Исключение из кодекса хороших манер

Хо-ро-шая. Правильная. Справедливая. Последняя характеристика заставляет прикусить себя за губу и стиснуть пальцы в кулаки. Кэйа повернут спиной, и ее взгляд видеть не может. Джинн жует губу, а потом притягивает к себе чашку с кофе, в попытке отвлечься. Но кофе в чашке нет — она выпила его, в который уже раз?.. Джинн отставляет чашку, ставит на стол локти и, скрестив пальцы, кладет на них подбородок. Взгляд ее снова упирается в Кэйю. Конкретно — в Кэйину задницу, обтянутую узкими темно-синими брюками. Еще для обзора доступны подошвы его сапог, но на сапоги смотреть Джинн неинтересно. Да и на самого Кэйю ей смотреть неинтересно — не интересно совершенно. Он не интересует ее нисколько, и его чертовы бедра, которые маячат перед глазами — просто вынужденный фон. Джинн не лжет себе — она просто не додумывает мысль до конца. Потому что если додумать ее до конца, вот тогда станет совсем тяжело, злобно и отчаянно. Кэйа пытается достать из-под шкафа укатившиеся бусины Кли. Кли стоит рядом и ноет, сжимая кулачки. Джинн могла бы завершить сию сцену взмахом руки — притянув бусины воздушным потоком. Но вместо этого она кусает губу и смотрит на торчащую из-под шкафа половину капитана кавалерии. Он стоит на коленях, облокотившись на локоть и рукой шарит под шкафом. Длинные волосы концами лежат на полу, пачкаясь в занесенном с улицы песке. Ноги Кэйи расставлены, и Джинн представляет, как дает ему смачного пинка, впечатывая носком сапога ценные для него органы. Как он бьется затылком о шкаф и вскрикивает. Как удивленно восклицает Кли, и все ее бусины, сжимаемые Кэйей в ладони, снова раскатываются по полу. Джинн тяжело вздыхает и продолжает попытки вернуть себе самообладание. Честная. Искренняя. Добродушная. Смелая. Ответственная. Она — магистр Ордена. Она рыцарь. Ее воспитание не позволяет ей даже думать о подобных вещах, не говоря о том, чтобы их совершать. Она героиня, воин, защитница. Она — Джинн Гуннхильдр. Справедливая, правильная и хо-ро-шая. Она — отвергнутая девушка, объект воздыхания которой предпочел ей того, кого она вынуждена лицезреть перед собой каждый день. Одетого в обтягивающие брюки и рубашку с издевательски откровенным декольте. Кэйа крутится неподалеку изо дня в день. Выполнив одно поручение, незамедлительно приходит за другим. Джинн отсылает его как можно дальше, дает ему самые сложные задания, но он неизменно возвращается и требует новых указаний. А когда их не поступает — продолжает мельтешить перед глазами. Кабинет магистра Ордена для него словно второй дом. Джинн не гонит. Сдерживается. Пытается не проиграть в этой томительной, жестокой войне. Она не относится к нему иначе на основании личной неприязни. Все рыцари — равны перед взором магистра. Кэйа — великолепный рыцарь. Храбрый, сильный, умный. Джинн говорит с ним, ничем не выдавая особого отношения. И он с ней говорит абсолютно неагрессивно. Напротив — он чарующе обходителен, вежлив и щедр на комплименты. Джинн смиренно выслушивает лесть. Она позволяет ему даже больше, чем другим рыцарям — как раз потому, что он один вызывает у нее столько негативных чувств. Он — особенный. И отношение к нему — особенное. Джинн оскорблена выбором Дилюка. Джинн унижена его выбором. Джинн смотрит на бедра Кэйи, ныряет взглядом ниже и мечтает наступить на это ниже каблуком. Джинн поднимается из-за стола и идет к выходу из кабинета. — Достал! — радостно восклицает Кэйа, выныривая из-под шкафа, и Джинн с ним совершенно согласна. Он ее достал. Достал до умопомрачения, она хочет выкинуть его из кабинета через окно, отобрав перед этим планер. Может, хоть тогда он перестанет тревожить ее воспоминаниями о неслучившемся, натягивать нервы своим существованием. Полежал бы в соборе, подлечил переломы, она бы спокойно поработала хотя бы месяц… Месяц без узких темно-синих брюк и загорелой кожи, прикрытой на груди явно недостаточно. Кэйа протягивает Кли бусины, сидя на полу, и та радостно благодарит его. — Братик Кэйа, ты такой хороший! Спасибо! Я люблю тебя! Хороший-хороший-хороший. Братик-братик-братик. Все-то его любят. Джинн толкает дверь, и Кли вылетает из кабинета вперед нее. Она вприпрыжку бежит по коридору к выходу из Ордена, и Джинн, нахмурившись, думает о том, что за ней нужно присмотреть. Как и всегда. — Куда ты, Джинн? А ведь она о нем забыла на целых два мгновения, отвлекшись на мысли о Кли. И снова возвращение в реальность. В реальность, где ее ближайшее окружение представляет из себя ее самый надежный, самый исполнительный, самый сильный-смелый-хороший рыцарь. Рыцарь, которого она ненавидит до исступления. Джинн не делает ни для кого исключений, она одинаково ведет себя со всеми — кроме Кэйи. С Кэйей она всегда чуть вежливее, чуть доброжелательнее, чуть внимательнее… Как же она хотела бы ему врезать. — Я схожу к Лизе, она сварит мне еще кофе, — Джинн чуть приподнимает уголки губ в вежливой улыбке. — Она варит самый лучший кофе, а он очень помогает мне в работе. Посчитав очередной реверанс их с Кэйей лживому дружелюбию исполненным, Джинн переступает порог. — Я сам могу сварить для тебя кофе, — предлагает Кэйа. — Я уверен, у меня получится не хуже. Не желаешь убедиться? — Благодарю, но я попрошу Лизу, — настаивает Гуннхильдр. — Я привыкла к тому кофе, что варит она. — В таком случае, я сам за ним схожу. Мне как раз нужно уточнить одну деталь по любовному роману, что она мне посоветовала. Лилия все же дала согласие на отношения с Артуром или нет, я не уверен, правильно ли понял все отсылки письма… Впрочем, это не займет много времени, твой кофе будет у тебя на столе через несколько минут! — обволакивающий, чарующий голос капитана кавалерии дополняется исходящим от него ароматом парфюма — словно бы цветочный аромат, но незнакомый, вероятно, заграничные ингредиенты — Кэйа проскальзывает мимо нее за порог и обворожительно улыбается. Впервые за долгое время Джинн совершенно теряется — удар нанесен с точностью. Капитан кавалерии дразнит ее самой постыдной ее тайной, тем, что она не собиралась никому рассказывать. Магистр Ордена — идеальная, непревзойденная, недостижимая — по ночам превращается в обычную девушку, читающую любовные романы. Как он смог об этом прознать? Разумеется, он дразнит ее. Не может быть и речи о том, что он читает подобную литературу сам. «Неужели Лиза ему рассказала, — с ужасом думает Джинн. — Только она знала. Он мог прознать об этом только через нее». — Неужели ты читаешь истории о любви, Кэйа? Я не могла и предположить, — с оттенком удивления, выдавливает из себя Джинн. — Да. Я вообще люблю читать. Разные книги. Исторические, детективные… и о любви в том числе, — Кэйа усмехается словно бы заигрывающе, и Джинн испытывает приток ненависти. Он смеет дразнить ее разговорами на подобную тему. «Ты еще расскажи мне о личном, — с яростью мысленно предлагает она. — О том, как хорош в постели Дилюк. О том, как вы счастливы вместе, и о том, какая я дура, что умудрилась тогда ему признаться». Джинн помнит этот день. Всего два года назад, она, влюбленная до того, что дрожат пальцы и губы, набравшись смелости, признается в чувствах. И видит в глазах Дилюка шок. Стыд. И грусть. Он тяжело вздыхает, и уже по этому вздоху, Джинн понимает, что счастливого воссоединения не будет. Любить его с подросткового возраста, чтобы в расцвет юности отдать всю себя и получить отказ. Джинн помнит, как застыла, не веря, что это произошло с ней. «Прости, Джинн, но я люблю другого человека». Кэйю. Кэйю-Кэйю-Кэйю, Дилюк любит Кэйю, Джинн уверилась в этом еще тогда и с каждым днем все сильнее убеждалась. Кэйа всегда был для Дилюка особенным. Рагнвиндр позволял ему то, чего никогда не смог бы добиться никто другой. На виду они были словно бы не-любовниками, но Джинн знала, что они ими были. Кэйа проводил рядом с Дилюком много времени, и в их общении ей чудилась многозначительность, за которой могла быть только спрятанная тайна. Они были любовниками, Дилюк предпочел ей Кэйю, и сейчас Кэйа пытается ее дразнить, приоткрыв завесу этой «тайны», о которой нет-нет да и сплетничают то тут, то там. Джинн знает, что догадка об отношениях Кэйи и Дилюка приходила в голову не только ей. Она слышала шутки об этом из уст подвыпивших горожан, ей доводилось слышать сплетни то в «Кошачьем Хвосте», то в цветочной лавке. В последней даже дошло до ссоры: влюбленная в Дилюка помощница цветочницы никак не хотела признавать очевидное. «Дилюк — не гей! — возмущалась девушка, прижимая в груди руки. — Он не может им быть! Он потрясающий! Он… красивый! Умный, добрый… богатый». Джинн тогда оборвала разговор цветочниц, попросив себе семена одуванчиков. Ужасное расточительство, покупать их, когда в городе свободы их так много, но у нее совсем нет времени, чтобы сходить и набрать их самостоятельно. А без отвара с их участием нельзя — Лиза использует их, когда готовит для нее напиток, позволяющий скрыть усталый вид. С ее переработками — это необходимое зелье («отвар», как мягко обозначила квалифицированная ведьма Сумеру). Тогда Джинн подумала, что лучше бы потратила час и сходила за одуванчиками сама. Услышанное только раззадорило ее, разожгло старое пламя. Донна знает не все. «Потрясающий, красивый, умный, добрый и богатый» — явно недостаточная характеристика. Джинн могла бы перечислить гораздо больше качеств, припомнить случаи, в которых Дилюк вел себя, как настоящий… кто, герой? Рыцарь? Джинн с горечью думает, что он всегда был для нее вне любых категорий — он был лучшим. И это лучшее забрал у нее этот ненавистный, до отвращения обворожительный, до чертиков доставший ее, лукавый мучитель, который готов любым способом причинить ей боль. Даже затронув максимально личные рычаги давления. — Я очень рада твоей эрудированности. Она может пригодиться в работе, — выдыхает Джинн. — Исторические и детективные истории способствуют развитию памяти и дедуктивного мышления. Что же касается «дамских романов»… — Они учат любви, — заканчивает ее попытку опорочить любимый жанр Кэйа. — Разве нет необходимости разбираться в этой теме? Научившись любить, мы способны на очень многое. — Кэйа, — Джинн едва держит себя в руках. — Сходи за кофе, если вызвался это сделать. Альберих приподнимает уголки губ и скрывается за дверью библиотеки. Джинн шагает обратно в кабинет, закрывает за собой дверь, прислоняется к ней спиной и закрывает лицо руками. «Ненавистный. Ненавижу, — думает она. — Прекрати меня мучить. Я больше не могу. Еще немного, Кэйа, и ты дождешься, все выйдет из-под контроля, и, и ты, и я пожалеем об этом. Я ко всем святым Архонтам разобью тебе лицо. И яйца. И выкину тебя из окна, отобрав планер. Так и будет». Джинн шмыгает носом и трет дрожащие от обиды губы, понимая, что так не будет. Никогда. Кэйа — исключение из ее кодекса хороших манер. Только для него — не-искренность, не-доверие и не-на-висть. Но она не должна переходить на не-справедливость. Она будет держать себя в руках. Она ничем не выдаст своего особого отношения. Ни за что, ни-за-что. Кэйа возвращается быстрее, чем она ожидает. Все еще расфокусированы мысли, и на лице вместо привычного участливого выражения тень злой обиды. — Твой кофе, — мурлыкает Кэйа, элегантно протягивая ей блюдце со стоящей на нем чашкой. Джинн сама не понимает, как толкает блюдце пальцами, вместо того, чтобы принять его из его рук. Она привыкла к его близости, к тому, что он постоянно вертится вокруг нее, танцует свой мстительный, жестокий танец. Но в этот раз все как-то резко, его возвращение, его парфюм, смешавшийся с резким кофейным ароматом, то, как он нарушает ее и так слишком узкие личные границы своей ладонью в едва ли имеющей смысл защиты, нежели просто нарочито экстравагантной перчатке без пальцев. Джинн толкает блюдце, и чашка срывается с него, переворачиваясь и выливая раскаленный кофе Кэйе на рубашку. На рубашку и верх штанов. Капитан кавалерии вскрикивает, и Джинн издает смешок, не успев выверить реакцию. — Джинн! — стонет Кэйа, пытаясь смазать кофе с груди. Его белый жилет, надетый поверх рубашки, омрачен черным пятном. Кэйа издает звук, похожий на хныканье, и трет себя в районе ширинки. Джинн кусает себя за губы, пытаясь удержаться от смеха. Пытается спрятать улыбку. Она делает рваный вдох. — Прости. Я сейчас дам тебе салфетку. Я очень виновата, я не знаю, как так… — она замолкает, понимая, что не может больше притворяться. Отворачивается от Кэйи и закрывает рот ладонью, давя злорадный смешок. — Джинн, он же раскаленный! — стонет Кэйа. — Джинн, где салфетки? Гуннхильдр все еще не может справиться с позывами хохота. Ее плечи подрагивают, и Кэйа замолкает, вероятно, осознав ее истинную реакцию. — Джинн, это жестоко, — укоряет он, и Гуннхильдр не выдерживает, начиная смеяться. Альберих тяжело вздыхает и, обойдя ее, сам берет мягкую ткань со стола. Джинн понимает, что он избрал в качестве «салфетки» вышитый на ткани герб Ордо Фавониус — украшение, созданное и подаренное уже и не вспомнить кем. Кэйа трет себя по груди и по верху брюк, а Джинн пытается вернуть ситуации привычную нейтральность. — Сходи переоденься. Мне правда очень жаль. Прости. Потом можешь присмотреть за Кли — мне кажется опасным ее сегодняшний энтузиазм. Других поручений у меня для тебя пока нет. Спасибо за кофе, — на последней фразе Джинн поспешно кусает себя за губу, удерживаясь от смешка. Кэйа продолжает смотреть на нее с укором. — Кли под присмотром Эмбер, — отчитывается он. — Они собираются шить подружку Барону Зайчику. Бусины для платья принес в дар Альбедо. — Вот как. Значит, опять бомбы, — вздыхает Джинн и возвращается к столу. — Ладно, я доверюсь Эмбер. Ты свободен на сегодня. Если что-то срочное случится, я тебя вызову. — Я предпочту остаться здесь, — решительный голос Кэйи возвращает Джинн раздражение. Ситуация с опрокинутой на капитана кавалерии чашкой кофе уже сменилась мыслями о работе. Все-таки все прочее — несущественно. Даже Кэйа и его роман с ее неслучившейся любовью. Самое важное — работа. Джинн уже почти готова забыть хоть на время об Альберихе и, воспользовавшись его отсутствием, заняться, наконец, делами. Ну что ему нужно еще? Джинн поднимает глаза и видит перед собой Кэйю, нависшего над ее столом. Упершись в него руками, Альберих смотрит на нее сверху вниз. Джинн видит перед собой его испачканный жилет, и ее взгляд, взвесив все за и против, сперва предательски опускается ниже — на обожженный, скрытый за брюками пах, потом пробегает по еще сильнее углубившемуся из-за позиции декольте и только потом останавливается на лице капитана. Кэйа смотрит на нее прямым взглядом, и Джинн хмурится, не понимая, к чему такая откровенность. Альберих смотрит на нее слишком пристально, слишком открыто, он смотрит вызывающе. Джинн отстраняется, прислоняясь спиной к спинке стула и невольно скрещивает руки на груди, пытаясь придать позе уверенность. Она не понимает этого взгляда. — Кэйа, что тебе нужно? Альберих смотрит на нее, его губы дергаются, словно он готов ответить. Но он молчит, только чуть изогнув их в улыбке. — Кэйа, оставь меня в покое, — выдыхает Джинн, и в этой фразе намного больше искренности чем во всем, что она говорила до. — Мне нужно поработать. Одной. Ты мне мешаешь. — Отвлекаю? Джинн поджимает губы и вскидывает брови. Вопрос слишком… многозначительный, но едва ли Кэйа может догадываться о том, что творится в ее мыслях. Каким бы он ни был умелым в разведывании информации, пробраться ей в голову он не может. Джинн усмехается, представив, как бы шокировало Кэйю то, что она на самом деле хочет с ним сделать. Разбить-лицо-отбить-яйца-вышвырнуть-из-окна-и-так-далее. — Да, отвлекаешь, — соглашается Джинн. — И что бы ты хотела сделать? — Альберих явственно напрашивается, и на одно только мгновение Джинн думает сказать ему правду. Просто взять и сказать. И посмотреть на выражение его лица. А потом и правда сделать все то, чего она хочет. «Я хочу спокойно поработать в одиночестве», — именно тот ответ, который она должна произнести. Она скажет это, и Кэйа, наконец, уйдет. Именно так и нужно поступить. Джинн размыкает губы и с чувством произносит: «Я хочу тебя ударить». Кэйа застывает, и его не скрытый повязкой глаз расширяется, увеличивает радиус зрачка. Брови взлетают вверх. — Дать тебе по лицу, — продолжает Джинн. — Взять тебя за плечи и приложить коленом. А потом, когда ты рухнешь на пол, наступить каблуком тебе на яйца. — В-а-у, — комментирует Альберих. И только тут Джинн понимает масштаб катастрофы. Медленно она поднимается из-за стола. Делает глубокий вздох. И тихо просит «Забудь. И убирайся. Немедленно. Или я сама тебя вышвырну». Кэйа обходит стол и, подойдя к ней, пальцами приподнимает ее подбородок, вынуждая смотреть на себя. — Это не то, чего я ожидал, — честно признается он. — Но я не против. Джинн смотрит на него несколько секунд, а потом сжимает кулак и с силой бьет его в пах, размахнувшись от локтя. Кэйа вскрикивает и машинально сгибается. Джинн берет его за плечи и бьет коленом, не давая передышки. Кэйа снова вскрикивает, на этот раз громче и протяжнее, и оседает на пол. Пальцами стискивает пах. Джинн смотрит на то, как он сидит у ее ног на коленях. Его длинные волосы снова кончиками лежат на полу, пачкаясь в песке. На рубашке, жилете и брюках — кофейные пятна. Джинн пинает носком сапога Кэйю в колено и приказывает «Убери руки». Альберих подчиняется. Джинн ставит сапог ему на пах и давит — пальцами она вцепляется Кэйе в волосы, а другой ладонью закрывает ему рот. Кэйа мычит, вцепившись в ее сапог, и Джинн чувствует, как разгорается, пылает, наполняет ее желание, которое она совершенно не планировала, не собиралась, не хотела… Джинн заваливает Кэйю на пол на спину и ставит каблук ему на яйца. — Джинн, — стонет Кэйа. — Джинн, не так сильно! Джинн… Джинн отводит сапог и бьет Альбериха в пах, взяв размах. И когда он, прокричав, сворачивается на полу в болезненный клубок, опускается на пол рядом с ним. — Я этого не хотела. И не хочу. Ты слышишь, не хочу. Я ненавижу тебя, — шепчет Джинн, расстегивая блузку. Кэйа стонет, мнет пальцами гениталии, и Джинн кусает себя за губу. — Я так сильно тебя ненавижу, Кэйа… Кэйа делает глубокий вдох и садится на полу. — У тебя… своеобразный метод признаваться в чувствах… — прерывисто произносит он, и Джинн, поднимаясь с пола, тянет его за руку к дивану. — Мы оба пожалеем об этом, — обещает она. — И я, и ты. Как же ты меня достал, Кэйа. Кэйа плюхается на диван и снова просовывает руки промеж ляжек. Джинн уверена — она действительно сильно его избила. Но Кэйа привык быть ее лучшим рыцарем, так что и давление на него Джинн тоже оказала наисильнейшее. Ему не привыкать к ранам во время сражений — хотя едва ли он часто испытывал боль в наиболее интимном месте: зато теперь она ощущается особенно ярко. Джинн доходит до двери и запирает ее изнутри на засов. Снимает сапоги и скидывает расстегнутую ранее рубашку. Запускает пальцы под пояс брюк с двух сторон и тянет их вниз. — Джинн… Ты очень красивая… — говорит Кэйа, и она даже не хочет снова думать о том, что он ее дразнит: просто принимает сказанное, как должное. Она стоит перед ним в кружевном белье и не торопится расстегивать бюстгальтер. — Разденься, — подсказывает она, и, видимо, этим откровенным требованием выводит, наконец, Кэйю из заторможенного состояния. Капитан кавалерии послушно стаскивает сапоги и берется за ремень брюк. Джинн не хочет осознавать то, что она делает. Не хочет отдавать себе отчет. Не хочет думать о том, какие у этого будут последствия. Она пытается забыть о том, с кем она, на самом деле, мечтала это сделать. Когда она вскрикивает от боли и в голос хнычет, Альберих застывает. — Джинн, ты… — Заткнись. Продолжай. Не останавливайся… — хватая ртом воздух, требует она. Кэйа продолжает: аккуратно, медленнее и стараясь сдерживаться, пытаясь не причинить особой боли… Джинн дергает его за волосы и рычит: «Сильнее! Святые Архонты… Кэйа!!! Глубже!» Она вытирает кровь той же тряпицей с гербом, которым он вытирал кофе. Ее не много. Но более, чем достаточно, чтобы сделать простой вывод. Кэйа умудрившийся сдержаться и, ценой полноценного оргазма, вытащивший член до необратимых последствий их близости, сапогом вытирает с пола сперму собственной рубашкой. — В жилете на голое тело пойдешь? — сердито интересуется Джинн. — Не смей выходить из моего кабинета в таком виде. — Из окна прыгну, — обещает Альберих. Приличное воспитание не позволяет Джинн наградить его услышанной в таверне и подходящей к ситуации метафорой. — Без планера, надеюсь, — заканчивает она и, отбросив тряпицу на пол, надевает обратно одежду. — Сгинь, Альберих. И никогда не возвращайся к тому, что сегодня было. Удачи в личной жизни с Дилюком. Кэйа застывает, не застегнув жилет. Молчание повисает столь тяжелой недосказанностью, что Джинн не выдерживает и упирает в Кэйю взгляд — оскорбленный, завистливый, ревнивый, обиженный: настоящий, а не тот, который она изображала последние два года. Кэйа смотрит на нее с абсолютной растерянностью. — Так вот почему ты… — протягивает он и вдруг издает какой-то неуместно глупый смешок: — Я не с ним, Джинн, — говорит он и в его голосе вместе с веселостью отображается некая оскорбленность. — Почему ты вообще так решила? Джинн чувствует, что готова взорваться от злости. — Не смей мне лгать, — чеканит она. — Он сказал мне, что любит тебя. — Правда? — Кэйа вздрагивает. — Он так и сказал?! — Он сказал… — Джинн делает глубокий вдох. — Что любит «другого человека». Когда я… признавалась ему в чувствах. Не смей лгать, что это не ты! Я знаю, что вы с ним спите! Все это знают! Кэйа встрепывает челку. — Все правда так считают?.. — понизив тон, спрашивает он. — Джинн, все совсем не так. Дилюк любит Ноэлль. Он собирается делать ей предложение на ее совершеннолетие. Джинн чувствует, как мир ломается на части, крошится, рушится, и калейдоскопом подкидывает сцены из прошлого, забытые, проигнорированные — верные. Дилюк спрашивает про Ноэлль. Дилюк говорит, что он овладел достаточным мастерством во владении двуручным мечом, чтобы обучить кого-нибудь. Дилюк со вздохом говорит, что работа горничных иногда видится ему куда более тяжелой, чем работа рыцаря. Он очень любит гулять у озера Звездопадов, хотя это место давно перестало быть «модным», и в Мондштадте есть куда более живописные места. Ноэлль, Ноэлль, Ноэлль. Кэйа наконец-то справляется с пуговицей и заканчивает: — Если бы я и правда был с ним, я бы проводил возле тебя меньше времени, ты так не думаешь? — Уходи, — шепчет Джинн. — Уходи сейчас же. Пожалуйста. * Следующее утро Джинн начинает с посещения библиотеки: она проходит мимо своего кабинета, не решаясь отворить дверь, и здоровается с Лизой. — За кофе, Джинни? — улыбается Минчи, и Джинн, согласно кивнув, падает в библиотечное кресло. Внизу — залы, заставленные шкафами, заполненными книгами. Среди всех этих шкафов есть шесть, на полках которых стоят книги о любви. Джинн вспоминает об этом и, едва ворочая языком, интересуется: — Лиза, ты рассказала Кэйе про то, что я читаю любовные романы? Лиза виновато поджимает губы. — Я, — признается она. — Он ужасно старался выведать хоть что-нибудь о твоих предпочтениях, чтобы произвести на тебя впечатление. Я пошла ему навстречу. Прости? Джинн тяжело вздыхает и смотрит в потолок — идеально чистый, ни паутинки. Ленива-ленива, а чистоту Лиза поддерживает всегда. И работу выполняет безукоризненно. И дружескую помощь оказывает — даже если адресат не подозревает об этом. — Лиза, как давно ты поняла, что я нравлюсь Кэйе? — Ох, я не запоминаю точные даты. Вот, помню, в академии Дотторе всегда это удавалось легко, а я… Ну, пару лет он точно с тебя глаз не сводит. Может быть, даже года три… Джинн кладет руку себе на лоб тыльной стороной. — Кажется, у меня жар, — говорит она. — Возможно, я умираю. — Он ждет тебя в кабинете, — улыбается Лиза. — Уже заходил полчаса назад. — Ты мне кофе сваришь? — жалобно просит Гуннхильдр. — Не в этот раз, — лукаво поджимает губы Лиза. — А то еще опять чашку опрокинешь… Джинн с возмущением упирается в Лизу взглядом. — Ты что, все слышала?! — Только я, — успокаивает Минчи. — Но впредь не забывай, что стены здесь не самые подходящие для секса в кабинете. Тебе повезло, что я знаю заклинание, способное скрыть шум от чужих ушей. — Лиза, почему ты мне не сказала? — Я не хотела торопить тебя. Все случается в походящий момент. — Я столько времени потратила… Я ведь думала… думала, что Кэйа… Он был рядом, и я… так сильно его ненавидела. Но вместе с тем… я думала… о Кэйе больше, чем о… — Джинн обрывает себя на полуслове и требует: — Не говори. Не говори ничего. Лиза послушно молчит. Джинн поднимается на ноги и идет к двери. Кэйа снова повернут к ней спиной. Спасибо и на том, что в этот раз он стоит у книжного шкафа, а не торчит из-под него. Джинн смотрит на его бедра. Поднимает взгляд на выстиранный белоснежный жилет. Окликает «Доброе утро, Кэйа». Альберих поворачивается, держа в руках книгу, и Джинн даже не смотрит на обложку — ей все равно, что он там читает, чтобы ее впечатлить. Джинн подходит ближе и смотрит на Кэйю прямым взглядом. — Доброе утро, магистр Джинн, — улыбается ей Кэйа. — Какие будут приказания? Джинн собирается с силами и предпринимает вторую попытку начать отношения с понравившимся ей рыцарем Ордо Фавониус. И на этот раз выбирает рыцаря правильно. — Пригласите меня на свидание, капитан, — велит Джинн. Кэйа улыбается шире и снова пальцами приподнимает ее подбородок. — Ты пойдешь со мной на свидание, Джинн? — шепчет он ей в губы. — Да. Пойду, — соглашается Джинн и тоже улыбается — впервые за долгое время искренне и счастливо.