С запахом ванили и корицы

Свет в кабинете приглушён в угоду гирляндам, ярко бликующим с каждой из стен. Ева вертит в руке бокал и пытается стянуть с лица скептическое выражение. - Благо, что никто из наших коллег не страдает эпилепсией. Нил прижимает руки к груди в трагическом жесте: - Ева! Неужели в тебе не осталось ничего человеческого? Это же Рождество! Марс, приём-приём. Земляне так делают. И на ёлку вешают конфеты, а не яблоки. Ева оглядывается вокруг и не без радости отмечает, что ёлки поблизости не наблюдается, а значит, кариес и отсутствие аппетита в ближайшее время никому не грозят. Возможно, Нил просто не успел её поставить. Она заглянула к нему в кабинет без предупреждения - хотела позвать вниз, к остальным, и даже не ожидала, что дверь окажется открыта. Ещё меньше - что Нил не будет пытаться подпереть спиной полные скелетов шкафы с кривой ухмылочкой. А если именно этим он и занят, что ж, у него хорошо получается, можно признать. Ева ничего не заподозрила. Даже блистеры с обезболивающим нигде не валяются, надо же. Может, после стольких лет партнёрства с ней Нил наконец научился подчищать за собой хвосты? - Тебе помочь? - он крайне опасно пошатывается на стуле, пытаясь скотчем прилепить под потолок последний незакреплённый конец гирлянды. Видимо, и вправду где-то здесь есть тайная заначка с бутылкой виски - Ева чуть ли не от двери чувствует перегар. Она даже глаза могла бы закрыть и всё равно угадать - от Нила волнообразно расходится такое тепло, что начинает щекотно покалывать в кончиках пальцев. Может быть, это Еве не стоило так налегать на шампанское, если подумать. Она с подозрением рассматривает полупустой бокал в своей руке, а Нил в очередной раз чуть не падает (по полу скрипят несмазанные колёсики) и всё-таки признаёт: - Может быть. Уже отставляя бокал на стол, предусмотрительно подальше от клавиатуры, чтобы не опрокинуть ненароком, Ева продолжает поддразнивать его: - Скажи "пожалуйста". ...Нил молчит несколько долгих мгновений, прежде чем заорать: - Хадукен! Стены здания сотрясаются от того, как бешено он размахивает руками. Разумеется, кончик гирлянды и рулон скотча разлетаются в разные стороны. По инерции начинает трещать и готовая конструкция. Офисный стул снова движется - Нилу приходится обнять шкаф, чтобы не рухнуть с грохотом. Ева прячется в свой фирменный фэйспалм, чтобы не засмеяться, - это тоже своего рода защитная реакция. Щёки у неё на ощупь такие горячие, что невольно хочется и лоб потрогать - заболела? Может, слишком давно не хохотала от души? Ева откашливается и приводит себя в порядок, смахивая якобы-пылинки с ворота халата. Некоторые вещи она просто не может себе позволить. Придя к кое-какому консенсусу из дерьма и палок, но всё же, они добросовестно возятся с укреплением гирлянд, которые всё равно придётся снимать всего через несколько дней. Наверное, внизу никто не понял, куда пропали почти-самые-лучшие напарники корпорации Зигмунд... или поняли слишком хорошо... Ева теряется в догадках, что обычно случается с ней лишь в случаях, когда она не хочет знать правильный ответ. Задумывается настолько, что Нилу приходится привлекать её внимание - недолго думая, он шлёпает свою руку поверх её и грубовато увещевает: - Вот здесь держи. Странно, что про рассеянных девчонок ничего не добавил. Ева насмешливо уточняет: - Всё в порядке, можешь убрать ладонь, - но он не торопится. От Нила пахнет жжёными проводами, дрянным виски без закуски в полном одиночестве, словно он принял твёрдое решение спиться и покончить уже со всем этим раз и навсегда, а также - почему-то - ванилью. Может, запасы леденцов с широкими золотыми петельками. Еве вспоминается их общий выпускной, когда они танцевали вместе, наступая друг другу на ноги, потому что оба не нашли лучших партнёров на этот вечер. И тогда все тоже думали, что они встречаются. Эти догадки никогда и вполовину не были близки к истине. Им двоим просто нравится находиться где-то неподалёку. Только не в пределах гравитационного поля, чтобы не вышло оказии или, там, коллизии. Если бы Ева спросила Нила, он бы сказал, что она пахнет стылым железом их аппаратуры, на котором от предсмертного холода выступает конденсат, словно испарина на лбу, дорогим шампанским без закуски в толпе людей, которым никогда не доверяешь на все сто на всякий случай, и - почему-то - корицей. Но Ева не спрашивает. Она на пробу легонько тянет гирлянду на себя и уточняет: - Может быть, хватит? - Может быть, - говорит Нил. Тихо ругается: - Зафига у нас такие высокие потолки? Я хотел прицепить на самый верх, но для этого мне надо бы встать на цыпочки, а я... - Трусишь? - подначивает его Ева. - И правильно делаешь, - она всё-таки прыскает, но очень тихо и легко, холодно, как изморось на окнах, которая, как бы то ни было, тает к утру. - Ладно уж, давай подержу, - не ожидаясь ответа, она подходит к нему и осторожно приобнимает сзади, чтобы не сковывать движения. На Ниле носки с узором из красных крабиков, но их почти не разобрать. В свете гирлянд они становятся то фиолетовыми, то оранжевыми. Ева успевает так залюбоваться ими, что совсем забывает о целях и времени. Нилу приходится снова возвращать её, теперь уже - для разнообразия - шутливо взъерошив чёлку: - Можно уже не держать. - Чёрт, - Ева отшатывается тут же, раздосадованная больше, чем стоило бы. - Ну прости, - она допивает шампанское из бокала одним глотком и отходит к двери, что больше похоже на отступление - и отнюдь не стратегическое притом. Нил догоняет её в пару лёгких шагов и, совсем не подозрительно задрав голову, с наигранным удивлением в голосе уточняет: - Смотри-ка, кто-то повесил тут омелу. Ева зачем-то тоже смотрит вверх. Не то чтобы она не доверяла Нилу. В редких случаях он всё-таки следует плану. Медленно покачивающийся по окружности в дверном проёме букетик с белёсыми ягодками - почти то же самое, что ведро с водой, которое рухнет тебе на голову, как только попробуешь войти. Маленькая безобидная ловушка, глупый розыгрыш, от которого всё равно остаётся какой-то непонятный осадок внутри. - Мы живём в современном обществе, - категорически складывает руки на груди Ева. - Нам же не обязательно следовать архаичным традициям. Плечи Нила еле заметно никнут. - Говорят, это приносит несчастье, - пытается он возразить. Ева читает его как открытую книгу: если продолжить спорить, он развернётся и уйдёт. Никогда не умел настаивать - ей в нём это даже нравится. Ну, в те моменты, когда не злит. Нил Уоттс физически не способен идти на риск. Как и, собственно, взаимодействовать с женщинами. Не хотелось бы ей, чтобы это было единственной причиной, по которой он до сих ошивается неподалёку и не оставляет попыток. Её-то уж он выучил наизусть. - Ещё аргументы? - холодно уточняет Ева. Стыдливое молчание служит ей ответом. В то и дело взрывающейся цветами радуги темноте, с которой удачно сочетается слегка плывущее от выпитого зрение, не определить, но, кажется, Нил вытянул руки и мучительно думает, не стоит ли ему её обнять. У него на искажённом огнями гирлянд и тяжкими размышлениями лице пробивается еле ощутимая, но уже колючая щетина. Если бы Ева заметила её раньше, может, она бы подумала, прежде чем целовать его в щёку. Если бы она не допила то шампанское... Нил Уоттс едва ли попытался обнять её на выпускном! Ладно, попытался, но она ему не дала. Отошла и сделала вид, что не заметила. Может быть, дело в том, что Ева привыкла ограничивать себя в своих желаниях. Она не стала бы тем, кто она сейчас, если бы шла у них на поводу. Она и ёлку украсила бы конфетами, если бы не клятая семейная склонность к полноте. Прижавшись к его щеке губами и даже носом, Ева в смятении отворачивается. Справившись с собой, замечает строго: - Теперь твоё лицо удачно гармонирует с цветовой гаммой этого ужасного свитера с оленями. Или всё дело в огнях гирлянд? В их свете трудно хоть что-нибудь рассмотреть с полной уверенностью, а значит, они могут постоять под омелой ещё немного, приоткрыв дверь в погружённый во мрак коридор, пока Нил набирается решимости для следующей попытки (теперь уж он, наверное, осмелится целиться в губы, а она постарается не передумать и не испугаться преждевременно). В крайнем случае, сделают вид, что ничего этого не было. Они были слишком пьяны и сбиты с толку мерцанием разноцветных лампочек. За окном выпал снег, а в самой их сердцевине плавился шоколад и заволакивал всё лёгким туманом кипящий глинтвейн с запахом ванили и корицы.