Тень

Он с отвращением вошёл в квартиру, в которой стоял затхлый запах. Шисуи не помнил, когда в последний раз убирался и выкидывал мусор. Скинув обувь и небрежно бросив пальто на диван, следователь окинул комнату брезгливым взглядом и направился в кухню. Стол был завален одноразовыми контейнерами для еды, на дне которых расползлась плесень, заставлен бутылками с наполовину выпитым спиртным, а тарелка с окурками и пеплом особняком стояла на подоконнике. Мусорное ведро возле плиты было завалено жестяными банками из-под пива. Ему стало мерзко от всего вокруг, от самого себя. «Что бы сказала Изуми, увидев всё это?». Мужчина достал мусорный пакет из выдвижного шкафчика, сгрёб всё со стола, вылил в раковину весь алкоголь, что у него был, с неприсущей ему злостью вышел на улицу и выбросил в мусорный бак. Как только он вошёл в дом и захлопнул дверь, то скатился по стенке и заплакал. Сегодня Саске ткнул его носом в правду, которую он до последнего не хотел признавать — Изуми больше нет. Она мертва. Его хрупкая и порой упрямая Изуми мертва. И это её изуродованное, обуглившееся тело лежит в холодном морге с биркой на большом пальце. Воздуха! В лёгких он резко закончился и, жадно ловя его ртом, как беспомощная рыба, угодившая в рыболовные сети, он пытался дышать. Если раньше неизвестность выводила его из себя, не давала ему потонуть в водовороте собственных переживаний, то сейчас неизбежная развязка давила на него, расплющивала, размазывала по асфальту и проезжала по нему грейдером. — Прости меня, пожалуйста, — завыл он в пустоту, глотая солёные слёзы. — Прости меня, — яркий свет лампы ударил по глазам, стоило ему опрокинуть голову. — Пожалуйста, прости, что не нашёл, — плечи его содрогнулись и он закусил запястье, чтобы заглушить вырывающийся на волю отчаянный вопль. Казалось, кто-то вспарывает ему грудную клетку тупым ножом. — Ваш отчёт, — сказала Изуми, ставя бумаги на стол. — Проверьте, может что-то упустила. — Э… Спасибо, — растерявшись, проговорил Шисуи, с осторожностью взяв рапорт. Он не знал, как вести себя с ней после случившегося. Тысячу раз корил себя за то, что поддался минутному порыву, и миллион раз, ворочаясь в кровати, прокручивал злосчастную ночь в голове. Тогда он был довольно груб с ней и думал лишь о себе. Обычно он не позволял несдержанность по отношению к женщинам, если они сами не просили этого. Многим нравился напор и грубость, порой жестокость, но Изуми просила его остановиться и, возможно, сейчас она чувствовала к нему отвращение и считала конченым садистом. Может её кроткий нрав не позволял сказать всё ему в лицо? Может поэтому она упорно продолжала делать вид, что ничего не произошло? Если бы она сама заговорила об этом, Шисуи хоть что-то сказал бы в свою защиту, попытался бы исправить ситуацию. Ему нужно поговорить с ней, расставить все точки над i, извиниться и доказать, что он может быть нежным. О чём он думает, чёрт возьми? Не зря их предостерегают от отношений с сотрудниками — почти каждый день видеть коллегу, с которой переспал, довольно странно, но делать вид, что между ними ничего не произошло — нелепо. — Шисуи, ты идёшь на обед? — Итачи появился в двери с папкой в руках, отвлекая мужчину от мыслей. — Да, подожди меня, — вскочив со стула и бросив бумаги на стол, крикнул Шисуи. Пачка сигарет, что лежала на столе, незамедлительно полетела в карман брюк. — А ты, Изуми? — Я? — удивилась девушка, подскочив на месте, и тут же отвела взгляд от Итачи, забрав обратно рапорт. Это не укрылось от Шисуи и он внутренне пожалел девушку. Она явно была неравнодушна к напарнику. Однако он ни разу не видел коллегу в компании девушек, но частенько встречал в нерабочее время в компании рослого мужчины из главного управления. — Эм… Я хотела немного поработать. — Идём обедать. Голодный обморок на рабочем месте нам ни к чему, — вкрадчиво произнёс Итачи, взглянув на наручные часы, и постучал по циферблату два раза. Было странно слышать это от него, ведь напарник всегда избегал обедать с сотрудниками, он не любил разговоры и в кафе всегда садился в закуток, подальше от людей. Когда Шисуи звал его с собой, то они ели напротив друг друга в гробовом молчании, слыша лишь звук пережёвывания еды. А об обеде со стажёром не могло быть и речи. Шисуи удивлённо уставился на напарника, не веря своим глазам. — У вас что-то случилось? — пробегая взглядом по коллегам, спросила Тен-Тен и тоже вошла в кабинет. — Вы какие-то странные. Ладно, проехали. Где можно найти материалы по делу семьи Андо? — Зачем оно тебе? Оно закрыто, — ответил Итачи, подозрительно нахмурившись. — Знаю. Но начальство, походу, решило убить нас, погрузив в бумажные дела. Может, хотят от нас избавиться. Не знаешь, не грядёт ли сокращение? Хотя мне уже всё равно, со дня на день подам заявление на увольнение. Так дело ваше было? — Ты увольняешься? Какого чёрта, Тен? Нас что, снова ожидают переработки? — воскликнул Шисуи, садясь обратно в кресло. — Вот дела, только подумаешь, что жизнь наладилась, так сразу она даёт тебе подножку. Ты из-за парня своего? Так можно же попросить перевод и к нам зашлют, возможно, Рока. Слышал, он хороший парень. Зачем уходить? — Устала я, хочу пожить нормально. — Устала? — хохотнул следователь, покрутившись на кресле. — Это я могу сказать, что устал. Сказать, сколько лет я за этим столом? — Значит Саске вновь без напарника останется, — Итачи опёрся об стену, уткнувшись взглядом в пустоту. — Он большой мальчик, справится, — сказала Такахаши, положив руку на плечо мужчине. — Жаль, конечно, но дело твоё. — Так семья Андо была ваша? — Ааа… Нет, — отмахнулся Шисуи, — им занималась команда Ран. — Вы где-то накосячили? — приподняв бровь, Итачи прислонил к подбородку скрученную в трубочку папку. — С чего начальству давать вам бумажную работу? — Что бы мы, и накосячили?! — воскликнул откуда ни возьмись появившийся Саске. — Может это вы накосячили? — Малец, следи за языком… А то я не возьму в расчёт, что Итачи твой брат. Поройтесь в архивах. — О нет, — взвыл Саске, поднимая глаза к серому потолку и представляя сырые и пыльные подвалы. — Изуми, не поможешь? — Саске! — вскрикнула Тен-Тен и попыталась дать подзатыльник напарнику, но тот быстро увернулся, спрятавшись за спиной брата. — Мы с тобой это уже обсуждали! — Что? Это бесценный опыт. — Порой ты такой мудак. — У тебя что, ПМС? С утра злая как собака. То кофе не такой, то пахнет чем-то, то я папки не так сложил. Успокойся, напарница. — А у тебя небось секс был впервые за несколько месяцев! Такой радостный, что аж кости ломит, — показав средний палец улыбающемуся Саске, Тен-Тен тут же покраснела, смотря на вскинутые от удивления брови Итачи. — Ух ты, какие у вас хорошие отношения в паре. — Хорошие у нас отношения, — в унисон сказали двое и зло сверкнули глазами, повернувшись к Шисуи. — Я и говорю — хорошие, — хохотнув, следователь показательно развёл руками. — Вы слышали? — подбежал один из стажеров с горящими глазами. — Пока мы слышим только тебя, — холодно ответил Итачи, явно недовольный тем, что людей в кабинете с каждой минутой становится всё больше и больше. — Ещё одна девушка пропала. — У тебя хоть когда-то хорошие новости бывают? — Это похоже на закономерность, — протянула Тен-Тен. — Может серийный убийца? — Трупов пока нет, так что серийный похититель, который явно создаёт себе гарем, — пошутил Шисуи и вышел из кабинета. — Идёмте, а то за разговорами обед пропустим. Они сидели втроём, каждый уставился в свою в тарелку. Итачи безучастно ковырялся в салате, Изуми наматывала спагетти на вилку, а Шисуи медленно размешивал суп ложкой, не в силах поднять взгляд на девушку, что сидела напротив. Официантка принесла кофе, поставила сливки на стол и тут же исчезла, не решаясь развеять тишину. — Как командировка? — Бесполезная, — ответил следователь, играясь с зубочисткой. — Сразу понятно было… Чего они хотели? Лишняя трата времени. — Они говорят — мы делаем, — сказал напарник, сделав глоток терпкого кофе. — Изуми, не хочешь завтра в ночь поехать со мной в двадцать пятый? — Итачи убрал тарелку на край стола и махнул официанту. Шисуи откашлялся, поперхнувшись. — Да, но… Вы уверены? В прошлый раз я… — растерялась девушка, чуть не упустив кружку из рук. — Если тебе так нравится работа с бумажками, мы с Шисуи сделаем тебе одолжение и напишем отличные рекомендации для перевода в третий отдел. — Нет! Я пойду, не пишите! — Зачем ты так с ней? — вздохнул Шисуи, когда девушка ушла в туалетную комнату. — Она старается, просто ещё от шока не отошла. Ты, помню, два дня отходил после первой перестрелки. — Она либо поборет свой страх, либо будет всю жизнь писать отчёты. Если второе — это дело её жизни, то в нашем отделе ей делать нечего. Да, я отходил два дня, а она уже как месяц избегает выезда. Думаешь, это нормально? — Нет, но как-то жёстко. — Не ты ли говорил, что здесь не детский сад? Ты как-то размяк после командировки, Шисуи. Последующие дни Изуми ходила, как в воду опущенная. На лице всё реже играла улыбка, из рук всё валилось. Девушка была рассеянной и отчёты писала из рук вон плохо. — Что-то случилось в двадцать пятом? — осторожно спросил Шисуи, когда они остались одни в кабинете. — А… Что? Нет, ничего не случилось, всё хорошо. — Какие-то проблемы? — Нет, почему вы спрашиваете? — Ты ведёшь себя странно. И может хватит мне выкать? По-моему, мы можем спокойно перейти на ты. Ты не хочешь поговорить о том, что случилось между нами? — Шисуи подошёл ближе и слегка повернул её монитор в другую сторону, отчего она вспыхнула и быстро отвела взгляд. — Разве что-то случилось? — пытаясь состроить из себя дурочку, переспросила девушка. — Я был так плох? — Нет, — покраснела она и заёрзала на стуле, стараясь избегать его настойчивого взгляда. — Тогда… Не хочешь повторить? — выпалил он и прикусил щёку изнутри, понимая, что ляпнул. Он выжидающе посмотрел на неё, а затем продолжил, сам не веря своим словам. — Я знаю, что тебе нравится Итачи. — Изуми удивлённо захлопала глазами и вцепилась в рукав белой блузки, сжав губы. — Он не ответит тебе взаимностью, — девушка опустила глаза и хотела было что-то сказать или возразить, но он не дал. — Можешь любить кого хочешь, меня не волнует. Я не буду лезть в твою жизнь, ты в мою… Никаких разговоров. Только секс, — она расширила в удивлении глаза и ему показалось, что перестала дышать. — Если кто-то из нас захочет закончить, то просто скажет об этом. Расстаёмся без слёз и истерик. И на работе мы просто коллеги. Согласна? — закончил он, находясь от себя в немом шоке. Представив, что она сейчас влепит пощёчину, следователь зажмурил глаза и стиснул зубы. — Я согласна, — Изуми нервно сглотнула и окинула его влажным взглядом. — Согласна? — распахнув в удивлении глаза, спросил он. Шисуи не верил своим ушам и ошарашенно моргал, не находя слов. Казалось, весь мозг превратился в кашу. — Только у меня одно условие, — тихо прошептала Изуми, наклонив голову и взяв ручку с письменного стола. — Какое? — Если я скажу остановиться, ты остановишься. Он убирался всю ночь. Поменял и выгладил простыни, зачем-то выстирал всю одежду, протёр тряпкой всю пыль (даже за батареей), вымыл полы и аккуратно сложил вещи на полках. С утра сходил в магазин, купил тапочки, женский шампунь, гель для душа с ароматом ванили, и зубную щётку. Так, на всякий случай. Когда стрелки часов приближались к трём, Шисуи нервно потёр вспотевшие ладони о колени. Она опаздывала, и он нервно усмехнулся, подумав, что она решила так над ним пошутить. Ведь такая девушка, как она, никогда бы не согласилась на его предложение. Его охватила паника и сердце запрыгало испуганной белкой, когда раздался звонок. Он почувствовал себя девственником, ожидающим своё первое свидание. Открывая дверь, он заметил, как дрожали его пальцы. Изуми в лёгком белом сарафане и накинутом на плечи голубом кардигане, стояла с пакетом в руке и не решалась войти. — Привет. Это тебе… к чаю, — она протянула пакет, он неловко взял и закрыл дверь. — У меня есть вино, — забегая на кухню сказал Шисуи и достал два бокала, которые тоже купил сегодня утром. — Я хочу быть трезвой. Он сел рядом на диван, не зная, что делать. Ему захотелось вернуться в тот день и заткнуть себе рот. Всё было настолько абсурдно, что даже не верилось в происходящее. Между ними уже был секс, но тогда он был спонтанным, а сейчас мужчина был в полной растерянности — приступать сразу к делу или стоит немного поболтать? Ведь обычно всё это происходило не так — девушки флиртовали, вступали в некую игру, чтобы в итоге получить желаемое, и это распаляло, добавляло непредсказуемости, заводило. — Чем ты обычно занимаешься в свой выходной? — задал вопрос он и мысленно себя пристыдил за столь банальный. — Я думала, никаких разговоров. Ты же сам говорил, — она нахмурила брови. — Да, ты права. Ему было неловко, у него всё время потели ладони. Поцелуи были неумелые, они буквально обслюнявили друг другу лицо. Застёжка лифчика решила над ним поиздеваться и поддалась только с третьей попытки, он запутался в собственной футболке, чуть не упал с дивана и кое-как вскрыл пакетик с презервативом. А уж то, как он пытался его надеть, заслуживало отдельного комедийного фильма. А когда всё закончилось, Изуми быстро натянула одежду и, под предлогом срочных дел, сбежала, оставив его голого в постели. Это был худший секс в его жизни, он был полным кретином. Неудивительно, что она решила побыстрее уйти. Придя в себя, он встал с пола и прошёл в свою комнату. Выдвинув полку, вытащил толстую папку с бумагами и сел за стол, тщательно перечитывая все заметки, рассматривая фотографии её комнаты. Маленькой и пустой комнаты. Он сложил все листы обратно и, надев пальто, вышел на улицу. Прежде чем отдать все материалы Саске, ему хотелось вместе с Итачи просмотреть их и пройтись по старым следам. Может они действительно что-то упустили, а Итачи всегда был внимателен к деталям. Он уже представил недовольное лицо коллеги, ведь тот крайне не любил, когда к нему приходили без предупреждения.

***

Немного постояв в темноте, Итачи прошёл в спальню. Изуми валялась у двери на боку, в том же самом положении, в каком он её оставил. Вначале он подумал, что она мертва, и на секунду обмер, решив, что мог переборщить с хлороформом. Прислонив палец к сонной артерии и почувствовав лёгкую пульсацию, он с облегчением выдохнул. Взвалив её на себя, бросил на кровать и перевернул на спину. Кожа при тусклом свете приобрела землистый оттенок, губы были сухими, покрылись тонкими белыми чешуйками с розовыми трещинками. Под ногтями запеклась его кровь, ему нужно срочно срезать их. Взяв маникюрные ножницы, он положил её костлявую руку себе на колени и, пройдясь по костяшкам её пальцев, начал медленно срезать под ободок. Когда он взял другую руку с тремя обрубками вместо пальцев, то тошнота подступила к горлу. Он совсем не хотел этого делать, но это был лучший вариант, чтобы замести следы. Конечно, можно было обойтись и одним, но у тела девушки, что он нашёл в двадцать пятом, не было трёх пальцев. — Зачем тебе столько льда? — Изуми приподнялась с матраца и настороженно глянула на ведро, инстинктивно сжавшись в комок. Под глазом всё ещё был пурпурный синяк после их последней драки. — Как-то поздновато прикладывать лёд, — он молча подошёл к ней, достав наручники, и приковал левую руку к трубе. — Что… Что ты делаешь? Итачи? Почему ты молчишь? — глаза её в панике быстро забегали, голос стал срываться на хриплый крик. Он придвинул ведро чуть ближе и закатал ей рукав до плеча, она отшатнулась, прижалась к стене так, словно в ней было её спасение. Достав из пакета шприц, надломил ампулу и вколол обезболивающее. Итачи не знал, насколько оно сильное, подействует ли, и куда, собственно, колоть, но надеялся, что хоть немного сможет облегчить боль. — Что это, Итачи?! — стараясь не обращать внимания на её крики, он схватил её правую руку, прикованную на длинную цепь, и опустил в ведро вместе со своей. Лёд больно колол кожу. Изуми пыталась вырвать руку и противно скребла наручниками по батарее. — Итачи! Итачи! Я не чувствую пальцы. Мне холодно! Я ничего не знаю, Итачи! Поверь мне, пожалуйста! Я ни с кем не связана! Это случайность, просто случайность, — он вынул руки, достал гильотину для сигар, бинты и кляп. Пальцы неприятно покалывали. Изуми, осознав, к чему всё идёт, начала бренчать цепью и трясти трубу в надежде освободиться. Её глаза отражали немой ужас, который он видел сотни раз у людей, когда приставлял тем дуло ко лбу. — Пожалуйста, пожалуйста, Итачи… Остановись, не надо. Я не знаю… Ничего не знаю! — затрясла головой Изуми, когда он попытался просунуть в рот кляп, сильно надавив на челюсть. Она захныкала и слёзы хлынули из глаз, когда ему это удалось. Её пальцы всё ещё не потеряли чувствительность, слабо, но реагировали на касания. Её утробный крик заглушил хруст, бордовая кровь хлынула и потекла по рукам, маленький тонкий палец с торчащей костью упал между ног. На втором она потеряла сознание, и её голова уткнулась ему в шею. Её ногти на левой руке стёрлись, царапая бетонную стену, и оставили кровавый след. Закончив, он накрыл её одеялом и сел на пол у стены, запустил руки в волосы, медленно выдыхая. Изуми заставила его понервничать, кажется, он начинал понимать, почему отец желал от неё избавиться. Скорее всего «дочь» довела его до ручки и на деньгах бы не остановилась. Раз она хотела вернуть шесть миллионов, значит, её интересовала только месть. Только вот какой мести она хотела? Как много она знала об их семье? Хотела ли она навредить Саске? Интересно, если бы она в действительности была его сестрой и жила с ними, изменились бы родители? Крылась ли нелюбовь родителей к собственным детям в ней? Для отца он всегда был средством для достижения целей. Кажется, он был рождён для исполнения его заветной мечты. А Саске явно был рождён матерью, чтобы удержать отца. Они для обоих были лишь средством. Средством, которое не оправдало возложенных ожиданий. В начальной школе отец любил дать ему ремня за плохую оценку, мать всегда оставалась безучастной. Боль от ремня почти не чувствовалась, а холодные, равнодушные глаза матери пронзали его сердце. Порой ему казалось, она могла задушить его подушкой, и поэтому он засыпал, когда слышал лёгкий храп из соседней комнаты. Когда Микото ходила с животом, а во чреве её развивался Саске, она поглаживала округлость, улыбалась и напевала песню, а когда он касался его, то старалась как можно скорее убрать его руки, словно он мог навредить собственному брату. Отец никогда не бил Саске, мало интересовался его делами, и, если ругал, то попрекал мать. Итачи был рад, что младший избежал этой участи, но однажды брошенные слова брата заставили его содрогнуться: «Тебя он хотя бы бил. А я для него пустое место». Тогда он сгрёб худое тельце в охапку и пообещал себе, что будет любить его всегда. Итачи не понимал мать, которая за всю жизнь не встала на сторону детей и постоянно потакала желаниям отца. Лишь раз она позволила на него накричать и обвинить в чём-то, и причиной были не они, а потенциальный ребёнок на стороне. Он всегда задавался вопросом, почему мать не перечила отцу, почему не развелась, почему не ушла. Неужели любовь к отцу делала из неё безвольную куклу? Ведь она была из богатой семьи и вся карьера, построенная отцом, была начата благодаря её связям. Пригрози она ему, всё могло бы в одночасье измениться. Вся его семья походила на фарс и смотря на счастливые улыбки в семейных альбомах, он хотел всё разорвать и сжечь. Всё это было фальшивкой и счастья в их доме никогда не было. Отец ошибался в своём выводе, считая, что он выбрал семью. Если Изуми хочет уничтожить его семью, он даже поможет. Но если уничтожению подлежит и Саске, то сам сотрёт её в порошок. Только младший брат заслуживал любви, он всегда был честен с ним. Звонок в дверь снова заставил содрогнуться и вскочить на месте. Изуми спала и не двигалась, он же ничего не делал, чтобы спровоцировать шум. Неужели соседка что-то заподозрила? Он, крадучись, на цыпочках, прошёл по коридору и, споткнувшись о коробку, с грохотом упал. — Итачи, я тебя слышал, — раздалось за дверью, и он с ужасом поднялся. «Какого чёрта Шисуи здесь делает?!». Шисуи — это не соседка с нижнего этажа, напарник действительно представлял опасность. Если он что-то поймёт, то прикопается и не отстанет, пока не выяснит. Итачи быстро закрыл спальню, пробежался по комнате взглядом, наспех запихнул материалы, оставив лишь коробку с инструментами, разбросал по полу шурупы, сдвинул немного диван. Подходя к двери, он заметил на запястье кровавые полумесяцы от ногтей и, взяв спортивные штаны с полки, пошарил в карманах и нащупал напульсник. — Привет. Я, конечно, понимаю, что без предупреждения, но заставлять так долго ждать… — Извини, уронил коробку с шурупами, хотел собрать. — Ого, выглядит ещё хуже, чем рассказывали, — сказал он, указав на лицо. — Да, не повезло. — Ты решил ремонтом заняться? — перепрыгнув через коробку, поинтересовался следователь, прищуриваясь в тусклом свете. — Диван скрипел, решил прикрутить, — ответил Итачи, косясь на дверь спальни. Он не знал, как долго Шисуи будет здесь и на какое время хватит хлороформа. — Я не вовремя? У тебя похоже кто-то есть. — Что? — нервно сглотнул следователь, напряжённо смотря на коллегу. — Можешь не скрывать. Я давно знаю, — Шисуи простодушно улыбнулся и потёр шею. — Знаешь? — непонимающе переспросил Итачи, пристально смотря на Шисуи. — И как давно ты знаешь? — выдавил он из себя полушёпотом. — Не помню… Пару раз видел его с тобой в баре и как-то на улице. Он же из главного управления, я прав? — Итачи сглотнул, нахмурил брови, абсолютно не понимая о чём говорит коллега. — Не переживай, я не осуждаю и никому не расскажу. Если ты любишь человека, разве важно, какого он пола? Извини, что помешал. Я пойду лучше. Может однажды ты нас познакомишь, — Шисуи положил руку на его плечо, крепко сжал и развернулся. — Что-то случилось? — Видел Саске. — Саске? Когда? Где? — В парке, возле нашего отдела. — Что он там делал? — Искал нас. Он просил дать ему материалы по делу Изуми, — в глазах потемнело и зазвенело в ушах. — Его предают третьему? — Нет, скорее всего, его скоро закроют. Ты же сам понимаешь. Он хочет сам провести расследование и найти убийцу. — Что? Это не законно. Зачем ему это? Он знал-то её от силы три месяца, они обмолвились за всё время парой фраз. — Я сам был удивлён. Но ты же знаешь его лучше меня, он наверняка бунтует против системы. — Я надеюсь, ты не отдал ему бумаги. Я знаю, что ты делал копии. — Я ему отдам, — подняв папку, сказал он. — Если об этом узнают, то вас обоих вышвырнут из полиции, — негодовал Итачи, пытаясь переварить информацию. — Он знает, на что идёт. Я тоже. Я… люблю Изуми. — Что? — Люблю её, — выдохнул он, открывая дверь. — Я не смог её спасти. Последнее, что я могу для неё сделать, это найти настоящего убийцу. И я надеюсь, что ты не будешь мешать, потому что понимаешь — не справедливо вот так на всё закрывать глаза. Дверь закрылась, и комната погрузилась в тишину. — Если бы это была любовь, ты бы почувствовал, — прошептал он. — Ты бы почувствовал, что за стенкой бьётся её сердце. Когда Итачи вошёл в спальню и включил свет, Изуми лежала с открытыми глазами, моргая, сжимая губы, и слёзы стекали по щекам. И тогда он понял, что такое любовь. Захлопнув дверь, он закрылся в ванной и включил воду в раковине в надежде, что та сможет заглушить его отчаянный крик.