Новый староста Когтеврана такой милашка!

— Мой папа — маггл, а мама колдунья! — Слизерин уже шестой год побеждает в соревновании между факультетами! — Да ну? — Скажите, сэр, а как это — почти безголовый? Акааши, нервно ковыряя еду в тарелке и не имея ни малейшего желания есть, осматривает восторгавшихся всему первокурсников. Он плохо помнит себя в свой первый год, но точно не забудет, как сильно гордился, когда распределяющая шляпа произнесла громкое «Когтевран». Не забудет, что, как и сегодня, волновался так, что его колотило, и из-за этого он так и не поел. А ночью понял, что зря (оказывается, даже расчётливые когтевранцы иногда совершают ошибки), потому что с голоду пришлось есть ириски, купленные в поезде, чтобы заснуть. Первокурсники охают, когда сэр Николас таки показывает, что значит почти безголовый. А ведь им ещё предстоит удивиться картинам, которые двигаются, и лестницам, которые любят менять направление — Ну как тебе в новом амплуа? Ханамаки говорит это и успевает есть так, как будто это его последний ужин. А Кейджи в это же время сидит и думает, как бы его не вырвало всем, что он съел за сегодня — аж целым ничем. — Непривычно. — Ничего, будешь отличным старостой. Главное баллы у нас не снимай, — подмигивает ему Ханамаки. — Будет зависеть от них, — и осматривает первокурсников, думая: когда-то один из них займёт его место. Интересно, кто это будет? Может, тот веснушчатый мальчик, что смеётся громче всех? Или кучерявый блондин, что сейчас пытается отобрать у своего друга мятные леденцы? Или девочка, теребящая свой галстук, будто не зная, сколько еды ей можно взять? Рядом слышится какая-то возня. За соседним столом — столом Пуффендуя — каким-то образом оказывается парень с красным галстуком — гриффиндорец (Акааши не уверен, что так можно). — Да при чём тут я? — громкий и раздражённый шёпот. — Ну Куроо! И почему-то оборачиваются в сторону Когтеврана. Еду что ли хотят подворовать? Ан, не выйдет: Ханамаки тут на страже порядка. Местный трёхголовый (и очень голодный) пёс. Парням делают замечание, и они затихают, но ненадолго. Потом один толкает второго в бок локтем и пытается выпихнуть из-за стола, а Акааши вылавливает только: «достал уже», «ну так подойди» и снова «ну Куроо!» Кейджи уже было расслабляется, даже раздумывает о том, чтобы поесть (плюс 10 очков Когтеврану!), и не может решить: жареная картошка или вареная. Жареная наверняка вкуснее, но вареная посыпана укропом. Хотя, это даже хорошо, что Акааши не успевает начать есть: наверняка бы подавился, когда услышал выкрикнутое на весь Большой зал: — Но новый староста Когтеврана такой милашка! И вся — вся — школа устремляет свой взгляд на него — Бокуто Котаро, старосту Пуффендуя, который прикрывает свой рот рукой, пока его друг сгибается пополам от смеха. Потому что один из преподавателей за секунду до этого постучал ложкой по хрустальному бокалу, и все затихли. И слышали. Если бы Акааши был на Гриффиндоре, его покрасневшее лицо слилось бы с его шарфом. Директор прокашливается. — Это замечательно, и мы обязательно ещё поприветствуем наших новых старост. А теперь пара слов о новом учебном годе. Ну почему столы Когтеврана и Пуффендуя рядом? Можно ему тоже пересесть, как капризному первокурснику, которому не нравится рассадка? Акааши то и дело ловит на себе растерянные взгляды Бокуто (у которого, кстати, криво завязан галстук). И в его взгляде смущение, смешанное с попыткой то ли извиниться, то ли обратить на себя внимание. Что бы там ни было, Акааши за тот ужин так ничего и не съедает. Ни солёной жареной картошки, ни вареной, посыпанной укропом, ни одного горошка или мятного леденца. После трапезы Кейджи выводит первокурсников из Большого зала в коридор, предупреждая их: — Следите за лестницами, они любят менять направление. А когда отворачивается, слышит тихое детское: — Он правда милашка! — Скажите? И единственная мысль в его голове — это мысль о том, что нужно будет поискать заклинание, которое контролировало бы его покрасневшие щёки.

***

Такого заклинания нет. Он проверил даже запретную секцию. Ему приходится привыкать к румянцу. Потому что весь Хогвартс охотно подхватывает начатое Бокуто Котаро: — Здравствуйте, староста-милашка! Так его теперь приветствуют все — начиная от первокурсников и заканчивая некоторыми особо любящими колкости преподавателями. С краснеющими щеками, так и быть, свыкается — думает: может, они даже идут ему? Но перед тем, как Акааши всё же привыкает к своему новому прозвищу, он рассматривает себя в зеркало: ну и где тут милашка? У Акааши от «милашки» разве что 5 таких же букв в его имени – не больше. Или это его узкий разрез глаз? Или его бледность? Его слегка кудрявые и непослушные волосы? Пока загадка. Надо будет проверить запретную секцию. А пока привыкает. Привыкает настолько, что уже реагирует на это, как на имя. «Акааши-милашка-Кейджи» — напишут в его дипломе. — Ну так и позови своего милашку на святочный бал. Казалось бы, в библиотеке он не должен слышать эти голоса. Потому что Бокуто Котаро и Куроо Тецуро тут обычно не появляются. — Как? Что мне ему сказать? — Просто позови его. — А что если он откажет? А потом Куроо замечает Акааши и — чёрт бы побрал их гриффиндорскую смелость — толкает Бокуто в его сторону. — А. Ой. Привет, Акааши! — Здравствуйте, Бокуто-сан, — лишь вежливо поднимает взгляд, потому что чувствует, что проклятый румянец так и норовит его выдать. «Мы, вообще-то, должны сотрудничать, предатель». — Я хотел сказать… — нервно притоптывает. — Ну… — переминается с ноги на ногу. — В общем… — Да? — и Кейджи всё же отрывается от учебника, чтобы взглянуть на парня. А первое, что видит, — его опять криво завязанный галстук. Так и хочется поправить. — Хотел сказать, что… у тебя красивые глаза. — А я думал, ты хотел сказать, что я милашка. Бокуто издаёт нервный смешок и краснеет. Ну, зато теперь они квиты. — Да, да, это тоже. Ну… Ладно, я пойду! — и пулей ретируется, хватая опять хохочущего Куроо за локоть. Акааши думает о том, что со стороны, наверное, действительно умора. А ещё о криво завязанном галстуке и янтарного цвета глазах.

***

Думает о них же, когда в совятне под угуканье сов и шорох перьев кормит свою и видит, как другая пытается выцепить у его птицы перо. И глаза у неё такого же цвета. — А ну не лезь! — раздаётся звонкий голос из-за спины, который Акааши уже ни с чем не спутает. Точно не после того, как этот голос на весь Большой зал сказал, что «новый староста Когтеврана такой милашка». — Прости, он очень непослушный. Бокуто подходит и забирает сову, усаживая себе на руку. И пока сова Акааши спокойно ест с его рук, птица Бокуто, видимо, очень недовольна тем, что её отвлекли от нового знакомства. — Ай! Каспер, не кусайся! — Котаро передаёт в клюв письмо. — Если ты опять отгрызёшь у него угол... Акааши не удивлён, что Каспер не слушается. Бокуто совсем не идёт строгость. Ему идут игривость и лёгкость. Беззаботность и громкость. Оглушительная. Отбивающаяся от стен совятни звонким эхом. — Ты правда назвал сову Каспер? — Ну да. О, у тебя тоже сова? — Да. Акааши чувствует, как Котаро мнётся и нервничает. Он даже догадывается, что тот сейчас скажет. Может, преподавательница ему всё-таки соврала, и у него есть дар к провидению? Надо будет пересмотреть своё расписание. — Эй, Акааши. Даже совы как будто затихают на пару секунд, чтобы не мешать. — М? — У тебя красивые глаза... Точно соврала. Где-то он это уже слышал. — Шарф Когтеврана... Очень подходит. — Спасибо, Бокуто-сан. И снова думает о его янтарных глазах. И о том, что они тоже подходят к шарфу его факультета.

***

— Привет! Акааши смотрит и понимает: у Бокуто тоже красивые глаза. Большие, экспрессивные и лучистые. Янтарные. Медовые. Но он не должен видеть их здесь, потому что они сейчас в гостиной Когтеврана. Здесь есть место только холодному густому синему. А Котаро тут сияет, как начищенная ёлочная игрушка. Его, кажется, можно использовать вместо люмос максима. — Бокуто-сан? Как ты сюда зашёл? — Я хороший волшебник. Ага, а ещё лучший врунишка, потому что Ханамаки наверняка ответил за него на вопрос на входе. Сегодня он какой-то другой. Хотя галстук всё ещё криво завязан. И рубашка не заправлена. Как будто собирался сюда впопыхах, чтобы наконец-то сказать: — Акааши, ты пойдёшь со мной на святочный бал? Звезда Хогвартса. Лучший игрок в Квиддич, метящий на чемпионат. Зовёт Акааши на святочный бал. А тот выдаёт только виноватую полуулыбку и отвечает: — Извините, мне нужно готовиться к экзамену, Бокуто-сан. С такой невозмутимостью, как будто ему не хочется положить свои руки на крепкие плечи Котаро и истанцевать и искружить с ним весь зал, пока они от усталости не запутаются в ногах друг друга. А весь Хогвартс будет смотреть, и тогда школа заполнится перешёптыванием и шушуканьем: «Это что, старосты Пуффендуя и Когтеврана?» — А, да... Точно... Прости. Новый староста Когтеврана, может, и «такой милашка», но Бокуто наверняка есть, с кем ещё пойти, правда? Разве что дело в том, что нет. Об этом ему докладывает Ханамаки, сообщая, что весь вечер Котаро провёл доставая Куроо и выглядел «чрезвычайно неприкаянным и одиноким». На своём последнем святочном балу: Бокуто выпускник. Из-за того, что Акааши не захотел идти с ним. — Ну ты и придурок, — обречённо выдыхает Ханамаки. А в своё оправдание у Кейджи только: — Даже расчётливые когтевранцы совершают ошибки.

***

И, возможно, он на пороге ещё одной. Когда видит, что ванная старост не закрыта изнутри на задвижку, а в углу на стопке полотенец лежит мантия с жёлтой подкладкой и такой же жёлтый галстук. Акааши приоткрывает дверь и гадает — снимают ли баллы с факультета за подглядывание? А хотя какая разница? Староста-то он. И эта мысль придаёт ему смелости: он заходит, и его догадка подтверждается. Он видит Бокуто — понурого — сидящего в облаке густой белой пены и разноцветных пузырьков. И помимо пузырьков в воздухе ещё и тишина, несвойственная присутствию Котаро. Ну же, где твоя очаровательная звонкость, отбивающаяся эхом? — Здравствуй, Бокуто-сан. — Здравствуй, Акааши. Так холодно и отчуждённо. Как будто где-то рядом пролетел дементор. И так безразлично, как будто ему всё равно, что к нему зашли. Акааши замечает, что на его лоб спадает парочка выбившихся от влажности прядей, и это придаёт ему ещё больше его и так бьющего через край игривого очарования. Ну же, подними взгляд. Посмотри своими светлыми янтарными глазами. — Как прошёл бал? — Хорошо. Кейджи раздевается, стоя спиной к Бокуто и краем глаза поглядывая на него, но он лишь бесцельно водит руками по пене. Интересно: это только пуффендуйцы предпочитают мыльные пузыри другим зрелищам или это с Акааши что-то не так? Потому что пресловутый румянец возвращается, когда он видит, насколько у Котаро мускулистые руки. А ты попробуй каждый день ловить квоффл, мы на тебя посмотрим, Акааши Кейджи. — Что-то случилось? — спрашивает он, опускаясь в воду. — Да. — Что? — Завтра у нас матч с Гриффиндором, — так тихо и неуверенно, как будто это не он капитан команды и лучший игрок школы. — Да, и что? — Мы проиграем. — Почему? — Ну... Потому что. Акааши подплывает чуть ближе в надежде, что Бокуто таки обратит внимание. — Ты тренировался? — Да, конечно. — И команда тоже? — Да... — Значит, всё будет хорошо. Но это Котаро, видимо, не убеждает: он только больше поникает, безучастно глядя на пузырьки. И в такой большой ванне они и без того неприлично близко. Но Кейджи уже почти касается своим плечом плеча Бокуто — если уж совершать ошибки, то доводить их до конца. Он смотрит на всё то, что прикрывала мантия: сильные накачанные руки, едва заметные вены на плечах. И когда Акааши думает о том, как бы крепко, но бережно, Бокуто держал бы его за талию на святочном балу, он понимает: Даже расчётливые когтевранцы иногда совершают ошибки. — Бокуто-сан. Он вздрагивает от неожиданной близости голоса Акааши — неужели даже не слышал, как тот подплыл? — и Кейджи наклоняется, шепча, как будто это самый страшный секрет: — Никому не говори, но я буду болеть за Пуффендуй. И оставляет на его губах нежный и лёгкий, как летающие вокруг них пузыри, поцелуй. Отстраняется, но его тут же притягивают таки сильные (Акааши недооценил, насколько) руки для ещё одного поцелуя. И ещё одного. И ещё. И каждый — словно ещё нежнее. — Акааши, — шепчет Бокуто, как будто они здесь не вдвоём. — М? — У тебя правда очень красивые глаза, — говорит это со всей серьёзностью и смотрит в упор своими. Большими, экспрессивными и лучистыми. Янтарными. Медовыми. И Акааши не может сдержать улыбку, потому что видеть его таким лучше, чем плюс 100 очков Когтеврану. Это лучше, чем победа в соревновании факультетов. Это лучше, чем все привилегии старост. — Спасибо, Бокуто-сан. У тебя тоже.