Сукралоза

Сукралоза (трихлоргалактосахароза) — интенсивный термостабильный подсластитель в 600 раз слаще сахара, разработанный английской фирмой «Tate & Lyle» в 1976 году. Может применяться в большом диапазоне производства продуктов — от напитков до изделий хлебопекарной промышленности. Получается путем хлорирования сахарозы, поэтому имеет схожий с сахаром вкус. Сукралоза не имеет биологической ценности и при частом употреблении может вызывать мигрень, тошноту и расстройства со стороны ЖКТ. Исследование 2020 года предполагает, что потребление сукралозы в сочетании с углеводами снижает чувствительность к инсулину и вызывает нарушение обмена веществ, связанное со снижением нервных реакций на сахар.

***

Она смеется очень похоже, с такими же еле заметными истерично-обреченными нотками. Все время кажется, что вот-вот и она предложит вместе прыгнуть с моста. Но она не предлагает. Она предлагает сходить на новую выставку в выходные, показывает электронную версию буклета на потрескавшемся экране телефона, рассказывает по историческую ценность и хвастается скидкой для студентов, которой у Акутагавы, очевидно, нет. Но не то, чтобы ему вообще нужно переживать о деньгах. Рюноске почти не слушает, очарованно смотрит на ее улыбку и тонет в трепетном чувстве. Точь-в-точь. Это была та самая улыбка, о которой он мечтал почти всю свою жизни и которая ему никогда не доставалась. А теперь Акутагава единственный, кто ее мог выбить. Должно быть иронично. Он обнимает ее крепко-крепко, зарывается пальцами в густые каштановые волосы и утыкается носом в макушку. Ее шампунь пахнет мятой и лимоном, свежо и неожиданно резко, потому что шампунь мужской. Она почему-то всегда покупает только мужские, говорит, что они дешевле и лучше. Акутагава не сильно разбирается в уходовых средствах, просто соглашается и думает, что у Него, наверное, когда-то тоже был такой. Девушка (его девушка, к слову) обнимает в ответ, так нежно и любяще, что у Рюноске немножко плавиться сердце. — Твои внезапные нежности доведут меня до инфаркта, — бурчит она, уткнувшись в его грудь, — умру самым счастливым человеком за всю мировую историю. Ты этого хочешь? — Ты меня провоцируешь. — У меня легкие суицидальные наклонности. С ней легко и хорошо. Так легко и хорошо ему не было никогда в жизни. Иногда Рюноске кажется, что он совсем сошел с ума, потому что так быть просто не может. Не с ним, он не заслужил. Потерянный для общества и нормальной жизни, всего лишь оружие, которому счастье ни к чему. Он ведь на самом деле чудовище, а она его любит. — Так мы пойдем? — спрашивает девушка, чуть отстранившись. Акутагава смотрит на нее с восхищением, но все равно каждый раз отмечает, что кожа смуглее и разрез глаз не такой. А еще глаза у нее серебряно-серые. Будь они коньячно-карими, то Рюноске бы совсем голову потерял. — Конечно, пойдем. — Специально напишу программу, у тебя будет личный экскурсовод, — обещает она. — Ты так хочешь похвастаться тем, как подтянула язык? — Я про этого художника в школе реферат писала. На двадцать страниц, Акутагава, а его даже не проверили. Иностранная студентка с факультета археологии. Живет недалеко от его дома в университетском общежитии. Ее зовут Марта Радовская, но имя постоянно вылетает у Акутагавы из головы. В контактах она записана как два прочерка и звездочка, он у нее, как нечитаемый набор кириллических символов, значение которых девушка отказывается раскрывать. Они познакомились в банальных обстоятельствах романтической комедии, когда в кофейне, где она работала по причине часа пик кто-то случайно облил Акутагаву карамельным рафом, а Марта вместо того, чтобы просто это проигнорировать, потащила его в служебное помещение, всучила две пачки влажных салфеток и дурацкий цветастый купон на бесплатный напиток в качестве возмещения за моральный ущерб. А еще она тогда говорила так, будто отдавала приказы. Точно таким же тоном, между прочим. И Акутагава ведь вернулся. Только уже поздно вечером, когда кофейня уже была закрыта, и никого кроме Марты там не оказалось. И только потому, что ему нужно было очень срочно где-то спрятаться от погони. Тогда выяснилось, что Рюноске не так уж хорошо скрывает, что вот-вот вырубиться от потери крови, а Марта умеет оказывать первую помощь, используя кухонный инвентарь. А еще списанная выпечка на самом деле очень вкусная. — Подумаешь, между прочим, я потомственный русский мафиози, — пошутила она тогда, быстро загуглив имя Акутагавы, — и соучастница не первого преступления. На счет второго она, кажется, не шутила. Темное трагичное прошлое прямо как у Него. Ее открытость, приветливость и готовность помочь преступнику без каких-либо вопросов отзывались в сознании Акутагавы культурным шоком. Марта окончательно убедила его в том, что все русские — это ненормальные маньяки. Харизматичные ненормальные маньяки. И что у Рюноске, похоже, пунктик на харизматичных ненормальных маньяков. Вселенной нравилось нагло сталкивать их на улице и делать так, чтобы всегда было по пути. Сначала они почти не разговаривали, делали вид, что друг друга не существует, потом Марта стала желать хорошего дня, когда их дороги все же расходились. Потом Акутагава выхватил ее из затянувшегося диалога с каким-то придурком, который пытался то ли подкатить, то ли запугать. Он обычно таким не занимается, но ей он должен. Марта тогда предложила ему чуть-чуть нарушить закон и заглянуть к ней в общежитие на чашечку чая с лимонным пирогом в качестве благодарности, но Рюноске отказался. Как и в следующие шесть раз, пока на седьмой она просто не пихнула ему чуть ли не половину чертового пирога в руки и не сказала, что если Акутагава его не возьмет, то она откусит ему голову. Она на самом деле очень забавная. Идеальная ученица, которая, пожалуй, могла бы быть идолом школы, если бы не закончила последние классы экстерном. Марта звонила отцу каждый день, присылала открытки и подарки на праздники, никогда не прогуливала учебу и всегда уходила со студенческих вечеринок до полуночи. Образцовая хорошая девочка, которой должны нравится плохие мальчики. Из нее могла бы выйти вторая Хигучи, но не вышла. Синдрома спасительницы у Марты не было. Ей скорее нравилось танцевать вальсы со смертью. Не ей одной. — Если понадобиться алиби, то зови, — предлагает она, не смущаясь людей в кафе, так будто бы говорит о помощи с домашкой, — я хорошо вру следователям. — Я подумаю. За приятным фасадом из шуток, заботливых улыбок и задорных искорок в глазах скрывается что-то темное и хтоническое со странными мотивами и циничными взглядами. Очень знакомый расклад вещей Акутагаве нравится. Ему нравится, что Марта знает, как быстро избавится от трупа, как приготовить обед из человеческого тела, какие пытки не оставляют следов на теле и как в сектантских обычаях промывать людям мозги. От нее такого не ждешь, точно так же как не ждешь от Него. Она Его ровесница, хотя выглядит даже моложе Акутагавы. Рюноске все кажется, что вселенная над ним издевается, подкидывая один розыгрыш за другим. Хотя возможно все совсем на оборот и великое провидение щедро одаривает его по непонятным причинам, исполняя желание за желанием. Марта дает Акутагаве всю нежность, заботу и любовь, которых он не получил в ее отсутствие, будто пытается восполнить квоту. Делает она это совсем незаметно и ненавязчиво: бросается мелкими повседневными комплиментами, поправляет ворот рубашки, сетуя на собственный перфекционизм, под разными предлогами заставляет Акутагаву наконец-то поесть, отвлекает от комка противных мыслей смешными картинками. Марта делится с ним своими леденцами от кашля, хотя они оба знают, что им они не помогут. Но сладкие лекарства с цитрусовым привкусом похоже вызывают привыкание. — Думаешь мне пойдет стрижка покороче? — задумчиво спрашивает Марта, перебирая тонкими пальцами прядку длинного каре. Акутагава, не думая выпаливает «да». В следующий раз, когда они видят друг друга ее теперь короткие волосы вьются от влажности невыносимо правильно. Марта до безобразия волшебная и теплая посреди ливня и синевато-серого города. Руки у нее горячие прямо как у Него. Они, кажется, были друзьями, а Рюноске этого не заметил. Акутагава все думал почему не прикончил ее и почему позволяет ей провожать себя до дома, и почему они иногда вместе ходят в кино и почему она так ему доверяет. Марта в общем-то оказалась островком нормальности в его жизни, общение с ней напоминало экзотическое хобби. Ему не хотелось привязываться к ней, не хотелось, чтобы она вообще существовала, такая неправильно идеальная и точно такая, какую он хочет. Почти точная копия, даже жесты похожие. Злая нервная Марта Акутагаве безумно нравилась, потому что так образ ближе. Поэтому он был не против выслушивать ее жалобы на жизнь. Пока Бешенный Пес мафии храбро кромсал на салат не угодившие боссу мясные единицы, Марта гуляла по минному полю социальных взаимодействий и учувствовала в резне общественного строя. Что из этого было сложнее поддавалось внутренним дебатам в голове Акутагавы. Потому что в его мире все было до безобразия просто: черный и белый, сильный и слабый, жестокие первобытные законы легко понимались и не вызывали сомнений. Мир Марты пестрил всеми оттенками серого, а иногда и тошнотворно яркой радугой, законы в нем были слишком запутанные и витиеватые. Когда очень злилась она всегда звонила ему, хотя обычно они обходились немногословными сообщениями в мессенджере. Звонила, без приветствий называла место и время, жестким тоном сообщала, что если Акутагава опоздает хотя бы на секунду, то она откусит ему голову. И почему-то он всегда был свободен, когда такое происходило. Марта кидала ему банку пива, резко открывала свою и выпивала половину залпом, небрежно вытирая губы рукавом свитера. А потом по полчаса рассказывала, как же ее все достало и как она всех ненавидит и что будь у нее возможность, то она бы взорвала планету к чертовой матери. Она звонко материлась на русском, а иногда на немецком, почти затрагивая итальянские фразеологизмы. У Акутагавы немного ехала крыша от того, как крыша ехала у нее. Ему было не сложно представить ее такую же в тренировочном зале мафии в качестве наставника. Воображение рисовало, то, как она бы дёргано, но вальяжно достала пистолет и выпустила бы всю обойму в нерадивого ученика. Он с легкостью воображал, как ее руки сильно сжимаются на его горле и не отпускают, пока Акутагава не теряет сознание. Возможно, ему не стоит пить на голодный желудок. Ее злость никогда не была направлена на него. И хотя Марта спокойно признавала, что использует бедного Рюноске как анти-стресс, ему никогда не было от этого плохо. Ни морально, ни физически. Возможно потому, что она относилась к нему, как к человеку. От ее гневных тирад становилось легче, будто бы вместе со своими тараканами она выкидывала еще и его. — Я без тебя бы повесилась, — на выдохе сообщает она, и Акутагава немножко теряет связь с реальным миром. Вот он бы без нее, наверное, обошелся. Обошёлся, если бы однажды она не притянула его к себе за лацканы плаща и не поцеловала. Грубо, требовательно, послав куда подальше приличия и мнение Рюноске. Его тогда размазало по стене, как не могла размазать сила Накахары. Марта целовала Акутагаву так, как целовал бы Он. Рюноске мерещились призрак прошлого и отголоски старого сладкого сна. — Мне нужно было успокоится, про… Он не дал ей договорить, потому что не хотел, чтобы она извинялась. Он бы не извинялся, Он бы без спросу брал все, что захочется и не чувствовал вины. Акутагава обхватил ее лицо ладонями и прильнул к мягким губам трепетно и нежно, вкладывая в неумелый поцелуй все, что он никогда бы не осмелился высказать, все чувства и все мысли за несколько лет. Это было не для Марты, но он отдавал все ей, почти безупречной реплике. Когда отстранился, то увидел, что она плачет. — Ты такой, — она подавилась смешком, а не всхлипом, — ты такой невероятный, господи, Акутагава, черт возьми, я бы за тебя умерла. Ей бы тоже следовало пить поменьше. Марта не следила за годовщинами, не просила внимания и красивых слов, не намекала на подарки. С ней было легко и хорошо. Почти ничего не изменилось, разве что теперь она на правах девушки иногда заходила в гости, чуть настойчивее кормила домашней едой и советовала спать побольше. Хотя сама ела один раз в день и спала по четыре часа. Сомнительные приоритеты. Апельсиновые энергетики — это мыльная гадость, но Марта почему-то их любит. У ее губ привкус химической сладости и темного шоколада. Она научила его целоваться очень быстро и в шутку хвалила за то, что Акутагава все схватывает на лету. Ему хотелось бы услышать подобное от Него хоть раз в жизни. — Знаешь, а мне в детстве нравились драконы, — совершенно случайно вспоминает она, а на непонимающий взгляд Акутагавы только смеется и выводит на бумаге первый иероглиф его имени, — Это ведь значит «дракон», да? — Да, — он коротко кивает. — У тебя красивое имя, — Марта бережно целует его в лоб, — и ты тоже очень красивый. Рюноске странно и непривычно каждый раз. Он машинально дергается от ласки, ожидая удар по лицу. Ее словам сложно верить, особенно зная, что Он бы так ни за что не сказал. — А что значит твое? — спрашивает он без всякого интереса. — Имя? Без понятия, сейчас посмотрю, — Марта переговаривается с интернетом недолго, спустя десяток секунд поднимает взгляд на Акутагаву, — тут написано, что «госпожа» или «наставница». Он ясно слышит хулиганский смех вселенной. Какого же черта. Марте не идут юбки, а вот строгие брюки — вполне. У нее стиль в одежде такой же, не считая огромного количества свитеров с высоким горлом. Она никогда не носит ничего открытого, все время прячет шею, почти не снимает перчаток. Потому что у нее все тело в уродливых шрамах. Акутагава думает, что Он под слоем бинтов прячет что-то похожее. Ее кожа все еще нежная и мягко мнется под пальцами. Марта разбирается во всех вопросах любых социальных и социально-физических взаимодействий гораздо лучше Акутагавы, но все равно дает ему брать во всех этих вопросах инициативу, незаметно направляя и горячим шепотом уверяя, что Рюноске делает все правильно. Он бы так никогда не сделал. А она прижимает Акутагаву к себе, зарывается пальцами в жесткие волосы, зацеловывает шею и плечи. Марта не оставляет ни засосов, ни следов от укусов, даже царапин на спине. Она прикасается к Акутагаве бережно и уважительно (???), будто он какая-то особая ценность. Рюноске тает в этой нежности и все равно думает, что будь Он на ее месте, то на нем бы живого места не осталось. — Не хочу делать из тебя какую-то вещь, — следующим утром объясняет она, — я не могу просто взять и присвоить тебя себе. А вот Он бы мог, и Акутагава был бы счастлив. — Если ты захочешь, то можно, — Марта целует его костяшки, — но я ничего не сделаю без твоего разрешения. Он притягивает ее к себе и долго целует, чтобы забыться. Ну почему она такая хорошая, почему ей не плевать? Почему так близко, но все равно не то? Акутагава советует ей взять кофейно-кремовое пальто вместо темно синего как-то на автомате. Марта соглашается, но ворчит о том, как быстро оно будет пачкаться и что за химчистку пусть платит Рюноске, а она бедная студентка и вообще теперь она хочет кофе. По магазинам ходить не нравится им обоим. Но Марта не выглядит уставшей или раздраженной на публике, она всегда такая беззаботная, что кажется будто все ей дается легко. Точно так же, как и Ему. Злая, грустная, уставшая Марта с апатичным взглядом и желанием застрелиться только для Акутагавы. Только ему она позволяет видеть себя без масок, и только ему позволяет к себе прикасаться. Она ему и правда поразительно доверяет. Доверяет вообще все и если бы могла, то, наверное, отдала бы ему свою душу. «С тобой будет надежнее», — да это бы она и сказала, вложив теплый сгусток энергии ему в руки. Вот так без споров и уговоров, просто отдала бы, как отдала кусок лимонного пирога, который Акутагава так и не попробовал. Ему страшно, что она его бросит, что обязательно найдет какого-то лучше и бросить. Он ведь бросил. А она Его отражение. От таких мыслей тошно и радостно одновременно. Ему, пожалуй, будет лучше одному. Но без нее уже не особенно получается и он это ненавидит. Без Него получалось отвратно. Без нее станет хуже. Зарекся ведь к кому-то привязываться. Но Марта не уходит, не через месяц, не через год, не когда видит Акутагаву в окружении трупов. Ей не страшно, и она смотрит только на него, так будто остального мира не существует. Она его любит, почему-то любит, так будто бы и Акутагава когда-то загадал желание на падающую звезду, а она и упала к нему в руки. И теперь он правда, на самом деле, счастлив. Наверное. Марта и правда похожа на звезду. Акутагава ее так и называет — Хоши. Символично. Она тоже эспер, но дар у нее совсем никудышный и бесполезный. Марта может создавать скопления цветных искорок, те очень похожи на звезды. Иногда, когда Рюноске ловко залезает в окно пятого этажа общежития, и когда еще соседок Марты нет, то они подолгу сидят в темноте и смотрят на искусственные туманности, которые она рисует на потолке. Дар называется «сладкие грезы», как шампанское или парфюм. Что-то утонченное и ей совершенно не подходящее. Так бы, наверное, назывался слащавый французский роман о неразделенной любви. Пошло. Для Марты особенно. В той же темноте Акутагава слушает, как ее мягкий с хрипотцой голос читает ему стихи на певучем отбивном языке. Марта ему потом переводит, но болтливый русский плохо переводиться. Стихи она ему читает очень грустные и все из серебряного века. Грустные, но всегда с ноткой надежды. Прямо как их отношения. Он ни разу не сказал, что любит ее в ответ, но она была совсем не против. — Я бы спела тебе колыбельную, — грустно вздыхает она, — у меня хорошо получалось, всегда были пятерки по пению, и в музыкальной школе хвалили. Только не могу. — Почему? — Акутагава чуть поднимается, но она тут же толкает его голову обратно к себе на колени. — Хронический ларингит, я из-за него музыкалку и не закончила, — Марта выводит круги у него на лбу, — мне фониатр сказал, что я больше никогда петь не смогу. И не стоит, только хуже сделаю. — А тебе нравилось? — Не особо, академический хор отбивает желание жить, не то, что петь. Зато если найдешь мне пианинку, то могу сыграть что-нибудь. Очень легко подумать, что они родственники. Дальние, конечно, но родственники. Если бы выяснилось, что Марта — это странная кузина Дазая из Европы, то Акутагава бы поверил. — А что это за милашка с тобой, а? — Он безцеремонно садиться рядом светится вот этой самой улыбкой, — неужели твоя девушка? Марта хмуро смотрит на Дазая, закатывает глаза. — Вообще-то, я — агент ФСБ, пожалуйста, не мешайте мне рекрутировать посредника, — она говорит так убедительно и уверенно, что на шутку походит меньше и меньше с каждым словом. Но они смеются. Акутагава не смеется, он смотрит на них и у него все плывет перед глазами. — А у тебя оказывается хороший вкус, вот чего я точно не ждал, — внутри все теплеет от такого, пускай даже это не у него хороший вкус, а у Марты плохой, — ах, я бы счастлив был совершить двойное самоубийство с такой красавицей, очень романтичным способом, у Вас есть идеи? — Ага, — она звонко смеется, — выпьем с Вами метилового спирта. Смерть на брудершафт, ничего романтичнее не придумаешь. Акутагаве очень больно. Но он заслужил, это ничего. — Ах, — Дазай хлопает в ладоши, — и как я сам не догадался. «Вы настолько прекрасны, что я хочу ослепнуть, ведь теперь остальной мир мне отвратителен». Как Ваше имя, кстати? — Маргарита, — она отдергивает руку, когда Осаму тянется взять ее в свои, — это значит жемчужина. — Вам невероятно идет, чудесное имя. Дазай Осаму, очень рад встречи, клянусь, нас свела сама судьба. — Ох, пожалуй звезды и правда сошлись. — Позволите узнать, что такого Вы нашли в моем бывшем ученике? Разве Вам не кажется, что рядом с такой обворожительной леди должен быть кто-то…эффектнее? Марта хищно улыбается. — Я падка на мужчин, которые могут разорвать меня на кусочки за считанные секунды. Они болтают дальше, но Акутагава ничего не слышит. Присутствие Рюноске искусно игнорируют оба воплощение любви всей его жизни. И ему противно от самого себя. Но это не так уж важно. Когда Дазай всё-таки уходит, Марта хватается за голову, ее мелко трясет. — Слушай, — она нервно сглатывает, — Акутагава, а давай выпьем. У меня вьетнамские флешбэки. Навести справки не составляет труда, можно было, наверное, даже загуглить. У Акутагавы на руках пара полицейских отчетов и десяток новостных репортажей двухлетней давности. Технический университет в штатах, восемь погибших. Отравление метиловым спиртом. Марта Радовская проходила, как свидетель. Один из восьмерых был ее парнем. Все складывается очень хорошо и детективом быть не нужно, чтобы разобраться. Американская полиция и правда так себе справляется с работой. Он ведь сразу понял какого рода у нее шрамы. — Я его никогда не любила, если тебе интересно, — она стоит, оперившись плечом о дверной косяк, выглядит ужасно замученной, — и тебя травить я не собираюсь. — Смерть на брудершафт, да? — Нет, просто две стопки паленой водки. Они стоят так молча почти минуту. Акутагава думает, что он бы выпил три стопки, но только, если она нальет. — Текилу? — С апельсином. Марта объективно лучше, хотя бы потому, что она его любит. С ней легко и хорошо. Она воплощение всего того, чего он безмерно хочет. У Акутагавы на языке очень сладко, то ли от текилы, то ли от счастья. А еще немного горчит от цитруса и ее поцелуев. Сладкий привкус не растворяется еще очень долго, горечь исчезает почти сразу. И какая разница, что это все не настоящее.