Иллюзия подчинения

— Уважаемому мастеру Сюя так идёт его одеяние. Шэнь Цзю дёргается, как от удара. Пожалуй, он бы даже предпочёл его: обыкновенное физическое воздействие, за которым приходит обыкновенная боль. Он знает её уже столько, в таких необычайных оттенках, в таких мелких извращённых деталях, что ею сложно удивить. И именно поэтому он здесь. Ёбаный демонический выродок. Бинхэ усмехается. Шэнь Цзю не видит этого, но чувствует всей кожей, как лишайный зуд. Он крепче стискивает зубы на кляпе. Шёлк мерзко скрипит, повязка резко впивается в уголки губ, но дискомфорт успокаивает. Ненадолго. Стопы небрежно касаются горячие пальцы. Демон вечно горячий, противоестественно, ярко. От одного мимолётного прикосновения это тепло может проникнуть до самых костей, заставить выгибаться и беззвучно кричать от неясного сводящего с ума беспокойства, пробуждая грязную кровь, ломая, переплавляя. Цзю безуспешно пытается сдержать мелкую мерзкую дрожь. А пальцы тем временем и не думают исчезать. Скользят едва ощутимо по гладкому нежному шёлку чулок, в которые Цзю обрядили, обводят выступающую косточку и изящный изгиб лодыжки, больно щипают за икру. Чуть дольше задерживаются на коленной впадинке. По коже Цзю бегут мурашки. Страх колючим стальным комом сидит в животе. И самое жуткое в нём — осознание: страх будет недолговечен. Демоническая кровь вытравит его, выжжет дотла, и тогда Цзю сам будет подставляться под эти широкие ладони, и под нечеловечески-острые зубы, и под… Когда большой палец Бинхэ с силой проводит по кружеву подвязки, Цзю не удаётся сдержать вымученный стон. Шрамы ещё болят, тупой ноющей болью, напоминая, чем Шэнь Цзю был ещё совсем недавно. — Мастеру так не терпится? — ласково спрашивает демонический ублюдок, накрывая ладонью ягодицу Цинцю. Цзю уже знает, что когда тот уберёт руку, на светлой коже медленно проступят очертания синяков, сначала алые, они затем нальются чернотой, резко контрастируя с багрянцем царапин от острых когтей. Шэнь Цзю дёргает связанными руками и шипит сквозь кляп: даже не ругательство, просто звук — плод ярости и всепоглощающего чувства бессилия. — Сейчас-сейчас, — сучий выродок воркует над ним, склоняясь ниже, обдавая спину горячим дыханием, — учителю не стоит так торопиться, этот презренный ученик сделает для него всё, благородному бессмертному мастеру нет нужды так беспокоиться. Его мерзкую ухмылку Цзю ощущает кожей. Губы касаются его поясницы в успокаивающем поцелуе, и их сменяет влажный язык, который тут же принимается широко и влажно вылизывать дорожку по позвоночнику. Цзю почти удаётся не выгибаться навстречу этому прикосновению. Кровь в его венах уже начинает гореть. Тем ярче разгорается ненависть. Рот Бинхэ тем временем добирается до шеи. Слишком быстро, как по мнению Цзю. И есть в этом что-то тревожное. Мягкие губы обводят край ошейника. Грубо выделанная кожа уже оставила на шее Цзю алый ожог, и когда чужое дыхание ласкает его, когда язык проходится по самому краю, надавливая так, чтобы кожу запекло ещё больше, чтобы другой край ошейника впился глубже, из горла наконец вырывается… Стон Шэнь Цзю глотает. Судорожно дёргает кадыком, а в следующий момент резко откидывает голову назад, жалея, что в волосах сейчас нет металлической шпильки. Сзади раздаётся глухой рык, а затем в шею впиваются острые зубы. Боль оглушающая, резкая прошивает нервные клетки. Тёплая кровь пачкает простыни, дразня пряным ароматом ноздри. Это правильный запах, думает Цзю, и правильное ощущение. Знакомое, успокаивающее. О том, как от него теплее становится внизу живота, Цзю старается не думать. Бинхэ зализывает укус. Широкими мазками проходится по коже, собирая кровь языком. Цзю почти слышит его довольное урчание. Мерзость. Ладони Бинхэ обхватывают грудную клетку. Сдавливают, заставляя сделать судорожный резкий выдох. Большие пальцы цепляют когтями край кружевного бюстье. Шершавый узор на полупрозрачной сетке трёт соски, и от них по груди разбегаются колкие мурашки. Бинхэ больше не нежничает. Он вдавливает Цзю в кровать всем своим весом, будто раскалённая гранитная плита, выкладывает на плечах кровавый узор из укусов и тёмных болезненных засосов, царапает когтями живот и бёдра над подвязками чулок. Пошло трётся горячим членом о ягодицы. Цзю чувствует в себе движение его крови, теперь отчётливо, будто кто-то забрался грязными лапами прямо в его внутренности и теперь ворошит их, перебирает миллиметр за миллиметром. Кости становятся похожи на раскалённые угли, и каждое прикосновение ублюдочного демона, каждое движение его губ, каждый укус и даже влажный вздох будто прокладывают огненную дорожку прямо в спинной мозг, который теперь вместо кровяных клеток порождает сразу белые искры. Цзю стонет. Вымученно, хрипло, почти по-звериному. Потому что в этот раз боль неправильная. Она пьянит, подчиняет, словно шепчет в самое ухо — прогнись. И Цзю гнётся. Потому что из какого бы прочного металла он ни был сделан — демонический огонь плавит всё. — Давай, учитель, разведи для меня ножки, — воркует обнаглевший сучёныш, оттягивая голову Цзю назад за волосы, царапая когтями скальп. Его язык скользит по ещё белой нежной коже горла, клыки царапают кадык, а всё, что хочется Цзю, это затолкать его слова ему же в глотку. Но вместо того, чтобы снова дёрнуть головой и рассечь ублюдку подбородком бровь, Цзю стонет снова. Звук царапает ему глотку, но он даже не пытается его удержать, потому что его тело теперь подчиняется не ему. Следуя указанию обманчиво мягкого голоса, бёдра Цзю медленно разъезжаются в стороны, мелко подрагивая, будто ещё пытаясь сопротивляться. Ягодицы чуть приподнимаются, насколько это вообще возможно под весом демона, притираясь ещё ближе, давая чужому члену удобнее лечь между ягодиц. — Такая умница, — мурчит демон, резко дёргая Цзю за волосы в сторону, чтобы было удобнее впиться зубами в его нижнюю губу. — Этот достопочтенный мастер так заботится о своём ученике, это трогает моё нежное сердце, — жалостливо продолжает Бинхэ, пока его уже заживший нос скользит по виску Шэнь Цзю, собирая капельки пота. — Возможно, дражайший учитель будет столь благосклонен, что примет меня без подготовки? Как вы считаете? Цзю мычит и снова дёргает руками. Верёвки впиваются в запястья почти до крови. От резкого движения тело Шэнь Цзю впечатывает в тело демона над ним, и тот мягко смеётся, прижимая его запястья к постели. — У учителя очень интересный способ показать своё согласие, но я оценил его энтузиазм. Бинхэ наконец приподнимается, освобождая Цзю от своего веса, и резкий приток воздуха в лёгкие заставляет и без того нечёткий мир перед глазами Цинцю окончательно утонуть в дымке. Когтистая лапа проходится по его животу, чуть царапая пресс, и едва заметной лаской оглаживает член. Унизительно твёрдый. От этого мимолётного касания Цзю выгибает, больно и резко, размазывая по кровати, в то время как его бёдра подаются назад, ближе, плотнее. Где-то в глубине сознания Цзю чувствует отвращение к самому себе, но мерный гулкий шум крови почти заглушает эти мысли. Из разума Цзю выпадает момент, когда к его разгоряченной истерзанной коже прижимается другая, ещё более горячая и гладкая. Ещё пару мгновений назад демон был одет, создавая неприятный контраст с его едва перекрытой наготой. Теперь же воздух вокруг будто поплыл, расплавился, и по телу беспрепятственно заскользил чужой терпкий запах, проникая в каждую пору, впитываясь в каждую клеточку. Ноздри Цзю нервно раздуваются, нутро словно прошивает электрический разряд. — Вот так… Демон над ним снова усмехается. Его ладони медленно разводят ягодицы, пальцы, чуть царапая, оглаживают вход. Шэнь Цзю упирается лбом в простыни. Что-то в нём всё ещё продолжает отчаянно сопротивляться происходящему, но эта маленькая часть полностью раздавлена всепоглощающим жарким желанием. Когда большая гладкая головка толкается в него, Цзю не может сдержать короткий вскрик. Кляп, уже насквозь мокрый от слюны, приглушает этот звук, делая его до невозможности жалобным. — Сейчас, учитель, немного терпения, и вы получите всё, чего так страстно жаждете. Демон толкается глубже с каждым словом, рвано выдыхая в промежутках. Слишком быстро, слишком полно, заставляя Цзю из последних сил сдерживать загнанный скулёж. Так больно и так неправильно всепоглощающе хорошо. Пальцы Цзю судорожно впиваются в связывающие его верёвки, лопатки почти касаются друг друга, когда бёдра Бинхэ наконец ударяются о ягодицы Шэнь Цинцю с громким пошлым шлепком. Колени окончательно разъезжаются, потому что мышцы более не в состоянии поддерживать вес тела, и Цзю оказывается позорно полно раскрытым, так жадно принимающим чужой член, будто это действительно было единственным смыслом его существования. Ладонь Бинхэ тут же ложится на его живот, поддерживая, а затем пальцы впиваются глубже, надавливают, очерчивая едва заметную выпуклость. Шэнь Цзю всхлипывает. — Ну-ну, что же вы, учитель: так расслабились, хотя мы ещё даже не начали. С этими словами он чуть двигает бёдрами, вырывая из Цзю ещё один всхлип. — С другой стороны, этому ученику не может не льстить, что многоуважаемому мастеру настолько приятно общество этого недостойного. «Тварь», — неожиданно хладнокровно думает Цзю. Эта мысль, как маленький кусочек льда, скользит по его сознанию, принося мимолётное облегчение, и тут же испаряется. Бинхэ подаётся назад, крепко держа Цзю за бёдра. Там, где тело Цинцю жгла и распирала чужая плоть, вмиг образовывается пустота, настолько болезненная, что ему тут же хочется податься назад. Его мышцы судорожно сжимаются, не желая выпускать из себя член. Бинхэ коротко смеётся. — В учителе так мало терпения. Неудивительно, что и я обделён этой добродетелью. И снова вгоняет в Цзю член одним резким быстрым движением. Во вскрике, что прорывается сквозь кляп, до постыдного много облегчения. Бинхэ не торопится. Он наслаждается каждым мгновением, смакуя Шэнь Цзю как вино, маленькими медленными глотками, раскатывает его вкус на языке, бархатистый, терпкий, заставляющий нервы неметь от желания попробовать больше, впиться разом клыками и когтями и никогда не отпускать. Бинхэ ухмыляется этой мысли и снова вгоняет член до конца. Шэнь Цзю выгибает. От каждого толчка у него в голове словно щёлкает выключатель, погружающий сознание в абсолютную тьму и чистый яркий экстаз. Это длится лишь мгновение, а затем проклятый демон вновь выходит из него, медленно-медленно, заставляя каждую клеточку тела биться в агонии от того, как мало, как удушающе недостаточно. Одна из рук Бинхэ скользит с ягодицы Цзю чуть ниже, обманчиво-ласково поглаживая бедро, цепляет когтями кружево подвязки и сильно, длинно надавливает на шрам. В Цзю что-то ломается. Его тело прошибает дрожь, мышцы сокращаются, сильнее сжимая в себе член, опаляя волной неожиданно полного удовольствия. Если бы не кляп, в этот момент Шэнь Цзю начал бы умолять. Его гордость, самоуважение и даже холодная чистая ненависть к нечеловеку, что так самозабвенно играл с его телом, выжгло, выплавило, оставив на их месте лишь сосущую пустоту и нужду. И вместо всех невысказанных молитв из горла Цзю вырывается скулёж. Тихий жалобный звук, такой мягкий и искренний. Бинхэ чувствует, как что-то тёмное, почти животное, откликается в нем, перекатывается в груди рокочущим низким рыком. — Учитель… Из Цзю резко пропадает член и от острого ощущения потери в уголках глаз закипают горячие слёзы. В следующее мгновение его переворачивают на спину, одним сильным движением, выбившим из лёгких весь воздух. Руки болезненно выворачивает, верёвка оставляет на нежной коже новый ожог. — Учитель, — снова урчит Бинхэ хриплым низким голосом. И на этот раз Шэнь Цзю видит его глаза. Абсолютно чёрные, будто осколки той бездны, в которой ему не суждено было пропасть, и такие же безумно алчные, будто их хозяин в мгновении от того, чтобы его, Цзю, сожрать. Но вместо очередного кровавого укуса, Бинхэ вздёргивает Шэнь Цзю за бёдра, раскрывает широко, унизительно полно, откровенно любуясь видом. От его когтей по тонкому шёлку чулок царапинами расползаются тонкие стрелки. Цзю снова тихо просительно стонет, не отрывая взгляда от крупного блестящего члена, плотно прижатого к животу демона. И в этот раз у Бинхэ не хватает терпения ему отказать. Одна нога Цзю тут же оказывается у демона на плече, а затем его снова заполняют одним сильным слитным движением, от которого по телу разливается волна облегчения. Дыхание на мгновение перехватывает. А затем Цзю удаётся только кричать до сорванного голоса и извиваться в чужих руках, стирая в кровь запястья, потому что на этот раз демон трахает его именно так, как ему было нужно — быстро, яростно и глубоко, насаживая на себя под самым правильным углом. Демоническая кровь держит Цзю на самой грани, и он с каждой секундой всё полнее сходит с ума, пока все его нервные клетки превращаются в чистое удовольствие и жгут его изнутри. У Бинхэ такой же абсолютно безумный взгляд. Острый и одновременно будто слепой: сейчас из всего окружающего мира он может воспринимать только человека перед собой, видеть только его, дышать лишь им, впитывать его экстаз всей кожей. И когда для Бинхэ всего этого становится слишком много, он наклоняется вперёд, вдавливая колено Шэнь Цзю тому в грудь, и снова впивается клыками куда-то в стык плеча и шеи. Реальность Шэнь Цзю выключается. Он чувствует лишь пульсирующую боль в шее, обжигающе-горячую сперму внутри и собственный оглушающий оргазм. В себя Цзю приходит через несколько минут. Всё тело ломит, впрочем, боль ощущается отстранённо, будто принадлежит вовсе не ему. Живот Цзю уже заботливо вытерт от спермы, но между бёдер всё ещё влажно и горячо. Чувство отвращения к себе почти перекрывает удовольствие от этого факта. Щёку нежно гладят чьи-то горячие пальцы. Когтей нет. Кляпа тоже. — Бинхэ. Это должно было звучать яростно, так, чтобы каждый звук сочился тёмной жгучей ненавистью. В реальность вырвался лишь тихий безэмоциональный шёпот — всё, что могло дать сорванное горло. — Да, учитель, — тут же отозвался демон. В его голосе тоже ни злости, ни злорадства, лишь плохо скрытая насмешка. Пальцы неспешно скользят по щеке вниз, обводят по краю пульсирующий тупой болью след от укуса. Шэнь Цзю невольно сглатывает и прикрывает глаза. От мягких прикосновений по телу снова начинает расползаться еле заметное, пока мягкое, тепло. Боги, как же он себе отвратителен. — Кажется, уважаемому мастеру Сюя мало того, что он уже получил, — насмешливо тянет проклятое отродье и склоняется к уху Цзю, — какое поистине демоническое нетерпение. — Ублюдок, — Хрипло выдыхает Шэнь Цинцю, испытывая мимолётную радость от того, что таки сказал это вслух. — Как и вы, учитель, — послушно соглашается Бинхэ. — Ещё разок? — мурлычет он, прихватывая губами чувствительную мочку. Мимолётную дрожь, прошившую Шэнь Цзю, можно было принять за согласие. С довольным смешком Бинхэ снова сжимает в ладони чужое мягкое бедро. Цзю резко дёргает головой в сторону, будто подушка, в которую он утыкается, поможет скрыть от демона хоть что-то из его чувств. До хруста сжимает зубы. — Кляп, — только всё же находит в себе силы сказать он. — О нет, — откровенно мурлычет Бинхэ, поворачивая лицо Шэнь Цинцю назад к себе и встречаясь с ним взглядом, — в этот раз учителю придётся поведать мне всё, чего он так страстно желает. Замершее на губах возмущение заталкивает назад Цзю в рот горячий демонический язык.