Моими глазами

Я ненавидела свое отражение. Главным образом – за лживость. В этом зеркале в начищенной до блеска позолоченной раме не было ничего, принадлежащего мне: комната за спиной с оштукатуренными и расписанными неуместными узорами стенами и вычурной, дорогой мебелью; форма, ни разу не надеванная, отглаженная до остроты складок и краев куртки, с накрахмаленной рубашкой, от которой чесалось тело, с приводами без единой выбоинки и царапины, с сапогами на остром и слишком высоком для настоящего сражения каблуке, чтобы сделать меня выше и женственнее, с зеленым плащом из атласа, а не из шерсти; лицо, напудренное, нарумяненное, да что уж там - практически нарисованное заново, с неестественно длинными ресницами на веках и ярко-алыми губами. Пожалуй, только волосы напоминали меня прежнюю – они оказались чересчур короткими для укладки или завивки. Я то и дело поднимала руку и ворошила их – мне казалось, что они недостаточно раздражающе торчат. «Сегодня важный день», - аргументировала свои сомнительные действия служанка, ранее работавшая при дворце и присланная парламентом, чтобы «привести особых гостей в надлежащий вид» перед ответственным мероприятием. Я снова устремила взгляд в зеркало. Даже тонны пудры и румян не могли замаскировать мешки под глазами, опущенные и глубоко врезавшиеся уголки губ и общее затравленное выражение лица. Да, сегодня важный день. Сегодня республика официально отмечает день своей независимости. Сегодня каждый солдат, внесший значительный вклад в революцию – в основном, разведчики, - будет награжден всего пару дней назад отданным в чеканку орденом «За заслуги перед обществом и государством», для краткости также окрещенным попросту Республиканский. И сегодня, после торжественного парада, речи представителя парламента, этого пафосного награждения, настанет время гвоздя праздника - народу на десерт подадут казнь моего лучшего друга. Я провела ночь в этом столичном коттедже, принадлежавшем одному из погибших в революции (или из-за революции) аристократов, сидя на краешке кровати с идеально прямой спиной и высоко поднятым подбородком, пялясь в стену, изредка моргая. Я специально не позволяла себе сменить трудную, неудобную позу. Я боялась уснуть. Я боялась снов. И вряд ли когда-нибудь после «сегодняшнего важного дня» я сумею провести в постели хотя бы несколько часов без кошмаров. Казалось гораздо более простым и привлекательным решением умереть от усталости. Временами накатывало желание кричать и буянить, нарастало, и, когда оно достигало своей кульминации, я открывала рот и заходилась в немом рыдании и беззвучных истерических воплях. Потом эти эмоциональные всплески сменялись приступами апатии, и я смирно слушала тишину вокруг себя и внутри себя. Полное безмолвие и бесчувствие. Я ощущала себя призраком, на котором каким-то чудом держится одежда и привод. Так почему это лживое зеркало показывает человека из плоти и крови? Почему же отражение настолько уродливо, если форма совершенно новая, а макияж безупречен? Я ненавижу себя. Я гналась за безнадежной и бессмысленной любовью вместо того, чтобы обратить внимание на преданного друга. Я получила по заслугам за непроходимую глупость. Моя пресловутая любовь уходит из армии и отправляется в бессрочное путешествие за море. А единственному, кто всегда подставлял плечо, спину, руки и все остальные части тела, сегодня отрубят голову. Вручив мне перед этим идиотскую медальку. Спасибо, что продали нам своего друга. Наслаждайтесь зрелищем. Я смотрела в зеркало и чувствовала отвращение к форме разведчика, словно бы она была во всем виновата. Смогу ли я снова носить ее с достоинством и гордостью, после того, как весь Разведотряд согласился с этой мерой наказания для Райнера? После того, как тот, за кем я следовала всю сознательную жизнь, навсегда покинет Легион скаутов? После того, как на шею, как камень, повесят награду за подвиг, который в действительности являлся государственной изменой? Я ненавидела свое отражение. Но не могла отвести взор единственного глаза от него. Сильное чувство парализовало меня. Иначе я бы давно ударила в стекло кулаком. Думаю, мне тогда б по-настоящему полегчало. Я старалась по крайней мере больше не смотреть себе в лицо и потому заметила на заднем плане напрягающе приоткрытую дверцу шкафа. Радуясь, что появился повод отвлечься от разглядывания отражения, я отвернулась, с трудом отрывая ноги от пола, добрела до шкафа, намереваясь захлопнуть его ногой, но в щелке промелькнуло нечто волнительно знакомое. Вместо того чтобы закрыть левую дверцу, я рывком распахнула обе. На вешалках вплотную друг к другу висели костюмы с жабо, камзолами, пиджаками, жилетками, панталонами и подтяжками. И поверх каждого был перекинут шейный платок. Разноцветные, однотонные, с кружевами, шелковые, воздушные, узорчатые, с бахромой. Но по ладоням с тыльной и лицевой сторон пробежали трепетные мурашки, когда я увидела обмотанный вокруг плеч синего камзола обычный белый платок, больше похожий на широкий шарфик. Неосознанно я дернула его за край – он с легкостью соскользнул мне на руки, невесомый и приятный на ощупь, из негрубой, но и не из излишне тонкой ткани. Я кинулась обратно к зеркалу и закрутила находку вокруг горла. Удивительно, но совершенно не подходивший к строгой солдатской форме предмет гардероба, резко утолщивший мою гусиную шею и упорно разматывающийся, чуть-чуть поднял мне настроение. Дверь в коридор распахнулась в тот момент, когда я с остервенением терзала убогий узел, которым мои неумелые пальцы пытались закрепить положение платка. - Хиро, пора выдвига… Что это на тебе? - А, капрал! Вы как раз вовремя! – деловито воскликнула я, буквально разрывая узел и смятым комком перебрасывая платок ему. – Завяжете мне? – и я показательно вытянула шею. Риваль машинально поймал подачу, окинув меня с головы до ног подозрительным взглядом. - Выглядишь… странно, - честно оценил капрал мою размалеванную мордашку. На его лице не наблюдалось ни грамма пудры или еще какой-нибудь косметики, хоть форма также сияла чистотой и новизной. Оно и понятно – своенравный начальник никого к себе не подпустит, даже с благородными намерениями. - Служанка немного перестаралась, - зачем-то стала оправдываться я. Риваль расправил платок и немного его разгладил на бедре. – Наверное, она пыталась замести следы… я не спала всю ночь и… и … пугающе… Я почувствовала острую нехватку воздуха и поспешила заткнуться. Капрал с невозмутимым видом перекинул платок за моей шеей и натянул оба его конца, выравнивая длину. Я глубоко вздохнула и рискнула произнести еще одно предложение: - Я подумала, вам так идет… и красиво… смотритесь… поэтому тоже… Я прикусила губу, но слезы уже сбежали из уголка глаза, одна за другой, накопившиеся за нервную неделю. Правое, невидящее яблоко обожгло каленым железом. Я молчала, пока они текли по щеке и срывались с подбородка на запястье Риваля, заканчивая свое путешествие в рукаве его куртки. Я следила за мокрыми блестящими дорожками на коже капрала, почти не дыша, чтобы не всхлипывать, и вспоминала суровый способ, которым он успокоил меня в прошлый раз. Почему же я снова плачу перед ним? Риваль никак не комментировал мое раскисшее состояние. Его руки ловко и без лишней суеты переплетали концы платка так, что в результате получился аккуратный бант. Слегка ослабив узел, чтобы сделать его попышнее, капрал немного повернул бант наискось и сдвинул ближе к левому плечу, чтобы его длинные хвосты лежали на эмблеме Разведки, вышитой на кармане форменной куртки. Потом одним плавным движением развернул меня лицом к зеркалу и посмотрел в него поверх моего плеча – я знала, что ему пришлось встать на носочки из-за моих каблуков. - Гляди – разве не изящно? – капрал прижался грудью к моим лопаткам, протянув с боков руки, чтобы в очередной раз поправить свое творение на моей шее. Я предусмотрительно не разжимала губ, чувствуя, что нахожусь на грани срыва. Левая щека не просыхала. Лицо у моего ненавистного зеркального двойника покраснело и опухло, здоровый глаз превратился в щелку, макияж, естественно, поплыл. Аристократический бант изысканно контрастировал с черной повязкой на правом глазу и встрепанным ежиком волос. Изящно! Не то слово. Я закрыла лицо ладонями. - Если ты не перестанешь, ему будет невыносимо. - Что? – выдавила я не своим голосом и часто задышала, словно в панике. - Райнер Браун отдает свою жизнь на благо республики. Его гильотинируют перед толпой народа. Думаешь, это так легко? – я почувствовала, как капрал отнимает пальцы от банта, слышала упрек в его тоне. – Представь, каково ему будет смотреть на твою зареванную физиономию! Хватит жалеть себя! – Риваль резко схватил меня за запястья и развел их в стороны, вновь столкнув меня нос к носу со своим отражением. – Посмотри же! Этот человек в зеркале вытащил из огня десятки людей! Спас титанов-союзников от казни своим красноречием! Защищал Эрена на пути в Шиганшину и из нее! Продемонстрировал задатки настоящего дипломата в переговорах с Мерестрандом и генералиссимусом! Участвовал в безрассудной обороне Троста и выжил! – с каждым словом начальника моя голова сама собой немного приподнималась. – Хочешь сказать, ты недостаточно сильна для того, чтобы держать эмоции под контролем? Я повернулась к капралу, встретив его стальной взгляд. Вот уж кто мастер владеть собой в любых обстоятельствах! Как же мне далеко до него… Я обессиленно уткнулась носом в его шейный платок, завязанный простым узлом, - для этого мне пришлось сгорбиться, - и пробормотала: - Я не смогу на это смотреть. - Сможешь! – строго и властно сказал Риваль. – Иначе это будет неуважением к твоему другу. Я вздрогнула: я почти отчетливо вновь услышала последнюю просьбу Райнера: «Уважь мой выбор». - Откуда вы знаете? – вырвалось у меня удивленное восклицание; я вскинула голову. Серые, обычно невыразительные глаза капрала излучали нечто, похожее на сочувствие. - Мне самому было бы неприятно наблюдать истерику в самый важный день в жизни – он ведь последний. Зачем загружать его тяжелыми воспоминаниями? Я бы лучше полюбовался этим прекрасным бантиком, - капрал разгладил указательным пальцем складку на моем платке. – Ты достойное украшение для него, Хиро. Я горжусь тобой. А дальше произошло нечто, от чего я протрезвела окончательно: взявшись обеими ладонями за мои щеки, капрал вынудил меня немного наклониться и коротко чмокнул в лоб, как заботливый отец. Моя душа чуть не рассталась с телом на месте. А лучший воин Разведки как ни в чем не бывало направился к двери. - По-по-подождите, Риваль! В-вы что это… зачем это сделали?! - Бочки с водой под рукой не оказалось, - привычным слегка раздраженным тоном откликнулся капрал, останавливаясь в проеме и нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по косяку. – Долго еще прикажешь ждать? Опомнившись, я в спешке вытерла слезы вместе с косметикой краем балдахина с шикарной кровати, затянула бант на шее и чеканным шагом двинула вслед за начальником со своеобразными педагогическими методами воспитания. Что ж, на его фоне остальной Разведотряд кажется почти нормальным и вполне приветливым местом, где можно зависнуть на следующий десяток лет.