Иди ко мне

Накрапывало. Вечер был осенний, а как следствие — тёмный, потому что солнце теперь садилось всё раньше. По вечерам не бывает занятия приятнее, чем наблюдать за звёздами, даже если они совершенно неподвижны, но сейчас звёздами служили лишь огни столичных домов — от небольших частных домиков до современнейших многоэтажек. Силуэты огромного города были настолько темны, что, казалось, слились в чернильную массу: настолько неразличимыми были их угловатые и сферические черты, настолько близко они жались друг к другу, настолько сильно бурная городская жизнь хотела скрыть своё истинное лицо. Светящиеся окна, сверкающие до рези в глазах рекламы, уютный свет гирлянд над многочисленными кафе — всё свидетельствовало о жизни. Здесь ищут счастья или просто существуют многие и многие жизни, рассеянно запутавшиеся в бесконечном водовороте суматошных ритмов, темпов и тактов. Где-то эти такты были гораздо тише и размереннее, но всё равно яркими — как, например, прямо сейчас внизу, в зале. В зале танцевали. Самые обыкновенные танцы для богатых особ, графов и графинь, желающих подвигаться, послушать музыки и поболтать, подовольствоваться развлечениями; позаигрывать — для молодых гостей это была прекрасная обстановка, чтобы отпустить несколько прозрачных флиртующих фраз в сторону своей пассии. Это просто вечерние танцы, на которых приятно развеяться, находясь в обществе. Но, однако, не все готовы расслабляться именно в присутствии общества — для многих общение с чужими людьми является сложным выматывающим процессом или просто не приносит никакого удовольствия. Или просто нейтральная обязанность. Инструмент для выражения мыслей. Или всего понемногу — в зависимости от того, каким выдался день, какое настроение или насколько приятна обстановка. Было всего часов семь вечера, но сумерки уже заглотили всё вокруг, однако некоторые упрямые, живые в своём веселье и прыткости создания продолжали веселиться вместо того, чтобы перестать бодрствовать да отправиться на отдых. К сожалению, Блейз сегодня никак не могла отнести себя к таким "созданиям". Она стояла на маленьком балконе, опершись на перила, и вглядывалась в мрак. Вообще-то, было прохладно. И, как упоминалось ранее, слегка моросило. Но что есть холод для повелительницы огня, которая в любую секунду может согреть себя и своё окружение? Для уставшей императрицы, которой всё равно даже на смех и пластичные кружения этажом ниже — что есть холодные слёзы неба? Она и в самом деле устала. Без интереса разглядывала вечернюю пустоту, ничего не слышала — только глаза её были прикрыты, потому что не было сил держать их открытыми полностью, нахмурены были брови и губы были сложены так, что уголки рта смотрели вниз. Кошка всем своим видом могла показывать лишь измотанность и желание никого не видеть, но и саму её никто не видел, что в общем-то было ей по душе. Сама же душа металась под рёбрами то в одну сторону, то в другую, не зная, одиноко ей без других — или наоборот, не дай Бог кому показаться в поле зрения. Сзади, за дверью, зажёгся свет. Послышалась знакомая поступь; это, пожалуй, был единственный звук, который её уши вообще заметили сейчас, ведь все остальные шумы были мутной густой ватой, не воспринимаемой слухом благодаря прямо-таки мировому желанию отторгать всё и вся. — Блейз? — открылась дверь. — Ты здесь добрых пятнадцать минут. Не простудишься? "Ха, всего лишь?" Кошка продолжила молчать, не озвучив вслух своих мыслей; только долго протяжно выдохнула через нос, не подавая голоса. Сильвер подошёл ближе и точно так же опёрся локтями о перила, только не опуская голову так низко, а держа её прямо. Окинул взглядом темноту и, не найдя ничего привлекательного в смольно-чёрной пелене, посмотрел на стоящую рядом жену. На её лице, слабо подсвечиваемом, не дрогнул ни мускул, и она упрямо смотрела куда-то вдаль. Принцу стало не по себе от такой молчаливости и угрюмости, и потому он решил во что бы то ни стало помочь супруге справиться с тем, что тревожит её — что бы это ни было. — И... Как давно ты здесь? — Мгновение назад ты сам сказал, что пятнадцать минут. — А, да, точно... — ну вот, диалог начался нелепо. Впрочем, не так страшно. Попытки продолжились. — Просто стоишь? — Просто стою. Сильвер докоснулся ладонью её плеча. Блейз закрыла глаза, однако ёж заметил, как её ресницы дрогнули. — Иди ко мне. Всего три коротких слова. Блейз нахмурилась сильнее и скривила губы; эта фраза пробила в ней весь колючий лёд и заставила ослабеть, а слабость она очень не любила. Только сейчас эта слабость не хотела уйти, побуждая кошку послушаться этой короткой, простой, но такой тёплой, нежной просьбы. Она выпрямилась и подалась к супругу, положив поникшую голову на его грудь. — Устала? — сказал психокинетик и положил руки на её спину, побуждая подойти ещё ближе. Пирокинетик кивнула головой. — Надоело всё... Так надоело... Все чего-то хотят, всем что-то надо... А я... Я не могу. Я так устала... Чувствую себя такой жалкой... Голос императрицы дрогнул, а под конец перешёл в плач. Блейз тихо заплакала. Тихо, ненавязчиво, без истерики, но бессильно. Она ненавидит жаловаться. Ненавидит сгружать свои переживания и проблемы на других, зная, что у тех тоже свои проблемы, считая, что с её стороны правильнее выслушивать, чем говорить. А Сильвер продолжал прижимать её к себе; стал поглаживать спину, перебирать пряди вьющихся волос. Расслабление действовало на неё — всё больше опускались плечи, переставали напрягаться мышцы, а сознание позволяло себе сделать исключение из правила. По небу плыли коричневые от фонарей облака и загораживали звёзды. Луна серо-зелёным светом освещала эти матовые паутинки, и выглядело это печально, будто она сквозь полупрозрачную вуаль с сочувствием смотрела на супругов и будто покачивала головой, как делают все несподручные свидетели. Облака тем временем продолжали распылять некое подобие измороси, на которое всем было абсолютно плевать. Сильвер тоже устал, но ни за что об этом не скажет — у него пока есть силы, и его долг — защитить свою возлюбленную, отдать ей часть этой силы, разделить с ней её боль, а затем — умиротворение. Никто другой не сможет любить её так, как он, и это ему известно лучше всего на планете. Уже сейчас всхипы затихали, появлялись реже и реже. — Не плачь. Всё будет хорошо. — Я... знаю, что справлюсь, просто... — она запнулась, не зная, что говорить дальше. — Нет, Блейзи. Не ты справишься. Мы справимся. Ты же не одна, Блейз. Я рядом, слышишь? — кошка молчала, крепко прижавшись к мужу. — Мы справимся вместе, так будет легче. Ты просто давно не позволяла себе перерывов. Не плачь. — Мне бывает так страшно смотреть в будущее. Оно же от меня... от нас зависит... — В том, что ты беспокоишься о будущем, пусть это даже будет завтра, нет ничего плохого. Это даже правильно. Я прекрасно знаю, какая ты ответственная, но ты слишком много думаешь. Пожалей своё сердце, оно не выдержит стольких переживаний. Они обнялись ещё крепче, когда вдруг капли стали крупнее и чаще — холодные, сонные капли. — Будущее и правда в наших руках, но в таком состоянии мы не сумеем его построить. Идём, нужно отдохнуть. — Спасибо, Сильв. Спасибо большое, — девушка отстранилась; она вытерла слёзы. Взгляд прояснился, а на губах появилась ласковая улыбка. — Мне кажется, я замёрзла. До её ушей лишь сейчас долетела музыка, хотя она играла всё это время (как раз в том зале, в котором танцевали). Она заметила и фонари города, и луну, и свет в комнате, и бронзовый блеск на серебряных иглах, и всё то, что так долго упускала из виду из-за своего равнодушия, и услышала гудящий город, а на сердце было так легко, так легко! что, наверное, вся боль, все страхи о будущем улетели далеко-далеко в прошлое. В действительности, Блейз лишь сейчас обратила внимание на холод. Почему-то когда кто-то злится, он гораздо медленнее замерзает, если вообще мёрзнет — должно быть, из-за разогнавшегося кровотока, который сильнее греет тело. А теперь, в спокойствии, не было причин у сердца так яростно пускать кровь по сосудам. Мир вновь приобрёл свой цвет. Блейз по-прежнему смотрела, но теперь уже на Сильвера, на его такое же усталое и такое же счастливое лицо, а тот держал в руках ладони жены и скоро плавно повёл её к дверям, ведущим в комнату. Здесь было заметно теплее (наверное, в целый миллион раз!), люстры распространили на стены, мебель, украшения свои жёлтые масляные лучи, и сразу так сильно потянуло в сон, разморило... Уже не хотелось даже верить, что всего несколько минут назад всё это не могло достигнуть утомившегося сердца, что было больно и не было сил ни на что. Пирокинетик снова подалась к супругу — на сей раз чтобы самой крепко-крепко обнять его, обхватить руками, тесно прижаться щекой к плечу и чувствовать эту защиту, знать, что бояться нечего, пока с ней тот, кого она любит всем сердцем — даже когда устала, даже когда дождь, даже когда слабость, а вечер — сырой и холодный, самый обыкновенный ноябрьский вечер. Они ещё раз посмотрели друг другу в лица, читая в них благодарность и любовь, а затем мягко прильнули друг к другу губами. — Пойдём, прекратим шумиху и ляжем спать. Давай? — О чём речь? Они усмехнулись своим словам. И на этот раз погружаться в сон было гораздо легче с освобождённым сердцем, сонным разумом и тихим воздухом вокруг. Многие однажды устают и не знают, что с этим делать, обвиняя себя в собственной слабости, пока не доверят себя кому-то, кто принимает эту слабость и дарит настоящую силу. Наверное, нет на свете чувства приятнее, чем это — быть сильным, но найти того, кто сможет быть сильнее, с кем не будет страшно на мгновение дать слабину и вместе стать ещё выносливее, выше, счастливее. С кем можно спокойно спать.