пропавшие без вести

Издалека мне сначала показалось, что это был обычный бомж. Но приглядевшись, я заметил на его ногах очень даже неплохие кроссовки, совсем не потрепанные и на вид новенькие. Вряд ли такие носят бомжи. Я приостановился и осмотрел его одежду: синие джинсы и огромная толстовка грязно зеленоватого оттенка. В узком переулке, между двумя полуразрушенными жилыми домами, на земле лежало тело. Просто тело. Лежало оно животом вниз. Закрытая капюшоном макушка не позволяла разгадать цвет волос. Время клонило к пяти часам вечера, но поблизости никого не было. Неудивительно, ведь этот район был полузаброшен. — Эй? — позвал я неуверенно. — Вы в порядке? — язык еле шевелился. В ответ — тишина. Я вздохнул и решил действовать. А вдруг человеку действительно нужна помощь? Я подошел ближе. Моему пути к незнакомцу аккомпанировал хлюпающий звук осенних луж под ботинками. Уже стоя над ним, я догадался по фигуре, что это был молодой парень. На глаз казалось, что он не дышал. — Эй? Извините? Вы меня слышите? Я был в абсолютном неведении, что нужно было делать дальше. Безусловно, необходимо было позвонить в экстренные службы, но вдруг передо мной лежал всего лишь перепивший студент? Я наклонился и потрепал его за плечо. Никакой реакции не последовало. Тогда я скинул с его головы капюшон и осознал, что не прогадал насчет его возраста. Обычный пацан с крашеными светлыми волосами, возможно даже, мой ровесник. На теле никаких внешних ран я не заметил. Я нагнулся еще ближе, прямо к его лицу. Дыхания не было. Резко припрыгнув, я отшатнулся и в панике достал телефон. Пальцы дрожали, все пять попыток ввести пароль провалились, и мне пришлось целую минуту ждать, когда снимется автоматическая разблокировка. К двадцати секундам до меня дошло, что на телефоне есть функция вызова помощи без разблокировки телефона. Автоматически на экране вылез номер экстренной службы Кореи — 119, но я сомневался, что он сработает в Японии, и какое-то время с тупым лицом пытался вспомнить номер японских служб. — Да вызывай ты уже кого-нибудь, черт. — А? — Б. В горле пересохло. Я стоял, уставившись на заговорившее тело. — Так ты не мертв? — Уже мертв. Еще бы, ты сто лет вызывал помощь. — Это какой-то тупой пранк? — Ага, — незнакомец полностью перевернулся на спину и глядел на меня. — Когда мне скучно, я притворяюсь мертвым. И смотрю, что из этого получится. — Очень занятное хобби, — вздохнул я с улыбкой. Как бы меня это не напугало, но я даже развеселился нелепостью ситуации. — Да ладно, ты же оценил! — парень мигом встал на ноги. — Слышь, как тебя зовут? — Джисон, — я тут же прикусил язык, но сказанное не вернешь обратно. — А тебя? — Кореец, что ли? — заговорил он вдруг на безупречном корейском. — Ты тоже? — обрадовался я. — Нет, я из Китая. Меня Чэнлэ зовут, — он подал мне ладонь, я пожал ее. — Откуда ты так хорошо знаешь корейский? — Люблю кей-поп, учил по песням с раннего детства, часто посещал Сеул. — Круто! — Очень круто, — улыбнулся он. — Пошли поужинаем? — Пошли. Я даже не стал особо задумываться. Делать мне было все равно нечего. Тем более, Чэнлэ мне сразу понравился. От него веяло свежестью. С этих пор мы говорили только на японском — Чэнлэ об этом попросил. Он хотел подтянуть разговорный японский. В лапшичной мы сели за далекие места за окнами, заказали по рамену и, наполнив стаканы кофе в ожидании заказа, посмотрели друг другу в глаза. — Как ты оказался в Японии? — заговорил первым Чэнлэ. — Отпуск, — соврал я. — Посередине учебного года? — Я не учусь. Мой простой ответ удовлетворил его. — А ты? — А я прилетел сюда в поисках одной вещички, — он таинственно улыбнулся. — Вообще-то сегодня я ожидал поймать в свои сети японца, а не просто туриста. Но и ты, похоже, неплохо знаешь Японию, да? — Ну да, а что? — Мне нужна помощь! — вскричал он, стукнув кулаком по столу и напугав этим подошедшего официанта. Он вздрогнул, чуть не выронив наши тарелки, кинул осуждающий взгляд в сторону Чэнлэ, положил заказы на стол и ушел. — Какая? Когда мои ноздри наполнил аромат свежего острого рамена, я был готов выполнить любое его желание, так мне было хорошо от вида еды. — Мне необходимо попасть в здание студии RaiENT, где снимали «RoRo_Girls». На Шибуя. — Эм, зачем? — ко мне начали подкрадываться подозрения, что он мог быть сумасшедшим отаку. — Я хочу найти пропавшый пилотный эпизод их шоу «Drinkin’ with RoRo_Girls»! Он должен быть где-то в их старой студии. И я угадал: он был сумасшедшим отаку. — Чел, — я вздохнул, ковыряясь в лапше. — Давай ты как-то без меня. — Просто объясни, как туда попасть, мне большего не надо. Я запутался в ветках метро. Вообще не понимаю, как там все устроено. И еще, мне бы карта города, самая достоверная и современная. — И всё? — Если ты еще знаешь, где делают фальшивые доки, было бы неплохо. — Лучше объясню про метро. Следующие полчаса я рассказывал про систему подземного транспорта в Японии, объяснял, как попасть на Шибуя, какую карту лучше использовать, цены на билеты и прочее. Тот слушал с маниакальным интересом, поедая лапшу с такой скоростью, что мне оставалось лишь не путаться с словах, когда я с удивлением наблюдал за ним. Мои глаза подметили его костяшки кулаков, сплошь покрытые пластырями, из-под которых выглядывали уголки ссадин и царапин, под глазами — огромные мешки. Он выглядел больным. — А зачем тебе эта…. Что там было? Какое-то аниме? — Это не аниме! — вскрикнул он почти оскорбленно. — Это шоу из нулевых, которое вели два ведущих — Юри Рокота и Маю Роминэ. Рокота и Роминэ - "RoRo_Girls"! Мой отец ездил на командировку в Японию и накупил кучу кассет с этим шоу. Привез в Китай, и я обожал их! Понимал я конечно вообще ничего. «Drinking with RoRo_Girls» это сатира, высмеивание японского общества. Две пьяные студентки гуляют по городу и попадают во всякие передряги. — А ты вообще понимал их шутки? — Я же говорю, что ничего не понимал. Но дело даже не в этом. Послушай: был пилот. Он был в одной кассете с первым эпизодом. И я видел его. — И? — Там было три ведущих! — прошептал он так с таким, будто это должно было меня шокировать. — Я повторю — И? — Да послушай ты! Кем была та третья ведущая? А? Почему ее нет в следующих выпусках? Почему она тогда лежала на полу? — Чего? — нахмурился я в недоумении. — Я…Я плохо помню, что конкретно произошло…. Но там было три девушки. Юри и Маю стояли вдвоем, и вдруг в кадре появляется третья девушка! Она выглядела очень странной. Была худющей, понимаешь? Слишком худой, чтобы быть здоровой. А потом она упала. Она лежала, ее глаза были закатаны, камера поднялась к стоявшим над ней Юри и Маю, и они оба одновременно покачали головой. Они были злыми и как будто разочарованными. — Ты уверен? А где это кассета? — Потерялась! — он едва ли не схватился за голову. — То ли мама, то ли бабушка выбросила большую часть кассет. Я совсем забыл про это шоу, я ведь смотрел их, когда мне было лет шесть-семь. Но вот год назад Маю погибла в автокатастрофе, а до нее еще Юри умерла от болезни. Мой отец узнал об этом и напомнил мне об этом шоу, мол, я любил его в детстве, а я опять же ничего не помнил. Тогда я решил посмотреть первый эпизод, может, что-нибудь вспомню. Смотрю, ну окей, в голове вроде что-то есть. А потом спускаюсь в комментарии. В основном, они, конечно, были обычными, выражали скорбь, спасибо за детство, земля пухом и прочее, пока я не натыкаюсь на один комментарий. Человек написал: «А вы помните Ронду Ватанабэ?». И тут что-то кликает в голове! И я вспоминаю ту третью девушку из пилотного выпуска! При том так отчетливо! Отчетливее, чем все другие обычные выпуски шоу. — Ну и что с этого? — Этот выпуск не плод моего воображения. Были другие люди, которые помнили ее, а значит, существовал и существует кассета с Рондой Ватанабэ, с худющей девочкой, девочкой, упавшей на пол, третьей ведущей, которая почему-то не появлялась в основных эпизодах. — Пилота нет в интернете? Упоминания про Ронду? — Абсолютно. Ничего. Ни информации про пилот. Ни про некую Ронду Ватанабэ. Я связывался с тем комментатором, но тот ответил, что сам потерял кассету, — сообщил он. Он сидел, так сильно поддавшись вперед, что я мог разглядеть его карие широко раскрытые глаза. Зрачки вроде не были неестественно расширены, под кайфом он не был. Я вздохнул. Ну, бывают на Земле интересные люди, удивляться таким было бессмысленно. Как будто я сам был нормальным. — Ну что-ж, желаю удачи в поисках. А почему тебе так важно найти эту кассету? — Это шоу моего детства. Я не могу нормально спать. Я не найду покоя, пока не разузнаю хоть что-нибудь. Он беспрестанно дергал ногой, стучал отросшими ногтями по столу, кусал губы — само олицетворение нервозности. Он выглядел как человек, легко впадавший в зависимости и не искавший лечения, нуждавшийся только в бесконечной стимуляции своих нездоровых наклонностей, пока саморазрушение не доведет его до ожидаемой погибели. Мне нравились такие люди. Они обладали тем, чем я не мог похвастаться, но хотел бы, — энергией, чтобы постоянно идти против системы. Он выпил последние остатки лапшичного супа, взглянул на телефон и встал со стола. — Звонят, — шепнул он и ушел в сторону туалета, разговаривая с кем-то на китайском. Когда я все доел, прошло минут десять, он все не появлялся, и мною овладела тревога. Я двинулся в туалет, чтобы проверить, что с ним, но там никого не было. Вообще никого. Только приоткрытое прямоугольное окно, через которое он, скорее всего, и пролез. Сначала я не понял, к чему было устраивать все это представление, но потом до меня дошло, что он убежал от оплаты заказа и повесил это на меня. — Вот говнюк! — выругался я. Естественно, мне пришлось заплатить за него. Я пошел домой в самых расстроенных чувствах. Помогай после такого незнакомым людям.

***

Марк был другом, ради которого я мог бы умереть. Лучший человек, которого я когда-либо знал. Он был добряком, прилетевшим ради меня в Японию, бросив в далекой Канаде свою семью и друзей. Он был и святым, который голодал два дня, отказываясь брать с меня деньги или хотя бы еду, предпочитая копаться в мусорках, а с появлением денег в первую очередь купил мне баночку моего любимого энергетика, потому что чувствовал себя виноватым, что заставил меня из-за него волноваться. Он был также киберпреступником, кликавшим по подозрительным ссылкам в Tor'е с такой непринужденностью, будто они вели на странички Википедии с биографиями знаменитостей. Когда я скучал, я писал ему, отправь мне чего-нибудь нелегального, и таинственная одноразовая почта доставляла мне целые папки со снаффом. В его гараже, как всегда, скопилось грязище. Я прохаживался из стороны в сторону, машинально собирая разбросанные вещи и рассказывая о своих делах. Из работы я опять ушел. Сферу в обслуживания больше никогда не собираюсь возвращаться. — Так что насчет визы? — он не отвлекался от своего ноута, отчаянно ударяя по клавишам. — Извини, я занят немного, скоро придет новый клиент. — Клиент? Я думал, ты завязал с этой дрянью? А виза зависит от тебя же, не? Я готов хоть сегодня. — Эта дрянь приносит мне слишком много баблища, чтобы завязать, — он засмеялся своим скрипучим смехом, а я все равно считал его добряком и святым. — Сегодня же напишу своему человеку. Еще объясню. — Окей. Он принципиально говорил со мной только на корейском. Даже в компании японцев, он обращался к другим на японском, а когда очередь доходила до меня — на корейском. Меня это выбивало из колеи. Я пытался ему донести, что не могу так легко переключаться с языка на язык, на что он только улыбался и пожимал плечами. Дошло до того, что я просто перестал лезть в его дружбу с многочисленными японцами. Он был очень рад этому. У него имелась странная ревность меня к японцам. — Когда ты вернешься в Корею, я поеду с тобой, — говорил он, прекрасно зная, что этого никогда не случится. Я налил себе чаю и сел, водрузив себе на колени учебник английского. Звук кликов мышки и стуков по клавиатуре наполнял меня спокойствием, для меня такие дни уже стали чем-то родным. Так, наверное, я должен был ощущать себя дома, но теперь мне вряд ли предстоит такое испытать. — Черт! — Что такое? Марк выругался, клик его мышки приостановился. Он сидел перед экраном с пустыми уставшими глазами. — Похоже, клиент и его деньги в пролете. Не могу найти то, что он попросил. — Боже, ну что там на этот раз? Я надеюсь, не расчлененка. — Если бы! Такого говна пруд пруди, никаких проблем. Но у этого клиента слишком специфический запрос…. Я нахмурился. Моя обостренная интуиция подсказывала мне имя одного китайского гаденыша. — Случаем, не ищешь ли ты пилотный выпуск некого глупого девчачьего японского шоу из нулевых? — О! Откуда ты знаешь? — Да твою же мать! — воскликнул я и взялся за переносицу. — Чэнлэ, да? Я с ним буквально вчера познакомился. Кинул меня в ресторане, представляешь? Пришлось за него платить. — Ну ничего себе! — возмутился он. — А я о чем? Я ему еще с метро разобраться помог. Весь вечер слушал его бредни с этим шоу. Псих какой-то. Ну и хорошо, что он в пролете. Он был одет как бомж, деньги у такого вряд ли водятся. — Кто был одет как бомж? — у входа гаража возникла уже знакомая мне фигура. — Ты! — рассердился я. — Ты какого хуя кинул меня вчера? Заходи уже, объяснись. — Я не нашел выпуск, — между делом сообщил Марк, виновато пожимая плечами. — Вернуть аванс? Чэнлэ неосознанно перешел на корейский, когда Марк заговорил на нем. — Нет, оставь. Помнишь, о чем я еще тебя просил? А то, что не нашел, ну это было ожидаемо, но попытаться стоило, — сказал он спокойно, зашел внутрь, по-хозяйски плюхнулся на кресло напротив Марка и наконец обратил на меня внимание. — Привет, Джисон! — Ты сказал ему свое реальное имя? — удивился Марк вслух. Чэнлэ заинтересованно оскалился. — Ого, что это значит, Джисон? Обычно ты выдаешь себя не за того, кем являешься? Хотя глупый вопрос, учитывая, с какими людьми ты водишься. Я застонал от бессильного раздражения, но взял себя в руки. — Марк святой! А ты мне должен за вчерашний рамен. — Ну ладно, извини, чувак. Он закинул ногу на ногу и начал копаться в карманах джинсов, а я заметил, что его одежда на этот раз выглядела в разы лучше — винтажный бомбер, под ним черный свитшот с анимешным принтом, темные джинсы, явно не те, в которых он вчера валялся на луже между заброшенными домами. Он походил на обычного подростка, лишь круги под глазами остались, да пластыри на пальцах. Достав из кармана банкноту, он протянул его мне. Я с опаской приблизился к нему и взял с его рук 5000 иен. — Это слишком много. — Компенсация за моральный ущерб, — и так гаденько улыбнулся, что я захотел засунуть банкноту ему в глотку. Но лишние деньги мне бы понадобились, поэтому я наплевал на его наглость. 5000 йен скрылись в моем кошельке. — И зачем было убегать, если у тебя есть деньги? — Вчера их не было, вот и все, — отмахнулся он и полностью переключился на Марка. Я сел обратно на диван с твердым намерением подслушать всё. — Этот пилот, скорее всего, доступен только в физических носителях. В тех же кассетах, поэтому в интернет его не загружали. Но я нашел кое-что про Ронду Ватанабэ. На одном сайте со сливами данных на продажу размещен архив-некролог 2002-го года. Среди списков есть имя Ронды Ватанабэ. Я сделал запрос, но ответа пока нет. Дело в том, что последний раз пользователь, продававший это, был онлайн пять лет назад. — Некролог? — его глаза расширились. — Значит, она мертва? — Но та ли эта Ронда? — Ронда — довольно странное японское имя, — добавил я. — Да, — согласился Чэнлэ. — Похоже, она умерла. Она умерла там, в пилотном выпуске. Она была худющей, она упала, и ее огромные глаза закатились. Она умерла тогда, — предавшись размышлениям и вскинув глаза вверх, он походил на гипнотизированного. — М-да, — покачал головой Марк, не особо впечатленный. Ну еще бы, какие только больные люди не проходили через него. Чэнлэ был одним из наиболее безобидных. — Почему бы такое пустили в эфир? — Такое и не пустили в эфир. Пилот издавался только в кассетах. Мне кажется, что это случилось по ошибке. — Знаешь, если она действительно умерла на камеру, и это издали по ошибке, то зачем ворошить это? Пусть покоится с миром. Почему ты так хочешь посмотреть на последние минуты ее жизни? — Это не вопрос садизма, Джисон, — я поморщился от своего имени, он сделал вид, что не заметил, и продолжил: — Это вопрос истины. Мне нужна истина. Разве это моя вина, что эта загадка не дает мне покоя? А может быть даже, это вопрос любви. Мне кажется, что я люблю Ронду Ватанабэ. — Что-ж, — я неловко улыбнулся и кинул на Марка многозначный взгляд. Тот, как и всегда, пожал плечами, давняя это его привычка — в любой непонятной ситуации пожимать плечами. — Удачи с этим, — сказал я и встал с места, чтобы уйти. Я проголодался, и так уж получилось, что у меня в карманах лежала свежая денежка. — Джи, стой! — остановил меня Марк. — Насчет доков, помнишь? Чэнлэ тоже нужны документы. Я насторожился. — И? — Я отправлю вас к одному челику. Его зовут Шотаро, — он начиркал что-то по-быстрому на клочке бумаги и передал его мне. — Сделает все как надо. Про вас я ему уже написал. Он вас ждет. Джи, у тебя все оплачено. — Спасибо, Марк. Я прочитал адрес и поморщился. — Кабуки-тё? Да еще и «клубное» место? — Да, он работает там. Лучше вам пойти туда сейчас, пока не потемнело, а то на улицах потом будет не протолкнуться. И Шотаро, наверное, уже будет занят. Пароль: «Я знаю, кто убил Марка». Чэнлэ заглянул через мое плечо на адрес на бумажке и сказал: — Это же совсем близко. Пошли сейчас! — Ну нет, — усмехнулся я. — Я хочу есть. — О, вот так совпадение! Я тоже хочу есть! Пошли вместе. — Подожд… Прежде чем я успел возразить, он взял меня за локоть и потащил с собой к выходу из гаража. Честно говоря, я не особо сопротивлялся. Я даже больше скажу — Чэнлэ мне нравился. Что-то насчет его вечно потрепанных волос и сумасбродного поведения ужасно притягивало меня. Мы шли плечо к плечу, он уже открыл рот что-то сказать, а я устало вздохнул про себя. Опять я завел себе чокнутого знакомого, точно Марка с его запрещенными хоррор фильмами не хватало. Но хен хотя бы был добряком, а этот? Чэнлэ заговорил о своей семье. Я с нахмуренными бровями пытался изо всех сил уловить суть его странного монолога. Он говорил так, будто все вокруг уже были в курсе дела, что он имел виду, и без уточняющих вопросов было практически невозможно продираться сквозь его речь. — Стоп, а кто такой Линь? — Мой брат. Он уже большой мальчик, работает, живет отдельно и все такое. Так вот, он единственный поддержал меня, когда я решил бросить универ, ненавижу эту специальность, почему отец так хочет, чтобы я там учился? Я бы, возможно, с радостью учился бы, если бы сам решил, куда мне поступать. Я всегда мечтал… — А на какую специальность отправил тебя отец? — На врача! А точнее на стоматолога. Можешь себе такое представить? Ну и умора. По его словам, когда я был маленьким, я так пугался и буянил на кресле стоматолога, что меня приходилось усыплять, иначе ходить бы мне постоянно с черными от кариесов зубами. А теперь он хочет, чтобы я учился на стоматолога. Я говорю, ну зачем? А он, это поможет тебе преодолеть твой страх. Я чуть ли не кричу, но папа, я не хочу связывать всю свою жизнь с медициной и учиться десять лет, только чтобы избавиться от детского страха стоматологов. А он мне такой, я врач, твой дедушка был врачом, твой прадедушка был врачом, твой брат тоже врач, но он не стоматолог, нам необходим именно стоматол…. — Так кем ты хотел быть всегда? — Пилотом, конечно. Смотрел фильм Миядзаки «Ветер крепчает»? Прекрасное аниме, обязательно посмотри. — Я смотрел. Я все у Миядзаки смотрел. — О, вот оно как? Круто. Ну как тебе фильм? Я обожаю, как Миядзаки рефлексирует на тему войны, у него всё всегда такое глубоко гуманистическое, без каких-либо «но», понимаешь? Без необходимости «смотреть на ситуациию с двух сторон», никакого компромисса с долбоебами, которые эти войны затеяли. Я за это его уважаю. — Да-да, я тоже его очень уважаю и согласен с тобой, но так что там с универом-то твоим? Ты ушел? — Да, я ушел. В смысле я не забрал документы и прочее, так что, наверное, я там все еще числюсь, но мне похуй. Месяц назад я сказал, мол, иду в универ, не скоро буду, и так я прилетел в Японию. Меня искала полиция. Но когда я скинул деньги на телефон и кое-как разобрался с симками, я написал им, что со мной все хорошо. Я, к слову, все еще в розыске как пропавший без вести. — В смысле? Ты же им сообщил, что убежал? — Ну да, но они-то этого не хотят. Родаки не сказали копам, что я им написал. Вот и ищут. — Тогда тебе следует быть аккуратнее. — Ну не знаю, я сказал им, что в Корее, и выбросил свой телефон в море. Как думаешь, когда они найдут меня? О моем местоположении знает только мой друг детства. Он меня деньгами и обеспечивает. Но на самом деле это мои деньги. У меня есть накопления наличкой, которые я ему оставил на хранение. Он их переводит на свою карточку, а потом скидывает на мою карточку. Ренджун, бедняга, отдувается за всех. Надеюсь, скоро увижусь с ним. — Тебе не жалко родителей? — Да нет, я же позвонил им сказать, что я в порядке! Это уже их загоны, раз они думают, что я в опасности. Я им все отдал — и в школу в эту проклятую ходил, для «элит», — он закатил глаза, — и два года проебал в универе. Я тоже хочу жить! Это их вина, что они сподвигли меня на обман. Я просто не понимаю, почему богатые родители так любят портить жизнь своим детям. Типа, алё? Ваш ребенок родился в обеспеченной семье, это буквально 70% автоматом, что у него будет все хорошо, но они даже эти 70% они решают смыть в унитаз, не позволяя детям пользоваться их законной привилегией жить комфортнее других. Так это несправедливо, короче. Я не сдержался и расхохотался. — Ниче не понимаю, но ты забавный, — сказал я, отсмеявшись. Я поднял голову вверх и столкнулся с глазами со стариком Годзиллой, что означало, что мы прибыли в Кабуки-тё. — Ты хотел кушать? — Чэнлэ замедлился возле какой-то лапшичной. — Давай сходим к этому Шотаро для начала. — Ты прав, дела важнее. И мы двинулись дальше. Без ночного мерцания неоновых вывесок квартал, конечно, выглядел менее зрелищно и более грязновато. Ряды низеньких магазинчиков с огромными надписями, предлагавших минет и прочие «комнаты возбуждения», плакаты девушек в открытых платьицах, Ресторан Роботов, «Станция удовлетворения» с уже готовым к действиям гидом, проводящих клиентов в ближайший любовный отель — вот таким был Кабуки. Я был только рад скрыться от уродств ночной жизни Токио в переулок, пусть дела там могли обстоять намного хуже. Проход между задними стенами был настолько узкий, что мы шли по одному, я впереди, Чэнлэ сзади. Тот с любопытством оглядывался, запрокидывая голову, чтобы рассмотреть полоску неба, прорезанную многочисленными проводами, соединяющих близ стоящие стены кривоватых бетонных клубов. Воняло неимоверно, и я вздохнул с облегчением, когда мы дошли до места нашего назначения. — Как ты понял, что нам нужна эта дверь? — Чэнлэ тщетно искал глазами хоть какие-нибудь опознавательные знаки. — Поймешь потом сам. Это навык, приобретенный после долгого общения с Марком. Я постучался и, как только щелкнул замок, ознаменовавший о том, что нас слушают, прокричал: — Я знаю, кто убил Марка! Молчание длилось где-то секунд пять, затем с той стороны раздался насмешливый голос незнакомца: — Так кто убил Марка? Мы с Чэнлэ переглянулись, не ожидавшие такого вопроса. Пока я молчал, раздумывая, пранк ли это или что, за меня ответил Чэнлэ: — Я убил его! — Эй, ты че? — шепнул я ему, но он не обратил на меня внимание. — Я вырезал ему горло, залил кровью из артерии весь его гараж, расчленил тело и раскидал по мусорным бакам, а его ноутбук я взял с собой и собираюсь сдать полиции, чтобы они его обыскали, собрали улики, переписки и арестовали все ваши криминальные задницы, твою в том числе! Так что открывай дверь, сейчас мы будем тебя шантажировать. Он заткнулся, и в напряженной тишине мы ожидали ответа. Зазвенела цепочка, хрустнула дверная ручка, и дверь со скрипом приоткрылась. Из проруби выглянуло испуганное круглое лицо с грустными глазками. Он осмотрел нас и тоненьким голосом спросил: — Че серьезно? — Сделай нам нужные доки, и я утоплю ноут в мор…. — Так, ну все заткнись! — воскликнул я, толкнув его в плечо. — Подурачился и хватит. Извини, Шотаро же? — он кивнул. — Мы от Марка, никто его не убивал, он жив-здоров, а этот парень просто клоун. Я Джи, он должен был оповестить обо мне? — Да, я получил его сообщение… Справа до нас раздались чьи-то голоса. Шотаро открыл дверь шире и поманил нас внутрь. Натыкаться на кого-то в «слепой зоне» считалось крайне нежелательным. Дверь за нами захлопнулась. Перед нами сразу же предстала барная стойка. В принципе внутренности бара выглядели так, как обычно выглядели все эти спрятанные от чужих глаз нелегальные заведения — все простенько, со стилем, крошечный зал, куда достойны зайти только те, кому можно доверять. Естественно, сюда не заходят за выпивкой. — Джи и Чэнлэ, да? Окей, сядьте, сейчас вернусь и все обговорим. — А какие доки тебе нужны? — спросил Чэнлэ. — Обычно о таких вещах не спрашивают. — Да ладно, сомневаюсь, что ты в уголовном розыске. — Почему это? — оскорбился я. — Ну на себя посмотри! Ты явно и муху убить не сможешь. Так зачем тебе фальшивые документы? И что там насчет твоего реального имени? Почему ты сказал мне его, во-первых, и, во-вторых, почему ты скрываешь его? — Сначала ты ответь, зачем тебе нужны доки? — Это не секрет, мог бы спросить и раньше, — он ухмыльнулся. — Мне нужен вот такой фальшивый пропуск, чтобы попасть в здание. И он показал мне пластиковую карточку фирмы по травле насекомых. — Зачем тебе это? — Хочу пробраться в их студию, прикрывшись работником этой компании. Мол, проверю, как у вас там с крысами, позвольте зайти, пожалуйста. — Звучит рисково. А это настоящая карта? — Да. — Боюсь спросить, но где нашел? — Еще позавчера я отследил время и маршрут одного парня. До этого я очень долго крутился возле студии. К ним подъезжала машина этой компании. Этот чел, оказалось, много тусил в районах красных фонарей. Ну, я, короче говоря, оделся как шлюха, он меня «купил», в отеле я его облапошил. — Воу, — не сдержал я изумленного восклика. — Ты че переспал с ним? — Нет, конечно. Налил кучу таблеток в выпивку, ему стало плохо, и когда его рвало в ванной, я покопался в его шмотках. — Он в порядке? — Наверное, — произнес он равнодушно. — Он сказал, что идет в больницу, и отпустил меня. — Я не осуждаю или типа того, но это, конечно, удивительно, на что ты готов ради этой старой кассеты. — На многое. Я ему поверил. Он продолжил: — Твоя очередь, зачем тебе доки? — Я? Мне нужна виза, чтобы улететь в Америку с Марком. Он из Канады вообще-то, но там слишком строго у таможни. А в Америке у него есть друг из Чикаго, который нас приютит. — Чем вам Япония не по душе? — Работы нет. Дорого жить. Да и двигаться куда-то дальше надо. — Так ты мне соврал, что, мол, в отпуске, — спокойно заметил он. — Когда расскажешь свой трагический бэкграунд? — Когда ты этого заслужишь, — я улыбнулся. Вышел Шотаро. Он кивнул мне, чтобы я прошел с ним внутрь. — А ты жди, — приказал он насупившемуся Чэнлэ. Внутри меня быстро сфоткали на белом фоне, распечатали четыре квадратика фотографий, и я молча наблюдал за тем, как на свет появлялся новый человек, новая жизнь, без детства, без семьи, без ничего на душе и, скорее всего, без будущего. Не человек, а картонная ростовая фигура в полный рост, с нечетким лицом, без объемная, пустая. — Приходи послезавтра, заберешь, на этом все. Позови дружка своего. Я вышел и сказал Чэнлэ заходить, он кинул в меня встревоженный взгляд: наверное, выглядел я не очень. — На тебе лица нет, — сообщил он. — Ну ты пошел, значит? — Да, я пойду. Давай, — я показал ему знак мира, — еще пересечемся как-нибудь. — Конечно, — улыбнулся он и скрылся за дверью, ведущую туда, где рождались новые люди. По дороге я наконец-то зашел покушать в кафешку. Набивая рот второй порцией блинчиков, я сидел за столом и вдруг заметил через стеклянную витрину проходящего мимо Чэнлэ. Наверное, это был последний раз, когда я его увидел, и я не знал, что чувствовать по этому поводу. Для меня это было непривычно. Я виделся со множеством людей в Японии — приятели Марка, клиенты Марка, барыги, у которых я покупал покурить, шлюхи, с которыми я не спал, но с которыми я любил болтать, пока Марк играл в покер с их сутенерами, люди вроде Шотаро, недоверчивые, чаще молодые преступники, да черт возьми, я сидел за одним столом с убийцей! Тогда я не знал, что он был убийца, пока Марк не показал мне статью с лицом этого парня — Юта, так его звали. Шестерка японского якудза и его предатель, он не позволил боссу казнить себя прилюдно и застрелился сам. Это произошло спустя три дня нашего совместного ужина. Хороший был ужин, дружелюбный. Я боялся, Марк опять начнет чудить, разговаривая с ним на японском, а со мной на корейском, сбивая меня с толку, но Юта, к счастью, сносно говорил на корейском. Марк представил его как «славного старшего брата». Широкая улыбка — единственное, что я запомнил в его внешности. Его подозревали в четырех убийствах мелких пешек. Марк потом со мной поделился, что их подозрения были небеспочвенны. Каждый раз, когда я думал об этом, по моей спине проходила дрожь. Было страшно, но я даже был горд, что к своему двадцатилетию успел посидеть с убийцей за одним столом. Но как бы горд я не был, я легко отпускал этих людей. Так и следовало делать — этих людей предназначало забывать. Забывать людей из подпольного мира — хорошая привычка. Но Чэнлэ из памяти не выходил. Весь последующий день я вспоминал его. Меня терзало любопытство. Я действительно надеялся увидеть с ним снова и спросить, смог ли он пройти в здание студии? Что он там делал? Нашел ли таинственный пилотный выпуск? — Чэнлэ тебе что-нибудь писал? — спросил я у Марка. На этот раз я ночевал у него. — Чэнлэ? — Марк зевнул, щелкая пультом от телика. — А ты про того китайца с пропавшей девочкой-ведущей? Нет, не писал. А зачем ему мне писать? Он уже заказчик Шотаро. Мое дело свести их. Чего спросил? Обычно мы не говорим о людях, которые приходят ко мне на работу. — Ну он же не извращенец. Наверное. Он мне запомнился своим необычным заказом. — Каким-то шоу? Что в этом необычного? Дружище, тебе бы поработать один день моим секретарем, чтобы увидеть, чего только люди не ищут в даркнете. И это далеко не только наркотики, порно и оружие. Был сегодня, например, такой малец, который искал видео-инструкцию по тому, как готовить человеческое мясо. — Фу! — меня всего передернуло. — Это намного хуже, блин! И что ты сделал? — Ну нашел, — ответил он бесстрастно. Я толкнул его в плечо, не щадя сил. Марк упал боком на диван и залился смехом, держась за ушибленное место. — Он никого не убил, не беспокойся. Он сразу сказал, что от несчастного случая умер его отец. Он просто хочет его съесть. На память. Я застонал от омерзения. — Да даже если он врал… Не мое дело спрашивать о таких вещах, понимаешь? В первую очередь, это деньги, которые они готовы платить. Марк искал, какой фильм посмотреть, и как всегда остановился на каком-то мерзком ужастике. Возможно, он и не был таким добряком, каким я любил его изображать. Но даже убей он кого-то, мне было бы плевать. Я бы помог ему закопать тело. Утром я прибыл к Шотаро. В баре, к удивлению, сидели клиенты. Они с подозрением наблюдали за мной, когда я следовал с Шотаро в его подсобку. Там он передал мне папку со всеми необходимыми документами. — Спасибо, — сказал я, проверяя все ли на месте. Он ничего не ответил, и я покинул его комнату. Я уже собирался уходить, как во входную дверь постучали. Шотаро мигом возник в зале, чтобы открыть гостю. Открыть Чэнлэ разумеется. — О, какая встреча, Джи! — воскликнул он радостно. — Подожди меня, окей? Я быстренько возьму свое. И нырнул за Шотаро вглубь подсобки. Я ждал его, прячась от внимания других посетителей. Мрачно склонившись над стаканами, в зале сидела парочка мужчин среднего возраста. — Чего пялишься, малокосос? — прогремел один из них. Я одернул плечами и промолчал. Вероятно, этот мужчина посчитал это действие за выражение презрения, потому что неожиданно налился кровью и впился в меня немигающим взглядом. Лицо этого человека не внушало ничего хорошего: желтовато-нездоровое, нависшее и хмурое — наркоман. Я напрягся, но сохранял молчание. Не говори с теми, кто этого не заслуживает, наставлял меня Марк. Я бы никогда не пошел против слов моего хена. Наконец объявился Чэнлэ. Он похлопал по рюкзаку. — Пиздец, это дорого, скажу я тебе, — сообщил он мне своим обычным громким голосом. — Откуда у тебя вообще столько денег? — пусть за меня и платил Марк, я все же догадывался, что услуги Шотаро не ограничивались в пятьсот долларов. — Я же мажор. В бегах, конечно, ну и что? Я проверил обстановку на улице через дверной глазок. Никого не было видно, и мы покинули бар. Дверь за нами захлопнулась. — Выпьем? — предложил Чэнлэ. — По чашке чая? Давай. — Ты не пьешь спиртное, или что? Небо накрывало Кабуки темно-синей морской гладью без облаков. Когда село солнце, район зажил и зашумел. — Нет настроения напиваться. Давай лучше поедим? — Давай, — согласился он. — Только смотри, не кидай меня одного. Еще раз такое провернешь, не прощу. Чэнлэ засмеялся и заверил, что не будет ничего такого делать. Зашли в случайную кафешку, сели за свободный столик и сделали заказы. И заговорили. — Как там Марк поживает? — Неплохо поживает. — Жаль, что он не нашел потерянный выпуск, но передай ему спасибо за наводку к Шотаро. Этот парень золото. Посмотри, что он сделал, — и показал мне пластмассовую карточку с фальшивым ID. «Тэцуо Хайджю. Дезинфектор и лаборант санитарно-эпидемиологической компании «Чистая жизнь». И фотография Чэнлэ. — Выглядит неплохо. Но что ты собираешься там делать, если тебе вообще удастся пробраться внутрь? — Буду обыскивать кабинеты. Мне нужен отдел кадров. Там же хранятся доки тех, кто работал у них? Мне нужно найти Ронду Ватанабэ. Ее имя, ее адрес, ее фото, хоть что угодно, что угодно, что доказывало бы, что такая девушка существовала или все еще существует. Возможно, я найду тот самый пилотный выпуск. По крайней мере, я надеюсь найти хоть что-то. Ты слышал про один австралийский фильм? Я уже забыл имя. Но там показывали всякую жесть по типу убийств кенгуру, и его повсюду удалили. Самый в последний миг пленку с полным фильмом нашел коллекционер в Денвере, в штате Колорадо, в каком-то малоизвестном кинотеатре. Она лежала в их богом забытом архиве. Представляешь? Это же восхитительно. — А этот фильм носит какую-то ценность, помимо мертвых кенгуру? — Нет! — ответил он легко. Он хлебнул из кофе. — Это неважно. Джисон, тебе нужно понять, что, когда дело касается потерянных материалов, плевать на ценность. Важно чувство, когда находишь этот диск, кассету, флешку, дискету, пленку, да даже файл в где-то в самых темных уголках интернета, который недоступен для большинства людей, но доступен для тебя! Это будто подглядывать за чем-то чужим, не предназначенным для твоих глаз. Иметь тягу к запрещенному — это очень по-человечески. «По-человечески» не в смысле — гуманно, а в смысле, что это свойственно всем нам. Ты что, в детстве не смотрел порно? — Можешь себе представить, не смотрел! — Что-ж, ты многое потерял, — хмыкнул он, будто в моем воспитании теперь сияла огромная дыра. — В любом случае, я не ищу этот пилотный выпуск, только чтобы удовлетворить свое любопытство. Это глубоко личное, понимаешь? Не против, если я закурю? Я не был против, и он закурил. — Она вроде мертва? — произнес я, вспомнив, что Марк находил некролог. — Он так и не смог получить доступ к этим сливам. Наверное, она действительно мертва. Но я бы не хотел этого. Я бы приготовил ей покушать, а то она была слишком худенькой. Но даже если она мертва… Я бы хотел это увидеть собственными глазами. — Ее труп? — Ее смерть. Смерть в пилотном выпуске. В тот вечер он много курил и много болтал про Ронду Ватанабэ. Дым обволакивал нас облачком. Я не курил, но мне нравилось вдыхать его сигаретный горький дым, напоминавшим мне об отцовских табаках. Он много двигал лицом, каждое предложение сопровождалось то вскинутыми бровями, то сощуренным носом, то широченной улыбкой, и его мимика говорила мне больше, чем его слова. Он был очень красив. Пухлые губы, потрескавшиеся и покусанные, поджимались, когда он задумывался, и растягивались, когда он вспоминал нечто приятное, например, то, как он искал вторую часть фильма про братьев Марио, а в итоге наткнулся на его порно пародию. — Подрочить не удалось, но было забавно, — засмеялся он, и я засмеялся вместе с ним. Я понимал, что меня к нему влекло, и от этого становилось не по себе. Не заводи себе здесь друзей, наставлял меня Марк. И я бы никогда не пошел против слов своего хена. — Я приступлю к своему плану завтра. — О, уже? — А чего тянуть? — Ну да, — кивнул я. — Осторожнее там. — Давай обменяемся номерами? — О, — я удивился. Не заводи себе здесь друзей. — Запросто. Я вбил в его телефон мой номер, он мне позвонил — теперь у меня был его номер, и на этом мы друг другу улыбнулись, собираясь прощаться. — Какие же неприятные здесь личности ходят, — буркнул он, когда на наш столик чуть не налетел какой-то пьяный тип. — И это говоришь ты? — А что, я быдло какое-то, по-твоему? — Надо было зайти в ресторан в центре, а то на восточном Кабуки постоянно всякая шваль водится. Мы расплатились и, маневрируя между столиками, подошли к выходу. Как вдруг мое внимание что-то привлекло. Что-то желтовато-нездоровое. Я увидел его сквозь стеклянную витрину — по ту сторону стоял мужик-наркоман из бара Шотаро, и он смотрел прямо на нас. — Эй, — я схватил Чэнлэ за локоть. — Видишь того мужика? Он был у Шотаро. У нас была стычка. — Да, вижу. Он смотрит нас? — Да. Мы с Чэнлэ и мужик по сторону витрины стояли и пялились друг на друга. — Почему он смотрит на нас? — Без понятия, но думаю, нам нужно уходить, — протараторил я, когда этот наркоман сдвинулся с места, чтобы зайти внутрь, не прерывая с нами зрительного контакта. Я потянул Чэнлэ за собой, все еще сцепившись в его локоть. Мне хватило двух лет взрослой жизни, чтобы понять, что желтолицые, угрюмые, одетые в черное мужчины — не самые лучшие люди, с которыми стоило разделить обед. Чэнлэ понял все без объяснений. Мы забежали в комнату для персонала, отмахиваясь от разозлившихся официантов, влетели на кухню, напугали всех, кого только можно было, и вышли на улицу через черный выход. Как только мы выбрались наружу, с основной улицы, обогнув ресторан, к нам двигался этот мужик. Чэнлэ выругался, и мы ринулись в противоположную сторону. Смутно я понимал, что мы бежали явно не туда, куда следовало бы, и все пуще углублялись в узкие японские переулки. За мной бежал Чэнлэ. Я слышал, как сбилось его дыхание, как потяжелели его ноги, и меня накрывала паника, когда впереди не наблюдалось даже намека на какой-то выход, только сплошные бетонные стены, ведущие к тупику. — Чэнлэ, он за нами бежит? — крикнул я ему. — Бежит! Но он отстал, — и он остановился. — Ты чего? Он переводил дыхание. — Давай уже, — он взял с земли булыжник. — Будем отбиваться. И в это же время из угла к нам выбежал ужасно изнуренный преследователь. У Чэнлэ вылезла усмешка на лице. — Старик, чего тебе надо от нас? «Старик» в ответ достал из кармана куртки пистолет. Мы замерли. — Гоните деньги, — проревел он. — Нет у нас денег! — У тебя есть, — он указал дулом пистолета на Чэнлэ. — Я слышал твой разговор в баре Шотаро. Он принимает деньги только наличкой. Чэнлэ развел руками. — И что? Я потратил все у него. — Да неужели? Подойти, я проверю. Чэнлэ даже не вздрогнул. Засунув руки в карманы, он неспешно приблизился к нему. — Застрели меня. — Что? — опешил мужик. — Застрели меня, — повторил Чэнлэ. — Застрели, а потом мои родители вздернут тебя за хуй. Ты хоть знаешь, кто я? Я из Китая, мои родители шанхайские бизнесмены, они найдут тебя и выебут в жопу. — Не провоцируй меня, пиздюк, — но пистолет, направленный прямо в лоб Чэнлэ, дрожал. — Ты действительно убьешь нас? Меня и его? — он выглядел, точно был готов расхохотаться. — В районе, где полно туристов? Ну так попробуй. И потом он закричал — нет, заорал. Мужик стушевался от неожиданности, приспустил руку с пистолетом, и Чэнлэ воспользовался его заминкой. Из кармана он достал булыжник и со всей дури вмазал тому по лицу. Мужик завопил и взялся за нос, выронив пистолет. Чэнлэ быстро подобрал его. Посмотрев на меня, он рванулся с места, и я погнался за ним. Перед тем как завернуть за угол, я кинул последний взгляд на матерящегося нас мужика и почему-то подумал, что он умрет. Обязательно умрет. От передозировки, от отчаяния, сиганет с крыши, возьмет в долг у барыги и вколет больше, чем обычно, ляжет на землю, когда успокоится от нашей выходки, и перережет себе глотку. Но мысль об его смерти не могла остановить наш смех, когда мы выбрались в центр Кабуки. Посередине улицы красных фонарей мы с Чэнлэ держали друг друга за плечи и хохотали до умопомрачения, до слез в уголках глаз, до боли в спине. Мимо нас проходили женщины в коротких платьицах — в такую-то погоду! — мужчины в костюмах, с прикрытыми медицинскими масками лицами, и самые обычные фрики, какие всегда встречались в таких местах, например, мы. Чэнлэ посмотрел на пистолет в руке. Я покачал головой. — Проблем будет больше. — Ты прав, — согласился Чэнлэ. — И что с ним делать? Умеешь с этой штукой обращаться? — Не-а. Может быть, Марк знает, но не будем же мы его этим беспокоить. — Ну тогда, — Чэнлэ замахнулся и бросил его в небольшой прорез между двумя тесно-стоящими магазинчиками. — Что, если какой-нибудь псих найдет его? — Значит, такова судьба, — серьезно ответил Чэнлэ. — А что еще с ним делать? Ты знаешь, как его обезвредить? В любом случае, любое оружие рано или поздно выстреливает. Должно выстрелить. Мы накупили огромных чипсов и от нечего делать шагали по прямой улице. Время клонило к ночи, и света на зданиях густели, неоновые буквы на вывесках выделялись еще гуще, вырисовывая перед белыми туристами заманчивые предложения. — Ты ходил в эти «салоны удовлетворения»? — Нет, конечно, — рассмеялся я. — Зачем? — Ну развлечься. — Посмотри на меня. Разве я похож на сорокалетнего раздавшегося мужчину с лысиной на голове? — Это понятно. Мне просто интересно, как все там устроено. Какие, интересно, там девушки? — Самые обычные, — пожал я плечами. — Я общался с некоторыми, Марк любил тащить меня по сомнительным местам. И в такие «салоны» заходил. Девушки как девушки. Милые, серьезные, болтливые, тихие, низкие, высокие, худые, толстые — какие есть. Как раз мы проходили мимо такого «салона». Витрины, расклеенные плакатами с откровенно-одетыми девушками, вызывали лишь желание отвести глаза. Но я в упор вгляделся — так сосредоточенно, что столкнулся с каким-то прохожим, он пихнул меня в плечо, я и внимания не обратил — вгляделся в одну из фотографий девушки: каштановые волосы, челка, большая грудь в купальнике — все, естественно, было до жути отфотошоплено. — Прости за нескромный вопрос, но ты не интересуешься девушками? Округлые бедра, мягкая грудь, терпкий аромат женской кожи, скользкая влажность влагалища. — Нет, — ответил я. — Не интересуюсь. — Гей? — Ну да. Я не скрывал своей ориентации. Если спрашивали — отвечал. — Это не проблема? — я повернулся к нему. Он улыбался. — Нет. Я би, — и посмотрел на меня, будто это говорило о многом. Я почувствовал жжение на кончиках ушей, такое непривычное, что я испугался. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что я тупо смутился и покраснел. Чипсы Чэнлэ уже давно закончились, и я передал ему свою упаковку, потому что уже наелся. Мы сели на лавочку и позволили проходящей мимо толпе раздавить нас своей энергией. Из бара напротив с занавесом-норэн вместо двери слишком громко играла песня Марии Такеути, спетая частично на японском, частично на английском. Кажется, она называлась «Something Stupid» — иногда попадалась мне по радио. Пьяная компания девушек подпевала словам песни. Прохожие приостанавливались, заинтересованные их весельем, но не решались зайти и приоткрыть занавес. — Так, почему ты здесь? — прервал молчание Чэнлэ. — Хочешь знать? — Да. — Я умер. — Что? — Я умер, — повторил я и засмеялся из-за его шока. — О, боже, это происходит, — чипса, которую он подносил ко рту, полетела обратно в упаковку. Он говорил взволнованно и испуганно. — Я всегда это знал. Всегда. Никто мне не верил, но теперь я знаю наверняка. Привидения существуют. — Да пошел ты, — я опять засмеялся. Казалось, за этот вечер я только и делал, что смеялся. — Я требую объяснений! — Я что тут объяснять? Я умер два года назад в Корее, Сеуле. Бедняга Пак Джисон пошел пробежаться в лесу и исчез. Ему было всего восемнадцать лет. У него были неплохие результаты экзаменов, не Сеульский университет, конечно, но в какой-никакой сносный колледж его приняли бы, и для восемнадцатилетнего Пак Джисона это был бы первый шаг в становлении полезного члена общества. Одноклассники в шоке, родители в горе, они рыщут по лесу, ищут своего друга, приятеля, сына. Родители хотят попасть в телевизор, но никакой канал не заинтересовывается их историей. Слишком скучно, слишком обыденно. Наверное, он покончил собой. Там, в лесу, есть обрыв. А под ним лежит река с быстрым течением. Спрыгнул вниз, а тело унесло рекой. Так думают и полицейские. Но родители и друзья этому не верят. Пак Джисон не был таким. Пак Джисон никогда бы их не бросил, он бы поделился с ними, если бы у него были проблемы. К хору девушек, подпевающих песне Марии Такеути, вдруг присоединился злой мужской бас. Проваливайте, кричал, по-видимому, владелец бара. Мы с Чэнлэ вздрогнули. — Но зачем? Я хотел снова засмеяться, потому что впервые видел Чэнлэ таким растерянным и ошарашенным. Но смех застрял в горле, и я лишь неловко улыбнулся. — Не знаю. Марк тоже постоянно спрашивает меня, зачем? Но я не знаю. Я правда не знаю. У меня нет, как ты выражался, «трагического бэкграунда». Честное слово, мои родители — самые обычные родители, даже, наверное, хорошие: работяги, в меру понимающие, в меру строгие. У них все было как у людей: вечерние посиделки за телевизором после работы, теплые семейные ужины, обязательно раз в месяц водили троих своих детей куда-нибудь погулять. Он — менеджер в крупной компании, она — медсестра. Не пьющие. На меня руки никогда не поднимали, даже кричали редко, представляешь? Да, все-таки они были хорошими родителями, это просто я вырос плохим сыном. У меня внезапно сперло дыхание. Я рассказывал об этом первый раз, даже Марку я столько не выговаривался. Чэнлэ молчал, ожидая продолжения. — Я не знаю, как объяснить это. Не знаю. Это началось, когда мне исполнилось четырнадцать, и я получил паспорт. Я ненавидел этот паспорт. Когда мне дали его в руки, в первую очередь я ощутил желание его сжечь. Ведь этот паспорт был чем-то вроде моей зафиксированной жизни, а я не хотел жить эту жизнь — жизнь, которую я наблюдал у родителей и у всех других. Школа была невыносимой. Юность — тоскливой. Меня претило от всего этого. Я как будто не жил, а лишь наблюдал, и картинка, которую я видел, мне категорически не нравилась. От нее веял противный запашок, и он меня отравлял. Я чувствовал, что мне необходимо оборвать эту жизнь, но я боялся смерти. Тогда я пошел на пробежку в лес и исчез для всех, даже для самого себя. Но кто я? Я оставил паспорт, и имя, в нем вписанное, там, в своей комнате. Я Пак Джисон, Пак Джисон, Пак Джисон, но я не чувствовал привязки к этому имени. Что делает имя именем? Когда на это имя кто-то отзывается, но за два года я отзывался на самые разные имена: меня звали и Чонхен и Итык, когда я прятался в Андоне, Асахи и Дайске в Японии, Питер и yandeadig797 в интернете. Какая разница, как меня зовут? Какая разница, есть ли у меня паспорт, есть ли у меня родители, где я учусь и где буду работать? Я не знал, в какие дебри внутреннего самокопания я бы еще пустился, если бы не крики пьяных девушек из злоклятого бара. Они вынырнули из-под занавеса, оказались на улице и орали на мужчину, который их вытолкнул из заведения. Мы с Чэнлэ молча следили за сценкой. Песня Марии закончилась, вместо нее играл какой-то малоизвестный джаз, и девушки возмущались и требовали, чтобы им снова включили «Something Stupid». Владелец их проигнорировал и вошел обратно в бар, на входе которого поставил двух охранников. Они не давали девушкам пройти внутрь, и это их прямо-таки бесило. — Козлы вонючие, твари! Включите Марию! До-инпо! — Что сказала, сука? — взревел один из охранников. — Что означает «до-инпо»? — спросил Чэнлэ, с интересом наблюдавший за происходящим. — Импотент. Чэнлэ хрюкнул. Ситуация накалилась, когда началась драка, и трое девушек сцепились в двух охранников. Конечно же, мужчины физически превосходили пьяных буянок и мигом скрутили их. Двоих держали руками завернутыми назад, третья высвободилась и плакала. Люди останавливались и снимали на камеру. Из бара вышел владелец, чтобы разобраться с оставшейся девушкой. Он ударил ее по лицу, она упала и заревела. Ее юбка задралась, из низкого декольте кофты вывалилась голая грудь, и мне стало ее жаль. Я аж привстал с лавочки в искреннем желании подойти к ней и помочь, как та вдруг, порывшись в своей маленькой сумочки, достала нечто черное, что тяжело было разглядеть из-за общего сумрака на улице. Я прищурился и распознал очертания пистолета. — Это тот самый пистолет? — промолвил Чэнлэ шепотом. — Не подходи! — закричала она, но он все равно подошел. Она выстрелила, и мужчина с ревом боли упал на землю. Кровь в области живота ярким пятном проступила на белой футболке. — Нет! Нет! — визжала она в истерике. Взволнованная толпа держала ее за локти, она отчаянно билась в их хватке. — Я просто хотела послушать песню Такеути! Включите ее песню, гады! Я посмотрел на Чэнлэ, и на его губах стояла полуулыбка, но она не была жуткой или странной, а какой-то даже умиротворяющей. — Забавно, — сказал он. — Я всегда успокаиваюсь, когда из оружия стреляют. В этом есть некий закон, да? — Наверное, — я не знал, что добавить. Я был слишком под впечатлением. Мы все так же сидели. Приехали полиция и скорая, спустя считанные минуты сброд зевак загородил нам весь вид на героев трагедии. Шок прошел, и я снова взглянул на невозмутимого Чэнлэ. В руках — скомканная упаковка чипсов, он почему-то мял ее в кулаке, и она хрустела под его напором. Он спросил: — А эту жизнь ты хочешь прожить? — Определенно. — Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? — Как душе угодно. Я отзовусь на любое имя. Полиция и скорая взревели сиренами и укатили совершать свои героические подвиги, а мы так и сидели, наблюдая за суетящимся народом. Я почти уснул, когда почувствовал ладонь Чэнлэ на своей. А потом мы поцеловались. Я не знал точно, зачем мы это сделали, хотя я потянулся к его губам первый. Я просто не мог выкинуть из головы его красивое лицо на фоне сине-красных мигалок полицейских машин. Целовался он неуклюже, по-детски, и до меня дошло, что все в нем всегда кричало о детскости: его пришибленный вид и мятая одежда, как будто он только что прибежал с детской площадки, беззаботность и жестокость, безрассудные вещи, которые он позволял себе говорить, и боязливый, но старательный поцелуй девственника. Мы оторвался друг от друга, когда в нас прилетел чей-то выкрик: — Педики! Первым отстранился Чэнлэ, потому что ему стало смешно. — Помнишь, ты спрашивал насчет «салонов удовлетворения»? Обычно все происходит в любовных отелях, — сказал я. Безусловно, я понимал, что выбрал слишком странное время, чтобы предлагать перепихон, но я не мог сдержаться. Оставляя мокрые поцелуи по его лицу, я не мог не думать об интимной близости. Наверняка, под одеждой он был весь покрыт ссадинами и синяками, он был такой тощий, что его ребра должны вырисовываться сквозь кожу. Бледный ли он везде? Я хотел увидеть все собственными глазами. — Ты серьезно зовешь меня поебаться? — его это скорее позабавило, чем шокировало. — Ну да. — Не вопрос, — усмехнулся он. А что произошло дальше — тривиально до безобразия. Мы пришли в любовный отель и занялись сексом. Вот и все. — Что ты прячешь под пластырями? — я обхватил его пальцы. — А что бывает под пластырями? Раны. Я получил их, когда у меня случился истерический припадок, и я начал бить кулаками кухонный кафель. — Жестко. — Очень жестко, — он курил уже четвертую сигарету. — Хорошо, что это осталось позади. Наверное, это и была последняя капля. Хотя нет, последняя капля была на приеме у психиатра. До этого невролог прописал мне пройти курс психотерапии, и меня это так взбесило. — Почему? Это могло бы помочь. — Нет у меня никаких проблем с башкой. Это у всех остальных проблемы. Пусть они и разбираются со своим говном. — отрезал Чэнлэ. Я не мог оторвать глаз от того, как он обхватывал пухлыми покрасневшими губами фильтр сигареты. Может, мне тоже пора начать курить? Целоваться и курить с Чэнлэ — звучало очень весело. — Сходил я, значит, один раз к психиатру и съебал из Китая. — А что случилось на приеме? — Ничего, — он отвернулся и освободил свои пальцы. — Больно, отпусти. Мы уснули, когда уже рассвело. Я проснулся в три часа дня и не нашел рядом с собой Чэнлэ. Проверил телефон и увидел его сообщение: Штурмую студию шоу! Потом спишемся Ах, да. Ронда Ватанабэ. Его любовь и наваждение. Я не удивился, что он оставил меня здесь ради нее. Потянувшись всем телом на шелковых простынях, я улыбнулся и жалел лишь о том, что не проснулся пораньше и не поцеловал его на удачу. Я встретился с Марком в его гараже. Он, сгорбившись, сидел перед ноутом. — Да неужели ты с кем-то переспал? — он заметил засосы на моей шее. — С Чэнлэ. — Вау, — выдохнул Марк. — Не ожидал. — Я тоже. Мы поели недоваренным рисом, выпили по чашке кофе и поговорили о делах насущных. — Купим билеты на 15 числа, окей? — Через неделю? Быстро. — А чего тянуть? На ум пришел Чэнлэ. — Действительно. Иногда я вспоминал своего отца. Он был единственным из прошлой жизни, по которому я испытывал подобие тоски. Сидя на диване перед телевизором, я думал о том, что дыши сбоку от меня отец, я бы засыпал быстрее и крепче. Его громкое дыхание всегда убаюкивало меня. Он был жилистым, миленьким мужчиной (родственники заверяли, что я весь пошел в него) с хрипловатым голосом и с отдышкой из-за двадцати лет непрестанного курения. Мама очень хотела, чтобы он бросил. Она говорила, либо кровать сожжет, либо рак возьмет. В этом она была права. Так вот, мой отец еще любил раздавать милые, но бесполезные советы, из разряда, инвестируй свои финансы в недвижимость, и мне так хотелось рассмеяться, потому что какая недвижимость, какие финансы? Не будет у меня никаких «финансов», совсем скоро я умру. Сброшусь с обрыва, мое тело унесет рекой, я оставлю свой паспорт в комнате, моя фотография будет висеть в вашей спальне, и каждый раз перед сном ты будешь смотреть на мое застывшее восемнадцатилетнее лицо и тихо плакать. Прости, папа. Даже удивительно, как легко я забыл остальных членов своей семьи. Как будто и не было восемнадцати лет жизни под одной крышей, как будто и не было новогодних семейных застольев, подарков, слез на плече, когда сестра не поступила в универ, а мама легла в больницу из-за бронхита. Все эти моменты, которые должны были меня связывать с ними, я вспоминал с содроганием. Как хорошо, что все это осталось где-то вдалеке, и сейчас я ощущал себя свободнее, чем когда-либо. Зазвонил телефон. Я машинально взял трубку. — Джи! — Чэнлэ, — удивился я. — Ты чего? — Приезжай за мной немедленно! — закричал он, и я незамедлительно сорвался с места. — Марк, одолжи свою тачку, — я нагло взял ключи с его стола и выбежал, так и не дождавшись ответа. — Ты где? — Скину геолокацию. Я поехал по указанному месту. В глубине души я предугадывал, что произойдет какая-нибудь дичь. Это же Чэнлэ. Он мог вселять и тревогу, и уверенность одновременно. Я остановился возле обшарпанного здания, как мне приказал Чэнлэ, и написал ему: Я здесь. Он не прочитал. Я нервно барабанил по рулю и ждал. Рука тянулась ко рту, чтобы погрызть себе ноготь — моя давняя вредная привычка, но я заставил себя его бросить, потому что она была частью той жизни. Из мыслей меня вырвал чей-то крик. — Вот он, гаденыш! Не убежишь! «Гаденыш» резко открыл дверцу машину и залез внутрь. Он учащенно дышал, но глаза азартно, вовсе не испуганно блестели. — Газуй! Я газанул. В едва успевшую закрыться окно прилетело ведро. — Вижу, все прошло не очень гладко. — Не болтай и езжай быстрее! Ты не видишь? Они едут за нами! — и указал на зеркальце заднего вида. За нами действительно впритык ехала серая тойота. — Ты каких-то якудза разозлил или что? Че они такие настырные? — я дрейфил как ненормальный. Невероятно, как на моем пути не встретились патрульные. Попасться полицейским было не то что даже страшно, но и опасно для нашей конфиденциальности. К сожалению, людям в форме требовалась всего лишь пара кликов на компьютере, чтобы определить, существую ли я или нет. — Они просто говнюки ебаные, — объяснил мне Чэнлэ, пока стремительно печатал пальчиками по экрану. — Я кое-что нашел. Ты можешь сделать крутой поворот и поехать в обход. Их драндулет такого не выдержит. — Ты думаешь, мой драндулет такое выдержит? Однако я попытался. Резко повернул рулем, машину наклонило в правую сторону, но поворот я сделал и снова посмотрел на Чэнлэ. — Куда дальше? Мы в какой-то в глуши. — Поезжай дальше. — Не могу переулок слишком узкий, машина не влезет. — Тогда выходим и ебашим, — прокричал Чэнлэ. Мы вышли из тачки и побежали вперед. Путь лежал через жилой район, мы залезли во двор чужого дома, отбились от собаки, сломали забор (простите, крикнул Чэнлэ пустому дому) и просто бежали дальше. Глаза слезились от потока встречного вечернего ветра. Пока мы искали место спрятаться, я расспрашивал Чэнлэ. — Что случилось? — Я рылася в папках. Меня поймали. Вот и вся сказка. Но в начале я неплохо справлялся. Мне поверили, даже не стали чемодан проверять, а у меня там нихуя не было. Просто легкие вещи, чтобы выглядело, будто я не пришел с пустыми руками. Мы оба устали бегать и завернули в какой-то парк или аллею. Прошли дальше и вдруг обнаружили спрятанную за деревьями кладбище. — Пошли туда, — его глаза загорелись. Я согласился. Мы решили, что погоня закончилась, и расслабились. Чэнлэ достал из пазухи папку. — Кое-что я нашел. — Что это? Он раскрыл папку, и в ней лежал один малюсенький листок с надписью из выцветшей черной гелевой ручкой. Там было написано: Ронда В. Отправить доки в ее квартиру. Чэнлэ радостно улыбался. Он взял меня за локоть, притянул к себе и поцеловал. — Она существует или существовала! Я не сумасшедший! Я не напридумывал! — Ого, это клево. Но это все? — Это все! — И что теперь? Он стер с висков пот и закусил губу. — Буду искать дальше. Ее семью, но самое главное — пилотный выпуск. Мы шли вдоль белых аккуратных памятников. Кладбище в Японии были устроены немного по-другому, чем в Корее: тела кремировали, а прах клали в памятник, без фотографий и причин смерти — только имя. Возможно, я был неправ, когда говорил, что имя нужно только для того, чтобы на него отзывались. Имя — в большинстве случае единственное, что остается у человека после смерти. Хорошо, если за свою жизнь ты успеешь наделить его свойствами и нравом. — Мы, наверное, никогда не попадем на кладбище, — вымолвил я. — Думаешь? — Может быть, тебя похоронят, а я? Я бы хотел, чтобы меня кремировали и пустили по воздуху. — А мне плевать, — вокруг его рта кружил пар. — Хоть ешьте меня, я все равно буду мертв. Было бы прикольно, если бы мой череп нашли где-нибудь в рандомном месте, и весь полицейский штат ломал бы голову, кому он принадлежал? Очередной глухарь в их статистике преступлений. Мне кажется, звучит солидно. Мы дошли до конца. На этой земле устанавливали самые свежие памятники. — Отчего, по-твоему, умерла Сано Сайкью? — спросил я. — Такое красивое имя. — У красивых имен красивые хозяева. Она могла умереть от рук маньяка. — А Сагамото Дай? — От самоубийства. Я фыркнул. — Почему это? — Такое предчуствие. — А Тэцуо Хайджю? — Кто? — встрепенулся Чэнлэ. — Тэцуо Хайджю? Его имя показалось мне тоже знакомым. Чэнлэ, покопавшись в заднем кармане, вытащил липовую карточку, которую он стащил у… Тэцуо Хайджю. — Это он, — Чэнлэ побледнел. — Да, это он. О, господи. — Может быть, просто полный тезка. — Нет, — Чэнлэ взялся за переносицу и застонал. — Я чувствую, что это он. — Те таблетки…. Ты переборщил. Он осел коленями на землю, перед мраморным обелиском. — Мне жаль. — Жаль, — бессмысленно повторил за ним я. — Что со мной не так? — В смысле? — Бывают моменты, когда я думаю, а надо было ли все это устраивать? Может, родители были правы, и мне стоило просто взять себя в руки и стать стоматологом. Лечить кариесы и прочее? — Правда? — Бывают. Но я всегда отдергиваю себя. Лучше убивать, чем идти по пути, который выбрали для меня родители. Ты представляешь, какой это пиздец? Как же мне было хуево раньше, что, убив человека, я так сильно не страдаю, как с родителями. Я ждал, что он еще скажет, хотя не понимал, что еще можно было добавить в такой ситуации. Прости? Но кому? Мраморному памятнику несчастного Тэцуо? Интересно, кем он был? Хотя я соврал. Мне он не был интересен. Мне был интересен только Чэнлэ. — Этого того стоило? — только это я сумел вымолвить. — Конечно, — Чэнлэ кончиками пальцев аккуратно придерживал бумажку за его уголок, чтобы не помять. И он встал с колен, немного дрожа от холода, или от чего-то еще, более глубокого. Он согнул листок пополам и положил в карман. Я приобнял его за плечи, и он уткнулся мне в щеку носом. — Я тебе нравлюсь, Джисон? — Почему ты называешь меня по полному имени? — спросил я серьезно, но он не ответил. — Да, ты мне нравишься. А я тебе? — Ты мне тоже нравишься. Мы засмеялись. Так вот как это происходит. Я подумывал, что процесс взаимоотношений будет сложнее, чем две фразы. Мы поцеловались, долго и самозабвенно. Целовались перед памятником Тэцуо, жертве гиперфиксации Чэнлэ. Он цеплялся за меня отчаянно, пальцами забираясь в волосы, царапая скальп, и я почему-то подумал о каннибализме. Видео-инструкция по приготовлении человеческого мяса. Почему человек есть другого человека? Одна из причин — чтобы поглотить его тело, слиться с ним духовно через его мясо, стать одним целым с двуми людьми внутри — буквально. Тот парень, чей отец случайно умер, и он захотел его съесть. Имел ли я право его осуждать? Можно ли посчитать поедание любимого как за последний акт любви? Наш поцелуй был похож на поедание. — Ты второй убийца, с которым я сидел за одним столом, — сказал я, отстранившись от него. — Это круто. И первый убийца, с которым я поцеловался. — Это еще круче? — Круче некуда. Через неделю я и Марк улетаем в Америку. Ты должен лететь с нами. Чэнлэ безмолвно уставился на меня. — Ну? — поторопил я его. — О чем тут раздумывать? Что тебя держит в Японии? — Ронда. — Она мертва! — я ласково погладил его по щеке. — Но… — Что "но"? Уже есть два доказательства того, что она мертва. Ее нет, Чэнлэ. — Но кассета…. Кассета же должна быть где-то? — он снова выглядел растерянным. Слишком часто за последние два дня я видел его растерянным. Безрассудная уверенность шла его чертам больше. — Кассета для тебя важнее? Я ненавидел себя за то, что сказал ему нечто такое, и он тоже. Освободившись от моих объятий, он устремил на меня сердитый взгляд. — Ты не имеешь права спрашивать такое. — О, да? Почему же это? Можно было и предупредить, если наша близость ничего для тебя не значила. — С чего вдруг такие выводы? — Ты издеваешься? — я неверующе рассмеялся. — Ты оставляешь меня ради какой-то непонятной девки из старого шоу, чье существование еще стоит под вопросом, которая, к тому же, скорее всего, мертва. — Она не «непонятная девка», это во-первых. Во-вторых, почему я должен жертвовать чем-то, почему бы тебе не остаться со мной, здесь? — Чтобы я и дальше наблюдал за тем, как ты живешь ради другого? Тем более, я и Марк не можем оставаться в одном месте долго. Это отравляет нас обоих. — Ну, что-ж, мои соболезнования. А я не успокоюсь, пока не найду Ронду Ватанабэ. — Да зачем она тебе?! — закричал я, не выдержав. В уголках глаз собрались слезы. — Зачем? Почему ты так на ней зациклен? Его взор остекленел, и он весь напрягся, точно пытаясь не дать себе распасться на части. В моих глазах он распался на мелкие кусочки уже давно. Да и чего таить — еще лежа между заброшенными домами, притворяясь трупом, он был разбит и расслоен, как куски порванного письма, который попытались склеить, но текст все раво получился нечитабельным. — Я ничего не помню, — вдруг с дрожащим голосом сказал он. — Что? — Я ничего не помню! Я ничего не помню из своего детства, кроме пилотного выпуска с Рондой Ватанабэ. — Но… как так? — не понял я. — Сознание забывает травматические прошлое, чтобы защититься, поэтому бывают случаи, когда люди не помнят своего детства. Мне так сказал психиатр. Он сказал, вы пережили то, что не должны были пережить, и мне показалось, он прекрасно знал все, что случилось. Я просил его, пожалуйста, расскажите, что со мной, а он молчал, и тогда я осознал, что не только мое детство, но даже мои травмы мне не принадлежат. Это больно. Я не помню ничего, кроме Ронды Ватанабэ, до тринадцати лет. Иногда в памяти всплывают непонятные образы, еле различимые голоса, но все это так смутно и бессмысленно. Зато я до мельчайших подробностей помню лежащую у ног Маю и Юри худенькую как палку Ронду Ватанабэ. Я вспомнил ее так ярко, так неожиданно, что не мог проигнорировать этот призыв. Ведь это знак. Ронда Ватанабэ — мое детство. Почему я не помню ничего до тринадцати лет? Что произошло в эти года, от чего я стер эти воспоминания? Я найду ответы только у нее, у Ронды. — Чэнлэ, но чем она сможет помочь? — Она вернет мне детство! — его глаза так вытаращились, что мне стало страшно. — Где мое детство? Почему она забрала мое детство? — Никто у тебя ничего не забирал. Это ты от него отказался. — Как я мог отказаться от него?! — вспылил он. — Ты понимаешь, каким отринутым я себе ощущаю, потому что тринадцать лет моей жизни просто стерты с моей памяти? Когда все обсуждают ностальгические вещи, когда родители показывают детские фотографии, а ты не помнишь, где и когда они были сняты. Мрак. Абсолютный мрак, когда пытаешься капнуть глубже в прошлое. Будто на фотографиях это не ты, а какой-то другой ребенок проживал твою жизнь. И ты начинаешь думать, а может, так и есть? Был другой ребенок, а ты непонятно кто. Пришел и занял место другого мальчика. Что с тем мальчиком? Я тот мальчик, или есть другой мальчик? Как со мной связана Ронда? Или у меня раздвоение личности? Во мне живет кто-то другой, кто занимал тело в детстве, а потом, после тринадцатилетия, передал его мне? Значит ли это, что когда-нибудь он вернется, а я снова зарою себя в беспамятстве? Такие мысли убивают меня. Я ложусь спать в постоянном страхе, что завтра может проснуться не я, а тот мальчик. Но если я просто все забыл, то только она появляется в моей памяти. Она-то мне поможет найти мой самый главный потерянный материал — мои воспоминания. Я молчал. В голове было пусто. Я не понимал его чувств, но признавал их. Свое детство я помнил очень хорошо. Весь болезненный процесс взросления как будто до сих ощущался на моей коже. И зачем Чэнлэ возвращать это? — А ты не думал о том, что она не хочет, чтобы ее искали? — А? — не понял он. — Может быть, она исчезла, как исчезли мы. Пропала без вести. — Исчезла? Куда ей исчезать? — Кто знает, куда она пошла? Быть может, живет себе где-нибудь в Мальдивах, и ее называют не Рондой, а Сакурой, японский тетушкой Сакурой, неизвестной женщиной из Азии. Она появилась где-то двадцать лет назад и с тех пор живет себе уединенно, никто не знает об ее прошлом, мужа и детей нет. По утрам она пьет кофе, сидит на шезлонге, а по вечерам принимает своих близких друзей, и они обсуждают погоду и свои будни. Работает, наверное, где-нибудь в магазинчике или даже арендует комнаты, и ей никогда не бывает одиноко, потому что вокруг нее постоянно вьются молодые туристы. Чэнлэ заплакал. Закрыв лицо ладонями, он молча плакал. — Или она просто умерла. — И что мне тогда делать? — прошептал он отчаянно, будто весь смысл его жизни ускользал от него, как песок сквозь пальцы. — Полететь с нами. — В Америку? Но я не такой, как ты. Я не могу просто бесцельно бродить по миру. Я даже не ощущаю себя полностью человеком, потому что у меня нет детства. — Мы всегда можем купить себе дешевый пикап и пуститься с ним по малопопулярным американским штатам в поисках фильма, запрещенного из-за слишком детально показанных убийств кенгуру. Чэнлэ рассмеялся своим звонким голосом. Слезы на щеках высохли, глаза покраснели, но смотрели вперед, и он потянулся ко мне обниматься, потому что он замерз. — Было бы неплохо.