***
Они останавливаются в первом относительно приличном на вид придорожном мотеле. Миньярд почти не спит этой ночью, лежит навзничь, смотрит в грязновато-желтый потолок, освещенный лампой небольшого пыльного торшера. Нил дремлет рядом. Кожа, как нагретый на солнце металл. Прикоснись — обожжешься. Он постоянно кашляет, лихорадочно мечется по кровати и бормочет невнятно в полубреду, хотя свое имя Эндрю различает в веренице бессвязных слов. И, умудрившийся заболеть посреди их дорожного путешествия, весь такой хрупкий и беспомощный сейчас, раздражает на все двести процентов, не меньше. Больше. Эндрю в очередной раз встряхивает влажное полотенце, охлаждая его, и кладет обратно на лоб Джостену. Тот тихо стонет в ответ, не просыпаясь толком. На заострившихся скулах играет румянец, приоткрытые губы покрылись сухими корочками. Влажные от компресса виски бликуют светом электрической лампы. Дыхание острое и частое. — Эндрю... — Сипло бормочет Джостен и тянется по кровати рукой к нему ближе, но оставляет ладонь где-то на середине пути. Бесит, конечно, бесит, что даже в своем полубредовом состоянии Нил этим не пользуется. Вместо ответа Миньярд кладет свою руку ему на плечо так, чтобы касаться шеи кончиками пальцев. А потом убирает её, ложится ближе и устраивает горячую и тряпично-безвольную ладонь Джостена у себя на груди. Прижимает сверху своей, чтобы не отдернул и чтобы не съезжала, и держит так, дышит под ней. Чувствует. Привыкает. В ответ внутри рождается смутная и резкая тревога — больная, искалеченная, не принимающая того простого аргумента, что это Джостен. Джостен, который охраняет границы Миньярда лучше, чем сам Миньярд. Никакой формальной логики, тупые рефлексы: надпочечники впрыскивают адреналин, и сердце заходится в истеричном ритме. Эндрю задерживает дыхание и медленно, мышца за мышцей заставляет себя расслабиться, заставляет себя отпустить это напряжение. Волевое усилие на расслабление, такое себе упражнение. Но ему нужно привыкнуть, нужно перебороть это в себе. Перемолоть, переломить. Он знает, что Нил хочет его, по-настоящему хочет. И знает, что вполне может дать ему желаемое. Но точно так же знает, что Нил не примет ничего подобного, пока сам Эндрю не будет готов. И с этим проблема, потому что Эндрю не готов, Эндрю-то как раз всего хватает и никакого секса ни в каких позициях ему не надо. Секс унижает и подавляет, а девственник Джостен — как обычно — сам не знает, чего на самом деле хочет. А Эндрю знает. И, быть может, не такой умный, каким себя считал, но видит же, как Джостен загорается рядом. И не нужно быть особо одаренным, чтобы понять, чего он совсем скоро попросит. Точнее — не попросит, а снова ввернет свой карт-бланш, обозначив желание. И поэтому Миньярд медленно дышит сейчас, привыкая чувствовать вес чужой ладони на своей груди. Но как ни терпи — руку хочется сбросить, как свернувшуюся гадюку.***
На следующее утро температура не спадает, и Эндрю отвозит Нила в ближайший госпиталь. Через пару часов сидения в холле, экспресс-тестов, исследований и осмотров, Джостену диагностируют пневмонию тяжелой степени и оставляют на лечение. Университетская страховка покрывает расходы. Эндрю идет по длинному больничному коридору на выход. Чувствует взгляд на своей спине, но не оборачивается. Возвращается в мотель, бесцельно слоняется из угла в угол, скуривая сигарету за сигаретой. Минуты ползут медленно, он не знает, куда себя деть, бездумно щелкает каналы телевизора, пробегает глазами взятую на ресепшене газету, а под вечер даже выбирается на долгую, изнуряющую пробежку, чтобы, вернувшись заполночь, уснуть моментально, элементарно отрубиться от усталости. Последнее получается с относительным успехом. Он действительно быстро засыпает, но просыпается через пару часов от звука хлопнувшей где-то двери. И не может больше уснуть, как будто разучился это делать без ощущения Джостена на расстоянии вытянутой руки. Бесит.***
Через неделю Эндрю наблюдает за Нилом на прогулке, вглядываясь в знакомые черты из-под низко натянутого козырька своей бейсболки. Ничего не изменилось, болезнь не внесла коррективов в привычные реакции, и Нил выглядит всё таким же или даже еще больше раздражающим. Он немного осунулся, скулы стали острее, глаза запали чуть глубже. И по-дурацки улыбается сейчас, закуривая, повернувшись спиной ко входу в здание клиники. Эндрю знает каждое это его движение: как он встряхивает пачку, выбивая сигарету, как перехватывает её другой рукой, пряча в карман, как зажимает фильтр губами, делая первую, самую глубокую и иногда единственную затяжку. Как щурится от дыма на выдохе, поднимая глаза. Эндрю тоже достаёт себе сигарету, пока Нил подносит огонёк зажигалки к лицу того, кто стоит рядом с ним и ответно улыбается. Миньярд затягивается машинально, не чувствуя никотиновой горечи. Опирается плечом о кованую решетку ограды парка, располагающегося на заднем дворе клиники и предназначенного для прогулок пациентов. Он далеко не параноик, но умеет смотреть и умеет видеть, и его гей-радар не ошибался еще ни разу, даже с тем же Джостеном сработал идеально. И рядом с Нилом сейчас стоит и улыбается в лицо стопроцентный гей. Стопроцентный гей, с которым Нил знаком, точно, больше семи прошедших дней, потому что так быстро Джостен сближаться не умеет. Кто-то из прошлого. Темные волосы, шутливый взгляд, на полголовы выше рост и совершенно свободные в движениях руки. Одна из которых аккуратно поддерживает запястье Джостена, когда тот протягивает горящую зажигалку к губам. Эндрю отворачивается и смотрит на собственное искаженное отражение в отполированной дверце автомобиля. Он не прикидывает шансы и не сравнивает возможности. Бессмысленно: калека никогда не выиграет у здорового, какими бы мученическими девиациями ни страдал представитель жюри. Он садится на водительское сиденье, берет брошенный на пассажирское телефон и зажимает кнопку быстрого набора. Делает новую затяжку, пепел осыпается на светлые летние джинсы. — Эндрю, — приветливо выдыхает Джостен в трубку. — Когда тебя выписывают? — Не раньше, чем через неделю. Посещения разрешены, ты приедешь? Миньярд сбрасывает вызов и уезжает.***
Стиль вождения Эндрю никогда нельзя было назвать аккуратным. Он водит автомобиль так, словно бросает вызов на каждом манёвре — себе самому, всем окружающим и жизни вообще. Но сейчас топит педаль акселератора с особым остервенением, выруливая на шоссе, врываясь в поток машин под оглушительно-приветственный визг сигналов и тормозов. Закупившись в ближайшем маркете алкоголем, он возвращается в номер мотеля и пьет, пока может пить. До отключки. Включившись, пьёт снова. Нил шлёт ему идиотские сообщения, на которые он не отвечает. Задрипанная комната мотеля кажется слишком унылой, угнетает и давит. Следующей ночью Эндрю гуглит гей-бар, оставляет телефон и свои черные перевязи в номере и идёт на нужную улицу. Подмечает парочку, которая больше всего соответствует его цели, подходит к ним и бросает в лицо каждому по смачному оскорблению. Вечер перестаёт быть таким мучительно томным. Когда его роняют на землю, он рефлекторно тянется правой рукой к левому запястью. Ножей нет. Потом левой рукой — к правому. Ножей нет. Яркие огни радужных вывесок гаснут в наплывающей на глаза черноте. Следующий день встречает его сероватым потолком с рядом точечных светильников, бьющих по глазам. Спал он в сортире мотеля, в который не помнит, как вернулся. Все стены в кровище. Костяшки содраны, нос разбит, губы в мясо, под глазом расцветает фингал. Ребра ноют, кишки сводит спазмами. На телефоне новые сообщения, которые так же остаются без ответа.***
Еще через несколько дней Нила выписывают. И это то сообщение, на которое Эндрю отвечает все-таки. Обещает быть через пару часов и подъезжает к госпиталю через указанное время. Но к Миньярду подходит не один Нил. Следом за ним с чемоданом тащится тот самый, улыбчивый. — Фил, Эндрю. Эндрю, Фил. — Представляет их друг другу Джостен и продолжает. — Мы с Филом учились в одной школе в Милпорте. А с Эндрю учимся в университете Пальметто и играем в экси. Фил опять лыбится, добродушно говорит. — Привет, рад знакомству! — И шагает навстречу Миньярду, протягивает ладонь для рукопожатия. Эндрю — руки в карманах, ноги на ширине плеч — равнодушно снизу вверх смотрит ему в лицо, продолжая стоять, как стоял. И Фил отступает, кашлянув, растерянно взглянув на Джостена. Последний наивно ещё на что-то надеется. — Эндрю, мы довезем Фила до Милпорта? — Нет. — Отрезает Миньярд, отходит к автомобилю, садится за руль и заводит двигатель.***
Мазерати летит по дорогам города с такой скоростью, будто на кону вопрос жизни и смерти. Нил переживает, как бы им снова не нарваться на полицейский патруль, но благоразумно молчит. Зато говорит Эндрю, едва они выезжают за пределы города. — Да или нет? — Ты ревнуешь. — Да или нет? — Да, всегда да с тобой. Ничего не изменилось. Эндрю выворачивает руль, тормозя у обочины. Обходит авто, распахивает пассажирскую дверь и чуть ли не рывком вытаскивает с сиденья Джостена. Толкает на капот. Притягивает к себе за шею. Целует. Мимо них с оглушительным сигналом клаксона пролетает ярко-красный кабриолет. Нил даже не вздрагивает, как будто вообще не слышит ничего, только, облокотившись ладонями о нагретый капот, продолжает жадно отвечать на поцелуи. Эндрю прихватывает его за загривок одной рукой, второй опускается на пах. Джостен стонет невнятно и запрокидывает голову. Миньярд прижимается открытыми губами к шее. Нил распахивает глаза в небо. — У тебя синяк на скуле? — Спрашивает сипло, едва собирая звуки в слова, едва выхватывая разлетающиеся мысли. Эндрю забирается рукой ему в шорты, обхватывает и сжимает, поднимая голову к уху, в которое шипит еле слышно, по слогам, в такт резким движениям своей руки. — Не-на-ви-жу! — Я знаю. И тоже соскучился. — На одном дыхании отвечает Нил и закрывает глаза, отдаваясь чужой грубой ладони. Заканчивается всё примерно как всегда. Эндрю — разгоряченный, с характерным румянцем на скулах и сбитым дыханием — отходит. Ныряет в открытое окно, достаёт из бардачка салфетки, вытирает руку. Потом опускается вниз, садится на асфальт, облокачиваясь спиной о колесо. Закуривает. Нил садится рядом, тянет за зажженной сигаретой руку. Эндрю передает ему пачку. Нил берет ее, кладёт рядом и снова тянется за сигаретой. Он не хочет курить, он хочет сигарету Эндрю, и это даже близко не одно и то же. Миньярд делает затяжку и позволяет перехватить фильтр из собственных пальцев. — Так что с лицом? — Подрался. — Что-то серьёзное случилось? — Нет. Твой ход говорить правду. — У меня не осталось от тебя тайн. — Придумай что-нибудь. Нил крутит в пальцах мягкий цилиндр фильтра, чуть влажный от слюны. — Я хочу тебя. Эндрю забирает сигарету себе, затягивается и медленно выдыхает дым. — Я не буду спать с тобой, Джостен. — Из-за себя или из-за меня? Миньярд молчит, флегматично стряхивая пепел, которого нет. — Эндрю. Я просто говорю тебе, что я согласен. И это даже не согласие, это просто правда. Я хоч... Эндрю закрывает ему рот ладонью. — Ты не знаешь, о чем просишь. Даже понятия не имеешь. — Так покажи мне. — Ты не понимаешь, о чем просишь. — Ты повторяешь свои же слова, а нужно — мои. Эндрю не отвечает, топчет сигарету подошвой кроссовка. Нил рискует, это почти манипуляция — спрашивать такое — и он вполне готов получить в лоб за свой следующий вопрос. Но он делает это не ради себя. В первую очередь, он делает это для Эндрю. — Твой ход. Ты хочешь меня? Эндрю всё еще молчит, просто смотрит перед собой и вникуда, прижимаясь затылком к горячему крылу автомобиля. Нил тоже отворачивается к лесу, держит паузу некоторое время, а потом говорит. — Ты можешь взять то, что хочешь. Когда захочешь.***
Они останавливаются не в мотеле на эту ночь — в отеле. Чистом, уютном, четыре звёзды. Их номер чистый, светлый и просторный. Большая ванная комната, в гостиной диван с десятком подушек и телевизором в полстены, в другой комнате двуспальная кровать. Нил видит решимость в карих глазах. Да что там глаза, Эндрю купил лубрикант и презервативы, когда они заехали в придорожный супермаркет пару часов назад. Нил тогда только моргал в сторону, воображая и соображая, а Миньярд уже расплачивался и складывал покупки в рюкзак. Едва заселившись, отправляются в душ. Смыть дорожную пыль, грязь, пот… Больше целуются, конечно, чем что-то смывают, нужно было идти по отдельности. Нилу до одури хочется прикосновений, но Эндрю едва трогает его и не снимает своих намокших джинсов. Только целует, зажав в углу. Ещё сильнее Нилу хочется обнять и прижать к себе Миньярда, но всё, что Нилу доступно — это трогать нагретый горячей водой кафель по обе стороны от себя. В душевой так ничего и не происходит, кроме этих выматывающих, долгих, глубоких поцелуев, которые, кажется, вытягивают все жилы, сжимают тугую и горячую пружину внизу живота. Потом Миньярд ненадолго еще остается в ванной один, а Нил, обмотавшись полотенцем, идет в спальню, садится на кровать. Ему немного неловко оставаться сейчас наедине с собой и собственным возбуждением, и кристально ясным пониманием, что сейчас будет, собственно, то, о чем он просил, и идти на попятную поздно, да он и не хочет никуда идти. Он просто хочет, чтобы Эндрю побыстрее вернулся и вымел все ненужные мысли из головы. Ведь Нил ему доверяет так сильно, как только один человек может доверять другому. Эндрю приходит, закутавшись в дежурный отельный махровый халат. Тянет со стола брошенную футболку и кидает ее Нилу на колени. — Завяжи себе глаза. Джостен подчиняется. Опускает веки и плотно затягивает трикотаж вокруг головы. Эндрю шлепает его по рукам, чтобы убрал их и не мешал. И сам перевязывает так, чтобы узел оказался не на затылке, а у виска. Закончив, Миньярд давит ему на грудь, и Нил послушно откидывается назад. Эндрю ловит обе его руки и заводит за голову, давая уцепиться за изголовье кровати. — Держись. У Нила ёкает в груди, на секунду накрывает воспоминаниями пыток в Эверморе, но он быстро гонит от себя эти мысли, пока Миньярд стягивает с его бёдер полотенце. И Нила начинает потряхивать от вернувшегося возбуждения ещё до того, как он чувствует вокруг себя уже знакомое, обволакивающее ощущение тёплого и требовательного рта. Ему хочется застонать, но он пытается лежать тихо, боясь спугнуть или сделать что-то не так. Только тяжело дышит, как после двух таймов игры. Только плывёт, тает и невольно ждёт того, что будет дальше. Это ожидание добавляет тревоги, и расслабиться, забыться не получается. Эндрю отстраняется, подхватывает его под бедро, пропихивая подушку вниз. Нил слышит пластмассой щелчок, слышит, как рвётся что-то, слышит, как мягко падает на пол халат. Чувствует, как перемещается Эндрю, как прогибается под ним матрас, как через бедра перекидывается чужое колено. И как Эндрю садится на него сверху. В голове не укладывается. Нила выносит, и он захлебывается воздухом, едва не отцепив руки, едва не прижав к себе Миньярда, едва не ляпнув что-то крайне неуместное. Рта и подбородка касаются пальцы. Нил слепо ловит губами подушечки, благодарно трогает их языком, смелеет и аккуратно обсасывает, хоть как-то выражая разрывающие изнутри чувства. Потом как-то вдруг доходит, что это левая рука, значит, правша Эндрю использует сейчас правую для чего-то другого. И с этим жгучим осознанием Нил подрывается бёдрами наверх, неконтролируемо дико, на голом инстинкте. Эндрю не останавливает его, только ловит и упруго возвращает толчок. Нил пробует ещё раз. Потом ещё, потом сильнее. Потом срывается с мыслей. В ушах страшный гул, но сквозь него прорывается едва слышное, прерывистое и острое дыхание Эндрю. Нила разрывает.***
— Это просто секс. — Бесстрастно бросает Эндрю на следующее утро, когда они трогаются со стоянки отеля. — Ты сам не веришь в то, что говоришь. — Тихо парирует Нил, который до сих пор не вполне пришел в себя. Который чувствует невнятную вину напополам с глупой радостью и неуместным стыдом. И не может пока разрулиться в этих своих противоречивых, жгучих мыслях. — Триста пятьдесят семь. — Сухо отмечает Миньярд. — Процентов? — Миль до океана. — Эндрю кивает головой в сторону большой вывески-указателя. — Едем? — Да, — отвечает Нил и смотрит на Миньярда. В ответ тот легонько шлепает его кончиками пальцев в лоб, отворачивая голову, чтоб глядел прямо и не пялился. — А сколько процентов? — Послушно отвернувшись, шутливо спрашивает Нил, а Эндрю фыркает и врубает радио на максимум.