Пули пролетят мимо

Ровно пять лет назад в этом городе закончилась их история, и возобновится она весьма неожиданно. Совсем не так, как можно было бы подумать. Можно сказать, начнётся заново. Будет новое знакомство, новые чувства и эмоции, новые границы дозволенного. Много чего ещё произойдёт после того, как пуля разобьёт окно ресторанчика, в котором сидит Киллуа со своей сестрой. Человечество никогда не научится жить в мире; ничто не может заставить ходячие кошельки с определённой властью отказаться от желания завоевать как можно больше территорий и заполучить как можно больше влияния. По этой причине континент Йорбия разразился войной. Киллуа заметил Гона в самом неожиданном месте: за домом, угол которого напоминал надкушенный пряник. Следы от пуль. Этот идиот стоял в переулке фактически в центре поля боя меж двух огней. Кто же знал, что столкновение противоборствующих сторон произойдёт именно здесь? Хотя Киллуа тоже идиот. Потому что только идиот полезет в самое пекло, чтобы поздороваться с другим идиотом. Шаг, ещё шаг. Мозг отдаёт чёткую команду — развернуться и уйти в безопасное место. Это давно не установки, вбитые с детства в голову, это уже собственный голос разума. Ну нельзя разгуливать в эпицентре сражения, даже если владеешь нэн! Киллуа и не разгуливает, он лишь быстро перемахивает через две крыши (спасибо божественной скорости и, что странно, отсутствию атак с воздуха) и спустя секунду спрыгивает в тесное пространство между домами, которые кто-то посадил слишком близко. Он подходит к старому доброму другу со спины, полностью скрыв присутствие, и легко касается его плеча. — Гон, ты что тут делаешь? После этой фразы следует удар локтем под дых, падение затылком на асфальт и поток шепотливых извинений. Реакция у него что надо. Сразу видно, что бывший охотник ни капли сноровку не растерял. Гон нависает над ним, его лицо на секунду остаётся расфокусированным, потом приобретает чёткость и снова замыливается, на этот раз из-за подступивших слёз. Приходится подскочить, обернуть широкие плечи руками и зарыться носом в крепкую шею. В этой мужественной фигуре едва узнаётся мальчишка, который однажды стал для Киллуа всем. И другом, и семьёй, и первой любовью, которую удалось потушить лишь в тот момент, когда они разошлись в разные стороны, которая, как оказалось, никогда не потухала. — Ты идиот, Гон, что ты здесь делаешь? — умудряется тихо спросить он между радостных всхлипов. — Я-я. Киллуа, я работ... — прижимается он в ответ и медленно вынуждает Киллуа лечь обратно на спину. — Мне нужно работать, но ты. Ты как здесь вообще, Киллуа, зачем ты?.. Гон бредит и ведёт губами по лбу в далеко не дружеском жесте. Бормочет что-то про работу, несвоевременность этой встречи. Киллуа плевать на содержание этих бредней. Он слишком сильно скучал, и теперь хочется только лежать и обнимать до хруста в костях, вслушиваться в хриплые нотки в его голосе, которые кажутся одновременно такими необычными и такими правильными. Будто здесь им самое место, будто они были последней деталью пазла. — Давай, пошли отсюда, Гон. Уедем в безопасное место, куда Аллука уже летит, посидим спокойно, как раньше. Давай? — Доделать. Мне нужно, а тут ты. Как мне доделать, если ты. А нужно сдерживаться, — он как будто не слушает, грубо хватает нижние рёбра своими мазолистыми пальцами, трётся бёдрами. — Я не могу сдерживаться, Киллуа. Речь напоминает бессвязные обрывки фраз, которые просто не могут собраться воедино. Намерения Фрикса более чем понятные. Хочется ли Киллуа остановиться и прекратить всё? Ни за что на свете, но — слева от головы приземляется отскочившая от противоположной стены пуля — здесь опасно. Здесь слишком опасно и грязно для чего-то подобного. Глаза напротив — абсолютно пустые, в них только пустая оболочка огня желания и знаменитой фриксовской решимости. Видит цель — не видит препятствий, даже если эти препятствия периодически свистят свинцом непозволительно близко. Есть ли смысл отбиваться? У Киллуа огромное преимущество. Нэн. Он с лёгкостью может отбиться, но тогда их история может закончиться трагично. Он рискует больше никогда не оказаться с Гоном в подобном положении, если тому вообще удастся выбраться из переулка живьём. Перекос сил — дело опасное, поэтому использовать такие возможности Киллуа не станет. К тому времени, когда с тела Золдика пропадает рубашка, а спина горит от впивающихся в кожу неровностей проулка, сердце колотится так бешено, что не слышно даже разумных мыслей. Насколько они ненормальные? Насколько он ненормальный? Сейчас Гон в какой-то степени напоминает Хисоку: совсем не контролирует себя, если даёт волю своей жажде, возбуждается от... опасности? — Гон, это очень опасно, нам нужно уходить, — в ответ только плохо заглушенный стон. Да, возбуждается от опасности. И явно не планирует останавливаться. Это не то развитие событий, на которое рассчитывал Киллуа, когда подходил к некогда лучшему другу. Он хотел обнять, хотел чего-то такого же, как прежде, тёплого. Несколько раз во снах Киллуа приходилось оказываться с Гоном в подобном положении, но там он всегда был нежен, застенчив даже. Тучная фигура над ним вообще ни на какие эмоции кроме животного желания, кажется, не способна. Не так. Киллуа не хочет, чтобы нечто настолько значимое между ними происходило так, в таком месте, в такой ситуации. — Прекрати, Гон, пожалуйста, — снова вяло пытается он. — Ты не в себе. — Давай попробуем. Разве не хочешь узнать, насколько быстро способно стучать сердце? — поцелуй в бровь. — Тебя не привлекает этот трепет? — поцелуй в челюсть. — Не только от близости, — поцелуй в шею, — но и от сладкого привкуса риска. Конечно, это вызывает дрожь в конечностях, заставляет задыхаться, хотя они по факту всё ещё не зашли достаточно далеко. Спина проезжается по острым камням, когда приходится выгнуться от ощущения чужой тяжелой руки на своём паху. Где-то сзади воют сигнализации машин, а затем раздаются взрывы. Киллуа не может контролировать своё тело, иначе начнёт сопротивляться активнее и причинит Гону вред. Он бы никогда не простил себе подобное. Поэтому лучший из вариантов (меньшее из всех возможных зол) — позволить Гону воспользоваться собой в таком неподходящем месте и попытаться ухватить крупицы удовольствия от близости под одеялом опасности. Фрикс продолжает грубо колдовать над ним, параллельно отвечая на незаданные вопросы. Пули? — Наплюй на пули. На глаза наворачиваются слёзы от переизбытка чувств, в которых Киллуа не в состоянии разобраться. Он пытается остановить, но не хочет и не может. Их пальцы переплетены, но руки развязаны. Он свободен ото всех, но зависим от Гона. Слишком много противоречивых мыслей, действий и эмоций. Бёдра уже давно в чужой власти, измазаны в липкости слюны, раскрыты для Фрикса. — Пока ты меня любишь, пули пролетят мимо, — шёпот над ухом перекрывает крики в переулке. Заботливый. Сумасшедший. Нуждающийся. — А ты? Киллуа важно знать об ответных чувствах. Ему это важно почти так же, как безопасность Аллуки! Наверное, поэтому в приоритете оказался Гон, а сестра уже должна сидеть в дирижабле, направляющемся в Вергерос, подальше от войны. Оставить её одну было опасно, но приоритеты... В приоритете оказался Гон, который даже не отвечает на такой важный вопрос. Медленно, насколько это возможно в таком неуправляемом состоянии, он входит в тело Киллуа и глушит шумный стон укусом в плечо. Это больно даже с подготовкой. Это больно из-за того, что Гон промолчал. Спина больше не страдает из-за трения об асфальт — достаточно защищена аурой, но гораздо глубже — больнее всего. Под рёбрами. Чувство неприятного кома, который ни проглотить, ни выплюнуть. Реакция притуплена, но Киллуа успевает заметить очередную слишком быстро летящую от стены пулю. Она нацелена на спину Гона. Но коварному куску свинца не суждено достичь цели — Золдик уже окутал их двоих своей аурой. Такое чувство, что он единственный всё еще пытается следить за окружением, пока Гон имеет только одну установку: двигаться, вбиваться всё глубже, выдавливать болезненные хриплые стоны. От ярких огней битвы рябит в глазах. Тусклые электрические разряды пробегаются по телу. Они покалывают. Он поглаживает и успокаивает. Невозможно представить себе что-то более безвыходное. Это высочайший уровень отчаяния. Вроде как сбывается мечта, но самым ужасающим образом. Без какой-либо эмоциональной отдачи. Но тело глупо продолжает тянуться, Киллуа обвивает широкие бёдра ногами, ловит губы Гона своими и с каждым действием всё больше осознаёт, что по-настоящему нуждается в этом только он. Если бы Киллуа не пришёл сам, Гон бы снял своё дурацкое напряжение другим способом. Он нуждался только в физической близости, в то время, как Золдику была необходима настоящая близость. Не удаётся даже получить разрядку, потому что Гон прекращает всё, как только сам достигает пика и кончает — спасибо хоть на этом — на асфальт рядом. Банально из вежливости он вяло пытается помочь Киллуа рукой, но толку это приносит мало. Как только Золдик замечает, что Гон больше не видит в нём нужду, возбуждение легко сходит на нет. Дышать становится всё сложнее, в груди нарастает истерика. Мелодия беспомощности и одиночества. Гон гладит его по голове, успокаивает, но делает этим только больнее. Окно дома через дорогу лопается от взрыва, утешающая ладонь останавливается на мгновение, и Фрикс поворачивает голову назад. Женский крик перемешан с неизвестным именем. — Хорошо, работа выполнилась сама, — констатирует Гон, поднимаясь с колен. Он помогает Киллуа дотянуться до рубашки, единственного, что они додумались снять полностью. Шорты, висящие на одной ноге, приходится вяло натягивать обратно самостоятельно. И тут до Киллуа доходит смысл только что сказанного. — Ты что наёмник? — Киллуа, я знаю, что ты скажешь, — он разворачивается и поправляет ремень, — но это альтернатива, на которую я согласился сам. Без нэн на официальную работу хантером меня не возьмут. В подполье хоть и платят чуть меньше, но навыки не проверяют. — Ты понимаешь, что буквально стал коллегой Хисоке, моей семейке и прочим отбросам общества?! — кричит он, наплевав на то, что им нежелательно раскрывать своё присутствие. — Скорее конкурентом. Пальцы сжимаются в кулаки сами собой. Становится ещё хуже от того, что только что произошло. Ничем не лучше работы в каком-нибудь борделе. Теперь он чувствует себя Киллуа-по-вызову. Приедет ли он, если Гон однажды позовёт его сам? Скорее всего, и от этой мысли тошно. Ну вдруг это всё домыслы? Что если тот просто плохо пошутил? Так и не улучшил чувство юмора с годами, вот и несёт бред всякий, так ведь? В конце концов, от того, что он попытается, хуже не станет. — Гон, поехали со мной за Аллукой. Мы так давно не виделись, м-может посидим в нормальной обстановке? — неловко произносит Киллуа и теребит ослабевшими пальцами край не заправленной рубашки. Он правда хочет проводить время с Гоном как раньше. Годы только усилили это чувство. — Я бы с радостью, но сроки горят. Как-то я не до конца привык к такому темпу жизни. Только недавно с Китового острова переехал. Надеюсь, что скоро приловчусь. Челюсти заболели от того, как сильно Киллуа сжал зубы. Это не тот Гон, с которым он познакомился на экзамене. Тот прежний Гон был готов на всё ради друзей, подставлялся под опасность ради других, иногда даже зря. А теперь тупо следует за своими потребностями. Хочется верить, что они всё ещё друзья, но тяжело осознавать, что понятия эти у них сильно разнятся. Отвечать на глупые размышления о жизни наёмника Киллуа не намерен — слишком болезненная тема. Он морщится от ощущения близости, которое до сих пор не сходит с кожи, и моментально исчезает в дыму. Бежать напрямик быстрее всего, особенно когда знаешь, что среагировать и увернуться успеешь быстрее, чем тебя заметят. Хантеры не ввязываются в обычные военные конфликты, что делает их только более бессмысленными. Аллуку Киллуа встретит в аэропорту, и всё снова будет хорошо. Хриплое безразличие Гона мозг превратит в приятное воспоминание, наполненное теплом и страстью. В голове из раза в раз будет вспыхивать ощущение, когда тебя обожает любимый человек. Его не было сегодня, но воображение старательно всё дорисует. И когда снова встретит Гона в каком-нибудь городе, он пугливо, но пойдёт навстречу. Потому что это — Гон.