Еще немного

Сережа едва ли спит — ему тяжело заснуть и еще тяжелее проснуться, да и спит он поверхностно, дергаясь от каждого звука. Удивительно, но сейчас, пока Петя смотрит свой сериал на большом экране, тот все же дремлет, устроив ледяные стопы у него на коленях. Он постоянно ходит босиком, если не нужно покидать кабинет или кого-то принимать лично, и Хазин думает, что ему нужно купить максимально упоротые тапки, чтобы он все же в них ходил. Потом до него доходит, что пол с подогревом, но это не значит ровным счетом ничего, потому что тот мерзнет до пиздеца сильно. Сережа объясняет, что это проблемы со здоровьем, и внешние факторы на это вообще не влияют. Петя не понимает, он планирует почитать позже об этом, но остановить себя от проявления заботы, в своем стиле, конечно, не может. Сейчас он накрывает стопы ладонями, обжигаясь о ледяную кожу. У него мелькает мысль, что Сережа, несмотря на свой рост и занятия спортом (пришлось его к нему приучать, безусловно), кажется очень хрупким и нуждающимся в нежности и ласке. Экран гаснет — заканчивается очередная серия, — и Петя со вздохом запрокидывает голову на спинку дивана. Пора бы уже уйти в спальню, завтра снова на работу, а Сереже не мешало бы выспаться на нормальной кровати. Аккуратно спустив его ноги на диван, он уже собирается уйти приготовить постель, но его останавливает тихое: — Не уходи. — Я как бы и не собирался, — серьезно отвечает Хазин и качает головой, наклоняясь, чтобы подхватить на руки Сережу. — Я бы за тобой вернулся, как подготовил бы нам постель. Его шею обхватывают, опаляют горячим дыханием кожу, но молчат. — Что такое, Рыжуля? — доходя до спальни, спрашивает Петя и опускает на матрас. — Чего ты? Тот калачиком сворачивается, пряча лицо. Хазин вздыхает, присаживается с краю, проводит раскрытой ладонью по бедру. Он знает, что Сережа до сих пор за него переживает, боится после того случая с Горюновым, что пропадет и не вернется. Наклонившись, Петя оставляет поцелуй на выпирающей косточке лодыжки и шепчет: — Сереж, я не оставлю тебя. — Переносица начинает ныть от фантомной боли давнишнего перелома, и он снова касается ледяной кожи. — Обещаю. Разумовский дергает ногами неловко, часто и поверхностно дыша. — Мне страшно. Сначала Олег умер и воскрес, потом ты. Я постоянно жду, что мне позвонят и скажут, что ты мертв. Пуля, нож, удар тупым предметом — вариантов уйма же... — Это моя работа. И я сейчас по большей части в управлении — задержаний нет и опасности нет, Сереж. Петя плавным движением оказывается над Разумовским, переворачивая его на спину и заглядывая в глаза. — Ради нас и наших отношений я осторожен. Сережа касается скулы костяшками согнутых пальцев, смотрит прямо в глаза, а у Пети в груди будто цветок огненный распускается, колет изнутри, заполняя острой нежностью сердце. Он правда больше не рискует — ему хватило паники Сережи возле койки в больнице, его стальной решимости наказать того, кто с ним это сотворил. Такого Сережу он не знал, и это пугало сильнее всего, потому что бизнес бизнесом, но пламя в чужом взгляде было смертельно опасным. Его вырывают из воспоминаний осторожным поцелуем и пальцами в чуть отросших волосах. Он отвечает, забирается ладонью под широкую футболку, сжимая талию, и получает стон в ответ. Опускается по телу ниже, вставая на колени и поднимая одну ногу Сережи себе на плечо. Снова касается губами косточки, переходит нежным движением к своду стопы и целует, едва ощутимо лижет, вызывая судорожный всхлип и рефлекс поджать пальцы. Зачем он это делает, Петя не знает, лишь продолжает бездумно скользить языком и губами, переходит к пальцам и сам стонет, когда чувствует другую стопу Сережи на собственном члене сквозь ткань. — Щекотно,—выдыхает Сережа, возбужденно блестя глазами и тяжело дыша. — Зато наконец-то ты согрелся. — Более чем, — с хриплым смешком кивает он резко и давит сильнее, поглаживая плотно, горячо, заставляя подаваться бедрами навстречу. Ощущения странно приятные от ситуации в целом, от происходящего между ними. Хазин постанывает, продолжая вылизывать, а иногда и посасывать пальцы Сережи, чувствуя, как внизу живота горячей спиралью закручивается возбуждение, с новым витком все ближе подводя к оргазму. Голова пустая абсолютно, в нем только вихрь эмоций, колкие мурашки и дрожь мышц от напряжения. — Петь, Петя... — зовет его Серёжа, поглаживая себя сквозь пижаму. Их обоих продирает электричеством, и Петя чувствует, как его уносит — прикрывает глаза, кусает легонько с внутренней стороны стопы и кончает, заливая горячей влагой белье, с тонким стоном. Отпускает ногу, склоняется над пахом Сережи и сжимает губами член через ткань, обдает жаром дыхания, и самого Сережу выламывает в его руках, прошивает крупной дрожью и проливает скулежом удовольствия. Петя перебирается выше, тяжело опускается рядом, прикрывая глаза. — Я люблю тебя, — между выдохами говорит Сережа, и Петя целует его плечо. У него ком в горле встает, и в ушах белый шум начинает фонить, потому что до сих пор каждый раз это признание заставляет какую-то часть внутри него болезненно склеиваться, срастаться. То, что раньше было разбито и растоптано, теперь, кажется, восстанавливается, возрождается. Но сказать в ответ, признаться в чувствах кажется нереальным. Судорожно сглотнув, он все же выталкивает жалкое и недостаточно нужное: — И я тебя. Пока Сереже хватает и этого. Но Петя постарается сказать ему позже нормальное и необходимое — люблю тебя. Просто нужно еще немного времени.