Мама, я надеюсь, ты гордишься мной Помнишь, мы верили, что увидим лучшую жизнь? Мама, у меня есть всё, но нет одной Части души моей, что с тобой улетела ввысь.
Леви вспомнил, как несколько месяцев назад сидел также, привалившись к камню, и осознавал, что титанам пришел конец. Война закончилась. Они победили. Тогда он впервые за многие годы позволил своим эмоциям выйти наружу. Он плакал и отдавал честь своим падшим товарищам. На мгновение ему даже показалось, что он увидел восставших мертвецов. Или призраков. Но это были просто галлюцинации из-за постоянного стресса, вечной усталости и никак незаживающих ран. В тот момент он почему-то подумал, а гордилась ли бы им мать, будь она жива? На самом деле, мужчина смутно, очень смутно помнил Кушель. Помнил отголоски каких-то тихих колыбельных, скорее даже не их самих, а ласковую интонацию матери, да вечно ледяные, — как у него самого — но нежные руки, что ерошили волосы и радушно трепали за щеки. Но вот рассказы о жизни на поверхности, о голубом небе, о множестве зеленых и сочных растений въелись в подкорку. Леви также помнил, как по вечерам, перед тем как уйти, — в бордель, понял он с возрастом — укладывая его спать, мать говорила, что скоро они обязательно выберутся из этого прогнившего насквозь города на поверхность. К яркому голубому небу и ослепительному солнцу. И тогда все у них наладится. Леви и вправду верил в эту лучшую жизнь долгое время, неся в сердце их общую с матерью мечту. Но лучшая жизнь оказалась наполнена войной, титанами и смертями. Отвратительным хрустом ломающихся костей сослуживцев, топотом лошадей, душераздирательными криками, громким плачем, вечными ночными кошмарами и неуспевающими заживать ранами. Сравнивая жизнь в зловонном, затхлом и темном подземном городе с жизнью под ясным, кровавым небом, Леви так и не смог определить, где же эта самая лучшая жизнь. В грязном и преступном подземелье, где были живы Фарлан и Изабель, или в относительно чистом и ярком застенье, где мертвы все?Мама, я боюсь, что я совсем один Люди играют мной, а я в них ищу родных Мама, ты сейчас поёшь в моей груди Крыльями за спиной обними меня хоть на миг.
Терять близких всегда больно. И Леви знал это не понаслышке. Дрожащими руками мужчина достал сигареты и закурил. Он делал это в исключительных случаях, и сейчас, когда он сидел на кладбище в мертвой тишине совершенно один, — если не считать пустоту в душе — и был как раз такой случай. Сначала ушла мать. Он плохо ее помнил, потому и не особо скучал. Завидовал только, когда видел, как другие дети получали ласку от своих матерей, пока он получал затрещины от Кенни, потому что держал нож совсем по-другому. Учитывая характер Кенни, наверное, пощечины можно было считать своеобразным проявлением заботы. Вслед за ней ушел Кенни. Просто бросил его тогда. Подросток во всем винил себя, думал, что совсем никчемный, проку от него нет сейчас и, как не старайся, все равно не будет. Третьими покинули его Фарлан и Изабель, ставшими ему семьей. И Леви опять винил себя. Не было бы его — они не попали бы в разведку. Они нашли бы другой способ выйти на поверхность и жили бы счастливо. Или не нашли. И тогда бы гнили в подземелье, но счастливые в своем отчаянии. А после были целые вереницы трупов, но ощущая общую скорбь, Леви не погрязал в унынии, потому что запретил себе сближаться с разведчиками, а потому и не знал их по именам, мельком видя где-то в штабе. Для него они были просто безликими мертвецами, чьи души так и остались с другими солдатами. Леви, все также опираясь на холодное надгробие, изменил положение ног, которые сегодня болели еще сильнее, чем обычно. Ханджи сказала бы, что это к дождю. Особенно его тревожила нога, травмированная в лесу гигантских деревьев в битве с женской особью. Тогда погиб его отряд. И вновь вина за их смерти легла на его плечи тяжким грузом. Он поверил в выбор Эрена. В итоге не уберег. Не защитил. Не спас. И больше всего мужчина жалел, что позволил себе сблизиться с ними, доверился им сам. Делился своими мыслями и устраивал чаепития, на которые Петра постоянно пекла пироги, — и черт бы знал, где она умудрялась находить сладкую начинку (однажды на Рождество, в честь его дня рождения, она даже сделала мясной пирог), когда в дефиците было абсолютно все, кроме чая и овощей, — Оруо постоянно шутил, Эрд рассказывал истории из жизни, а Гюнтер молча слушал и изредка давал по-настоящему мудрые советы. А все из-за того, что был в них уверен, верил, что они так просто не погибнут, ведь они лучшие. Сильнейшие. Пережившие не одну экспедицию бывалые воины. Они были лично отобраны им. И он лично их тренировал. И он сам же возвел их на эшафот. Ветеранов становилось все меньше. Через какое-то время погиб Майк и его отряд. Не сказать, что они были сильно близки, но за долгую службу они все же притерлись друг к другу, коротая вместе вечера в кабинете командора после разработки стратегических планов. Их смерти ударили по Леви, хоть и не так сильно. Признаться, он даже надеялся, что пропавший без вести Закариас все-таки ухитрится выжить. Но чуда не произошло. Когда Кенни свалился ему как снег на голову, Леви был в ярости. Тогда погибли люди Ханджи, которые были временно под его командованием. Ветеранов почти не осталось. Аккерман-старший его тогда несколько раз чуть не прикончил, но все же Леви вышел победителем. Вот только все закончилось стремительно в церквушке Рейссов. Когда он нашел Кенни у дерева, стало понятно, что тот не жилец. Леви смог переосмыслить всю свою жизнь с этим человеком, поняв его мотивы и цели. Терять Кенни во второй раз было еще тяжелее, чем в первый. Леви опять закурил, тяжело вздохнул и запрокинул голову на могильный камень матери, устало прикрыв глаза. А дальше Леви своими собственными руками отнял жизнь Эрвина. Их отношения были сложными. Они вместе прошли долгий путь: от ненависти до полного доверия. И хоть Аккерман-младший был уверен, что командор легко пожертвует им, если это потребуется, он все равно был его верным цепным псом. Прям как Кенни и Ури. Как Микаса и Эрен. Отвратительно. Одно слово, один жест, один приказ и Леви отдаст свою жизнь, какие крепкие узы бы их не связывали. Леви хотел спасти его. По-настоящему хотел. Потому и вколол сыворотку Армину. Девчонка Аккерман его тогда чуть не прирезала, и Леви малодушно думает, что лучше б прирезала. После того, как они добрались до океана, Леви впервые подумал, что, возможно, еще все не так плохо. Они смогут спасти человечество. И возможно, он почувствует себя по-настоящему свободным и счастливым. Но та мелкая дрянь пристрелила Сашу. Габи понять можно. Она прирожденный воин и исполняла свой долг. Браус, как и остатки 104-го, тоже прочно вошли в его сердце. Леви не особо способствовал их сближению, но также как и с Майком их связывало доверие и долгое время, проведенное бок о бок. Самым последним, но самым сильным ударом по нему прошлась смерть Ханджи. Леви не хотел сближаться с ней, но она сама прилипла к нему как банный лист и отваливаться от него явно не собиралась. Сколько ж крови из него она выпила. Ее болтовня бесила, а пренебрежение гигиеной убивало. Чтобы хоть как-то облегчить свое существование рядом с ней, Леви пришлось взять на себя обязанность по ее купанию. А после ее назначения на пост командора, времени Ханджи совершенно не хватало, и Леви понял, как может быть неуютно в штабе без ее извечной болтовни и заливистого, почти сумасшедшего, смеха. Ханджи хотела уйти красиво, так она сказала тогда. И у нее это с блеском получилось. Ее последний гулкий смех до сих пор звучит в его голове. Удивительно, но в том предсмертном аду ее смех был искренним. Все его родные и близкие мертвы. Ребята из 104-го, включая королеву, конечно, его не бросили. Да и Габи со своим дружком обещала позаботиться о нем. Прямо сейчас, например, они ждут его с инвалидной коляской у входа на кладбище. Но в скором времени они все начнут исполнять свои мечты, ставить себе цели и достигать их, заводить семьи. И в их жизни просто не останется места для Леви. И он не может упрекать их в этом. Они слишком долго шли к свободе. Леви тяжело встал, опираясь на трость. Ходить слишком тяжело. Как сказали врачи, вообще чудо, что он может это делать. Мужчина посмотрел на надгробие Кенни и провел по надгробному камню матери рукой. Бросив последний взгляд на могильные камни, он пошел прочь. Подул легкий и теплый ветер, и на миг, всего на миг, он замер, будто ощутил чьи-то объятия. Встряхнув головой, отгоняя наваждение, Леви побрел дальше, неся пустоту в своей душе.Мама, я прошёл Этот путь и меня он разрушил