Синус угла альфа

      Будильник работал исправно, прозвенел аж восемь раз с перерывами по пять минут, только потом Льюис соизволил встать с постели. На занятия он опаздывал постоянно, это уже никого не удивляло. Но в этот раз можно было не торопиться, первая пара все равно у любимого всеми, а Льюисом особенно, Рея Хенкона. Поэтому, скидав в сумку попавшиеся под руку тетради, второкурсник не спеша направился к университету.       Тишину в коридоре нарушили медленные шаги. Льюис по дороге купил кофе и из оставшейся капли приличия не хотел заявляться в аудиторию со стаканчиком в руках. Завернув в нужный коридор, он натолкнулся на Блэра, рослого и широкоплечего парня с их факультета. Тому явно тоже наскучило сидеть на парах с самого утра.       — Снова опаздываем, Льюис? — бросил он, выхватив стаканчик из рук однокурсника.       — Снова грубишь, Блэр? — тот позволил ему удалиться с недопитым кофе. — Выкинь где-нибудь за меня.       — Думаешь, тебе и сегодня прокатит? — не останавливаясь, крикнул тот. — Хенкон явно не в духе.       — Меня просто дожидается, — сказал Льюис себе под нос, довольно усмехнувшись.       Пропустив стук, он ввалился в кабинет. Только что громыхавшие недовольные речи затихли, все присутствующие уставились на опоздавшего. Кто-то с ненавистью смотрел на Льюиса, что продолжалось все эти недели, другие взглянули на него, как на спасителя, третьи же и вовсе взглядом спрашивали, что он тут забыл. Сам Льюис с начала семестра привык к такому приветствию, поэтому львом гордо направился к уже закрепленному за ним месту.       И не важно, кто как лично относился к Льюису, но в половине взглядов однокурсников улавливалась эта хищная натура альф, безжалостных волков, день ото дня выслеживающих свою жертву. Не конкретно Льюиса, любого кролика-омегу. И вопреки тому, что два других навечно пассива всегда усаживались на ближние ряды, Льюис шел все выше, в логово хищников. И пусть за столом его уже ждал нейтральный кот, сзади грыз спину самый главный и самый бесхребетный альфа в этом помещении.       — Льюис Фог, — обратился он официально, чего опоздавший и ждал, но, вот зараза, умудрился запнуться о ступеньку в этот момент. Среди студентов прокатился смешок, мол, не долго кролик себя львом чувствовал. Но говоривший беспристрастно повторил свое обращение: — Льюис Фог, вы снова изволили опоздать на мою лекцию. Скажите, вы ко всем преподавателям так относитесь, или я особенный?       Не останавливаясь, даже чтобы выслушать, Льюис демонстративно добрался до своего места.       — Конечно, вы особенный, мистер Хенкон. Только по вашему предмету у меня наивысший балл. Вы же знаете, как сильно я люблю математику.       — Раз так, не будете ли любезны сказать, уважаемый студент второго курса, какая у нас сегодня тема?       Подобные размазанные речи бесили многих присутствующих, а в особенности Льюиса, которому приходилось выслушивать их и вне лекций. Но продолжая ломать комедию, студент второго курса, Льюис Фог, соизволил ответить:       — Тригонометрия, классический раздел математики. Притом это третья пара по изучению и повторению данной темы.       В этот момент в аудиторию не столь решительно, как Льюис, зашел Блэр. Оглядевшись, понял, что все негодования преподавателя стихли.       — Ну, хорошо, скорее садитесь. И вы, Блэр, займите свое место. А мы, уважаемые студенты, продолжаем...       Льюис потрудился достать лишь помятую тетрадь и карандаш. Через пять минут он уже спал, под колыбелью слов Хенкона вырисовывая каракули на клетчатой бумаге. Его абсолютно не заботила тема, задания, вся алгебра и геометрия в целом. Сквозь сон в мыслях он так и ругался на создателя всех этих синусов, косинусов, которого и в помине не знал. Главное, что нужно было помнить про синус угла альфа, это то, что его легко можно было превратить в омегу. И если не на листе с уравнением или доске при помощи мела, так хотя бы в жизни.       Их преподаватель, Рей Хенкон, по природе был альфой. Вот только либо он эпохи перепутал, потому что многие его фразочки можно было отнести к дворянскому времени, либо был воспитан в чересчур интеллигентной семье. Однако это проявлялось лишь в устной речи и умении честно держать данное слово. В методике оценивая студентов он был стандартен. К альфам жестче всего, хотя по сравнению с другими преподавателями, для альф это было большой поблажкой, к бетам равнодушно, а вот к омегам, коих насчитывалось во всем университете в пять раз меньше, чем остальных, на особых условиях. Но не ко всем, а как установилось веками, к одному избранному. Так был убежден лишь Хенкон, другие преподаватели имели всех без разбора.       Как именно Льюис угодил в приватный статус? Сам предложил прогнуться под ним за засчитанный зачет. Затем снова заявился на весь вечер в пустую аудиторию после заваленной сессии. Так и повелось, что учебник с математическими формулами можно было закинуть за кровать до конца года.       Льюиса все устраивало. Он не считал себя неженкой, предназначенным как раз тому единственному. Раз можно пользоваться своим положением в обществе и его типичными стандартами, так зачем от этого отказываться? Ну прогнется он на десять-пятнадцать минут под каким-то альфой, изобразит невероятное удовольствие от члена в заднице, незаметно подрочит, чтобы из вежливости кончить первым, и получит желаемое. А если не получит, так врежет не хуже альфы или сам нагнет обидчика.       Давно ему хотелось так сделать с Хенконом, только непонятно, чего больше: врезать в смазливую морду, разбив тонкие очки, или трахнуть, чтобы тот, наконец, понял, как надо иметь таких любезных студентов, как Льюис. Потому что заниматься сексом по два раза в неделю с этим математиком было невыносимо, Льюис чувствовал себя еще более неудовлетворенным, чем если бы не делал этого вообще. Ну овцой в волчей шкуре был этот Хенкон, а его пресловутая манера любезничать как с дворянской барышней отбивало все желание напрочь.       Решив подремать с часик, Льюис морально готовился к очередному разу. Но на середине пары его разбудили, пихнув в бок. Он недовольно глянул на нарушителя спокойствия. Тот самый нейтральный бета по прозвищу Кот, потому что его так и звали — Кота, в полном отчаянии с мольбой смотрел на Льюиса. На протяжении всего курса это выражение лица не менялось.       — Ну, что опять непонятно? — вздохнул омега.       — Сорок пятая задача...       Льюис быстро глянул на доску, чтобы хоть что-то соображать, а затем стал указывать карандашом на обозначения в исчирканной тетради Коты.       — Ну, смотри. Синус ебет косинус и получается тангенс. Потом берем этот тангенс и скрещиваем с котангенсом, потому что по условию они одного пола. А потом они разводятся, значит делят имущество поровну...       — А почему они решили развестись?       — Да кого ебет? Не сложилось и все. Делишь на два, кароче, прибавляешь тех в двухэтажной кровати, дробь которая, и получаешь угол в сорок пять градусов.       — Бля, Льюис, тебе бы любовные романы писать, что ли, — усмехнулся кто-то сзади.       — И напишу. Окажетесь все там в пассивах, — съязвил тот и повернулся обратно, но с задних рядов донеслась еще одна фраза:       — Откуда такие познания... в математике?       — Индивидуально занимаюсь, — бросил через плечо и взглянул на Коту.       — Сорок пять значит... — все еще додумывал тот, на что Льюис не удержался, чтобы не озвучить шутку начальной школы:       — Ну, естественно! А ты не знал? В этом учебнике какая задача, такой и ответ.       Кота помолчал секунд пять, подозрительно глядя на раскрытую перед носом книгу, и выдал:       — Да ну не...       Льюис лишь со вздохом закатил глаза.       До конца пары оставалось минут десять. В это время спать уже не было смысла, и Льюис рассматривал знакомый кабинет, а потом и его хозяина на этот учебный год. У Хенкона были темные волосы, синие глаза, он неизменно носил вытянутые очки, в которых частенько смотрел поверх оправы. Он был среднего роста и обычного телосложения. Но на альфу все равно не похож. Для преподавателя университета Хенкон был относительно молод и вполне сгодился бы в партнеры кому-нибудь из выпускников. Однако студенческая жизнь направила его к Льюису.       Почему-то перед самым завершением пары Льюис немало так занервничал. Обычно чувства все же держались под контролем. Однако время занятия истекло, все стали собираться. Хенкон как всегда публично заявил:       — Льюис Фог, останьтесь на пятнадцать минут.       — Конечно, — с натянутой улыбкой кивнул тот, но вдруг услышал, как преподаватель назвал еще двоих студентов.       Остальные ушли, в кабинете остались четверо. "Неужели, он устроит групповушку?" — опасливо пронеслось в мыслях у Льюиса. Он стоял у передних столов, пока Хенкон что-то заботливо объяснял тем студентам. Чего-то Льюис сегодня был весь на нервах. Это определенно от недостойного секса, ранних подъемов и кучи заданий. Но вот двое студентов ушли, странно покосившись на однокурсника, тот ответил тем же, и дверь тяжело захлопнулась. Горе-партнеры переглянулись.       — Я, между прочим, и прямые свои обязанности должен выполнять, — словно в оправдание за задержку сказал Хенкон.       — Да мне какое дело? Давай по-быстрому, настроения сегодня нет.       И Льюис направился к учительскому столу, уже до боли знакомому месту в прямом и переносном смысле. Но Хенкон остановил его раньше, зачем-то еще протягивая большой журнал личного учета успеваемости студентов.       — По-быстрому вряд ли получится, дорогой Льюис. Взгляни на свои оценки.       Тот послушно взял журнал и заметно так обозлился.       — Какая это арифметическая прогрессия, дорогой студент математического факультета? — с противной вежливостью спросил Хенкон.       — Убывающая, — сквозь зубы ответил Льюис и после кивка преподавателя откровенно рявкнул: — С какого черта это?! Тебя еще что-то не устраивает? Рей. Хенкон.       — Не устраивает, дорогой студент Фог. Раз я оцениваю не твои знания математического анализа, а качество секса с тобой, то и баллы соответствующие.       — Да... Да ты не ахренел ли? Я, омега, добровольно и притом регулярно отдаюсь тебе, какому-то недоальфе, унижаясь на учительском столе, терплю твои бесячие милости, а ты смеешь ставить мне незачет?!       — Тише, не кричи, дрогой Льюис. Я и хотел поговорить обо всех недопониманиях, видимо, возникших между нами, — он подошел очень близко и погладил ладонью по лицу своего студента. Тот с негодованием приготовился слушать еще одну лекцию. — Ты слишком импульсивен, груб, дерзок и совсем не похож на омегу. Разве прелестные создания ведут себя так? Ни в коем случае. Я бы хотел видеть перед собой нежного, прекрасного, невинного кролика, вздрагивающего от каждого прикосновения, заливающегося румянцем и во всем полагающегося на своего альфу. Я понятно объясняю, дорогой Льюис?       — Еще бы, как и математику, — злобно процедил тот. Ужастно приторно и противно ему было слушать каждое новое слово, срывающееся с тонких губ, а от прикосновений по лицу, шее и плечу хотелось поскорее отмахнуться.       — Вот и хорошо. Надеюсь, ты усвоил тему. Но прежде чем устроить тест, я покажу это на практике.       Вот тут стало чуточку интереснее. Хенкон наградил Льюиса за послушное поведение несколькими быстрыми поцелуями в щеки и шею, провел вдоль по спине, заставив отойти на пару шагов назад и упереться в учительский стол, и опустился на колени перед Льюисом. Тот во все глаза наблюдал за происходящим, абсолютно не желая это прекращать. Хенкон неспешно расстегнул ширинку джинсов Льюиса, пару раз глянув на того снизу вверх, и провел по члену омеги. Без каких-либо эмоций, стеснения или неуверенности он провел несколько раз языком по стволу, взял в рот сначала головку, а потом и весь член. Льюис аж вздрогнул от неожиданности. Но завораживало и заставляло подаваться вперед не приятное ощущение, кое было для него не впервой, а понимание того, что наконец-таки ненавистный преподаватель унижается перед ним, да еще по своей радушной воле. Неужели справедливость и правда существует?       После нескольких заходов, когда у Льюиса был конкретный стояк, Хенкон собирался отстраниться и даже начал что-то говорить, но омега заставил его взять глубоко, притянув за волосы. Нет, он мечтал об этом довольно долго, двух минут было совсем недостаточно. И удовольствие Льюис получал больше не от неумелого языка альфы, а от вида, как Хенкон вбирал его член, упираясь ладонями тому в бедра. Похоже, Хенкон и вправду делал это первый раз, Льюису приходилось самому двигаться, чтобы насладиться оральным сексом.       Льюис поимел бы преподавателя во всех позах, да кончив по несколько раз, будь это вечер или хотя бы последняя пара. Но часы показывали утро, поэтому до прихода другой группы студентов оставалось не так много времени. Позволив Хенкону отстраниться и встать на ноги, Льюис в дьявольски довольной ухмылке посмотрел ему в глаза, пока тот поправлял очки и обтирал губы.       — Ты... действовал неправильно, — выравнивания дыхание, возмущался Хенкон. — Я хотел сделать тебе приятное, что, может, тогда ты будешь покладистым, но твои резкие толчки...       — Ничего, привыкнешь, — хмыкнул Льюис и в ответ на вопросительный и недовольных взгляд повалил Хенкона на его же стол.       — Что ты делаешь?! — попытался подняться тот, но Льюис уже расстегивал ремень на его брюках.       — Ты всегда говорил мне одну и ту же официальную фразу... Так может, сегодня ты окажешь мне честь?       Избавив от неудобных брюк своего пассивного альфу, Льюис не стал любезничать, а сразу вошел в него, к тому же каменный стояк явно говорил о готовности хозяина заняться сексом. Хенкон был ужасно узкий, Льюис не смог ввести член и на половину. Рей страдальчески вскрикнул и напрягся всем телом. Пытаясь отпихнуть омегу, возомнившего себя активом, он извивался, как только мог.       — Да не дергайся ты так, — рявкнул Льюис, наконец ухватив Хенкона за ногу и притянув ближе, отчего член внутри продвинулся дальше.       — Мне больно! Прекрати это... Сейчас же!       — Не ври. Я испытываю подобное постоянно, это прикольно, — уже насмехался над альфой Льюис, гордыня внутри ликовала.       — Ты — омега, для тебя это норма! А я... Ах!.. Хватит! Остановись...       Льюис раздвинул ноги Хенкона, как было удобно. Его преподаватель был не только не подготовленным, но и ужасно негибким. Не обращая внимания на крики боли и просьбы прекратить, он энергично входил до упора, наращивая темп. В нахлынувших ощущениях приятной тесноты Льюис терял над собой контроль, бедра сами двигались вперед, а руки сжимали и царапали плохо поддающиеся тело. Но в голове отчетливо плясали дьявольские мысли.       — Наконец-то ты поймешь, милый Рей, что твой способ ведения игры мне не подходит. Ведь теперь я вижу перед собой неженку-кролика... Вздрагивающего от каждого моего движения... Заливающегося румянцем во все щеки...       — Перестань, прошу... Мое тело... не приспособлено к этой роли.       — А плевать я хотел на роли. Ты просто позор для всех нормальных альф. Ни один омега от тебя не то что не залетит... а даже не кончит. Ты настолько ничтожный, Рей, поэтому место на этом столе в такой позе как раз для тебя.       Несмотря на ясность рассудка Льюис кайфовал от такого узкого, тесного, горячего Хенкона. Ему приходилось прикусывать губу, чтобы не вздыхать слишком громко. Плохо поддающиеся, словно деревянное тело сопротивлялось каждому движению. Пару раз войдя медленно, но до упора, Льюис не удержался, срываясь на быстрые толчки, подхватил Рея, притягивая за бедра и насаживая на себя. Хенкон был уже не в силах подняться или как-то оттолкнуть омегу. Но крики через глубокие прерывистые вдохи не прекращали молить о пощаде. Закинув руки назад, он хватался за края стола, сжимая пальцы до белых костяшек. Тонкие очки уже давно сбились на носу, а вскоре и вовсе слетели, на глазах же проступали слезы.       — А признайся, Рей, как ты сам выучился на математика? Не похоже, чтобы до меня кто-то имел тебя в задницу. Или повезло, препод был омегой? — не останавливаясь, пропыхтел Льюис. Все же нахлынувшее наслаждение было трудно скрыть, перед глазами уже начинали плясать цветные искры.       — Я учился и... и сдавал экзамены на совесть!.. А-ай!.. Не так быстро... Ха-а... Прошу, хватит...       Лицо Хенкона было красным. Он метался, дергался и изгибался так, что Льюису приходилось силой его держать, отвлекаясь от главного, что добавляло злости еще больше. Однако вскоре Рея, видно, вымотала тянущая боль. Понимая безысходность своего положения, он морально уже смирился с неестественной ролью, что только и доказывало Льюису слабохарактерность его преподавателя. Нет, альфа, поддавшийся своему студенту омеге, сам вставший на колени, чтобы отсосать, а потом позволивший выебать себя на своем же рабочем месте действительно был ошибкой всего похабного общества. Льюису, так откровенно и смело злорадствующему в этот момент, даже из жалости не хотелось доставлять и малейшего взаимного удовольствия Хенкону, дабы хоть как-то отвлечь от неприятных ощущений. Он совершенно не прикасался к возбужденному члену, явно меньшего размера, чем должен быть у альфы, и пресекал любые попытки Рея самому довести себя до оргазма.       — Ты... ты самый ужасный ученик... который у меня только был... — прохрипел Хенкон из последних сил. И пусть сейчас он выглядел не лучше омеги в разгар течки, ясный взгляд через пелену слез четко отражал все презрение и ненависть к студенту, а последние искорки симпатии стремительно угасали.       Но Льюис, искренне позавидовавший пожизненной активной роли альф, ведь до этого ему приходилось испытывать подобное всего пару раз, ответил тем же унижением:       — Который был на твоем столе? Или во всей учебной практике? — и вдалбливаясь в Хенкона все быстрее, заставляя того хмуриться от боли, он заявил: — Ты, кажется, не очень-то хорошо знаешь свой предмет. Математика — наука для теоретиков, да, заговаривать зубы ты умеешь и вяло рассказывать про тангенсы, косинусы тоже. Кстати, ануса там вдруг нет? А то уравнение с ним я бы с удовольствием выебал одночленом, — и Льюис громко заржал в нахлынувшем чувстве превосходства. — Короче, что бы там ни писали в учебниках, понять математику можно только на практике. Как все студенты ебутся с ней по ночам перед экзаменом или... как это делаю я, имея непосредственно альфу и... его угол!       На Льюиса помимо все нового и нового желания быстро двигаться внутри так и не привыкшего к его члену Хенкона, накатил истерический смех. Он уже мало что здраво соображал, опьяненный взбесившимися гормонами. Рей же лишь кривил рожи на звучавшие замечания, поскольку сил держаться за не предназначенный для происходящего стол у него не было.       — И вообще, синус с тобой просто ужасен, всегда хотел это сказать — уже заговаривался горе-студент математического факультета. — Поначалу я честно пытался найти в нем приятное, потом долго думал, чего же все-таки не хватает нашему с тобой уравнению, а теперь понял... Стоило только альфу заменить на омегу! И все! Все стало прекрасно! Может, в другой раз мы перепишем еще какие-нибудь формулы да теоремы, а? Что скажешь? Ради этого я готов вызубрить все темы от и до!..       — Следующее занятие... пройдет для тебя... явно... не здесь... — только и процедил Хенкон и вновь запрокинул голову, зажмурившись.       Чувствуя, как по коже все чаще накатывались колкие мурашки, Льюис сосредоточился на том, чтобы кончить. Ускоряясь так, что крики Хенкона должен был слышать весь университет, он вошел во всю длину, кончая. Еще пара глубоких толчков под нахлынувший шум в ушах, и через несколько секунд Льюис пришел в себя. Осознанно взглянув на содрогающегося Рея с поалевшими щеками и выступившими слезами на глазах, он без всякой жалости презрительно усмехнулся. Пока что этого было достаточно для справедливого наказания за предыдущие разочаровавшие разы и плохие выставленные баллы. Льюис оставил Хенкона самого приводить себя в порядок и пытаться самостоятельно кончить. Гордо хлопнув незапертой все это время дверью, Льюис направился по длинным коридорам на следующие пары. И завтра либо он вновь будет лучшим по математике, либо его уже на своем столе поимеет ректор всего университета.