Привычка

Каждый день Хазина начинается одинаково: подъем стабильно в шесть утра, в независимости от того во сколько он пришёл домой, лёг и спал ли он вообще. И пусть это хоть третьи сутки без сна, но в шесть пятнадцать он уже в зале на нулевом этаже его дома и проводит там минимум час. Со стороны это выглядит как стандартный день человека, который за зож топит, но для Пети — это бесконечные попытки с нового дня новую жизнь начать. Из зала парень выходит только когда руки и ноги от усталости дрожат и только после этого он может позволить себе рутинные вещи в виде душа, кофе и сигарет вместо завтрака. А позже — на чёрном Роллсе несётся в участок, чтобы ровно в восемь переступить его порог. И только нога его ступает в отделение полиции Марьинского района, а бежевое пальто опускается на крючок в гардеробной — все работники старательно делают вид максимальной увлеченности работой, стараясь избегать бешенного взгляда тёмный глаз, выискивающих свою жертву. Медленно ступая меж рядами столов с компьютерами, Хазин заглядывает в монитор каждого из компьютеров, а когда находит за что можно зацепиться моментально переключается в режим «Раздать пизды всем и каждому, да ещё и хуёв за шиворот напихать» и уж через пятнадцать минут четверть сотрудников, именуемых ебловатыми пиздодуями отправляется на патруль, а оставшиеся — спешно строчат отчёты. После этого он обычно скрывается за дверью своего кабинета и, если фэсеры не находят для него ничего интересного, в двадцать один ноль-ноль он отправляется домой. Если же на прицел попадает что-то вроде какого-то затхлого клуба, квартиры с лицами подозрительного поведения в ней, либо же какого-нибудь закладчика — Хазин с группой подразделения ФСКН России отправляется на задержание. И там уже вся его буря эмоций и сдерживаемой до этого агрессии сваливается на тех, кому не посчастливилось попасться ему под руку. Петя сукой той ещё был, как пёс самый настоящий кидался на всех и даже не стеснялся «немножечко» переусердствовать с силой при задержании подозреваемых. Именно так и происходит его встреча с небезызвестным майором полиции из Санкт-Петербурга, Игорем Громом и его коллегами из Питера, которых отправяют в Москву из- за нехватки кадров в отделе Хазина. И при первом взгляде на Петю, Игорь понимает, что адекватности в нём примерно столько же, сколько у Грома счастья в личной жизни. Ровно нисколько, если быть точнее. Стоит им перекинуться парой фраз и майору сразу становится понятно почему именно в этом отделе нехватка кадров, ведь с такой задницей как Хазин работать не хотелось никому. Гром только в отдел попадает, а Хазин тут же грузит их в бобики ментовские и на задержание гонит, мол, заодно и посмотрит на что полиция питерская способна, а у самого в глазах пламя адское плещется и каждому понятно что приближаться к Пете опасно — сожрёт и глазом не моргнув. Петя ведь бомба замеденного действия, заправленная неконтролируемой агрессией, зависимостью от порошка и присыпана парочкой психических расстройств, а вишенка на торте — отец, который дитя своё нерадивое всегда от проблем отмажет. И майор понимает, что поездочка весёлой выдастся и оказывается прав на все сто процентов. Стоит им приехть на место и уже через десять минут с Хазиным у него завязывается перепалка, которая быстро в драку перерастает. Разнимают их с трудом, так как Хазин неустанно тявкает что-то в ответ и всё пытается задеть Игоря, а результат этого — вся группа что с ними была вместо задержания несчастных наркош пытается их разнять и большая часть подозреваемых успешно линяет с места проишествия. В отдел возвращаются с пустыми руками, сбитыми костяшками и подбитыми лицами. Гром получает нагоняй от Прокопеныча, а Хазин куда-то вдруг исчезает по пути, сославшись на более важные дела чем побитая мордашка Питерского майора. Спустя всего несколько дней их сотрудничества с Хазиным, Игорь понимает, что тот ебанутым был не только по природе своей, так ещё и явно плотно сидел на чём-то, что ещё больше подбивало, и без того на соплях держащуюся психику Пети. Потому что никакой человек без помощи посторонних препаратов не мог легко держаться на ногах после, как минимум, трёх бессонных ночей и с каждым днем становиться всё большей занозой в заднице, а потом вдруг пропадать на сутки со всех радаров. Подчиненные Хазина руками только разводили и охотно делились слухами с новоприбывшими о том, что Петя связи имел хорошие едва не со всеми барыгами Москвы и регулярно зависал в клубе с не самой хорошей репутацией, который, почему-то ни разу не проверяли на оборот наркотических средств. И если всему этому Гром не удивлялся, потому что до этого наслышан был о скандальной личности Хазина и перед их знакомством насмотрелся достаточно роликов с его участием и начитался достаточно статей, чтобы у него сложилось примерное представление о лейтенанте с ебанцой и с пакетиком секретов в кармане его бежевого пальто, которое, кстати, Игорь был уверен, стоило дороже чем все вещи в его Питерской квартире, то к тому факту, что всё это каким-то образом перерастёт в регулярный секс с обдолбаным Петей он явно готов не был. И даже сказать точно не может в какой момент всё в пизду такую слетело. Может, тогда, когда он на съемную квартиру пёрся после безуспешных поисков более-менее сносной шавермы в этом городе и случайно нашёл Петю в каких-то дворах, в абсолютном неадеквате, блющего, с бешеными глазами и полным дисконектом с реальностью. С горем пополам, он отобрал ключи и нашёл его машину, а после — потащил к себе. И там уже, Хазин, более менее пришедший в себя полез сначала с ним драться, а потом сосаться, что уж точно выбило почву из-под ног Игоря, вместе с желанием сопротивляться. Он до сих пор не знает, особый ли это приём Пети: сначала в челюсть залететь, а потом на хуй присесть, или это просто очередное перещелкивание в его больном мозгу, но утром Хазин и словом с ним не обмолвился, только матерился громко и, причитая, что всё проебал, покинул его квартиру. Драться он к нему, конечно, больше не лез — зато на хуй присесть да пожестче рад был всегда, ну а Игорь особо этому не противился. Поэтому, вскоре, совсем привычным стало то, что Петя из участка резко исчезал, а через пару часов уже долбился в дверь Грома с льющей через край похотью и каким-то больным возбуждением. А Игорь, конечно же, впускал и в глазах его красных с ненормально широкими зрачками видел целое ничего. Абсолютная затягивающая бездна, с обуглеными осколками здравого смысла на дне. Быстрый перепих под громкие стоны и бесконечное шморганье носом, воспаленным от недавней дороги и через час Хазин покидает его квартиру, как ни в чём не бывало. Они ни разу не обсуждали этого и надобности в этом не видели. Оба знали, как только командировка Грома закончится — разойдутся как в море корабли и забудут об этом. Так оно и случилось. Игорь, может, пару раз вспоминал о нём когда видел имя в новостных заголовках очередных скандалов, но в груди даже не шевелилось что-то и никакие бабочки сердечный ритм не сбивали. И спустя несколько месяцев когда майор уж думать о нем забыл, Хазин является и ощущалось это не как снег на голову, а как минимум как если вьебать ломом по темечку с разгона, с новостями о переводе из Москвы в отдел Грома. Внутри что-то шевелится и это далеко не бабочки, а что-то скорее похожее на отравление шавой и предчувствие плохих новостей. Хазин в участке непривычно тихий, непривычно худой со спутанными волосами и привычно обдолбан. Глаза всё так же искры метают, только они уже пожар внутри не разжигают, а всего-навсего разгоняют запах гари где-то глубоко в грудной клетке. От того выёбистого Московского лейтенанта и яркого представителя золотой молодёжи у него осталось только бежевое пальто, несменная дорогущая тачка, алое бешенство на задержаниях и привычка исчезать на сутки. Из общего с Игорем у них только перекуры да взгляды друг на друга украдкой. А Грому не нравилось это совсем, молчаливость от Хазина не сулила ничего хорошего. Это как обратный отсчет до ядерного взрыва, как затишье перед бурей в эпицентр которой майора затянет по умолчанию. И времени много не надо для того, чтобы Петя сорвался и налетел на несчастного наркошу с кулаками прямо посреди улицы. Он не останавливается даже когда тот с хрипом валится на землю, а Игорь с матами хватает его за плечи и разворачивает к себе. Грому хватает секунды и взгляда Хазина, чтобы по-натуральному испугаться. Сколько бы отморозков в этих переулках он не переловил, таких бешеных глаз не встречал ни разу: они у Пети не карие даже, черные и огромные, а в них если не весь мир, то как минимум Петербург отражался точно, настолько стеклянными они были. Опасной смесью плескалось в них безумие и бывалый пожар разгорался с новой силой, словно кто-то туда минимум три коктейля Молотова запустил и угодил точно в лужу бензина. Он злобно блещет взглядом и бьет прямиком в лицо, ведь секундного замешательства Грома для этого было более чем достаточно. И майор с громким «с-с-сука» валится в снег, а Хазин дышит тяжело, как зверь загнанный, кулаки сжимает и смотрит на рядовых, что стояли как вкопанные. — Че стоите, блять, пакуйте его, — говорит тихо, кивая на еле дышащего парнишку в снегу, — оказывал сопротивление при задержании, вот и получил, — и звенит ключами от своей машины, доставая их из кармана, а через минуту автомобиль с ревом мотора с места срывается и исчезает в темноте переулка. Всё как при первой встрече: охуевшие рядовые и злой, как черт, Прокопенко. А Игорь к этому даже привыкнуть успел. В документах откапывает адрес Хазина и на стареньком Опеле отправляется на беседу профилактическую к нему, хотя сомневается что застанет его дома. И не застаёт, но запертые двери бывалому майору полиции не помеха, только временная преграда, которая быстро устраняется с помощью ловкости рук и ржавой отмычки. На удивление, его не встречает вой сигнализации, чего он стопроцентно ожидал от такого человека как Петя. Квартира встречает холодом приоткрытого окна и максимальным минимализмом. Внутри было чисто скорее не от того, что Хазин за порядком следил, а от того что дома его почти не бывало и только смятая постель, полная окурков пепельница и полупустая чашка на столе с кофейными разводами на нём выдавала то, что в квартире этой кто-то всё-таки жил. Игорь садится на диван, в ожидании хозяина квартиры. Спустя час, или около того, ему надоедает смотреть в стену и порядком начинает подбешивать сквозняк из окна и он встаёт, чтобы закрыть его, а вместе с тем, высыпать содержимое пепельницы в мусор и даже протереть стол, а остатки холодного кофе вылить в раковину. Гром так же заглядывает в холодильник, где его предсказуемо встречает пустота и одинокий майонез. Так проходит ещё несколько часов и майор успевает даже задремать, но возня за дверью прерывает его чуткий сон, он садится ровно и замирает в ожидании. Тем временем, Хазин даже в себя приходит от осознания того, что дверь в его квартиру открыта и внутри кто-то есть, он даже руку тянет под пальто, в надежде найти там оружие, но его, предсказуемо, там не было, ведь табельное за пределы участка он выносил в очень редких случаях. Петя старается максимально тихо прошмыгнуть внутрь и в коридоре он находит туфли и куртку Грома на крючке с несуразной кепкой рядом. И это ситуацию не спасает, учитывая чем закончился их выезд несколько часов назад. Не придумав ничего лучше, он хватает с вешалки зонт и, вооружившись им, проходит внутрь. А Игорь от вида Хазина с зонтом, думает что тот кукухой слетел окончательно. — Ты, типа, сейчас как Мэри Поппинс в окно выпорхнуть собрался, или что? — язвит Игорь — Незаконное проникновение в жилище, совершенное против воли проживающего в нем лица, статья УК РФ №139 — наказывается штрафом в размере до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев, либо обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо исправительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до трех месяцев. — незамедлительно отвечает Петя, а Гром аж присвистывает от удивления. — Это ж как ты кодекс зазубрил, раз даже в таком состоянии цитируешь его, — скептически изогнув бровь, произносит майор, окидывая Петю беглым взглядом — В каком «таком»? — парнишка пытается изобразить непонимание, хотя зонт моментально валится из рук — Да ты посмотри какой ты обдолбаный, — фыркает, — Я уж цвета твоих глаз не помню от того насколько расширены твои зрачки. И насморк твой круглогодичный, я уж молчу про то, что ручонки у тебя трясутся явно не от недосыпа. Ну и про то, что здоровый человек не смог бы физически без сна трое суток проводить, а после исчезать в никуда. Твоё поведение выдает тебя с потрохами, а репутация впереди тебя скачет да и видосики в интернете с твоим участием только масла в огонь подливают — Моё состояние тебя касаться не должно, — взгляд вмиг меняется, внутри злоба по венам растекается. Петя выпрямляется и вскидывает подбородок, — Сваливай, пока я наряд не вызвал, — рукой он небрежно указывает на дверь и стягивает с себя пальто. — Это ж чем ты папочку своего так разозлил, что он тебя сюда сослал? — майор и бровью не ведет на угрозы лейтенанта, а тот от его слов замирает и напрягается весь. Вот оно, Игорь знает, что попал по больному и продолжает: — Сыночек-наркоша ожиданий не оправдал и сплавить тебя решил от греха подальше, чтобы репутацию свою не портить таким стремительно растущим пятном как ты? Этого Хазину достаточно, чтобы вновь налететь на Грома с кулаками, но на этот раз тот успевает вскочить с дивана и с силой оттолкнуть того от себя. Петя от этого к телевизору отлетает, чудом не задевая его, бешенно глазами бегая по округе, он хватает зонт с пола и швыряет им в майора, поднимаясь на ноги, он сгребает с полок книги и какие-то несуразные статуэтки, да и вообще всё, что на глаза попадалось, и по мере приближения к Игорю, швыряет всем, что было в руках в него, а тот едва успевает уклоняться. И только Петя, оказавшись возле него, заносит руку для удара, как тот отталкивает его уже в противоположную стену. — Интересно, что тебя так задело: тот факт что твои наркоманские секретики давно уж всем известны или слова о твоём папаше? — в этот раз книгу бросает уже Игорь, попадая тому в бедро. А Хазин удара книгой даже не замечает, удары от слов намного сильнее ощущаются и ранят в самое сердце, пробираясь в измученную душу. Петя рычит что-то невнятное, чувствуя как по вискам бьет то-ли льющаяся через край агрессия, то-ли энергия которая вдруг появляется из ниоткуда. Он Грома готов на куски порвать прям здесь, а потом сжечь вместе с квартирой и собой впридачу. Как бы там не было, но даже Петя не знает что до кипения доводит его эффективнее: наглая рожа Игоря, упоминания мудозвона-папочки, который его сплавил сюда или горькая правда о зависимостях, которые он честно клянётся себе побороть, ну, только это всё завтра. Завтра он день с начала начнёт, завтра он будет чист, завтра он встанет рано, сделает зарядку и пойдет на работу, а сегодня он сьел полтора колеса и сорвался на несчастном парнишке, сегодня у него в кармане зип-пакет с порошком и Гром в квартире. Сегодня он тонет стремительно и его трясет от мысли об этом, сегодня он ненавидит себя и майора который с ювелирной точностью играет на натянутых струнах нервов его. Сегодня в него летит очередная книга, а он в очередной раз рвется к майору, но тот хватает его за руки и ловко бьет ногой где-то чуть ниже колена, от чего собственные ноги подкашиваются и он почти-что на пол валится, но Игорь успевает схватить за волосы, не давая упасть. — Ты пропал, Хазин, и никогда не выберешься из этого дерьма, силёнок не хватит. Ты сгниешь в канаве и никто о тебе не вспомнит, а папочка только рад будет, — Гром криво усмехается и кулаком прям в нос бьет, удар не настолько сильный чтобы вырубить, но силы прикладывает достаточно чтобы пустить кровь да так, что в глазах темнеет. Хазин на пол оседает, морщится от боли, но чувствует её как-то отдаленно на задворках сознания, а Игорь надеется что этого достаточно, чтобы того утихомирить, но ошибается, так как в следующую секунду Петя, спохватившись, рвётся в сторону кухни, ловко перемахивая через барную стойку, а Игорь — за ним. Младший успевает только ящик с приборами открыть и за нож схватиться, как майор этот же ящик захлопывает, больно прищемив им руку, а вторую заламывает, но тот неожиданно выпрямляется, голову назад закидывает и хоть до носа дотянуться роста не хватает, затылком четко бьет по зубам, разбивая губы в кровь и воет сам, так как левую руку болью простреливает. Гром отпускает его, на шаг отступая, а тот все-таки нож хватает и уже готов по новой броситься на него, но руку снова перехватывают и бьют больно о столешницу несколько раз к ряду, от чего он выпускает инструмент и тот летит на пол, зато второй успевает схватить любезно вымытую Громом накануне чашку что возле раковины стояла и целится точно в висок, но майор голову рукой прикрыть успевает о которую та с оглушительным звоном разбивается. — Ты че творишь, сученок?! — Игорь от осколков отряхивается, а Петя времени зря не теряет из ящика вилку выхватывает и вонзает Грому во вторую руку, что лейтенанта держала, вгоняет неглубоко, но болит чертовски. Взыв от боли, он всё-таки отпускает его. — Я, блять, тебя убью, слышишь! — Хазин дышит тяжело, почти задыхаясь в собственных эмоциях что с каждым вдохом накрывали его оглущающими волнами, на глаза пелену красную напуская. На периферии сознания слабо трепещется здравый рассудок, но Петя упрямо отказывается его слышать. — Сил не хватит, — отбросив вилку в сторону, что до этого в руке торчала, Игорь хватает того за плечи и швыряет в стену. В сравнении приложенной Громом силы с небольшим весом Хазин, удар получается достаточно силным, чтобы тот спиной влетел сначала в навесной кухонный шкаф с посудой и только после этого на пол приземлился, потянув за собой всю посуду что в шкафу была. На него летит несметное количество тарелок, разбиваясь об голову, столешницу и пол. Петя руками закрывается, пряча голову от шквальных ударов посуды об него и как только это прекращается, он медленно поднимается. В ушах звенит, а тело болезненно гудит от ударов. Секундная передышка и парень снова рвётся бить морду, а Гром не отстает и они клубком вываливаются обратно в гостинную: Петя, собирая своим телом все углы квартиры, а Игорь, безуспешно пытаясь поймать засранца. Несмотря на то, что оба были уже порядком измотаны, Хазин всё ещё оставался чертовски вертлявым, то и дело выскальзывая из рук майора и не позволяя тому нанести серьезных повреждений, хотя куда уж больше. Наконец, перецепившись через кучу хлама на полу, Петя летит вниз, а Игоря тянет за собой и тому удаётся пнуть его коленом где-то под ребрами. Навалившись сверху, майор обхватывает его шею руками, сжимая и перекрывая доступ кислорода. Хазин хрипит, пытаясь вслепую найти что-то, чем его огреть можно было, но когда в глазах темнеть начинает — он пытается оттянуть Грома от себя и получется это крайне хреново. Игорь с наслаждением наблюдает как в глазах его, отодвигая на края сознания бешенство зарождается паника и…возбуждение? Теперь уже крышу сносит не Хазину, а ему и он, не до конца осознавая что делает, вдруг целует его, одновременно с этим, ослабляя хватку на шее. Хазин, ожидаемо, отвечает на поцелуй, жадно хватая воздух носом и его хватает ровно на полторы секунды, прежде чем он оторвётся от губ майора, заходясь кашлем, а после — снова поцелует. И почему-то, Грома совсем не заботит то, что, несколько мгновений назад, Петя был готов зарезать его, а после — проткнул ему руку вилкой, а Хазину откровенно наплевать на тот факт, что его чуть не прибило кучей посуды в которую Игорь любезно его швырнул и даже на то, что тот его почти что задушил. И даже поцелуй у них выходит больше похож на драку, чем на поцелуй, потому что Хазин целуется больно, зубами цепляясь за разбитые губы и оттягивая, пуская кровь и слизывая ее языком, а Гром смиренно терпит, сжимая его талию в руке своей до синяков. Отстранившись, он зависает над Петей, рассматривая его лицо на котором, помимо алого пятна крови под носом красовались мелкие порезы от разбитой об него посуды, а в волосах, скорее всего десятки осколков запутались, но сейчас это волнует его меньше всего. Внутри Хазина гражданская война разворачивается, потому что Игорь во взгляде читает обещание убить его при первой возможности. В глазах у него всепоглощающая бездна и смотреть туда долго просто невозможно — страшно найти там что-то ещё помимо трепещущегося безумия: что-то внеземное и абсолютно нечеловеческое, что-то за гранью понимания. Майор знает, что в глазах Хазина можно увидеть отражение собственной грязной души и, если постараться, то и душу самого лейтенанта найти можно, а её видеть хочеться ещё меньше чем собственную. Потому что внутри у Пети адский пёс сидит — безумный, жадный до крови он постоянно скребётся где-то внутри, пытаясь пробить грудную клетку, желая выйти наружу, но оба знают, если это случится — сущность эта Хазина в могилу загонит ещё быстрее чем наркотики. И это далеко не всё, что можно найти на дне цыганских глаз его. В глазах у Пети лава вулканическая закипает и ненависть чёрная, а в действиях — полная покорность и подчинение майору и он замирает в болзненном ожидании действий. Стянув, наконец, с него чёрную водолазку, Игорь позволяет себе зависнуть ещё на несколько секунд, ведь с последнего раза тело Хазина почти что потеряло былую форму и, если раньше можно рассмотреть плотный рельеф мышц, то сейчас на худом теле едва прорисовываются кубики пресса. На теле шатена букетом расцветают фиолетовые ссадины, кровоподтёки и синяки, а правая кисть приобретает синий цвет в том месте, где её пережали ящиком и на это всё Гром только криво усмехается, снимая с себя футболку. На самом майоре побоев в разы меньше, зато ярким пятном светится след от вилки на тыльной стороне ладони и теперь ухмылка расцветает и на лице у Пети. Наклонившись для очередного боллезненного поцелуя, Игорь расстегивает его брюки, стягивая вниз вместе с бельем, а после — отстраняется чтобы снять их полностью и, устроившись меж чужих разведенных бедёр, он сплевывает себе на пальцы, растирая слюну по среднему и указательному пальцам. — Будет больно, — звучит скорее как обещание, нежели предупреждение В ответ на это, тот только плечами неопределенно дергает и шире ноги раздвигает, а когда в нём, почти что на сухую оказываются сразу два пальца — болезненно всхлипывает, дугой выгибаясь. — Петенька, а сколько раз ты задницей своей дозу очередную оплачивал, м? — спрашивает Гром, чувствуя, что внутри не так уж и узко, а Хазин молчит, только взгляд в сторону отводит. — Когда вопросы задают, на них отвечать надо, — рычит и хватает его за шею, крепко сжимая и встряхивает так, что тот больно бьется затылком об пол и скулит. — Тебя…ебать не должно, — хрипит тот, сжимая его руку — Да меня и не ебет, с чистого интереса спрашиваю, зачем тогда в участок таскаться продолжаешь, раз есть другой способ заработка и он даже прибыльнее будет, — и разводит пальцы в стороны, заставляя Петю застонать от неприятных ощущений. — Да пошёл ты… — фразу он закончить не успевает, так как пальцы резко исчезают и его переворачивают на живот. — Че прям так сразу? — язвит майор, расстегивая свои джинсы, — Ну раз ты так просишь — с радостью исполню твоё желание. Петя запоздало начинает дергаться, когда ко входу прислоняется крупная головка, но Гром только руку вжимает тому между лопаток, не позволяя отодвинуться. Входит резко и сразу на всю длинну, выбивая болезненный стон. Парень под ним трепещется, зажимается и вырваться пытается, но Гром держит крепко и сразу же двигаться начинает. Толчки быстрые, глубокие и болезненные, стонать от боли заставляют и младший бедрами вперёд подается, стараясь от них убежать, но стоит Игорю немного поменять угол, задеть простату головкой, как Хазина на месте подкидывает — он стонет высоко, прогибается в спине и этот стон явно на предыдущие не похож. Крепко ухватившись за бедро, Гром хватает его за волосы и тянет на себя, заставляя прогнуть спину до максимума и голову назад откинуть. Придерживаясь той же амплитуды движений и наслаждаясь шлюшьими стонами шатена, Игорь отпускает волосы и в очередной раз накрывает его тонкую шею своей массивной ладонью, сжимая и слушая, как стоны переливаются в хрипы вперемешку со всхлипами. Пережимая горло до невозможности дышать и отпуская только тогда когда тот дергаться начинает в слабой попытке вырваться, Игорь доводит его до исступления и до дрожи в разьезжающихся коленях. Чувствуя скорую разрядку, Гром отпускает его и тот почти что лицом в пол падает, заходясь криками от быстрых толчков что доставляли удовольствие вперемешку с болью. Хазин поклясться готов — ни от одной наркоты башню ему так не сносило как от секса с Игорем. Навалившись сверху, Гром вжимает его лицом в пол. Темп сбивается и становится рваным, грубым до безумия, а Петя едва не срывает горло собственными криками. Кончают они одновременно. Игорь — внутрь и до боли сжимая чужие бедра, а Хазин — на пол, рукой вцепившись в лежащий рядом ковёр. Плавно оседая на пол и тяжело дыша, младший на спину переворачивается как только Игорь с него слезает. Тишину нарушает только их сбитое дыхание и они смотрят друг на друга, в голове пытаясь выстроить цепочку действий. Впервые за всё время Петя находится в полной растеряности, а майор — в полной уверенности. Он помогает ему подняться и тащит в сторону спальни, укладывает на кровать и одеялом сверху накрывает. Хазину сказать что-то хочется, только все мысли слова почему-то в один миг расстворяются, после себя пустоту оставляя. Единственное на что сил хватает — покрепче ухватиться за крепкую руку Игоря и потянуть к себе в постель, а тот почему-то и не сопротивляется, молча рядом ложится и даже приобнимает. Утро почему-то наступает слишком быстро, но Хазину хватает и пары часов сна чтобы в себя прийти. Он глаза с трудом разлепляет и пытается встать, но оставленные Громом следы на теле ненавязчиво дают о себе знать, простреливая болью всё тело и выбивают из груди хриплый болезненный стон. Роняя голову обратно на подушки, Петя обращает внимание на то, что Игоря рядом нет и, судя по холодным простыням, уже давно. Не то чтобы ему было не всё равно, но, ай, это ощущается неприятным уколом в сердце. Пролежав так ещё несколько минут, он всё-таки находит силы встать и медленно стекает с кровати, аккуратно поднимаясь на ноги и выплывая в гостиную. И только он оказывается дверях, так там же и замирает так как застаёт картину в виде Грома, тихо матерящегося себе под нос и раскладывающего сосредоточено по полкам всё то, чем Петя вчера в него бросался. Хазин нарочито громко кашляет, пытаясь обратить на себя его внимание. — Из посуды у тебя уцелела только совдэповская чашка, — буднично говорит тот, раскладывая книги по алфавиту. Мельком взглянув на Хазина он добавляет: — Выглядишь не очень, тебе не помешала бы аптечка, как минимум, а как максимум — поход к травматологу, — слегка поморщившись, он возвращается к своему занятию. — Ты не симпатичнее меня будешь, — недовольно бурчит тот и уходит в ванную. Прохладная вода мягко стекает по напряженному телу, успокаивая разыгравшуюся боль и Петя прикрывает глаза, упираясь лбом в холодный кафель в попытке проснуться и прийти в себя. На удивление в голове его тишина — нет того клубка мыслей который обычно носился внутри черепной коробки, сбивая парня с толку. Может, стоит чаще по ебальнику получать и тогда его мозг успокоится. Но эта пустота так легко наебывает, позволяя просочиться наружу липкому чувству страха, которое вдруг по венам растекаясь заполняет собой не только голову, но и всё тело и вызывает дрожь в руках. Хазину вдруг страшно становится, страшно к Игорю привязываться, страшно потому что он вдруг начинает что-то чувствовать, страшно потому что даже такой эгоистичный ублюдок как он, не хотел бы утянуть майора за собой в бездну и прекрасно понимает, что так и произойдёт в конечном счете. Он прям отчетливо слышит свист в ушах от осознания того с какой скоростью вдруг они начинают в пизду катиться дружно за ручки ухватившись. Полностью погрузившись в эти мысли, он даже не замечает как успевать помыться и покопаться в волосах, вымывая оттуда осколки посуды. Он тратит еще несколько минут на оставшиеся процедуры и на разглядывание синюшной гематомы что по носу растеклась и прочих увечий прежде чем выйти из ванной, с полотенцем на бёдрах и аптечкой в руках. Гром за это время успевает прибраться и теперь он сидел на табуретке возле подоконника с сигаретой в припухшей руке на которой отчетливо ярко выделялся след от вилки. Бросив аптечку на диван, Петя уходит в спальню, возвращаясь оттуда уже одетым в несменную водолазку, которая успешно скрывала увечия на теле и шее и в брюках. Он подходит к Игорю, забирая из рук сигарету и, зажав её меж своих губ, тянет к дивану. — Я, конечно, хуй знает насколько это будет эффективным, но лучше поздно чем никогда, — говорит он, доставая оттуда бинты и мазь. Сигарету тушит об стеклянный столик неподалеку и, аккуратно, насколько это возможно, он обрабатывает его руку и бинтует, — Могу ещё обезбол тебе дать, — но Игорь на это только машет здоровой рукой, отбирая у него аптечку. — Не думаю, что я тебе её сломал, но ушиб как минимум ты заработал, — говорит он, касаясь петиной правой руки, кисть которой приобрела синеватый цвет. Покопавшись в аптечке, Игорь выуживает оттуда эластичный бинт и затягивает ему руку. Под тихое шипение Пети он мажет его лицо и нос какой-то ужасно вонючей мазью и, словно вишенку на торт, клеит пластырь на нос в том месте где треснула кожа, — Красавец, — хмыкает, глядя на его лицо которое больше походило на один огромный синяк. — Твоя заслуга, — пожимает плечами, вставая с места, — пора идти, мы и так опоздали. Прокопенко тебя в жопу выебет за это, — усмехается. — Ну, тебе ещё и за вчерашнее отчитываться. Считай, достанется нам одинаково, — Игорь только плечами пожимает, уж к чему, но к крикам Фёдора Иваныча с утра пораньше, он уже привык. Они молча покидают квартиру Хазина и, усевшись в свою машину, Петя не спешит её заводить, только наблюдает за тем, как Гром садится в свой автомобиль и тот, шумно взревевши стареньким мотором, трогается с места. Взглядом провожая серый Опель и майора Грома в нём, парень суёт руку в карман пальто, выуживая оттуда зиплок. На свой же телефон высыпав содержимое он пальцем формирует что-то похожее на дорожку и, пальцем закрыв ноздрю, он наклоняется и снюхивает всё. Стряхнув остатки на пол, он наконец заводит машину и, просидев в ней ещё несколько минут до момента действия порошка, благодаря которому растворяется боль в теле, плавно трогается с места, направляясь в сторону отдела. Конечно, потрепанный видок Хазина и Грома вызывает волны шепота по участку, а масла в огонь прибавляло то, что у Хазина перемотана была правая рука, а у Грома — левая и теперь помимо перешептываний до них долетали какие-то по-детски глупые шутки, но они старательно пропускали это мимо ушей, никак не комментируя сложившуюся ситуацию. Но Пете после этого, на удивление, даже лучше становится: в глазах привычный огонёк загорается, а в голосе пробивается та хваленная Хазиновская наглость. И он, вроде как, реже срывается на рейдах и майору даже жить легче становится, спокойнее как-то. Он даже расслабляется немного и постоянное ожидание грядущего пиздеца постепенно отступает, растворяясь в рутине серых будней. Всё возвращается на круги своя: Петя всё так же стабильно долбит и привычно резко исчезает на сутки после трех безвылазно провёденных на работе, но, как-никак это стабильность, к которой все уже успели привыкнуть. В таком ритме протекает ещё несколько недель и лейтенант выкидывает очередной прикол, возвращаясь с рейда с разбитым лицом и безумной улыбкой на алых от крови губах. А всё потому что он вдруг возомнил себя ебучим Тайлером Дёрденом и решил с кулаками полезть на какого-то неуравновешенного, который в несколько раз больше самого Хазина был. Игорь по-началу на это не реагирует никак, только в изумлении лицо вытягивает в ответ на рассказы рядовых о произошедшем. Напрягается только когда через неделю практически идентичная ситуация происходит снова, а потом ещё раз и ещё несколько раз к ряду и в конечном итоге Пете почти что ножом в спину прописали, если бы не вовремя подоспевшее подкрепление. Теперь городская больница для него домом вторым стала, но его это не волновало от слова совсем — только шире улыбался Грому, истекая кровью каждый раз, когда возвращался в участок. А когда майора на рейд с ним отправляют, в надежде что ему удасться Хазина утихомирить — тот, заранее к грядущему пиздецу готовится. Хазин, дёрганный более чем обычно, только из машины своей выходит — в толпу хищным взглядом врезается, а когда находит подходящую цель, а именно — паренька ростом под два метра и телосложения в разы больше даже чем Гром — кидается к нему, пробиваясь сквозь толпу тощим телом. Игорь только успевает увидеть мелькающее блеклым пятном его белое пальто прежде чем пойти следом и потерять его в толпе через несколько секунд. Выискивая того взглядом, он останавливается, замирая в ожидании и про себя ведёт отсчет до взрыва. И взрыв происходит. Происходит в ту же секунду, как Петя подлетает к обдолбанному телу и бьет кулаком в челюсть. Ответка прилетает тут же и прилетает сначала в висок, а после — градом обрушивается со всех сторон. Били его недолго — зато били ногами и заканчивается это так же резко, как и началось. Хазина за шкирку с пола поднимают и тащат куда-то в сторону, громко матерясь голосом майора в левое ухо. — Я, конечно, понимаю что крыша съехала у тебя с концами, но есть более быстрые и гуманные способы умереть, — рычит Игорь, встряхивая его и толкая к машине. — Дядь, тебе че, доебаться не до кого? — несвязно лепечет Петя, когда бьется спиной о корпус своей машины и пытается встать ровно, — Я делаю свою работу, а ты меня отвлекаешь. Иди пакуй наркоманов и не страдай хуйней. — Затяни ебальник, Хазин. Твой папаша весь наш отдел перевернет, когда узнает что ты погиб от руки или ноги какого-то наркомана в обоссаной подворотне, — фыркает, глядя на подбитое Петино лицо, — Ключи от машины дай. — Ты же говорил он только рад этому будет, — криво усмехаясь, он достает из кармана сигареты и, зажав одну зубами, поджигает, делая глубокую затяжку, — Тебе ключи надо — ты сам и возьми их, — и разводит руки в сторону, выдыхая дым Грому в лицо. — Какая же ты заноза в заднице, Хазин, — вздохнув, Игорь суёт руки ему в карманы, в поисках ключей. Проигнорировав, зиплок с какими-то таблетками внутри, он всё-таки находит нужную вещь и, открыв машину, заталкивает Петю на пассажирское, а сам садится за руль, — За какие грехи ты на мою голову свалился только, — говорит он, скорее самому себе, чем Хазину и заводит машину. — А нахуй ты со мной таскаешься? — фыркает, опуская стекло и стряхивает пепел с сигареты на улицу — А нахуй ты хуйней страдаешь? — в такт отвечает Игорь, выезжая с тёмного переулка. Следующие несколько минут они проводят в тишине, каждый, окунувшись в пучину собственных мыслей. Игорь — сжимая руль до побеления костяшек, проклинает Хазина и клянется себе, что в следущий раз его там и оставит и на видео ещё заснимет, чтобы на ютубчик со смешной подписью выложить. А Хазин — жалея, что всё-таки не проткнул ему руку вилкой насквозь, упирается лбом в стекло, лениво наблюдая как за окном проплывает окутанный в вечернюю суету город, освещаяя тьму салона фонарями и яркими вывесками магазинов. — Давай нажрёмся? — вдруг предлагает он, встрепенувшись, словно от пробудившись от неспокойного сна, а Игорь аж вздрагивает от резкой смены обстановки. — Тебе той дряни мало, что у тебя в кармане? — интересуется Игорь, хотя глазами искать ближайшую «Пятёрочку» начинает. На самом деле, нажраться хотелось неимоверно. От постоянного напряжения и ожидания выходок Хазина он уже порядком подзаебался и это казалось самым правильным решением сейчас. — А я тебе и это предложить могу, так ты ж не согласишься. — Ой, да иди ты, — Гром фыркает, заезжая на парковку возле супермаркета. Петя хмыкает и вылезает из машины, осматриваясь. Он, конечно, рассчитывал на алкомаркет какой-нибудь, но и «Пятёрочка» сойдет. Они заходят в магазин и, Игорь, оглядываясь на побитого Хазина с запекшейся кровью на лице, почему-то хочет сделать вид, что они не вместе и вообще он случайно сюда попал, но вместо этого только вздыхает, направляясь к отделу с алкоголем. Петя сразу хватается за бутылку медового Джэк Дэниелса, а Игорь тянет руку к его болеё дешёвому аналогу, как вдруг его останавливает рука Пети. — Ну нет, я не вытерплю если ты будешь давиться этим дерьмом в моём пристуствии, — с этми словами он берёт ещё одну бутылку Джэка и направляется к кассе, а Игорь только плечами пожимает. — Любой каприз за Ваши деньги. — Прям-таки любой? — Петя щурит глаза, лукаво улыбаясь и поворачивается к нему. — Смотря какой интерес тобой движет, — отвечает Гром, подталкивая того к кассе, — Пиздуй давай, а то с такой прелюдией и пить с тобой перехочется. Парень недовольно фыркает и поворачивается к не менее недовольной кассирше, оплачивает покупки и выходит из магазина, усаживаясь в машину, а Гром — следом за ним. Он заводит машину и выезжает со стоянки, изредка поглядывая на Петю. В этот раз они едут молча, Хазин только щелкает станциями радио, причитая, какое же говно играет и когда они уже почти что подьезжали к его дому — выключает его вовсе. В квартире с последнего визита Игоря не меняется ничего, Петя даже посуду купить не удосужился, поэтому пить приходится из одной чашки и Грому, как минимум, непривычно находиться здесь, сидя на диване и опрокидывая в себя вискарь, когда в прошый раз Хазин его почти-что прибил и даже зарезать хотел, а сейчас рядом сидит и какую-то несвязную херню несёт, посмеиваясь. От прокручивающихся в голове воспоминаний Игоря на смех пробивает тоже, хотя бредни младшего он слушал вполуха, изредка кивая и вставляя примитивные фразы. Чем дольше он рядом с ним находился, тем сильнее внутри разгоралось ощущение того, что он с ума вместе с ним сходит, весело при этом посмеиваясь. Но чувство это, почему-то не ощущалось чем-то тревожным или неприятным, а наоборот — уж больно привычным оно казалось. И это удивительным не было, ведь если долго находиться рядом с безумцем — его безумие со временем начнёт казаться нормальным, а с Хазиным только так и происходило, ведь от него всегда фонило хроническим безумием и даже если казалось, что более припизднутым тот быть не может — он обязательно творил какую-то хуйню несусветную и всё предыдущие убеждения сыпались как карточный домик. И сейчас Петя, которого унесло то-ли от вискаря, то-ли ещё от какой дряни что в крови его была, впервые за всё время казался настоящим. Сейчас в его глазах не бушевало то адское пламя безумия что дотла сжигало его изнутри и было настолько сильным что даже Грома обжигало, сейчас там плескались дружелюбные искорки костра что обычно зажигают в лесу посреди ночи. Этот костёр не обжигал, не отталкивал и не грозился разорваться и разрушить всё вокруг, этот костёр грел и рассеивал нависающую тьму. Сейчас Петя не ощущался как поездка на американских горках — он ощущался как посиделки у костра с дешёвым алкоголем с гитарой и тупыми шутками. Глаза его не были чёрными всепоглощащими безднами больше; Теперь они были цвета горкого утреннего кофе и взгляд ощущался не иголками по всему телу, а расстаявшим молочным шоколадом на кончиках пальцев: липко и до жути сладко, но так приятно. Петя, заразительно смеющийся от каждой глупой шутки майора, с упоением слушающий все его истории и пьяно перекрикивающий его в спорах о любимых фильмах и музыке никак не вязался с той вечно ебущей мозг и орущей неуравновешенной сукой, которой он был до этого. И глядя на такого Петю, Игорь забывал обо всём что до этого было и совершенно не жалел о том что связался с ним. Сейчас не хотелось отпиздить того ногами до полусмерти и выбросить из окна — сейчас хотелось смотреть на него бесконечно, слушать его голос и зацеловывать искусанные губы и по спине от этого всего табун мурашек маршрирует, когда Игорь понимает как глубоко в нём он увяз. Возможно, они оба пожалеют об этом утром, но точно не сейчас, когда Хазин, полностью голый сидит на бёдрах майора и мягко целует его в горькие от вискаря губы, а через несколько минут — сладко стонет под ним, активно подмахивая бедрами в такт толчкам. Они так и засыпают голые на узком диване, переплетаясь конечностями и последнее что чувствет Петя прежде чем уснуть — это странное покалывание в области груди и в кончиках пальцев, а где-то глубоко в голове тихо шелестит мысль о том, что он впервые живым себя чувствует без наркотиков и ударов по лицу. С отступлением ночи отступает и вся та чувственность что вдруг нахлынула на них, потому что просыпается Игорь уже один, порядком замёрзнув, а от Хазина остаётся только непрочитанное смс в телефоне с просьбой оставить ключи в почтовом ящике. Глубоко в груди надрывно скрипят пылью припавшие шестерёнки сердца, которые с толчка вдруг запустил Петя прошлой ночью и Гром роняет лицо в ладоны, привычно проклиная Петю за все его грехи. Хазин снова исчезает в никуда и не появляется через сутки, как всегда и даже не через двое, а внутри у майора противно что-то шевелится, отзываясь колким беспокойством в животе. Трубку Петя не берёт, зато в час ночи обрушивается шквалом извинений в смс. Он просит прощения за всё, что только можно: за вилку в руке, за попытку зарезать, за всю причиненню боль моральную и физическую, а через час материт того всем, на чём свет стоит, вкидывая с ошибками написанные фразы о том как же он его ненавидит за всё, а особенно за то — что чувствовать заставил, за то что ему до усрачки страшно сейчас, потому что не чувствовал никогда такого. А Игорю даже не обидно, только неспокойно и радостно одновременно. Ну, живой хоть, а не мёртвый валется в канаве какой-то с разбитой головой или с чем ещё похуже. Подставляя задницу на кожанном диване в какой-то маленькой квартирке на окраине Питера диллеру за дорожку порошка и парочку таблеток, Петя впервые испытывает чувство стыда. И не перед собой и даже не перед своими родителями за то что смыл своё будущее и надежды на счастливую жизнь в унитаз, а перед Игорем — за то, что сбежал трусливо и вторые сутки игнорит его звонки, а по ночам в сердцах ему текста целые выписывает и Игорь текста эти читает сразу после отправки, но не отвечает ничего, только в сотый раз набрать пытается, а Петя вызов сразу сбрасывает потому что боится услышать голос его и посыпаться как песочный замок и сорваться к нему. Сердце стучит бешенно и, Хазин, честно не знает от чего — от ненависти к себе, от желания позвонить майору или от колёс вперемешку с порошком, которыми он так старательно пытался перекрыть то странное чувство тепла вдруг растёкшееся в груди, которое заставляло сердце болезненно дёргаться от воспоминаний о майоре, но от этого легче не становилось — только ниже падал он в тёмную бездну, пробивая собой очередное дно. Порошок, казалось выжег дыру в его носу и было больно даже дышать, а дрожащие руки не слушались от слова совсем. Измождённое тело на третьи сутки без сна, стимулируемое веществами, отчаянно сопротивлялось такому образу жизни: голова болела не переставая ни на секунду, а сердце время от времени задавало настолько быстрый ритм, гулко отбиваясь в ушах, что Хазин морального готовился к сердечному приступу и быстрой смерти, мысли путаются между собой и походили они больше на какой-то крайне ублюдский набор букв, чем на слова или образы. Единственное, что четко просматривалось во всём этом хаосе — адрес Грома, отпечатавшийся клеймом в воспаленном мозгу, который Петя однажды в архиве подсмотрел. Покидая злосчатную квартиру с болью в голове и заднице, Хазин задницей прям на припорошенный снегом асфальт падает и чертит на тыльной стороне дрожащей ладони тонкую дорожку из порошка. Половина содержимого пакета необратимо слетает на асфальт, но он не обращает на это внимания и, снюхав всё, что на руке осталось, медленно поднимается на ноги, шагая к своей машине. — Сука ты, Игорь Гром, какая же сука! — кричит куда-то в небо, остановившись возле автомобиля, — вцепился лапищами в сердце самоё и отпускать не хочешь. — До дома Игоря ему ехать добрых полчаса и в его состоянии это делать крайне опасно, но да кого ебёт в принципе. Одним наркошой больше или одним меньше — ничего глобального не случится, разбейся он сейчас по пути к Грому, тачку только жалко будет, наверное, и пальто, он бы хотел чтобы его в нём похоронили — уж больно приелось оно ему. Небо, роняет ночь на ладони — ну или как там в песнях группы Тату поётся — и по-сучьи тучами затягивается, вдобавок к замыленному уставшему взгляду крупным снегом обрушивается где-то на полпути, словно раздраженно восклицая «Да как ты не сдох ещё?! Вот держи тебе ещё сверху, сука, чтоб наверняка» и Петя почти что смерти на пятки наступает, разгоняя автомобиль ещё быстрее чем было до этого. Дворники, не успевали стекло очищать, а тот, с ухмылкой бешенной только сильнее вжимал педаль газа в пол, глядя в замыленную черноту города. Машин на дороге мало, но это всё равно ощущается как игра в карты со смертью на собственную душу и Хазин стойко принимает вызов, пролетая на красный и каждый раз упорно тычет средним пальцем в лицо судьбе, когда его не сносит летящий сбоку грузовик и в кашу не размазывает по салону. Если бы Бог существовал, он бы точно охуел с того какой мощный у Пети ангел-хранитель, раз он столько раз кидался навстречу смерти, размахивая кулаками и всё равно живым оставался, не всегда целым, но всегда живым и даже сейчас, в состоянии на шкале «в сопли», он с визгом паркует автомобиль прямиком у подьезда Игоря и вылетает из него, сразу же исчезая за старенькой дверью подьезда, где о домофоне впомине не знали, наверное. Резво поднимается на последний этаж и колотит в двери единственной квартиры там, что есть мочи. За дверью слышится мат, недовольное ворчание и гулкие шаги, прежде чем дверь распахивается и, растерявшийся Хазин заваливается внутрь, падая прямиком в руки Грома. Игорь едва успевает его словить, чтобы тот на пол не свалился и сейчас он казался еще легче чем был до этого. — Игорь, я такой ебла-а-ан, — тянет Хазин, лбом в его плечо упираясь и крепко хватается за него руками. — Знать даже не хочу где ты был всё это время, — фыркает тот и, одной рукой придерживая его, закрывает дверь, — Ты чего припёрся? — несмотря на сказанное, в голосе ощущалось только легкое беспокойство и безграничная усталость, но ни капли раздражения. — Не знаю, — честно отвечает и пытается встать ровно, — Это единственное что здесь осталось, — вкрадчиво говорит он и стучит пальцем себе по виску, отстраняясь и пытается встать прямо. Гром вздыхает обречённо, глядя на растрепанного и помятого Хазина с неподдельной жалостью и вселенской грустью в глазах. Тот был бледным и истощенным, с осунувшимся лицом и растрепанными волосами, а фиолетовые синяки под глазами и ещё не до конца затянувшиеся раны добавляли ему вида побитого щенка и он с горечью осознает — от Пети почти ничего не осталось, наркотики полностью сожрали его, оставив только пустую оболочку и на автомате работающее тело. — Хазин, как ты не сдох ещё? Ты на себя посмотри только, ты ж ходячий мертвец — Сам не знаю, — хрипло посмеиваясь, тот стягивает с себя пальто и обувь, — Я был уверен, что не доеду и разобьюсь где-то по пути сюда, но, как видишь, судьба дала мне ещё один шанс поебать тебе мозги, — он усмехается криво, а глаза от усталости слипаются. — Пиздуй в ванную, выглядишь так, словно в притоне торчал каком-то, — он толкает его к комнате без двери. — Во всех смыслах этого слова, — и почему-то смеётся, стягивая с себя водолазку и путаясь в собственных руках. Гром вздыхает и помогает раздеться, сразу же закидывая шмотки в стирку и даже в ванную залезть помогает, настраивая воду. — У меня, конечно, один гель для всего, но, думаю не помрёшь, — после этих слов он отправляется в спальню в поисках более-менее подходящей одежды для Пети, чтобы тот совсем в ней не утонул. Хазин в ванной откисает добрых тридцать минут, а Гром пытается приготовить что-то более-менее сносное, но в силу пустоты его холодильника, он может только макароны нагреть да яичницу пожарить, но Петя даже не возмущается, с тарелки сметая всё что было и залпом выпивает горячий чай, обжигая рот и стенки горла, а Игорь молча наблюдает за ним со стороны, скуривая несколько сигарет за раз. В груди щемит от этой картины, и почему-то только сейчас на него обрушиваеться горечь такая, что на кончике языка отдает и дрожь в руках вызывает, но он молчит, сжимая кулаки, молчит и наблюдает за тем как тот зависает, залипнув в пустую тарелку, медленно моргая и обнимая себя руками. Майор вздыхает, пытаясь примерно прикинуть сколько всякой дряни тот в себя впихнуть успел за эти три дня и тошно становится от этого. Хотелось отмотать время назад и никогда не встречать его, только бы не испытывать этого давящего чувства беспомощности, что разом навалилось на игоревы плечи и давило так сильно, словно сломать хотело, переломать каждую косточку и размазать по полу. И хотя в квартире их было двое, сейчас ему казалось, что та вдруг превратилась в огромную холодную пропасть, зловеще мигающую кухонной лампочкой и затягивающую их в темноту. Зубами она нетерпеливо клацала и целилась в Петю, тьмой облизывая его босые ноги, от чего тот вдруг колени к груди подтягивает, в комочек сжимаясь. Стряхнув, наконец с себя эмоциональное наваждение, Игорь подходит к Пете и аккуратно трогает за плечо, обращая на себя внимание. Хазин смотрит на него растерянно и даже немного испуганно, а на фоне бледного лица глаза его были выразительны и казались просто огромными, но Игорь в них смотреть боится, потому что не знает что там увидеть может, но уверен - его это точно сломает. Потому что боится увидеть всё и ничего одновременно: боится наткнуться на абсолютное стекло, на стену непробиваемую и выжженую наркотиками пустоту, боится найти на дне всё ещё живого и настоящего Петю, испугано метающегося в клетке разума. — Идём, — тихо говорит, помогая встать со стула и ведёт в спальню, придерживая за плечи. Уложив его в кровать, он сам рядом ложится и одеялом накрывает, а тот жмётся к нему, как котёнок, дрожа и обнимая. Игорь в ответ обнимает, крепко к себе прижимая и мягко по волосам гладит, — Тебе поспать надо, — невесомый поцелуй на макушке оставляет, тот засыпает быстро и во сне не шевелится даже, а Гром глаз не смыкает, прислушиваясь к его дыханию. Ночь бесконечной казалась и ощущалась пыльной душащей тяжестью на плечах и всё это время в голове у Грома крутились десятки сценариев. Одни начинались тем, что он Хазина не встречал никогда и жил долго и счастливо, другие — тем, что он Хазина не встретил, но долго и счастливо не жил почему-то. Ещё одни начинались тем, что он в подворотне той не вытащил его тогда и не потащил к себе в квартиру, а некоторые просто обрывались на возвращении Грома в Питер. В одних из последних Петя не пропадал на трое суток, а почему-то вдруг менялся или пропадал и всё-таки попадал в аварию по пути к дому майора и парочка даже были идентичны с реальностью, только по утру лейтенант вдруг навсегда забывал про наркотики, но, горьким опытом наученный Игорь прекрасно понимал что этого не произойдет никогда — слишком поздно уж было. Назад дороги нет и это — самая ясная и крепко устоявшаяся в уставшей голове его мысль. Больно почему-то не было. Страшно, может совсем немного, зато усталость и отчаяние валили через край, заставляя его всё-таки задремать ближе к утру. Пробуждение наступает неожиданно и Гром почти что с места вскакивает, если бы не лежащий на нем, мирно сопящий Петя. От этого он успокаивается моментально, так как думал, что тот снова исчезнет, если он уснёт, но в этот раз всё, в том числе и Петя, остается на своих местах. Никто никуда не исчезает и на душе даже легче как-то становится. Аккуратно выползая из-под одеяла, чтобы не разбудить парня, он берёт сигареты с тумбочки и уходит на кухню. Погода за окном впервые за долгое время более-менее сносной казалась. Заснеженные улочки свежестью дышали, а суетливо спешащие куда-то люди на фоне этого казались неуклюжими пингвинами и даже солнечному свету наконец удалось пробиться сквозь плотные серые облака и, впервые, за несколько недель, залить своим светом город. Глядя на это всё, на губах проступает лёгкая улыбка и, поглядывая на спящего Петю в спальне, где-то глубоко внутри загорается огонёк надежды. И на каждый тупик вырастает новый запасной выход. Воодушевленный такой сменой внутреннего настроя, он даже решает проблему с отсутствием еды в квартире, сбегав в магазинчик неподалеку, обязательно заперев дверь квартиры на случай если Петя всё-таки проснется и решит сбежать, но тот, за время его отсутствия даже положения своего не поменял, только в одеяло глубже зарылся. Игорь успевает приготовить поесть, постирать и высушить одежду Хазина и даже прибраться в квартире, что происходило примерно никогда, и скурить пачку сигарет до того момента как Петя просыпается. И даже у Хазина настроение при пробуждении хорошее, словно это не он вчера на грани смерти был и не он отдавался барыге за дозу. В голове ясно сохранились все воспоминания, поэтому сюрпризом пробуждение в квартире Грома для него не становится, только немного пугает сам Гром, стоящий над ним и пристально наблюдающий. — Господи, блять, — хрипит тот, вздрагивая и отползая от края, — Ты б ещё прожектором в морду мне посветил или рожу попроще сделал, стрёмно же, когда первым, что видишь при пробуждении становится твое сосредоточенное ебало, — на последних словах он даже улыбается и садится, оглядываясь. — Не пиздел бы, ты почти сутки проспал едва дыша и даже не шевелился — я просто проверял не сдох ли ты, — фыркает майор, глядя на то, как тот потягивается, — Там это…я жрать приготовил. Не ресторан и даже не Бургер Кинг, конечно, но должно быть сносно, — он чешет затылок, кивая в сторону кухни. Хазин плечами пожимает и наконец с кровати сползает и, шлепая по полу босыми ногами, на кухню идет, усаживаясь на старую табуретку. Игорь ставит перед ним тарелку с гречей и чем-то ещё и садится напротив, глядя на то, как Хазин, сначала недоверчиво ковыряет вилкой в тарелке, а после отпраляет в рот небольшую порцию, пробуя на вкус. — Вчера ты так не выебывался, — невзначай напоминает ему Игорь и переводит взгляд в окно. — Да я просто прикалываюсь, — усмехнувшись, он переводит внимание на стремительно исчезающую еду с тарелки, — Спасибо, — говорит он, когда доедает и такие слова из его уст звучали робко. Майор только кивает ему, с легкой улыбкой разглядывая, — Надеюсь, мою машину там камнями не забросали, а то я припарковался как уебан, — вдруг говорит Петя, хватая с подоконника сигареты и выглядывая в окно. Одну сигарету он берет себе и отправляет ее в рот, а вторую протягивает Грому. — Я переставил её нормально и спас от этой участи, — отвечает майор, перенимая из его рук сначала сигарету, а после — зажигалку. На несколько минут между ними повисает тишина. Игорь молчит, подбирая слова и не зная как озвучить то, что хотел сказать, а Петя молчит, подбирая слова и не зная что ответить на то, что хотел сказать Игорь. И пускай это длилось недолго, зато ощущалось как натянутая между ними струна, что концами своими вонзилась в их сердца. — Петь, — наконец начинает Гром, резко подавшись вперед и решительно затушив сигарету об днище импровизированной пепельницы, сделанной из консервной банки, — Ты хоть представляешь, что я испытывал когда ты просто так исчез на трое суток и писал мне по ночам несусветную хуйню, игнорируя при этом мои звонки? А как я обосрался когда ты, в щи обдолбаный ввалился в мою квартиру посреди ночи? Я не знаю что движет тобою и не знаю, что заставило поступить тебя так, но я пиздец как заебался… — выдыхая на последних словах, голос его вдруг становится тише и опускается к минорной тональности, — Я не злюсь и не хочу тебя прибить, но и не хочу это переживать заново когда тебе в голову снова придёт эта гениальная идея. Я за эту ночь тысячи сценариев своей жизни прокрутил и того, как бы она сложилась если бы мы не встретились и ни один из них мне не понравился. Каким бы уебком ты бы не был, а в сердце всё равно запал. Вцепился, как сорняк и отпускать не хочешь. Вобщем, если…если ты хочешь, чтобы между нами осталось хоть что-то — то завязывай с этим дерьмом, а если нет — то просто исчезни из моей жизни, потому что во второй раз моё сердце такого напряжения не выдержит. — заканчивает он, глядя на Хазина в упор и руки на коленях напряженно в кулаки сжимаются в ожидании ответа. А Петя молчит, глазами метаясь из стороны в сторону и пытаясь с мыслями собраться, он нервно отстукивает ритм пальцами по столу и кусает свои губы, а Игорь терпеливо ждет, но взгляда с него не сводит. — Игорь, я… — начинает было тот, но вдруг запинается и ненадолго замолкает, — Игорь, я долбаёб, — собравшись с мыслями он выдаёт это и продолжает: — Я веду себя как кретин и осознанно приношу боль тебе и себе впридачу. И я очень хочу завязать с этим, потому что ненавижу каждый свой день с тех пор, как впервые попробовал, но я боюсь. Боюсь не справиться и упасть ещё ниже, боюсь пообещать и потом нарушить своё же обещание. Мне просто страшно, очень… Мне так страшно не было даже тогда, когда я в детстве чуть под машину не попал. — Петь, я рядом буду, всегда, только ты завяжи, пожалуйста… — он накрывает его дрожащую руку своей и пускай звучит это глупо и по-детски наивно, но всё равно успокаивает, прибавляя уверенности в себе. И Хазин действительно меняет жизнь в корне. Он снова просыпается в шесть утра, делает зарядку, завтракает чем-то кроме кофе и сигарет и даже ведет себя намного спокойнее чем обычно и это совсем не ощущается как затишье перед бурей. Приводит в порядок свой сон и питание и даже ломки по-началу стойко переносит, делая вид, что не происходит ничего, хотя тело выкручивало болями, а глаза слезились от любого света. И только Гром видел как ему плохо было, как его выворачивало наизнанку и как он есть сутками не мог потому тут же блевать тянуло. Он выдерживает три недели и это рекордный для него срок. А потом, звонок от отца, очередная ссора с ним и все достижения сваливаются карточным домиком, по ветру рассеиваясь в секунду и Петя уезжает к барыге прямиком из участка, а через несколько часов обдолбанный снова стучится в двери Игоря. Тот по началу пускать не хочет, только под дверью сидит, слушая, как кричит с той стороны Петя, захлебываясь в извинениях, рыданиях и ненависти к себе и ко всему происходящему. Беспомощно холодеет грудь от надрывного голоса Пети, его одновременно прибить и обнять, успокаивая хочется и он сдается, впуская его в свою квартиру и в свои обьятия. Они долго стоят в коридоре, Игорь слушает Петины клятвы о том, что это был первый и последний раз и что это вообще его мудак-отец виноват, а он и правда старался продержаться как можно дольше, но ничего не говорит, только крепко обнимает, успокиваще поглаживая по спине. Как бы там не было, Гром всё ещё надеялся на лучший исход, но когда идентичная ситуация повторяется ещё раз через две недели — в Хазине он разочаровывается окончательно и это разочарование больно бьет под дых, окончательно выбивая все силы и остатки надежды. Он знает, что Петя снова приедет к нему и знает, что всё равно не выдержит и впустит, потому что он еблан и потому что Хазин от двери не отойдет пока его не впустят. И он уходит, чтобы не слушать Петю за своей дверью. Уходит выключая телефон и вглядываясь в проезжающие машины, чтобы точно с ним не пересечься никак. Напиваться до беспамятства не было его любимым занятием, но сейчас это казалось единственным способом вытравить неприятные ощущения вместе с Хазиным из себя. Он берет себе 0.5, а где то на другом конце города Петя берет себе ещё один грамм. Он блуждает по дворам, забывая дорогу домой, а Хазин по городу на машине рассекает, чудом избегая аварий и патрулей. Они друг от друга убегают, только бы не пересечься, но при этом в лица прохожих смотрят с надеждой найти в них друг друга. Любовью то, что было между ними назвать никак нельзя, потому что любовь Хазина находилась в пакетах, зиплоках и конвертах, а любовью для Игоря было прожить его боль, но это не нужно было никому. Он обжёгся об него так сильно, что шрамы это оставило навечно и даже спустя годы, он уверен, будет напоминать об этом. Петя отчаянно в дверь стучит, кричит что-то и бьет кулаками в стену от отчаяния и тишины за ней, но слова его, подобно пеплу, разлетались по пустой лестничной клетке и оседали на грязном полу, так и не долетев до адресата и он засыпает прям под его дверью, так и не дождавшись. А Игорь только к утру возвращается и совсем не удивляется увиденному, только с пола поднимает и в квартиру затаскивает, позволяя проспать до обеда на своей кровати. А потом они попробуют снова и снова разобьются о скалы безысходности, снова разбегутся по разным частям города и встретятся только утром на пороге игоревой квартиры и уснут вместе, так и не проронив ни слова. Наутро корить себя будут и давать клятвы, обещания, но знать финал истории заведомо будут. А через время даже и не больно будет, ведь всё это таким привычным станет и вскоре даже обещания изменится будут не нужны. Останутся только обуглившиеся провода истраченых нервов, изредка зажигающиеся искры в глазах и стремительно угасающая жизнь в Пете вместе с эмоциями Игоря, но боли уж не будет точно — она первая их Титаник покинула, помахав белым платком на прощание. — Знаешь, — говорит как-то Игорь, стоя с Хазиным на пороге участка и поджигая сигарету одну на двоих, — Если бы я смог время назад отмотать, я бы забыл что ты есть и не лез бы в эту сеть, — он кутается в старый шарф, в попытке спрятаться от пронизывающего январского ветра и передает ему сигарету, — Но не пойму я, что же ты такое и почему внутри засел так крепко, хоть и ненавижу тебя. Хазин только плечами пожимает и взгляд отводит куда-то в небо, — Резонно, — кивнув, он выбрасывает окурок в урну и, выдавив грустную улыбку, садится в машину. А уже через несколько часов они снова встречаются на пороге его квартиры и снова не говорят ни слова до самого утра, пусть и уснуть у них не получается. Они тонут в своих мыслях и обнимаются крепко, словно в последний раз, отчаянно пытаясь оттянуть наступление нового дня. Так и не став друг для друга родными, снова чужими становятся, грустно подмечая что раньше полностью привычным было драться, а после — трахаться самозабвенно на полу, оставляя сотни следов по телу, а сейчас привычно избегать друг друга днями, встречаясь глубокой ночью и пытаться вместе уснуть, чтобы снова повторить предыдущие дни. Рано или поздно всё становится привычкой, какой бы губительной она не была и она в кожу врастает не желая отпускать до самого конца, но бороться с нею нету ни желания ни сил. Они так и будут ненавидеть, но отчаянно тянутся друг к другу. Просыпаться вместе и пить черный кофе на холодной кухне, обмениваясь взглядами и молчать. Молчать часами напролёт, позволяя грусти придавить их, но не позволяя раздавить совсем. И менять ничего не будут. А потом Хазин вдруг исчезнет, оставив только машину возле какого-то клуба и найдут его холодное тело в подворотне только через несколько суток или просто угодит, всё-таки под грузовик, когда в очередной раз за руль обдолбанным сядет, а Грому больно почти не будет, только пусто станет вдруг, но в целом — оба знают что так у них всё закончится и по-другому быть просто не может. Но всё это потом, а пока — они останутся с серой бесконечностью и холодом в квартире, с одной кроватью и сигаретой на двоих, с крепкими обьятиями и отчаянными поцелуями и со стремительно утекающим временем, ведущим отчёт до неизбежного конца.