Солнце встаёт на холме

Первая встреча, как озарение: ты будто светишься изнутри. Волосы пушистые, выбились из длинной косы после пробежки, веснушки на покрасневших щеках. Глаза так и лучатся весельем, когда ты протягиваешь мне письмо, чуть смятое от сильной хватки. — Магистр Джин просила передать вам, пока вы не ушли. Звонкий голос, ясная улыбка, она слепит сильнее солнца, поднимающегося над Мондштатом, такого яркого в это время дня. Я забываю о том, что делал, куда собирался, почему стою у ворот в город. — Спасибо. Непривычно тихий голос, словно чужой для собственных ушей. Зачем она так ошеломила меня? Я узнаю твоя имя потом, даже не от тебя, от других рыцарей, когда пытаюсь выведать хоть что-то. Ты не входишь в орден, просто помогаешь практически на добровольных началах, по большей части в библиотеке у Лизы. Наша вторая встреча происходит случайно. По крайней мере по твоему мнению. Книга, что была нужна тебе, оказалась на самой верхней полке, я лишь проходил мимо. Лёгкий способ познакомиться, снова увидеть твою улыбку. Ты быстро соглашаешься поужинать со мной, моё внимание тебе явно льстит. Ты слишком плохо думаешь о себе, ведь стоишь сотни подобных мне. Я краду твой первый поцелуй на нашем втором свидании. Мы уходим гулять за пределы города, куда ты опасаешься выходить одна. Не бойся, солнышко, я защищу тебя от любого врага, который позарится на твой свет. Прикосновение твоих тёплых мягких губ к моим заиндевелым, потерявшим жизнь пьянит сильнее лучшего из вин. Как редкая пряность, как мягчайший шёлк, я теряю способность мыслить здраво, сливаясь с тобой. До встречи с тобой мне казалось, что я привык к холоду внутри, что он стал единым целым с моей никому более ненужной душой. Но ты, твой лучистый взгляд, вы согреваете меня, заставляя таять после долгой зимы. Я слишком быстро развиваю наши отношения, не хочу расставаться ни на минуту, теряю нить существования, пока тебя нет рядом. Тогда ещё не осознаю, что всё это так ненормально. Впервые мы расстаемся надолго, когда я ухожу на миссию на Драконий хребет, Альбедо нужна моя помощь. Мы сидим на крыше здания ордена всю ночь, сперва говорим, а после и вовсе молчим, прикасаясь друг к другу. — Ты тёплый, люблю греться об тебя. Твой голос уставший, веки слипаются, но ты стараешься провести со мной каждый миг. Я так и хочу сказать, что я всего лишь луна, что греет твоим же отданным мне теплом. Хочу, но не решаюсь. А по возвращению я вижу тебя рядом с ним. Почему, вернувшись спустя месяц отсутствия, я вижу тебя, непринуждённо болтающей с моим названным братом? Почему ты улыбаешься ему так тепло, так ласково? Веду себя как идиот, даже не дожидаюсь, когда он тебе что-то там договорит, ловлю за талию, кружу, слушая свой заливистый смех, целую. Целую, чтобы забрать то тепло твоей улыбки себе, разворачиваю спиной к нему, Дилюку не нужен твой свет, лишь мне. Я правда стараюсь чтобы мои вопросы не звучали как претензия, но твои слова «он мой хороший друг» никак не успокаивают. Зачем ему ты, зачем его взгляд становится таким мягким рядом с тобой? Дилюк, ты пылаешь внутри, не отнимай тепло, что согревает мою замерзшую душу. Я боюсь потерять тебя, как не боялся ничего на этом свете. Твои объятья, твои слова, солнышко, они пытаются успокоить меня, я так стараюсь верить тебе без оглядки, но вот я вижу, как ты не задумываясь обнимаешь его на прощание, и перед глазами пелена. Пелена, что спадает, когда меня отволакивают от брата, лишь защищающегося, уклоняющегося от моих ударов. Ты стоишь перед ним на коленях, осматриваешь его раны, не бросив и взгляда на меня. Извиняешься перед ним, уводишь в собор, несмотря на его повреждения. Я чувствую, как покрываюсь коркой непробиваемого льда, холод окутывает сердце, замедляет его ход, охлаждает разгоряченный разум. Я и в самом деле сожалею о том, что сделал, пока твои лучистые глаза не встречаются вновь с моими. Пока я не вижу пылающий в них гнев. Ты никогда не повышала голоса при мне, он всегда лился мёдом с твоих губ. Но сейчас ты кричишь, ты плачешь, разбиваешь меня, как ледяную скульптуру, возведенную безумным художником. — Не ставь меня перед выбором, который я сделать не смогу, — твои обида и боль уничтожают последнее тепло где-то внутри. — Если такое повторится вновь, ты меня больше не увидишь. Я не помню, как поймал тебя в свои руки, лишь увидев после свою разорванную рубашку и изцарапанные руки понимаю, что ты сопротивлялась. Не помню, как ты потеряла сознание, что я сделал для этого, лишь надеюсь, что не причинил лишней боли. Не могу потерять тебя, твой свет, твоё тепло. Моё глупое солнышко, кто защитит тебя, если рядом не будет меня? Кто согреет меня, если рядом не будет тебя? Мы жизненно необходимы друг другу, как ты это не поймёшь. Моё логово далеко от Мондштата, там всё последние записи о Каэнри’ах, все последние сокровища моего потерянного мира. Твоё место давно было здесь, ты должна была быть спрятана тут, однажды ты это примешь. Я верю, что ты перестанешь плакать, что ты начнёшь есть сама и мне не придётся заставлять тебя силой. Я понимаю твой страх и верю, надеюсь, нет. Я знаю, что ты поймёшь меня однажды, а я потерплю. Ты боишься сбежать, твоих сил мало, чтобы выжить в лесах, полных чудовищ, а дороги в город ты и вовсе не помнишь. Солнышко, ты наконец-то в том месте, где я защищу тебя от всего. Тебя ищет так много людей, я среди них, самый отчаянный, самый потерянный. Разыграть драму перед братом и орденом не проблема, мне не впервой скрывать истинные мотивы для чего либо. Поиски прекращают, когда находят твою частично сгоревшую одежду в небольшом лагере хиличурлов. Теперь я не боюсь, что тебя найдут, теперь ты моя. Я провожу каждый свободный день подле тебя, приношу твои любимые блюда, ищу книги, которые любишь читать ты. А ты позволяешь лежать у тебя на коленях. Не сразу, ты так долго даже не смотришь на меня. А теперь позволяешь касаться, гладишь уставшую голову, твой взгляд снова приобретает то тепло, что я, казалось, потерял навсегда. Мы спим в одной постели каждую ночь, что я провожу в убежище. Ты ложишься на самом краю кровати, как можно дальше от меня, но во сне то и дело перекатываешься прямо в мои объятья. Я верю, что однажды ты сделаешь это сознательно. Верю, пока не просыпаюсь с собственным мечом у горла. Ты что-то тихо лепечешь, я толком и не слышу слов, но твои слезы обжигают мою кожу, когда капают с твоих щёк вниз. Тогда я думаю, что смерть от твоих рук — самая прекрасная, что я мог бы получить. Остриё режет кожу, когда я кончиком пальцев стираю эту солёную воду с твоих глаз, ты вздрагиваешь, когда я касаюсь твоей руки, держащей меч. Я не пытаюсь тебя отстранить, лишь веду твою руку дальше, глубже. — Не могу, — ты всхлипываешь, убираешь меч в сторону, всё так же сидя на мне сверху. — Не могу убить тебя даже после всего. Впервые за эти долгие месяцы, я целую тебя, отдавая остатки оставшегося во мне тепла тебе. Не верю, когда ты отвечаешь на это движение губ. В этой тиши, в этом удалении от всех, я впервые чувствую что мы одни на этом свете, потерянные, согревающие друг друга души. Твои тонкие пальцы крепко держат мои плечи, ты не желаешь отстраниться ни на миг. Когда наши губы прекращают свой причудливый танец, ты покрываешь быстрыми, горячими поцелуями мои скулы, веки, шею, больно кусаешь тонкую кожу, пробуждая меня. Я не спрашиваю, неловкими движениями, как сломанная кукла, стягиваю с тебя свою же рубашку, обнажаю острые плечи, лобызаю кожу, обтягивающую тонкие хрупкие косточки, каждую из сотни, тысячи веснушек. Желаю дотронуться до каждой из них. Поцелованная солнцем, ты единственное светило на небосводе моей никчемной жизни. Я припадаю к высокой груди как ненасытное дитя, кормлюсь твоей любовью, твоим нестихающим жаром, как младенец, не познавший материнской любви. Глухие стоны — музыка для моих ушей, твои дрожащие руки, стягивающие мою одежду топят остатки самообладания. Ты не противишься, когда я подминаю тебя под себя, ласкаю каждый сантиметр твоего тела, что теперь стало моим. Ощущать твои бёдра, сжимающие мою талию, ноги скрещеные на спине, ближе больше. Сгореть и воскреснуть подобно Фениксу в твоих объятьях. Во мне нет более терпения, вхожу одним медленным движением, вновь причиняю боль, но теперь ты понимаешь, ты терпишь. Улыбаешься, когда я сцеловываю слезы в уголках глаз, жадно сталкивешь наши губы, двигаешься на встречу моим рваным движениям. Каждый толчок, как удар в грудь, чтобы сердце билось, воскресало после смерти от удовольствия. Твои руки в моих волосах, пальцы крепко держащие синие пряди. Плевать на боль, я чувствую, ощущаю всей поверхностью, каждой клеточкой тела тебя и это сродни высшему наслаждению, никогда не испытанному кем либо из смертных. Сгораю в твоей любви, забывая о том, что я не Феникс. Мне не ведомо воскрешение.