чечевичный пирог

Бабушка Чонгука учила его быть приветливым, добродушным и максимально открытым новым обстоятельствам. Потому, когда в давно пустующий дом по соседству наконец-то кто-то въезжает, он воодушевлённо берётся печь пирог, всей душой желая сделать чужую жизнь чуточку легче. Ох, он знает, как трудно обосноваться на новом месте. Мама была слишком непоседливой, везде таская его за собой. Иногда города мелькали перед глазами слишком быстро. Неделя в одном городе, а на следующей уже в другом. И это было по-своему прекрасно, Чонгук любил встречать незнакомцев, превращая их в хороших знакомых. Вот только ребёнок должен заводить более прочные связи с людьми его возраста. Ну, хотя бы приблизительно. А лучшим другом Чонгука является семидесятилетний дедуля, с которым он увлечённо ведёт переписку, пользуясь обычной федеральной почтой, как будто он так же разменял восьмой десяток. И это, впрочем, тоже неплохо. Но теперь, когда ему уже двадцать шесть, когда мама, никак не желая успокоиться, затерялась где-то на дорогах Европы, а бабушка ушла в более светлое место, чем эта бренная земля, он оказывается одиноким. Одиноким молодым мужчиной. Геем, который не имел нормальных отношений никогда в жизни. Чем-то средним между пожилой женщиной-кошатницей и двенадцатилеткой. Один ужасный нелепый комок недоразумений. Дорожка, ведущая к чужому дому, кое-где поросла травой. Даже несмотря на то, что на улице уже вовсю горит ноябрь, а деревья почти сбросили все свои листья, дом стоит в окружении тонких стволов хвои, как какое-нибудь пряничное чудо из сказки. Не мешает, конечно, кое-где подкрасить и подлатать, но предыдущие хозяева, очевидно, отлично о нём заботились. Чонгук прочищает горло, поправляя салфетку, накрывшую небольшой круглый поднос, чтобы затем занести руку и осторожно нажать на дверной звонок. «Здравствуйте, я ваш сосед, меня зовут Чон Чонгук», — прокручивает в голове слова, на деле же открыв рот, но не издав ни звука. А всё потому что на пороге стоит парень, и весь его внешний вид, эти прекрасные золотистые глаза, эти чёткие брови, эти короткие кудри, обрамляющие треугольник лица, и, господи-боже, волчьи уши, эта шея и кусочек грудной клетки, выглядывающей из-под запа́ха халата, хвост, явно заинтересованно забивший дробный такт, всё это заставляет Чонгука подавиться словами и хватать воздух приоткрытым ртом, побагровев и выкатив глаза. И только тогда, когда незнакомец, пребывая в удивлении, приподнимает брови, говоря мягким бархатным тембром: — Хорошо пахнет. Чонгук отмирает, как болванчик положительно закивав. — Это чечевичный пирог, — поразительно высоким голосом, буквально пищит он. — Его ещё называют Пастушьим. Да, вот. Я ваш сосед, вон там живу. И… Эм? Добро пожаловать?.. Ах, да, это вам. И, правда, хорошо получилось, — тарахтит, багровея с каждым словом всё больше. — Отличный аромат. Скушайте его побыстрее, чтобы не остыл. Чонгук желает провалиться сквозь землю. Он взрослый самодостаточный мужчина, который заводил разговоры уже тысячи раз. Но, боже. Господи. Мать вашу. Этот прекрасный… Эм… Волк? Он так красив, и этот голос, и рост, и плечи, и, блять, линия скул… Чонгук нервно усмехается, делая шаг вперёд, чтобы впихнуть свою выпечку в чужие руки, а потом, очевидно, убежать домой и больше, чёрт возьми, никогда не появляться на улице, чтобы не столкнуться с этим божеством и не опозориться ещё сильнее. Как хорошо, что у него степень по языкам и работа переводчиком носит, в основном, надомный характер. Он начинает дрожать, ощущая на себе пронзительный взгляд, скользнувший с макушки до пят. Ах, чёрт, почему он оделся так просто? — Да, — внезапно подаёт голос незнакомец. — Хорошо пахнет. Но не твой пирог, милый. А ты сам. Чонгуку кажется, что у него начались слуховые галюцинации. Он тупо разевает рот, круглыми, как плошки, глазами наблюдая за тем, как на чужом лице появляется коварная широкая ухмылка. — Меня зовут Ким Тэхён, зайчик. И я приглашаю тебя на обед, — опустившимся до хрипоты голосом, заявляет мужчина. А потом, будто осекаясь, улыбается ярче, добавляя: — В качестве гостя, конечно. Ведь я не ем таких сладких, хорошо пахнущих крошек, как ты. Чонгук, как сквозь воду, ощущает чужую руку на своём запястье. И уже в следующий миг он оказывается в тихой уютной прихожей, в которой всё отделано светлым деревом, а стены украшают маленькие картины с изображением абстрактных натюрмортов. Наверное, ему кажется, но, вроде как, кто-то усиленно… Разнюхивает его затылок? Неважно, в общем-то. Потому, что тёплые большие ладони ложатся на его плечи, осторожно подталкивая вперёд. — Кухня в той стороне, зая. Давай переместимся туда, чтобы насладиться твоим пирожком. Чонгук не должен. Нет-нет. Но он издаёт тихий постыдный звук, явно придав последнему предложению слишком широкий смысл.