***
Когда школу Ромка кое-как окончил, дома кормить тоже перестали. Типа взрослый уже и давай за жратву плати. Полдня Ромка проводил в техническом училище (куда ещё, как не на слесаря?), потом в переход, тренькать на гитаре. Худо-бедно, но что-то зарабатывал. Играл хреновенько, конечно, и брал артистизмом. Улыбался, подмигивал и глазки строил. Морда пригожая — это он ещё в детстве уяснил, а улыбку и стрельбу глазами перед зеркалом отрепетировал. Срабатывало неплохо — мелочь в коробку сыпалась, а порой и стольники летели. Эта же фишка и с ментами в своё время прокатила, когда два хлыща с автоматами неторопливо по переходу шли. Они встали неподалёку и давай его в упор разглядывать. Ромка ещё сильнее оскалился и глазами заиграл, а они ржать начали. Постояли, послушали… и не тронули. Деньги он отдавал маме, но мало, и получал за это пустую гречку или рис. И, как прежде Ромка отца подкармливал, теперь Йошка ему супчик иногда наливал. За это приходилось ботинки ему чистить или полы мыть. Батя недавно тоже приволок бабёнку себе под стать, и стало весело. У неё то под левым глазом бланш красовался, то под правым. Мигала, как семафор. Она сразу хозяйничать начала, и барахло своё в первый же день Ромке в кладовку сунула. Он чемодан, естественно, выкинул. Семафориха — Ромка её настоящего имени и не знал — подняла крик, и на него попёр батя. Спас Йошка. Через день сам Йошка на Ромку наехал из-за какой-то фигни, и с криком: «А ну не трожь моего сына!» — его отвоёвывали уже батя с Семафорихой. Весело… Крики у них на кухне продолжались каждый вечер, а по выходным — уже с утра пораньше. Заканчивалось тем, что вчетвером садились водку пить и потом, снова что-нибудь не поделив, начинали лаяться. Ромка затыкал уши наушниками и мечтал о тишине. Такое счастье бывало редко, и тогда он садился с чашкой чая у окна и невидящими глазами пялился на берёзы.***
С Кайлом Ромка примерно как и с Йошкой познакомился — был им отпизжен. Кайл по паспорту был Кай, как тот отмороженный из сказки, и имя своё терпеть не мог. Кто-то облагозвучил его, переделав в Кайла, и эта кликуха прилипла намертво. Ромка его знал немного и видел периодически, но не общался — разные компании. В день их настоящего знакомства Ромка в местный магазинчик шёл. В кармане стольник ещё валялся, и он нацелился на матнакаш. Здоровенный, мягкий и вкусно пахнущий. Его, конечно, лучше с колбасой и сыром — и в духовку, чтобы сыр запузырился, но и так вкусно. Он здоровый, можно половину на утро оставить. Матнакаш последний на прилавке лежал, и какая-то гнида перед самым Ромкиным носом его свистнула. Так мало, он и колбасы, и сыра, и ещё круассанов набрал. — Куда тебе столько жрать, козлина? — зло спросил Ромка. — Лопнешь на хуй. Парень перед ним чуть обернулся, и Ромка увидел знакомый профиль. Нос у Кайла чуть скривился, словно дерьмом завоняло, и, отвернувшись, он как ни в чём не бывало стал с продавщицей флиртовать. За ним, значит, человек в очереди, а он сюсю-мусю развёл. — Да ты не торопись, я не спешу, — сказал Ромка его спине. — Чайку попейте или в подсобке порезвитесь. Теперь скривилась уже продавщица — молоденькая, кстати, и вполне привлекательная. А Ромка ей подмигнул: — Он втыкает, поди, хорошо. А там, кто знает… может, любит, чтобы ему воткнули. Воткнули в результате ему самому. Удар по животу — и пол стал стремительно к лицу приближаться. Но упасть Ромка не успел — Кайл выволок его из магазинчика и ткнул ещё и в харю. Искорки красивые в глазах, и удаляющаяся спина Кайла. Но злость и голод всю боль затмили — Ромка только сплюнул на землю и стал языком зубы трогать. Зубы целы оказались, но кровь с разбитой губы капала на футболку, и это было плохо. Завтра морда будет перекошенная, и ему, такому красивому, глазки в переходе не построить. А ещё Ромка про хлеб думал. Можно, конечно, вернуться в магазин и просто батон взять — они ещё лежали на прилавке, только всегда вчерашние, несвежие, и есть их было невкусно. — Эй, ты как? Сильно я тебя? Ромка сморгнул и отвлёкся от невесёлых мыслей. Над головой Кайл — лицо встревоженное. Ну обалдеть, сам влупил, а теперь беспокоится. — Не сдохну, не радуйся, — ощерился Ромка. — Лучше мотай отсюда. Сейчас отдохну и наваляю. Кайл коротко хмыкнул, продолжая разглядывать в упор. На него самого тоже интересно было посмотреть. У Кайла глаза разные — один карий, а второй голубой, и называлось это чудо гетерохромией. Издалека незаметно, а вблизи — пипец. Если снять с него дешёвые шмотки и нарядить во что-нибудь блестящее и обтягивающее, то запросто можно в фантастическом фильме снимать и безо всякого грима. И сейчас этот инопланетный разноглазый хмырь смотрел с видом спасителя землян — или, точнее, одного землянина. И вдруг предложил: — Пойдём, умоешься у меня. С такой рожей своих напугаешь. Ромка рот открыл — не ожидал, честно говоря. Послать вроде глупо. Губа разбита, кровь по лицу развёз и футболку запачкал. Домашние не испугаются, а вот бабульки у подъезда… Нигде уже бабульки не сидят, этот вид почти вымер, а в этом мире сохранился. Ну, как драконы, которые передохли и только в Индонезии остались, превратившись в варанов. И домой Ромке в таком виде было нежелательно, потому как потом тут же сплетни: в крови пришёл, видать, убил кого-то… Ромка для старушек и так хулиган. Стал им, ещё когда из детской коляски погремушку кому-то на ногу уронил. Но дело было не в футболке и не в старухах. Разбив Ромке губу, Кайл явно задел что-то в мозгу, и объяснить это Ромка не мог. Ему захотелось к Кайлу домой не для того, чтобы рожу мыть. Может, был под гипнозом его фантастических глаз или ещё что, но он встал и пошёл, как миленький. У Кайла оказалось на порядок круче, чем у Ромки. Хибара трёхэтажная, дверь с кодом, и ссаньём кошачьим не воняло. А в самой квартире жареной курицей пахло так, что слюна потекла аж до колен. Ужасно захотелось золотистую, исходящую паром куриную ножку, и чтобы с картошечкой или с макаронами — большими такими и масляными. Ромку в ванную пихнули, велев умыться, и сунули вату с перекисью. А из ванной комнаты не к выходу направили, а в сторону кухни, и там… только что снятый со сковородки окорочок — толстенький и ещё шипящий, с золотистой корочкой. К нему пюре и салат из помидоров и огурчиков со сметаной. — Садись есть, — сказал Кайл. — Я знаю, что ты голоден. И снова Ромка не смог отказать. В кухне у них висели кружевные занавески, стояли резные стаканчики и фигурки. Ромкин отец в своё время всё такое же благополучно спёр и продал, включая занавески, и Ромка сделал вывод, что в семье Кайла не пьют. Сам же Кайл сел напротив и тоже есть стал, а когда глаза от тарелки поднимал, Ромка смотрел в эти невероятные гляделки и офигевал. Вблизи вообще улёт! — Завтра рожу раздует, — неожиданно сообщил Кайл. — Мог бы по роже и не прикладывать… — Мог бы и за языком следить, — парировал он. — Воткнуть в меня… Я бы сам в тебя воткнул. Ромка захихикал, и Кайл улыбаться стал. Один глаз карий, а второй как небо… И до того необычно, что совершенно не хотелось фыркать в стиле: «Хули ты пыришься?» Ромка молчал, и Кайл молчал. Так в молчании пили компот и смотрели друг на друга. Надо было чапать домой, и тогда Ромка понял, что не хочется. Тихо у них. Чистенько. На стене часы смешные — вместо стрелок ложка с вилкой, на окне цветочки, на холодильнике магнитики и ещё куча фигнюшек, от которых уютно делается. Но дело было не в квартире, а в хозяине, хотя обстановка, наверное, тоже влияла. Кайл притащил свою футболку, а изгвазданнную бросил в пакет. Он смотрел, когда Ромка переодевался, и в прихожей, где лампа была тусклая, его глаза так загадочно блестели, что Ромка снова пожалел, что надо уходить.***
Он думал о Кайле весь вечер. Мыться пошёл и представил, как Кайл тоже под струями воды стоит и как вода мочит волосы, стекает по гладкой груди, животу и завиткам волос внизу. Потом на тахту свою завалился и опять стал представлять, как Кайл так же лежит. Это было глупо, конечно. Морду набили, затем пожалели и накормили. Глупо, да… Просто потянулся к кому-то, кто пожалел. Своеобразно пожалел, но хоть что-то. От родичей и этого не дождёшься. О чем ещё Ромка думал — дело личное, но следующим вечером он отправился к Кайлу, под предлогом вернуть его футболку, а на самом деле… На самом деле просто хотелось взглянуть ещё разик. Просто посмотреть, и больше ничего. Дверь открыла мать Кайла, и Ромке даже обидно стало. Нормальная тётка, в халатике и пушистых тапках с глазками и ушами. Его собственная мамахен сейчас с работы прискакала, и ощущение было, что она с панели пришла. Из кофтёнки грудь вываливалась в алом лифчике не первой свежести, метровые когти, наклеенные ресницы и размазанная тушь под левым глазом. Ромка был счастлив, если бы она тоже в простом халате ходила и чтобы пахло от неё пирогами, а не подделкой под Кристиан Диор. Мать Кайла устало улыбнулась и сына кликнула, и через секунду Кайл нарисовался. Лицо изумлённо вытянулось, глазами опять замерцал. — Я футболку твою принёс, — выдохнул Ромка и уставился на него. Кайл был голый по пояс. До Йошки ему, конечно, далеко, но он тоже был красив — широкоплечий и узкобёдрый. Волосы влажные, видно, что после душа. Капли с них на плечи капали и сбегали на грудь. Кайл дверь шире распахнул и кивнул: — Зайдёшь? — А на фиг? Ромка хотел сунуть ему пакет, но Кайл вышел на лестничную клетку, прикрыв дверь. Взял за подбородок и приподнял лицо, разглядывая. — Красивый? — Ну-у… Так и стояли, пялясь друг на друга. В другой раз Ромка бы заржал и сказал какую-нибудь глупость… В другой раз он бы уже смылся. А он стоял и глядел в эти невозможные глаза, и Кайл продолжал держать его за подбородок. Будто случайно провёл пальцем по скуле, и в коленях непонятная слабость появилась. Тогда Кайл руку убрал, но тут же взял Ромку за локоть. — Зайдём ко мне. — Я могу… завтра… — Завтра ты не придёшь. Он был прав, чёрт побери! Ромка сразу понял, зачем его в комнату ведут, и внизу живота как-то по-особенному сладко стало от непонятного предвкушения. У Ромки никогда не было, чтобы вот так… У него вообще ещё никак не было… Иногда он представлял, что сначала надо повести девушку в кино, потому как на большее он не наскребёт. Потом цветы, и здесь проще — их можно на клумбе нарвать или в палисаднике у чужого подъезда. Всё это выглядело каким-то далёким, туманным и не слишком радостным. И вот никакого кино нет, и перед Ромкой не девушка, а у него колени дрожат. И пошёл он за Кайлом, как очарованный кролик. Когда Кайл дверь своей комнаты закрыл, то, что было на лестничной клетке, вдруг испарилось. Ромка нервно оглядывался и подмечал какие-то ненужные мелочи. Собственный телик, диван, широкий для одного человека, и пушистый ковёр на полу. — Ёжишься, словно я тебя убивать привёл, — сказал Кайл. — Я и не собирался ничего делать. — А чего… собирался? Нужно было вернуть романтический настрой, и Кайл взял маленький, с ладонь размером, пультик, и лампы на люстре из обычных жёлтых вдруг стали фиолетовыми. Ромка не успел и выдохнуть восхищённо, а фиолетовый свет плавно перетёк в голубой, потом в зелёный, розовый и оранжевый. Сказочная красота, будто радуга в комнате. Кайл всё-таки не человек, однозначно. И сам невозможный, и дома не по-человечески. Комната исчезла, остался только волшебный свет. Одним словом, он явно знал, как завлечь. Ромка стоял, запрокинув голову, а Кайл наслаждался эффектом. — Обожаю всякую светящуюся муть, — шепнул он Ромке в затылок, и от темечка вдруг мураши, а внизу живота снова потянуло необычно и сладко. Кайл незаметно утянул Ромку на свою койку и телевизор погромче сделал. Ромка глаз от люстры не отводил — стеснялся смотреть, но чувствовал, как влажные волосы касались его лица, и запах чувствовал, и это было так волнительно и остро. Что-то, доселе неведомое и необычное. А рука Кайла уже у Ромки под майкой. Погладила живот, отчего он задрожал, и опустилась на пах. Ещё незаметное движение, и она в штанах. Ромка ойкнул и глаза вытаращил. Кайл почти лежал на нём, и разноцветные глаза его снова мерцали, комната плыла в малиново-фиолетовом свете, а рука дарила удовольствие. Наверное, это рай. Ромка поплыл в этом сиянии и лишь бёдрами работал. Точнее, они сами дёргались, толкаясь в кулак. Кайла тоже хотелось трогать, и рука сама оттянула резинку шорт. Они лежали почти вплотную друг у другу. Руки работали синхронно, и лица рядом… Кайл захватил ртом Ромкину нижнюю губу и тут же выпустил. Этого было мало, и Ромка сам потянулся навстречу с поцелуем. Его выгнуло первым, и оранжево-алые всполохи так и вспыхнули и медленно потухли. Кайл руку поверх его на свой член положил, ещё пара движений — и тоже кончил.***
Никаких угрызений совести и мук по этому поводу. Ромка только и думал, как повторить. И… может, даже ещё что-то другое. Но дело было не только в физическом удовольствии — что он, не дрочил никогда? Хотя, конечно, когда это делает кто-то другой, как выяснилось, ещё приятнее, но дело не в этом. Позволил бы Ромка потрогать себя близнецам, Тольке и Тохе? Хрен! Но он позволил это Кайлу и готов позволить ещё многое. И чтобы Кайл смотрел и обязательно целовал. Весь оставшийся вечер Ромка думал о Кайле и весь следующий день. А вечером, отдав матери деньги и поужинав — не всё же у Кайла жрать, — Ромка к нему отправился, но у подъезда вдруг робость напала. Так и будет ходить, как нарик за дозой? Что подумают его родители и сам Кайл? Всё это очень приятно и необычно, но захочет ли он ещё? А Кайл захотел, потому что встретил Ромку, когда тот уже обратно плёлся, и затащил назад. Первый раз это тоже у Кайла случилось, и было стыдно. Сначала его долго целовали в прихожей и раздели там же, а после Кайл неожиданно отстранился и подмигнул: — Что делать, надеюсь, знаешь? И отправил его в ванную. Ромка знал, конечно, и рванул в ванную, едва не врезавшись в стену под короткий смешок Кайла. И смешно, и стыдно, и волнительно. Пока он мылся — сердце замирало. С полотенцем на бёдрах выйти из ванной, замирая от страха, что родители Кайла вдруг заявятся не вовремя, а он тут такой красивый и голый: «Здрасьте». На цыпочках пробежать из ванной до комнаты, плюхнуться на диван и вдруг оробеть. Кайл опять эту неловкость в момент разрулил, опрокинув в постель и начав жадно целовать. Первый раз было немного больно и, к разочарованию, никакого удовольствия. Кайл старался быть осторожным. Входил чуть-чуть, вытаскивал и снова — чуть глубже. Двигался короткими толчками, давая привыкнуть, и вообще был нежен, но легче от этого не делалось. Боль притупилась быстро, а ожидаемого наслаждения не пришло, чего о Кайле не скажешь. Судя по прерывистому дыханию, ему было хорошо. Он гладил Ромку по животу и бёдрам, менял направление, но впустую. У него самого же на лице блаженство, глаза полузакрыты. Ахал и дрожал, и Ромка даже притомился, когда Кайл наконец содрогнулся и кончил. А когда слез, снова Ромкин член рукой обхватил. Тут Ромка уже почти обиделся. Это значит, один трахаться будет, а второму просто передёргивать? Но Кайл и тут удивил. Сполз ещё ниже и… взял в рот. Хорошо, что его родителей не было. Ромка ахал, подвывал и вцеплялся пальцами в его волосы, забыв об обиде. Кайф случился во второй раз. Неожиданно и так сладко, что Ромка невольно ахнул, и пальцы на ногах поджались. Подмахивать стал, даже не замечая этого… Заскулил, задрожал и излился себе на живот, вцепившись в плечи Кайла.***
Обычно они сидели на балконе, как всегда у Кайла. Ромка торчал в его ноуте, а Кайл любил мечтать и всегда говорил, что когда-нибудь они уедут отсюда далеко-далеко. — И куда? — спрашивал Ромка, отложив ноут, а Кайл разваливался, кладя голову ему на колени, и щурил разноцветные глаза: — Да неважно, лишь бы там не воняло. Ромка начинал смеяться. Уехать им некуда, разве что в такой же захолустный район, чтобы снять комнату у какой-нибудь старушки. В истории о ком-то, которые из говна в обеспеченные люди выбились благодаря лишь исключительно упорному труду и старанию, Ромка никогда не верил. Тут или подфартило баблом, или вкалывать надо лет сорок, чтобы потом понять, что обеспеченными людьми будут лишь внуки. А Кайл верил. Или хотел верить. Иногда ему хотелось шхуну, как у Форреста Гампа, чтобы креветок ловить. Типа сами себе хозяева. Он так красиво всё это обрисовывал, что перебивать не хотелось. Кайл, при всей его видимой суровости, оказался романтичной натурой. В детстве сказок начитался и верил в прекрасное будущее. Ромка — противоположность. С виду мальчик-зайчик, но с суровой действительностью давно столкнулся и мечтать не умел. Иногда они вообще не трахались, а просто лежали в обнимку. Кайл трепался, Ромка слушал и делал вид, что верит, и это были, наверное, самые счастливые дни в его жизни. От друзей Ромка отдалился, слушать их трепотню стало скучно, шататься по району — неинтересно. В гараж заходил, чтобы не было вопросов типа: а что это с ним? — и норовил смыться. Наверное, Кайл всё же заразил надеждами и мечтами на будущее, и нынешнее существование мало волновало. Иногда Ромка хихикал сам над собой: вставили в зад, а щёлкнуло в голове.***
Всё закончилось в августе. Кайл иногда встречал его у остановки, когда Ромка возвращался слишком поздно. Домой, через кладбище, где деревья сплелись кронами и было почти темно. Там на них напали трое уродов. Кайл полетел на землю от удара ноги по животу, а Ромке прилетело по груди и голове, так, что сознание на миг помутилось. Ему повезло, в отличие от Кайла. Если бы он не сопротивлялся, может, и обошлось бы малой кровью. Кайла били ногами, пока он шевелиться не перестал. В метре от него Ромка скулил, пуская кровавые пузыри. Голова раскалывалась, и вздохнуть было невозможно. Как троица ублюдков ушла, вывернув им карманы, встать Ромка не смог — конечности тряслись и ноги разъезжались. Прошло несколько минут, прежде чем он поднялся на четвереньки, и его вырвало. К Кайлу он только подползти смог и с трудом перевернул неподвижное тело на спину. Тот глухо застонал, а Ромка зажал рот руками. Лицо в крови и вместо левого глаза… Ромка отпрянул, хватаясь теперь за сердце. — Потерпи, потерпи, — шептал он пересохшими губами. — Живой, главное. Сейчас скорую… сейчас вызову… Хватаясь за дерево, Ромка таки умудрился встать и, шатаясь и вытянув руки, как зомби, побрёл в сторону огней. — Помогите! — прохрипел он, увидев первых людей, идущих от остановки. — Вызовите скорую! При виде его, перемазанного кровью и грязью и воняющего рвотой, люди шарахались, а одна женщина даже завизжала. — Ну кто-нибудь! — выл Ромка, пытаясь хватать людей за руки. — Скорую! Там человека избили! Вызовите скорую! Последний мужчина, которого он пытался схватить, скривился брезгливо и выплюнул: — Пьянь малолетняя. И с коротким размахом ударил в челюсть. Ромка опрокинулся, и свет в глазах потух. Очнулся он в больнице. Долго не мог сообразить, где находится. Больно было вздохнуть, больно шевелиться, думать и то больно. Ромка тупо разглядывал палату и так же непонимающе смотрел на вошедших врачей. Хотелось только, чтобы не трогали. И вдруг вспомнил. Кайл! Рванулся с кровати, и в глазах потемнело. Кто-то не дал упасть, придержав за плечи. — Где Кайл? — спросил Ромка заплетающимся языком. — Лежи, лежи спокойно, — удержала его медсестра. — Все живы, все здоровы. Но Ромка не верил и рвался с постели, и тогда ему сделали укол, после чего наступило снова забытье. Очнувшись в следующий раз, он увидел рядом отца. — Рёбра сломаны и сотрясение. Не страшно, сынок, — успокоил отец, гладя по руке. — Скоро дома будешь. — Парень, что со мной был… Где он, пап? Что с ним? — Ему-то не очень… — покачал головой отец. — Глаз выбили, почки отбили, переломы… По башке здорово надавали, как бы дураком ещё не остался. Ему теперь пенсию по инвалидности оформлять. Ромка застонал, закрывая лицо руками. Навещали близнецы, мама приходила, охала и целовала и при этом не сводила глаз со своего телефона. Йошка один раз пришёл, принёс яблок и булку с повидлом, которую сам и сожрал, пока трепался. Ромка его не слушал. Он уже знал, что Кайла в этой больнице нет и в городе нет. И скорее всего, они не увидятся больше никогда. — У его мамки брат денежный, — сообщили Тошка с Толей. — Они лет двадцать не общались. А теперь он приехал и в столицу племяшку увёз. Там лечить будут. Без глаза теперь — пиздец, Ромаха, ты прикинь! Помнит всё через раз! Ну как в кино, короче: «Тут помню, тут не помню». И ещё там до хуя всего. Но глаз, конечно… — А этих поймали, — зло ухмыльнулся Толян. — Они тут же в магазин попёрлись, даже кровь не смыли, козлы вонючие. Продавщица кинулась ментам звонить. По пятёрке теперь каждому светит. Чего скис? Пройдёт твоя башка — сотряс не сильный. И рёбра пройдут — это я по себе знаю, помнишь, как с велика навернулся?***
Мир ещё никогда таким поганым не казался, а особенно когда полили дожди и эта земля опять стала тонуть в слякоти. Ромке теперь не было дела ни до этого мира, ни до другого. Голова болела ещё долго, и так же медленно сходили с тела гематомы. Едва выписавшись из больницы, он отправился к матери Кайла, в надежде хоть что-то узнать. — Ему там лучше будет, — вздохнула женщина, открыв дверь. — Клиника дорогая… Я позвонила брату, но не думала, что он откликнется. А он сразу… Кай не вернётся, Рома, не жди его. У Андрея бизнес свой, а наследников нет. Нечего ему тут, когда такая возможность… Выздровеет, будет учиться. — На глазах у неё блеснули слезы. — Я об этом мечтала, но не думала, что вот так заплатить придётся моему мальчику. Хорошо хоть поймали этих нелюдей. — Можно мне позвонить ему? — Нет смысла, Ром, по крайней мере пока, — мать Кайла вытерла слезу. — Кай не помнит события последнего года. Может, и хорошо, что не помнит… Врачи говорили, что могло быть ещё хуже. Мне страшно подумать, что могло быть ещё хуже… Ночами он беззвучно рыдал в подушку и грыз её зубами. Снова один в этом мире, снова никому не нужен. У Кайла больше нет глаза… Будет с повязкой, как пират, или стеклянный вставят. Станут оба карие. Ещё больные почки, и теперь всю жизнь на лекарствах. И про то, что было меж ними, он не помнит. Если когда-нибудь и встретятся — мимо пройдёт. Но Ромке этого больше не увидеть и не узнать. Жизнь продолжалась как обычно, и только бабки у подъезда с удвоенной силой перемывали ему кости, доказывая друг дружке, что Роман с подельниками подрался из-за того, что наркотики не поделили, потому как он и есть главный наркоман на районе, а дружку его оба глаза вырезали и руки оторвали. — И правильно, — кивали они. — Колоться меньше будут. Раньше бы Ромка взвился и на бабок наорал, не утруждая себя вежливостью к преклонным годам. Теперь было пофиг, что о нём думают. Ромка ел, пил, разговаривал, и никто не подозревал о пустоте в душе. Были таскания по следователям, суд, и только там, глядя на три похуистичные рожи за решёткой, захотелось орать. К родителям Кайла он ходил ещё несколько раз, чтобы хоть что узнать, пока отец Кайла вежливо, но сухо попросил больше не приходить.***
Ромка по-прежнему учился и бренчал в переходе. Забота родителей быстро сошла на нет, и всё пошло как и раньше. В начале ноября воспоминания о Кайле постепенно затмили мысли о том, где достать зимние ботинки. У матери просить бесполезно, как и у бати, но можно было Йошке заикнуться. И любовник матери удивил. — Ну какие деньги, братан, о чём ты? Одна же семья. Дам, конечно, но отработать придётся. Ромка согласно закивал, и Йошка хитро улыбнулся: — Ты сосать-то хорошо научился? Мать твоя только слюни пускает. Возмёшь за щёку пару раз? — Охуел совсем? — Да ла-а-адно! Любовничек твой не научил, что ли? — засмеялся Йошка. — Или ты обет воздержания до его возвращения дал? Так он не вернётся. А ты, может, спать крепче станешь, а то такие охи-вздохи каждую ночь, аж мне за стенкой слышно. — Он нагнулся и доверительно, прям как лучший друг, спросил: — Шибко скучаешь? Я заменить могу, если что… Внутри как оборвалось всё разом. Помертвев от страха, Ромка посмотрел в смеющиеся глаза Йошки и заквакал: — Ка-какой… любовничек? А Йошка молча бровями сигналил и продолжал улыбаться. Теперь мир стал не серым, а чёрным. Йошка доводил до трясучки своими взглядами и мерзкими ухмылочками. Откуда он узнал только? Ромка с Кайлом при всех не обнимались, порой на улице мимо, как незнакомые, проходили. Только взгляд незаметный из-под опущенных ресниц, и Ромка видел улыбку в уголках рта Кайла. Без него Ромка начал тосковать. Йошка заметил. Стало быть, не тупой, как Ромка считал, а придурком только прикидывался. — Ну и что скалишься? — огрызался Ромка. — Свечку, что ли, держал? Мне на твои подъёбы начхать. А Йошка продолжал улыбаться, и что делать дальше, Ромка не знал. Ему бы морду штопором, но это получалось только первые несколько дней. А потом нервишки сдавать начали, и Йошка, тварь, всё видел и понимал. Изводил долго и, когда Ромка при виде него уже дёргаться начал, как-то зажал в тёмном углу. Ромка двинул в челюсть, но не кулаком, а ладонью. Получилось прям по-бабьи, звонко, и Йошка захохотал: — Дожму скоро, недолго ждать осталось. А ты особо-то не кривляйся. Сам знаешь, чем это может закончиться. Хуже всего, что он денег дал. Ромка бы отказался, но Йошка мать обработал, и та доброй родительницей прикинулась — ах, у деточки ножки мёрзнут! В глазах недовольство, будто сын соболиную шубу попросил. Поди, сама надеялась на подарок от любовника, а тут облом. Но велела Йошке самому в магазин сына отвезти, чтобы тот на ерунду деньги не спустил. Йошка купил говнодавы помоднее, а на обратном пути ещё и в КFC затащил, рассудив, что замёрзший и голодный пасынок плохо в рот будет брать. Есть Ромка отказался, а деньги пообещал вернуть к концу месяца. Довольная Йошкина улыбка съехала, и он процедил: — Даю срок две недели. Не вернёшь — обслужишь по полной. Ромке и за два месяца столько не заработать, и он это знал. И Йошка знал, потому и терпел. После отсосом не отделается, придётся и подставиться. Будь Йошка незнакомым парнем, может, Ромка и смог бы, но лечь в постель с мужиком, который спит с его матерью… А деньги последнее время почти не давали. Народ был злой, замёрзший и невыспавшийся. Ромка почти ничего не зарабатывал. Редко когда пара-тройка человек останавливалась. Один раз, правда, господин в дорогом пальто задержался и смотрел. То на Ромкины пальцы на грифе залипал, то на него самого. Но в конце пятихатку аккуратно положил. Ромка денежку в карман спрятал и улыбнулся: — Откуда это такого красивого дядечку к простым смертным замело? — Я тоже простой смертный, — улыбнулся господин, показав идеальный оскал. — Пробки наверху, приходится спускаться. Не подумай плохого, но я хотел бы… — он замялся, — угостить тебя обедом. — Я сам себя угощу. Заработал. — Это хорошо. Но я… — Гуляй, дядя, — резко перебил Ромка. — У тебя на лбу написано, чего ты хочешь. Держи! Вытащил деньги обратно и протянул, но мужчина руки выставил перед собой и, шагнув назад, исчез в толпе. Вечером, уже лёжа в постели, Ромка его вспомнил. Холёный типчик. Небось по спортзалам и бассейнам ходит. Пахло от него хорошо. И тут же Кайл вспомнился с его волшебными глазами и улыбкой. И пусть руки у него шершавые, достаточно было одного прикосновения, чтобы Ромка балдеть начинал. Но именно с появлением этого ухоженного господина чёрная полоса в Ромкиной жизни сменилась на белую. Через неделю, отучившись и спустившись в переход, Ромка чуть не завыл. На его месте троица ребят с гитарами, и все гораздо старше его. И играли хорошо, в отличие от Ромкиного бряцания, вокруг человек двадцать стояли. Такие к вечеру прилично заработают. Ромка смотрел со злобой и завистью, думая, что с ними он бы враз по долгу своему рассчитался. Можно было в другой переход прокатиться, но тут было его место и патруль почти свой. Ромка от злости готов был стену пинать, когда рядом раздалось: — Не твой день, да? Рядом недавний господин стоял. — Снова хочешь угостить? — усмехнулся Ромка. — Но ведь ты снова откажешь. Мне жаль, что так вышло. Вот, возьми, — и в руке уже не купюра, а несколько, да ещё крупнее. — Не отказывай, — торопливо добавил мужчина. — Это за игру, а не то, что ты себе напридумывал. Мне понравилось, как ты играл. Возьми и поезжай домой. Ромка сглотнул. Что мужику понравилось, он ещё в прошлый раз понял. Три аккорда и четыре песни на один мотив… Хотелось гордо его руку откинуть, но голосок в голове кричал, чтобы не дурил. Для крутого мэна это всего лишь один поход в ресторан, а Ромке — избавление от проблем. Денег в руке побольше той суммы, что Ромка отдать должен. На остатки неделю нормально жрать будет можно. И Ромка ассигнации схватил так, что чуть запястье мужчине не оцарапал. — Может, хоть кофе со мной выпьешь? — с надеждой спросил тот, и вид у него был такой, словно помрёт, если с Ромкой кофе не выпьет. — Как тебя звать-то, волшебник с голубым вертолётом? — Егор. — Ну валяй, Егор, веди меня пить кофе. И пироженку не забудь. Откуда столько наглости — Ромка сам не понимал. Может, раздражала дорогая одежда или голодный блеск в глазах Егора, который тот пытался спрятать. Ещё красивые люди в ресторане, и он в своей потрёпанной куртке, со старым, облезлым шарфом. Но смотрел вызывающе. В результате чашечкой кофе Ромка не обошёлся — накормили его просто шикарно. Сначала мудрёные хлебцы со всякой всячиной, а потом розоватое мясо — Егор назвал это ростбифом — со сложным соусом и запечёнными овощами. Ромка глядел, как на дивную картину. — Каждый день так ешь? — Нет, — улыбнулся Егор. — Иногда хочется пельменей или гречки с молоком. Ромку при слове «гречка» так ощутимо передёрнуло, что Егор заметил. Спрашивать ничего не стал — понял. — Поедем ко мне? — неожиданно сказал он, когда наевшийся Ромка от стола отвалился. — Не сверкай так глазами и не злись. Я объясню… С первой нашей встречи заснуть спокойно не могу, только тебя вспоминаю. А подумаю, что больше не увижу никогда… Поедем! Ромка от жрачки осоловел, смеялся, облизывая перепачканные шоколадным кремом пальцы. — А то я не понял, зачем меня сюда привезли. Заснуть он не может… Особенно на пузе, да? — и громко захохотал. Ромка не знал, чего больше хочется: подгадить таким образом Йошке или просто забыться. Тело истомилось по ласке, и так не хотелось домой. Рука Егора гладила его собственную, взгляд ласкал, и у Ромки сердце заныло. Сначала его целовали в машине, где перегородка отделила их от водителя и можно было творить, что угодно. Потом в лифте, огромном, зеркальном, и наконец в самой квартире, где полы блестели, словно их полили водой, а на диваны страшно было присесть. Всё богато, всё по-барски. Люстры не горели, а лишь светильники по углам, что было так необычно и интимно. В ванную Ромка направился, думая помыться в одиночестве, но Егор просочился следом и тоже раздеваться стал. Ромку мыли умелые и ласковые руки, а он млел и ловил ртом тёплые струи. И после его любили на кровати, с гладкими и чудно пахнущими простынями. Егор был опытный любовник, Ромка сразу понял. Всё не так, как раньше, всё иначе. Не было весёлой возни и хихиканий, его обволокли, окутали объятиями, нежными ласками, и он лишь дышать успевал. Забылся совершенно, стонал и охотно отвечал на ласки. Сравнивать его уже не хотелось. Ничего после не хотелось, только лежать на мягкой кровати в окружении красивых вещей. Живут же люди… Ромка такое видел только по телику. Егор к телефону потянулся, заказать что-то на ужин, и у Ромки спросил, что бы ему хотелось. Но тот покачал головой и встал. Поздно уже. — Позвони своим и скажи, что сегодня не придёшь. Ты большой мальчик, должны понять. — У меня нет телефона, — ответил Ромка и на взгляд Егора фыркнул. — Я отделён от технологий. — В смысле? Не любишь технику? Ромка расхохотался: — Я бы любил, да где её взять? Когда папаша пьёт, а у матери хахаль, им не до чада. А я на телефоны ещё не научился зарабатывать. Мне богатые дяденьки не каждый день в переходе попадаются.***
— И где ты шлялся? — недовольно спросил Йошка. Какая трогательная забота! Раньше его не волновало, где Ромка бегает. Волновался, стало быть, за свою будущую собственность. Ромка отвечать не стал. Вытащил из кармана скомканные бумажки и в лицо ему с размаху: — На! Йошка оторопело замер, а Ромка прошёл мимо в свою кладовку и закрыл дверь. Йошка больше не трогал, лишь глазами зыркал. Пытался угрожать, что расскажет всю правду-матку Ромкиным друзьям. Видать, свербило в штанах нехило и хотелось вместо стареющей тётки попробовать молоденького. На его угрозы Ромка равнодушно обронил: — Беги, не споткнись. Егор купил Ромке телефон, заставив взять чуть ли не насильно. Звонил и забирал к себе после занятий. Так продолжалось две недели, а на третью Ромка вернулся лишь за вещами. Все, кто дома был, высыпали на него смотреть. На Ромке всё светлое — это в такую-то погоду! Белый джемпер, светлые брюки и короткое пальто. Вокруг шеи изящно и небрежно шарф повязан. Выбеленным волосам Ромка вернул натуральный русый цвет и был модно подстрижен. Даже взгляд другим стал. С собой Ромка ничего брать не стал, лишь документы и лампу, которую Кайл незадолго до избиения подарил. Узкая колба, внутри которой плавали синие восковые пузыри. У Кайла таких сокровищ навалом было, и он реально балдел от светящейся мути. Ромка взял лампу, глаза затуманились, но лишь на миг. Он встряхнул головой и положил лампу в сумку. Выйдя из кладовки, сунул что-то матери в руку, коротко кивнул всем и вышел. Йошка посмотрел в окно. У подъезда ламборджини стоял и выглядел как инопланетный корабль. Появившийся Ромка нырнул в салон. Машина мягко тронулась и исчезла за поворотом.