broken.

Он приходит в эту квартиру как к себе домой. Всегда так делает. Открывает дверь не стуча. У него нет ключей, но он знает, что в это время там всегда открыто. Специально для него. Заходит медленным шагом и скидывает ботинки в прихожей. И пусть они валяются как попало. Ему плевать на это. А рядом стоят словно выверенные по линейке до блеска начищенные туфли. Если бы у него были силы или настроение, он бы разворотил эту конструкцию, чтобы не мозолила глаза. Но он тяжёлой поступью шагает дальше. В комнате тускло горит ночник у кровати. Можно было бы и без него обойтись, он и так разглядит на кровати силуэт полусидящего человека. Глаза закрыты, под ними тёмные круги. “Я устал” читается на лбу и в морщинке между бровей. Потому что вечно хмурится. Это всё так глупо. Годжо знает, что Нанами не спит. Заваливается на кровать, ближе к тёплому телу. Забавно быть сильнейшим без сил. Тело ощущается ватным, словно пытаешься плыть в трясине. Каждое движение даётся с таким трудом. Последнее, что Годжо может, – положить голову на колени Нанами и зажмуриться. Под чёрной повязкой его глаз всё равно никто не увидит. Видеть страшно. Нанами надёжный. Всегда был. И вопросов лишних не задавал. И терпел. И заботился. И любил, наверное. Но, конечно, не говорил об этом. Тёплая ладонь ложится на макушку. Волосы Годжо влажные и всклокоченные – похоже, на улице был дождь, но Годжо не заметил. Он слабо вздрагивает, когда Нанами начинает перебирать белоснежные волосы, длинные пальцы касаются кожи головы, вызывая мурашки. Он тихо выдыхает. Напряжение понемногу отпускает. Дыхание выравнивается, подстраивается под умеренные выдохи Нанами. С ним всегда так. Пальцы цепляют край повязки, стягивая её с глаз. Годжо всё ещё жмурится, когда вторая ладонь касается лица и слегка оглаживает прохладную кожу. Эта нежность злит. Она как напоминание. О том, что было тогда. О том, что есть сейчас. Он виноват. Он так виноват перед всеми. Ком в горле мешает сказать Нанами, чтобы он остановился. Годжо не заслуживает. Из уголка глаза стекает слеза. Он не успевает поднять руку, Нанами большим пальцем смахивает её. Всё это кажется Годжо ошибкой. Его нельзя жалеть – это делает только хуже. Но он чувствует тепло Нанами, его руки и не может больше сдерживаться. Слёзы одна за другой стекают по вискам, теряясь где-то в волосах. Глаза всё ещё зажмурены. Как будто это поможет притвориться, что и не Нанами рядом вовсе, и не было этих последних лет. Где-то за окном слышно звук грома. Хорошо, что Нанами молчит. Только продолжает медленно перебирать пряди. В голове Годжо много мыслей, воспоминаний. Они путаются, смешиваясь друг с другом. А потом откуда-то всплывает фраза, сказанная человеком, которого давно уже нет в его жизни. Сильнейший – это ты что ли? Годжо распахивает глаза вместе с ударом молнии.

***

Эти глаза. От слёз они похожи на цвет неба. Нанами всегда любил небо. Оно напоминало ему о свободе. Только вот человек перед ним свободным вовсе не был. Нанами знает, что Годжо сейчас где-то не здесь, стирает слёзы под невидящим взглядом. Всего лишь короткий миг, прежде чем вернуть Годжо в реальность. Так правильно. Хоть и ненадолго, но даст ему освободиться от боли. Он осторожно приподнимает тяжёлое тело и подтягивает его ближе к себе. Неотрывно смотрит в глаза, следя за реакцией. – Годжо-сан, посмотрите на меня, – аккуратно произносит он. Годжо не реагирует. Взгляд устремлён в пустоту, сквозь Нанами. Нанами устало вздыхает. Сегодня всё хуже, чем обычно. Он не хотел бы прибегать к этому методу, но ситуация явно того требует. Жизнь слишком несправедлива. – Сатору, посмотри на меня, – требовательно и уверенно. Чернота расширившихся зрачков как сигнал о том, что метод сработал. Снова. Безумный взгляд сосредотачивается на Нанами. Слёз больше нет. Руки Годжо цепляются за края синей рубашки. Спасение утопающего – дело самого утопающего. Это последняя мысль, которая успевает пронестись в голове у Нанами, прежде чем Годжо целует его. Мучительно горько, но так сладко. Нанами крепче обнимает его, прижимая к себе, почти усаживая на колени. Целует, кусает губы, снова целует. Годжо такой послушный и отзывчивый. Нанами до сих пор помнит, как это удивило и насторожило его, когда они переспали в первый раз. Не может человек, который в жизни ведёт себя так, как ведёт себя Годжо Сатору, в постели быть таким – раскрываться от одного лишь прикосновения, стонать так громко, просить ещё и плакать, потому что ему хорошо. Совершенно не вяжется. Но Нанами не задаёт вопросов. Даже когда Годжо произносит “Сугуру” еле слышным шёпотом.