, но ожог. Он еле одёргивал себя от того, чтобы снова прикоснуться к собственному изуродованному лицу, хотя, вроде бы, уже давно перерос эту привычку. Рядом нет и отца. И юноша готов на всё, чтобы вернуться домой, чтобы вернуть его уважение, его любовь…опять же, являлось ли это любовью?.. — Являлось, — рычал сквозь зубы Зуко, рывком вскакивая со стула под скрип проехавшихся по полу ножек, — являлось! Как будто собственные крики могли убедить его в этом. Как будто удар кулака о ледяную стену мог заглушить печальные размышления, которые посещали его короткими непредсказуемыми приступами, а сегодня некстати вырвались на свободу. Отец хочет, чтобы он был достоин! Был достоин трона, почёта, чина. Ради этого он должен снова и снова проходить через лишения и боль, снова и снова чувствовать пустоту в душе, осознавать собственную никчёмность — закованный в кандалы, имя которым одиночество! Не одиноки те, кого любят. Но что такое любовь? Не романтическая — семейная, братская, дружеская… Кого вообще любят люди? Все, практически без исключений. Кто достоин этой всеобъемлющей, бескорыстной, светлой любви? Без интриг, оглядок, измен… — Аватар, — принц резко остановился, удивленно вглядываясь в пустую стену широко раскрытыми глазами. Его кулаки объял дым. Можно было бы просто посетить тюремную камеру, но что толку? Вид аватара в неволе, как ни странно, вкупе с мрачным удовлетворением навевал на принца какую-то странную тоску. В цепях мальчишка выглядел как трепыхающийся пойманный мотылёк. Он выглядел неправильно, словно не должен был там находиться. Зуко помотал головой — ему и так хватало депрессивных мыслей. Да и поимка мальчишки должна была бы быть для него радостным событием. Юноша подошёл к двери широкими шагами, распахнул её и приказал караулу тотчас же привести к нему аватара. Караульные нервно переглянулись, но с принцем спорить не стали. Через несколько минут мальчик стоял перед Зуко. Аанг был чуть бледнее обычного, но, в целом, держался прямо, его взгляд был ясным. Под серыми глазами залегли тени — следствие недосыпа. Тощие коленки дрожали от холода. Он выглядел так, будто успел ненадолго задремать прямо в камере. В приглушённом свете ламп, отражавшемся от мрачных стен, казалось, что его яркое монашеское одеяние выцвело. — Вольно, — рявкнул чуть громче, чем надо, принц так, что и Аанг, и караульные подскочили на месте. Юноша имел привычку повышать голос, чтобы заглушать собственные мысли, которые иногда откровенно начинали ему мешать. Когда солдаты покинули помещение, Зуко обратил остервенелый взгляд на мальчика, — сядь. — Х-хорошо, — пробормотал тот, неуклюже пятясь к предложенному ему стулу. Тот факт, что запястья аватара были закованы в кандалы за его спиной, несильно помогал делу, — как скажешь, Зуко… — Молчать, — прикрикнул принц, уже заметно тише. Он устало потёр переносицу, непроизвольно начал ходить взад-вперёд перед пленником, сощурив глаза и молча глядя себе под ноги. Аанг тем временем ёжился на неудобном жёстком сиденье, выгибался, пытаясь хоть как-то размять затёкшие плечи. Мальчик тихонько позёвывал, тем не менее, ни на секунду не спуская глаз с будущего хозяина огня. Монах рассудил, что мысли о побеге пока что имели немного смысла… А будущий хозяин огня растерялся не на шутку. Всемогущий аватар сидел прямо перед ним. В теории — концентрация мировой мудрости, хранитель баланса во Вселенной, повелитель всех стихий и мост между мирами. На деле же — хлипкий мальчишка, замёрзший и уставший, одинокий и жалкий. Зуко мог бы при желании одним ударом отправить его в нокаут прямо здесь, прямо сейчас. Но он послал за ним не для этого, не для того, чтобы срывать на нём свою нескончаемую и всепоглощающую злость. И хозяину огня он нужен был живым. — Аватар, — Аанг вздрогнул, глядя на принца исподлобья, внимательно и напряжённо, но беззлобно, — и какого это? Мальчик немного подождал, но продолжения или каких-либо уточнений не последовало. Видимо, принц надеялся, что он каким-то неведомым способом сможет прочитать его мысли. — Какого что? — спросил вежливо, но немного неуверенно Аанг. Его голос звучал хрипловато, и в нём слышалась сонливость. Зуко шумно выдохнул, широкими шагами подошёл вплотную к монаху, заглядывая ему прямо в глаза. Взгляд у юноши был воистину испепеляющий, будто янтарный взгляд хищной птицы — такой немногие могли выдержать. Но аватар не отвернулся, лишь чуть дёрнулся, тихо сглотнув. — Какого это, когда тебя все любят? — горячо проговорил принц, схватившись ладонью за спинку стула, — просто так, без причины, без сомнений… — Но, Зуко, — тихо заметил Аанг, чувствуя, как от прикосновения мага огня стала нагреваться мебель, — меня ведь далеко не все любят, — лицо юноши приняло задумчиво-мрачное выражение, он начал нервно покусывать губы, — люди просто ждут от меня благих поступков. То, что я помогу им, спасу мир, предотвращу все опасности…в каком-то смысле они не очень-то правы на этот счёт. Но им надо во что-то верить, и они… — Да что ты говоришь! — перебил принц, красноречиво махнув рукой в сторону, чуть не обратив знамя народа огня, украшавшее стену, в пепел, — падают тебе в ноги, плачут по тебе, устраивают празднества — разве ты не заметил? Даже духам поклоняются скромнее! — Неправда! — автоматически отрезал Аанг, но тут ему вспомнился недавний визит на остров Киоши, громкая толпа его жителей, стайки хихикающих девчонок, не отстававших ни на шаг. У мальчика покраснели уши, — то есть, не совсем… — Не совсем, значит? — принц дышал как-то рвано. Мальчишка временами казался ему слишком чистым и незатронутым невзгодами. Не то, что принц огня — изуродованный и избитый. Ему захотелось вывести аватара из себя, вогнать в такое же состояние отчаяния и самоненависти, от которого страдал сам Зуко. Хотелось, чтобы жизнерадостный и лёгкий на подъём мальчик засомневался в себе и перестал смотреть на него такими спокойными, наивными глазами. Ведь в них не отражалась та буря, которая бушевала в глубине глаз юноши, — все в тебя верят! Все, без исключения! А ты никогда не думал, куда их это приведёт, если ты не выиграешь? И они в тебя верят, — принц презрительно хмыкнул, — лишь потому, что сами подумать и спасти себя не в состоянии. Он ожидал, что аватар расстроится или разозлится. Что начнёт отрицать, по-детски спорить и топать ногами. А потом сдастся и просто заплачет от осознания собственной фальши и ничтожности. Но этого не произошло. Аанг подождал полминуты, вдохнул, выдохнул и произнес мягким, почти ласковым голосом: — Ты так и не дал мне договорить в прошлый раз, Зуко. Я хотел сказать, что это хорошо, что вера в меня и правильность моих действий помогает людям жить и не терять надежду. Но я также надеюсь, что люди умеют думать и оценивать сами, что не на одного меня опирается их мир, — Аанг улыбнулся светлой, детской улыбкой, — я лишь хочу им помочь. Я не прошу воздвигать в честь себя статуи. И не обещаю выстроить их жизнь за них самих. Принц с минуту обдумывал сказанное аватаром, глядя куда-то мимо уха мальчика пустым взглядом. То, что сказал монах, почему-то его странно смутило. Аанг говорил так, будто абстрактное понятие «все» состояло сплошь из его друзей и знакомых, будто весь мир — это люди, которые заведомо любят друг друга, но сами ещё не знают об этом. И которых заведомо и бескорыстно любит он. — Ну, а ты? — устало спросил Зуко, отводя взгляд и криво усмехаясь, — ты-то их всех любишь? Всех, без исключения? Эти слова вырвались непроизвольно, помимо воли принца. Он жаждал действия. Ему кружил голову абсурд всего происходящего — он посреди ночи, будучи в здравом уме и светлой памяти, недоволен поимкой аватара. Он приказал привести его, усадил перед собой и начал нести бред, глядя в глаза двенадцатилетнему ребёнку, пытаясь его разозлить и, в конце концов, не получил желаемого. Почему? От отчаяния. От глубокого, чёрного отчаяния, от которого не было спасения. Он обратился к человеку, который, как ему не раз говорили, может спасти от чего угодно. Зуко в это не верил, он пытался проверить на прочность, он проверял на прочность всё, включая самого себя. Вот только на деле это оказалось гораздо несуразнее, гораздо больнее… — Зуко! — принц опомнился, наконец-то обратив внимание на тихий писк, исходящий от мальчишки, — ты не мог бы, пожалуйста, убрать руку со стула?! Я боюсь, что ты сожжёшь мои штаны… Юноша недовольно фыркнул, но руки всё-таки убрал. — Отвечай на вопрос, — неприязненно прошипел он. — Ух, на этот вопрос не так-то просто ответить, — невесело улыбнулся Аанг, пожимая одеревеневшими плечами, — все люди разные, понятие любви у всех разное, даже я не могу… Но принц в очередной раз не дал ему договорить. Это ещё раз доказывало, что Зуко пытался вести беседу, скорее, с самим собой, чем с мальчиком. — Но ты — монах, а, значит, тебя этому учили всю твою жизнь — любить каждую подвернувшуюся тварь! — бросил Зуко ему в лицо, всё ещё криво усмехаясь, — ты должен любить всех на свете без исключений, даже тех, кому ты противен, самых извращенных и уродливых существ, иначе никак, — юноша нагнетал всё больше и больше, чуть склонив голову, ни на секунду не отводя от аватара взгляд горящих нездоровым огнём глаз, — ты меня любишь? Это прозвучало как большая провокация, как утробный рык, не терпящий возражений. Зуко вложил в этот вопрос весь свой гнев, свои страхи, свою потерянность, которые накатили на него тем вечером. И он ударил несчастного мальчика этим вопросом сильнее, чем мог бы это сделать кулаком. Серые глаза, до того умеренно спокойные, раскрылись в чистом шоке, даже ужасе. За спиной звякнула цепь — пальцы мальчика впились в ладони. Он отклонился от принца, насколько мог, спина ужасно болела от неудобной позы, в которой он застыл. Он был похож на бледную хрупкую восковую фигуру. Лицо Зуко изрезал оскал, который можно было бы по незнанию перепутать с маниакальной улыбкой. Он ждал ответа, он хотел получить ответ, который позволил бы ему снова разочароваться в мире, рвать и метать, всех ненавидеть. Он будто ждал разрешения, чтобы начать разрушать всё вокруг, включая себя самого. Но он получил не то, что хотел. — Да. Ответом был лёгкий, мягкий, едва слышимый выдох, словно летний ветерок посреди холодной ночи, искра во мгле — мягкая, но внезапная, к которой он был не готов. Юноша застыл, не в силах пошевелиться. Аанг беззастенчиво смотрел ему прямо в глаза настолько простодушно и открыто, что Зуко казалось, что его сейчас хватит удар. Что-то странно оборвалось, обвалилось то, на чём всё держалось долгие годы — ненависть, стыд, потери… — Я люблю тебя, Зуко, как и всех, в кого я верю, кому искренне желаю исправиться. Ты не плохой человек, — Аанг ласково улыбнулся, — я это знаю. В коридоре послышались чьи-то тяжёлые шаги, но юноша их не слышал. Зато их услышал аватар. Всё произошло настолько быстро и неожиданно, что принц огня не успел не то, что среагировать — даже понять. Аанг внезапно ловко подскочил на месте, коснулся тёплыми губами лба Зуко, и от этого прикосновения у юноши закружилась голова — настолько оно контрастировало с жестокой, бескомпромиссной, болезненной реальностью. Как только открылась входная дверь, в которой почти успело появиться улыбающееся лицо дяди Айро, монах вскочил на ноги, мгновенно юркнув в коридор, стремительно промчался мимо старика. Юноша остервенело замотал головой и, не обращая внимания на возгласы дяди, побежал следом. Но не успел — аватара встретили друзья. Зуко ещё долго простоял на палубе, глядя вслед улетающему бизону, пытаясь восстановить хрупкую картину мира, которую так легко обрушили несколько слов да одно неловкое прикосновение. Принц не знал, лучше ему стало или хуже, хочет ли он жить дальше, с новыми силами взявшись за попытки доказать отцу, что он не пустое место или хочет умереть прямо здесь и сейчас, чтобы никогда больше не погружаться в эти бесконечные, беспочвенные, затягивающие, словно болото, размышления. Он не хотел, чтобы аватар снова вот так просто ушёл от него, ему до боли в зубах хотелось вернуть его, схватиться за худые мальчишеские плечи и кричать, вытрясывая из хрупкого тела весь дух, обвиняя во всех бедах мира и в этом нелепом жесте, от которого у юноши предательски горели щёки. Зуко думал, что если ему удастся вывести аватара из себя, то его злой и безжалостный мир вернётся в равновесие. Но мальчишка резко покачнул его, отчего всё зашаталось ещё сильнее. — Я не знаю, о чём ты думаешь, племянник, — тихо произнёс Айро, положив руку на плечо принца, — но я бы счёл это за благословение…