***
— Откуда у тебя ключи? — кричал Хенрик. Леа сидела в гостиной на диване и с выражением удовольствия на лице просматривала запись. Хенрик, сложив руки на груди, смотрел прямо на нее. Тарьей до сих пор находился в спальне. — Я когда-то делала копию и оставляла у мамы на случай, если потеряю. — Отдай сейчас же. — Ой, да пожалуйста, — и девушка подбросила связку ключей в сторону Хенрика. Не стал ловить, не собачка. Пусть валяются на полу. — А теперь я хочу видеть, как ты удаляешь запись. — Смеешься, что ли? Такие деньги можно будет выручить после фильма с ДиКаприо. Или насолить тебе прямо сейчас? — Слушай, а с какой, собственно, стати, ты собралась мне мстить? Это ты бросила меня, убежала к какому-то спортсмену. Если уж кому и злиться, так мне. — Недолго же ты злился, — усмехнулась Леа. — Не представляешь, какое это чувство — быть правой. Угадать. Ты не отвечал на мои звонки. А я хотела… — Что? Отношения возобновить? Потому что внезапно я стал крутым голливудским актером? — Насколько крутым, время покажет. Но, в принципе, ты прав. Разве ты не нуждаешься в красотке рядом на ковровых дорожках? Это выгоднее, чем красавчик. — Леа, мы ведь не чужие. Мы так долго были вместе. В тебе нет ни капли сочувствия? Не ко мне, раз уж ты так настроена. Но не виноватому ни в чем Тарьею зачем делать плохое? — Хенрик? — раздалось со стороны спальни. Хенрик повернулся. Тарьей, уже в застегнутой наглухо рубашке, стоял в дверном проеме. — Можно тебя на секундочку? Хенрик быстрым шагом покинул гостиную, оставляя Леа наслаждаться триумфом. Он закрыл плотно дверь, а Тарьея отвел в дальний угол. — Что ты хотел? — Хенрик погладил рукой щеку Тарьея. — Мне неважно, — ответил Тарьей. — То есть, если Леа опубликует эту запись, на которой, кстати, ничего очень интимного, я признаюсь в чувствах к тебе перед всеми. Если в этом вопрос. Не вижу плохого в том, чтобы любить тебя. — Дело не только в тебе. В начале следующего года я начинаю съемки в голливудском блокбастере. И не имею ни малейшего понятия, как на такое отреагируют… Может, это надо согласовывать с агентствами с двух сторон. — Согласовывать что? Личную жизнь? — Это… шаг. И я не знаю, как такое отразится… — Погоди, — брови Тарьея сдвинулись. — Тебе… стыдно быть со мной? — Тарьей, нет. Я не об этом. Я хочу быть с тобой, встречаться, но… — Тайно. Вот в этой спальне. А я буду приходить, замотав лицо, чтобы никто, не дай бог, не признал во мне Тарьея Сандвика Му! Будем трахаться вот на этой кровати, а потом я исчезну под покровом ночи. Как проститутка. Каким же лицемерием была твоя игра в «Стыде». — Тарьей… — Да иди ты нахрен! Тарьей отпихнул его и чуть ли не бегом бросился прочь из спальни. — Тарьей, погоди! — Хенрик отправился вслед за ним. — Останься! Он прошел пару метров по гостиной, как в стопу больно врезалось что-то острое. — Ай! Хенрик поглядел вниз. Брошенные Леа ключи. Это его задержало. Он не успел в прихожую до хлопка двери. — Вот это представление, — захлопала в ладоши Леа. Потом она подошла к Хенрику и обняла его за плечи. — Давай останусь я, чтобы вечер не пропадал? — Убирайся прочь, — Хенрик повел плечами, чтобы сбросить ее руки. Он подошел к дивану и опустился на него. Есть такое выражение «И сразу все вокруг стало серым», или «Все вокруг сразу перестало интересовать». Вот так это ощущается — пусто, тоскливо, тягуче. Дверь хлопнула еще раз. Это ушла Леа. Что эта сучка наделала? Испортила не только Рождество, но возможную жизнь… с ним. А она ли? Хенрик поднялся и прошел на кухню. Он открыл коробку с тортом, взял большую ложку, отщепил огромный кусок и положил его в рот. Но пропитанный ромом бисквит с масляным кремом настроения не поднял. Он заметил листочек под магнитом на холодильнике. Почерк Леа. «Я ведь могу тебя шантажировать. Поэтому позвони мне, когда можно будет привозить мои вещи обратно».***
Не надо было никуда ехать, как он и хотел изначально. Тогда бы ничего этого не случилось. Он бы продолжал страдать по несбыточному, а не по тому, что было, но не случилось, не продолжилось. Тарьей поднялся в свою квартирку, скинул обувь, куртку, стащил с кровати одеяло, укутался и сел на пол, опершись спиной о кровать и прижав к себе игрушечного зайца Хенке. Не жил счастливо, нечего и начинать. А то, смотрите-ка, захотелось вернуть частичку прошлого в настоящее, и чтоб не во вселенной сериала, а в реальности! Даже торта у него нет! И это обстоятельство добило. Тарьей застонал и уткнулся лицом в плюшевую шерсть игрушки. Раздался сигнал сообщения, еще один… Тарьей не стал реагировать. С Рождеством поздравлять еще рано, понятно, кто это писал. А что, если поехать к родителям? А что, если рассказать всем родственникам, что он неудачник? В карьере, в любви. Ах, и вот еще что: мама, папа, ваш сын всем сердцем любит мужчину. Да, именно, понахватался. А что, если зайти в забытый аккаунт Инстаграма и на весь честной народ рассказать, как он страдает по Хенрику? А что, если… он большой эгоист? Тарьей выпрямился. Как он мог требовать от Хенрика того, что для него просто? Его Хенрик, такой талантливый, замечательный, получил шанс — сняться в Голливудском кино со звездами первой величины у известного режиссера. Естественно, он боится сделать шаг в сторону! Он и не должен его делать! Ведь он не отказывается от тебя, Тарьей. Ему лишь нужно время. Дурак ты, Тарьей! Наговорил ему всякого… обидного. И сидит тут, нюни развесил! Рассказывать о нем не захотели! Тарьей потянулся за телефоном. «Несмотря ни на что, Тарьей, ты мне нравишься». «Прости». Тарьей позвонил. Он долго держал трубку у уха, слушая лишь гудки.***
Тарьей забыл свой шарфик. Хенрик бережно и аккуратно сложил вещь, погладил и положил в шкаф. Может быть, он вернется за ним, и они поговорят? Хенрик взял смартфон и написал сообщение-признание. Подумал немного и отправил следом «Прости». Он повел себя эгоистично. Надо было не говорить про себя, про свои великие роли. Надо было как-то аккуратно объяснить ситуацию. А не: я вот расскажу и всех ролей лишусь разом! Чего ты лишишься, Хенрик? В Америке чуть ли не каждый день кто-то признается в нетрадиционной сексуальной ориентации! А про тебя там вообще мало знают. Только обидел Тарьея… Променял его на кино. Хенрик прошел в спальню, бросился на кровать и накрыл подушкой голову.***
Тарьей плутал по городу. Ему не удалось вызвать такси. В его район в Сочельник то ли не хотели ехать машины, то ли все уже отправились по домам. — Не хотите заработать — не надо, — буркнул Тарьей, обращаясь к мобильному приложению. — Сам дойду. Он открыл карту, вбил в поисковик адрес Хенрика и отправился в путь. И… заблудился. Ага, даже по карте. Вроде пробирался, как надо, но уткнулся в какую-то то ли стройку, то ли дорожные работы. А тем временем начал накрапывать снежок. Чистый Рождественский. Сначала он падал мелкими снежинками, а потом становился все гуще и гуще. И через несколько минут Тарьей понял, что ничего не видит. Снег, вдобавок налипал на экран смартфона. Он огляделся. Заметил яркие желтые окошки и направился туда. Это была кофейня, витрина которой была украшена еловыми ветками с малюсенькими шариками. Он не стал заходить, спрятался от снега под навесом. Снова вытащил смартфон и попытался дозвониться Хенрику.***
Дышать сквозь подушку было трудновато. Хенрик скинул ее с себя. По лицу ударила прохлада, а до ушей донеслась тихая трель. «Телефон у кого-то за стенкой», — подумал Хенрик. За стенкой, разделяющий спальню и гостиную, идиот. Он резко подскочил и бросился к гаджету. Даже не посмотрев, кто звонит, быстро приложил смартфон к уху. — Алло? — Хенрик, я потерялся, — устало проговорил в трубку Тарьей. — Я тоже, — проговорил Хенрик. — Наговорил тебе чуши… — Я в прямом смысле потерялся. Ты не отвечал на звонки, и я решил отправиться к тебе пешком. — Тарьей, где ты? — Если бы я знал, ужасный снегопад, ничего не видно. — Ты замерз? — Нет пока. Я стою возле какой-то кофейни. Если что — встречу Рождество там. — Нифига. Ты встретишь его со мной. Что за кофейня, название? Слушай, а за стеклом, случайно, нет еловых веток… —…с малюсенькими шариками? — Никуда не уходи, я сейчас буду! Хенрик быстро оделся и выскочил наружу. Уже в лифте написал сообщение Леа: «Можешь выкладывать свою запись, куда хочешь. Если еще есть экземпляры ключей, будь добра, оставь консьержу». Он выскочил из подъезда и по знакомому пути побежал в сторону кофейни. Вот он, его Тарьей, стоит, прячет подбородок в вороте куртки. А снег валил и валил. Настоящее Рождественское кино. Со своими глупыми приколами, куда без них! Хенрик поскользнулся и шлепнулся на тротуар. Тарьей заметил и бросился к нему. Протянул руки. Хенрик схватился за них, и Тарьей потянул его на себя. — Не ушибся? — спросил он, вытащил руку из перчатки и коснулся его лица, мокрого от снега. — Ушибся, — плаксиво ответил Хенрик. Тарьей улыбнулся своей самой лучшей на свете улыбкой. Он схватился за ткань куртки, потянул на себя Хенрика и поцеловал. — Прости меня, — сказал он, оторвавшись. — Я поступил неправильно, бросив тебя. Я не должен был… — Все хорошо, — Хенрик смотрел в его зеленые глаза. — Еще несколько минут — и мы превратимся в снеговиков. Хенрик всполошился, схватил Тарьея за руку и потащил к себе домой. Тарьей заснул, не обращая внимания на громкие разговоры и музыку праздничной телепередачи. Хенрик одолжил ему домашнюю одежду, чтобы бы он чувствовал себе менее скованно, нежели в этих облегающих джинсах. И теперь Тарьей, весь такой уютный и комфортный, сопел в его плечо. Это было похоже на съемки «Стыда». Они постоянно там обнимались. Но теперь он обнимает не героя сериала, не актера, отыгрывающего роль. Он обнимает своего мальчика. Реального. Тарьея, а не Исака. И, если прошлое и захотело немного попасть в настоящее, то только затем, чтобы подтолкнуть его, напомнить о том, что существует такой Тарьей Сандвик Му. Хенрик поцеловал Тарьея в лоб и выключил телевизор.