***
Музыка сильно бьёт по ушам, Шастун уже не очень понимает, где он находится, и не различает людей вокруг себя, но, когда его хватают за ворот бадлона и тащат на улицу, понимает, что вряд ли это закончится чем-то хорошим. Проморгавшись и вдохнув свежего воздуха, узнал перед собой Димку — друга, которого уговорил сходить с ним за компанию. Позов протянул ему свой телефон, чтобы он перезвонил Арсению, потому что тот уже и до него дозвонился, переживая за парня. Услышав в трубке обеспокоенный голос мужчины, Антон заверил Арсения, что чувствует себя замечательно, ему весело и хорошо, но вернётся он, скорее всего, только утром. — Арсений, ложись спать, меня можешь не ждать. Да, родной, и я тебя люблю, добрых снов. Мгм, целую, — парень улыбался, оглядываясь по сторонам и отворачиваясь от друга, который всё прекрасно знал. Когда Арсений признался Антону в чувствах, парень первым делом побежал к Позову. Антон, отдав телефон Диме, пожал плечами, мол, да, вот такая любовь, завидуй молча. Вернувшись обратно в дом, парень подошёл к столу с алкоголем и, налив себе очередную стопку текилы, выпил залпом, закусив лимоном, едва заметно скривившись. Ему действительно весело. Давно нужно было выйти в люди, напиться и расслабиться, а это — именно то, чем он сейчас и занимается. Не хватает рядом, конечно, его мужчины, но он уверен, что тот уже лёг в кровать и заснул, по привычке обнимая подушку. Улыбаясь своим мыслям, парень уходит в комнату, где собрались все, кто пришёл. Пританцовывая, он подпевал песням, текст которых на удивление смог вспомнить своей нетрезвой головой. Он не понял, как в руках оказался чей-то стакан, а рядом с ним закрутилась незнакомая девушка, предлагающая пить до дна. Он не понял, как, поддавшись животным рефлексам, срывал с неё топ и задирал юбку, вылизывая шею. Он не понял, как отрубился в той же койке, уже не чувствуя рук на своём теле и поцелуев на оголённом торсе и лице. Арсений проснулся среди ночи, чувствуя неясную тревогу, и, не до конца отойдя ото сна, нащупал холодной ладонью телефон, набрал заученный наизусть номер, но, не услышав ответа и на десятый вызов, окончательно потерял покой, сердцем чувствуя, что что-то пошло не так. Позвонив в очередной раз Диме, он, конечно, чувствовал себя неловко, ведь они уехали на тусовку, чтобы отдохнуть, и это явно не предполагало телефонные разговоры и слежку друг за другом. Но когда Дима сказал, что уехал почти сорок минут назад, мужчина нахмурился, понимая, что парень остался там один, а услышав, что рядом с Шастуном крутилась девушка с параллельной группы, рвано вдохнул и сбросил звонок. Внутри что-то оборвалось. Он же не мог. Не мог ему изменить. Антон же вот… Несколько часов назад говорил, что любит его. Антон не мог, Антон ему клялся… Сердце болезненно сжалось, но Арсений, стараясь держать себя в руках, попытался раньше времени себя не накручивать, попробовав успокоиться. Сейчас всего три ночи, а это значит, что парень вернётся совсем не скоро, и от этого становилось только хуже. С трудом поднявшись на ноги, Арсений достал одну из любимых худи Антона, которая пропахла его духами и, прижав её к себе, вдохнул её аромат. Он чувствует себя ужасно пусто, когда мальчишки нет рядом и он не может почувствовать его тепло и его ладони на своих плечах. Натянув толстовку на себя и пройдя на кухню, он заварил чай, поняв, что уснуть уже точно не сможет, пока не увидит своего мальчика на пороге квартиры и не узнает, что это была за девка и что она от него хотела. Девушка самозабвенно вылизывала шею и грудь парня, который так и не пришёл в себя. Слушая рваное дыхание и разглядывая абсолютно голое тело парня, за которым бегала с первого курса, всячески привлекая к себе внимание, сейчас была невероятно довольна собой и тем, что она делала, и безумно благодарна Илье, который принёс ей это вещество и помог подсыпать Шастуну в стакан. Зная, что Антон не свободен, она намеренно оставляла алые следы на шее и на других видных местах, желая, чтобы он остался только с ней. Измазав одежду своей помадой и брызнув несколько раз своими духами, она вернулась к обнажённому телу и, широко облизнувшись, забралась на его бёдра. Арсений, не находя себе места, скурил около половины пачки антоновских сигарет, которые тот забыл дома, сошёл с ума от жуткого вороха мыслей, которые сжирали его мозг. Руки тряслись, дыхание всё никак не приходило в норму. Ему страшно. Натурально, безумно страшно. Они говорили об этом ещё в начале их отношений, и он чётко сказал, что никогда не сможет простить измену и сразу оборвёт связь. И тогда Антон согласился, уверяя, что никогда не позволит себе переспать с кем-то кроме него, да и вообще ему никто другой не нужен. Арсений поверил. Поверил кому-то впервые за добрый десяток лет. А сейчас даже представить себе не мог, что его опять предали - поигрались и выкинули, как сломанную игрушку. — Боже, я так тебя люблю… Не наделай глупостей, прошу тебя, — говорил мужчина в тишину, вовсе и не понимая, для чего эти слова и до кого он пытается достучаться. Он закрыл лицо рукавами худи, вдыхая запах своего любимого парня. Проснувшись ближе к обеду с безумной головной болью, Антон перевернулся на бок и почувствовал, что содержимое желудка рвётся наружу. Его вырвало на пол в болезненных судорогах. Он жадно хватал воздух ртом, пытаясь отдышаться. Ломило всё тело, дико сушило горло и его трясло, словно в ознобе. Едва придя в себя, его ошарашило то, что он лежал абсолютно голый. Антон боязливо протянул руку к шее, пальцами надавив в некоторых местах, и, к своему ужасу, почувствовал острую боль, тут же сообразив, что вся его шея покрыта синяками. «Боже, господи, нет… Этого не могло произойти. Я не мог. Совсем ничего не помню. Ебать, как плохо. Он меня не простит. Он, блять, даже слушать не станет» — мысли диким ворохом крутились в раскалывающейся голове, и он отдал бы всё, что у него есть, лишь бы это оказалось сном или похмельным бредом, но только не реальностью. С горем пополам поднявшись на ноги, Антон нашёл телефон, забытый на балконе, и ужаснулся от количества пропущенных от контакта «Мой кот». Он вызвал такси и пока ждал, набрал его, не в силах молчать о том, что произошло. — Арсений, родной, скажи, пожалуйста, что выслушаешь меня. Я тебя прошу, услышь меня, — хныкал в трубку парень, утирая слёзы и вслушиваясь в тяжёлое дыхание на другом конце провода. «Он всё понял» — поймал себя на мысли Антон, ведь Арсений не дурак, знает себе цену и не станет выслушивать никаких оправданий. — Жду дома, — холодно ответил он и сбросил звонок. Шастун сжался от боли, что рвалась изнутри, и не смог сдержать истошного крика. Развернувшись к стене дома, парень звонко выкрикнул «сука!» и с размаха ударил кулаком по ней. Боль, ненависть и злость окутывали с ног до головы, и он, скорее бы, выбрал смерть, чем то, что ждёт его в квартире любимого мужчины. Горячие слёзы обжигали щёки, костяшки саднило. Его всё ещё тошнило, но теперь в большей степени от того, что произошло. Когда такси затормозило у нужного дома, Антон на негнущихся ногах вышел из машины, достал из кармана пиджака спизженные у кого-то сигареты и закурил. Подняв глаза наверх, нашёл взглядом нужный этаж. Его затрясло с большей силой, и на секунду показалось, что он теряет сознание. На улице, как назло, было абсолютно безлюдно, и в конце мая, впервые за долгое время, гулял холодный, пронзающий ветер. Набрав код домофона, он понуро поднялся на этаж, проигнорировав лифт. Коротко постучав в дверь, он, глубоко вдохнув, надавил на ручку и прошёл внутрь квартиры, в которой стояла мёртвая тишина. Услышав негромкое «проходи» из кухни, поспешил снять с себя обувь и, едва переступив порог комнаты, упал на колени к ногам Арсения, с виду болезненно спокойного, не смея его коснуться, зашёлся рыданиями, закрыв лицо руками. Попов, опустив взгляд на потрёпанного парня, сжал зубы так, что под скулами заходили желваки, и едва выдавил из себя: — Поднимись и сядь, — услышав приказной строгий тон, парень, оторвав руки от заплаканных глаз, ошарашенно посмотрел на мужчину и дёргано, хватаясь за сиденье, подтянул тело, выполнив то, что от него потребовали. Не имея смелости посмотреть Арсению в глаза, парень пилил провинившимся и лишённым всякой надежды взглядом недавно купленную скатерть с забавными мордочками котиков. — Кто она? — без доли горести задал вопрос мужчина, тщательно скрывая внутреннюю истерику и ту ярость, которую с трудом получалось сдерживать. — Я ничего не помню. Арсений, я не хотел, Арсений, послушай меня, пожалуйста, родной, — услышав громкий удар кулака по столу, Антон вздрогнул, не на шутку перепугавшись, но старательно пытался дышать ровно, хотя ничего не получалось, и он глупо хватал воздух ртом, крепко цепляясь пальцами за край стола. — Значит всё-таки изменил мне, — произнёс мужчина, всё ещё не глядя на парня. — Арсений, мне что-то подсыпали. Арс, я люблю только тебя. Ты же знаешь, мне никто не нужен, я бы никогда... — вновь начал захлёбываться слезами мальчишка, вцепившись пальцами в пряди на затылке. — У тебя час, и чтобы я тебя больше в своей жизни не видел. Собирай свои шмотки и выметайся, — остро прорычал мужчина, не желая ничего слушать. Он встал и вышел из квартиры, оставляя Антона, кричащего от боли и умоляющего остаться. Нет. Арсений не позволит себе вернуться и простить его. Однажды он сильно обжёгся, когда ещё в своём студенчестве дал второй шанс изменившему партнёру, но его всё равно выкинули, как ненужную игрушку. С тех пор он себе поклялся, что как бы сильно кого-то ни любил, никогда не прощать измен, и даже сейчас не собирался переступать через себя. Почему он должен думать о чьей-то боли, если никто не позаботился о его чувствах, когда ложился с кем-то в кровать? Шастун прекрасно знал, что ему стоило титанических усилий кому-то довериться. А Шастуна он любил. Любил действительно больше жизни. Созвонившись с ректором ВУЗа, он попросил подготовить его документы и образец заявления на увольнение. Внутри бушевало адское пламя, а сердце стучало через раз, иногда вовсе забывая о том, что нужно биться. Перед глазами стоял образ ревущего на коленях парня. Он сильно терялся в своих чувствах, борясь с желанием засунуть свою гордость в задницу, удавиться своей обидой и броситься обратно к нему, извиниться, надеясь на то, что тот простит его истерику, зацеловать лицо и сбитые костяшки, прижать к груди, больше никогда не отпускать. Простить и забыть всё, как страшный сон, но не мог. Сползая вниз по стене, Антон всё никак не мог успокоить крик, перестать рвать на себе волосы, не обращая внимания на то, что голос совсем сел и теперь вместо крика выходило сдавленное рычание. Разбитый полностью, сломленный до последней детали, одетый во всё чёрное, так кстати к самому ужасному дню в своей жизни. Он едва поднялся на ноги, утирая слёзы, прошёл в их спальню, загнанно заскулив, глядя на свою толстовку, что лежала на подушке. Арсений всегда оставлял её там, когда спал в ней или брал на время. Пересилив себя, понимая, что уже всё равно ничего не изменить, начал собирать вещи в большой чемодан, что всё время лежал под кроватью, пока они жили вместе. Поддавшись порыву, он закинул вместе со своими футболками и футболку Арсения, которую очень любил, перед этим брызнув на неё арсовыми духами, которыми тот пользовался каждый день. Всё валилось из рук, пальцы совершенно не слушались и не получалось нормально складывать вещи. Ему хватило сорок минут, чтобы в квартире не осталось и следа его присутствия, даже малейшего напоминания о нём. Он забрал их совместные фотографии, что были расставлены по всей квартире, и свою большую кружку. Антон не представлял, что ему делать дальше и куда идти, ведь его не ждут даже в родном доме. Остаться в одиночестве, оказывается, страшно. Терять любовь всей своей жизни из-за глупости — больно. Пустым взглядом он пилил стену лифта, на которой маркером нарисовано «А+А» в сердечке. Вспомнив, как они шаловливо хихикали, когда это писали, целуясь в лифте, Антон сильнее вцепился в ручку чемодана, крепче сжал зубы. Отражение в зеркале, что висело в лифте, его пугало, но это волновало его в последнюю очередь. Нельзя отрицать, что растрёпанные и запутанные кудри, красные глаза, опухшее от слёз лицо, совершенно стеклянный взгляд, искусанная шея с кровавыми подтёками, воротник, измазанный помадой, засохшая кровь на пальцах и любимый костюм, который скоро отправится на мусорку — всё это ужасало до мурашек по коже. Но плевать он хотел. Его сердце разбито, душа порвана на британский флаг, и во всём виноват только он сам. Чем пристальней парень вглядывался в своё отражение, тем сильнее им овладевало неконтролируемое желание сорвать с себя кожу, выпустить всю кровь и вырвать своё сердце. Дверь лифта открылась одновременно с подъездной, и теперь Антон наткнулся на ничуть не меньше разбитого и сломанного мужчину. Шагнув первым вперёд и потащив за собой чемодан, парень, понимая, что не в силах что-либо изменить, всё равно упал на колени со всего роста. Арсений, не собираясь вновь выслушивать пустые для него оправдания, пошёл в сторону лестницы, как до его слуха донёсся едва слышный, жутко охрипший голос: — Пожалуйста, только не уходи, пожалуйста. Пожалуйста, ты только не уходи. Я что угодно сделаю. Только… Пожалуйста... — и так надрывно, словно, ещё есть надежда, глядя на широкую спину и протягивая к нему руку. — Прощай, Антон, — гулкий звук шагов по лестнице и брошенный напоследок взгляд — всё, что ему осталось. Услышав истошный крик, что болью отражался от стен, Арсений на секунду остановился, но глубоко вдохнув, пошёл дальше. Поднявшись в квартиру, Арсений всеми силами старался держать себя в руках. Умывшись холодной водой, он вдруг поймал себя на мысли, что комната заметно опустела, и теперь вместо тысячи и одного флакончика различного ухода за собой остался один шампунь и гель для душа. Мысленно внушая себе, что сделал всё правильно, он прошёл на кухню, заваривая растворимый кофе. Все попытки дышать ровно шли прахом, контролировать руки вовсе не выходило, и он едва не окатил кипятком ладонь. Сев на своё место за столом напротив стены, где висела их совместная фотография, на которой они очень счастливы и шутливо показывают в объектив руки с импровизированными кольцами из проволоки от шампанского, именно сейчас он впервые за всё время настолько сильно захотело на неё посмотреть. Но, подняв голову, он увидел только аккуратно вбитый в стену гвоздик. И до этого момента мозг словно отказывался воспринимать всё произошедшее всерьёз, а сейчас будто пелена с глаз спала. Стукнув кулаком по столу, он швырнул кружку с горячим напитком в стену, явно потеряв над собой контроль. Крик вырвался из груди и разбился, разлетевшись по комнате подобно чёрным осколкам кружки. Ему страшно. Не сдержавшись, он дал волю своим эмоциям и, почувствовав горячие слёзы на щеках, вздрогнул, вспомнив давно забытые ощущения. Он опять один. Один во всём ёбаном мире. Не осталось ни друзей, ни родных. А теперь он лишился и своей самой большой любви. Тело пробило крупной дрожью и, упав головой на сложенные руки, он крепко сжал зубы, пряча боль даже от самого себя. Откинувшись на спинку стула, закричал в голос. Больно. Слишком, сука, больно. Лучше бы сердце наживую резали, живот выпотрошили и все кости раздробили — всё это показалось бы царапинами и небольшими ушибами. Арсений совсем не знает, зачем ему жить дальше. Последние четыре года его жизнью, его смыслом был Антон: его зелёные глаза, которые он видел каждое утро, тёплые ладони, пухлые губы и звонкий смех. И его жизнь ушла вместе с ним. Смысл жизни изменил ему, оставив после себя только звенящую тишину. Но уже завтра утром у него самолёт в город, в который он поклялся себе не возвращаться в одиночку, и нужно как-то приходить в себя, освобождать съёмную квартиру. Питер его сожрёт, не оставив и капли крови. Заберёт всё живое и вновь напомнит о старой боли, приумножая настоящую. И Арсений прекрасно понимает, что живым ему уже не выбраться.***
Глядя в посеревший от старости потолок, Антон тянул третью по счёту сигарету за последний час, ожидая, пока Димка вернётся с пар и вновь будет пытаться привести его в нормальное состояние. В голове абсолютная пустота, желудок стягивало в тугой узел от голода, а глаза блестели безжизненным стеклом и, казалось, вовсе потеряли цвет. Он с трудом мог вспомнить, когда в последний раз закидывал что-то в рот и спал больше часа, от силы двух. «Такими темпами и помереть недолго» — Антон улыбнулся, вспомнив эту недавно сказанную Позовым фразу. Диме невозможно было смотреть на то, как он медленно себя убивает, рыдает ночами и дёргается от каждого громкого звука и телефонного звонка. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как Антон, заплаканный и с чемоданом, появился у него на пороге, толком ничего не объяснив. И даже спустя столько времени ничего не смог рассказать, сбивчиво бормоча что-то про измену и про то, что не хотел этого. До Арсения он дозвониться не смог: сначала тот сбрасывал звонки, а позже и вовсе заблокировал номер Позова. Более-менее Антон пришёл в себя только спустя почти пять месяцев с момента расставания и наконец-таки смог объяснить другу всё, что вспомнил. Начал относительно нормально питаться, но всё равно каждую ночь просыпался в истерике, упорно видя его во снах. Он всё же сломан до глубины души, хотя сам это упорно отрицает. Спустя ещё полгода он почти полностью вернулся в нормальную жизнь, устроился на работу, съехал от Димы и даже завёл новые отношения с девушкой, которую так и не смог полюбить. Образ Арсения приходил к нему каждую ночь, и Антону иногда казалось, что он сошёл с ума и просто его выдумал. Но когда он ради глупого интереса посмотрел сторис Попова с фейкового аккаунта и увидел, что тот счастлив в новых отношениях в горячо любимом Петербурге, он сорвался на истерический смех, сгибаясь пополам и содрогаясь от боли. Нет, он, конечно, рад, что тот отпустил его и продолжил жить нормальной жизнью. Но как же больно…***
— Антон, как думаешь, мне пойдёт голубое платье? — доносится до его слуха, заставляя оторваться от приставки. — Под твои голубые глаза — идеально! — ни на секунду не задумываясь, отвечает парень, прикусывая язык, и возвращается к игре. Из соседней комнаты он услышал стук каблуков и обернулся на дверной проём. Девушка, возмущенно подняв брови, положила ладонь на голую талию, явно в ожидании объяснений, но Шастун искренне не понимал, где он снова ошибся. — Да ну что? Я же сказал: платье классное, в цвет твоих глаз. Что ещё, Алина? Туфли? Надень другие, у этих каблук неудобный, ты же сама говорила, — парень, пожав плечами, вновь поднял взгляд на разозлившуюся девушку. — Козёл! — и она в сердцах кинула в него платье. — У меня карие глаза, придурок! Мы с тобой почти год встречаемся, а ты запомнить не можешь! — девушка топнула ногой и ушла обратно в спальню. Посмотрев на платье, Антон слегка помял в ладони достаточно приятную наощупь ткань, отбросил его на другой край дивана и откинулся на спинку, прикрыв тяжёлые веки после очередной беспокойной ночи. Он ненавидел себя за то, что до сих пор не может забыть те глаза. Он даже представить не мог, что вообще с этим делать и к кому обращаться. Он понимает, что сильно скучает и всё ещё любит сильнее всех на свете — и он был бы совсем дураком, если бы пытался убедить себя в обратном, а та, что сейчас тихо плачет на их кровати — это так, чтобы хоть немного затянуть дыру в груди и скуки ради. Антон пытался его забыть, но он так крепко засел в сердце, что ни бухлом, ни сигаретами, ни новыми отношениями вытравить его не получалось. Арсений возвращался к нему снами-воспоминаниями о счастливых моментах их отношений, гладил по волосам и оставлял поцелуй на щеке, который после пробуждения фантомно ощущался до следующей ночи. Когда больше месяца Антон спал совершенно спокойно и не видел всё ещё любимого мужчину во снах, он этому даже несколько обрадовался, понадеявшись, что наконец-то им переболел и смог отпустить. Но чем дольше это продолжалось, тем хуже ему становилось. Шастун едва ли не в каждом видел его черты лица, отмечал похожие повадки, манеру речи и вообще всё, что угодно. В какой-то момент ему начало казаться, что это либо он сходит с ума, либо сама Вселенная подкидывает напоминание о нём, потому что на работу через пару недель устроился голубоглазый мальчишка, младше Антона на пару лет, со звонким именем Арсений. Это имя было по всему городу: то на рекламном баннере, то в рекламе по радио диктор говорил ни больше ни меньше как голосом Попова. Сознание Шастуна едва оставалось трезвым. Он не может его забыть. Тот слишком глубоко под кожей. Развалившись на диване, Антон без малейших сомнений опрокидывает в себя очередную стопку дешманского коньяка. Глядя на парней, с которыми он уже не первый месяц зависает на сомнительных хатах, понимает, что это место — не то, где он должен быть. Наблюдая за тем, как пара человек старательно проделывает дырочки в бутылке из-под колы, Шастун уверен, что не хочет здесь находиться. Но в квартире ещё хуже, поэтому из двух зол выбирает меньшее. На какую-то долю секунды он задумывается о том, что Арсений наверняка был бы им недоволен и долго бы ругался. Но его рядом нет, поэтому плевать он хотел. Антону в целом безразлично всё, если его нет рядом. Пару раз он не иронично задумывался о смерти и почти распланировал что и как сделает, но трезвел быстрее, чем на это решался. После того дня он так и не нашёл причин начинать что-то новое или продолжать давно начатое, не смог снова найти в себе сил куда-то двигаться, ведь все пути вели только ко дну. Вязкому и почти не оставляющему надежд на спасение. Вся его жизнь сейчас в Петербурге с кем-то другим. Его единственная причина жить счастлива с кем-то и о нём, вероятно, вовсе не вспоминает. Но каждый раз, когда Антон оставляя несколько глубоких порезов на руках, собирался провести от запястья к локтю, пальцы начинали сильно дрожать, и лезвие падало на пол. И тогда он понимал, что слаб настолько, что не может ответить за ту боль, которую причинил. А когда на руках не осталось живого места, решил, что медленная смерть — то, чего он в целом и заслуживает. Вколачивая девушку в постель, старательно игнорируя её стоны и ответные ласки, Антон сознанием был далеко не с ней. И так каждый раз, но девушка либо не замечала его отстранённости и голых животных инстинктов, либо делала всё, чтобы это не замечать. Упав спиной на кровать, парень взял с тумбочки одиноко лежавшую сигарету и закурил, хотя прекрасно знает, что Алина не выносит сигаретного дыма. Девушка, принимая сидячее положение и натягивая одеяло на грудь, выжидающе смотрела на парня, что лишь глубже затягивался, выпуская дым в потолок. — Ты меня не любишь, — тяжело вздохнула она, когда Шастун вновь зажал сигарету между губ. — С чего ты это взяла? — он всеми силами попытался сделать искренне удивлённое лицо, но получилось, честно говоря, сомнительно и больше насмешливо. — Мы уже год вместе, а ты ни разу это не сказал, — она сглотнула ком, застывший в горле, и совсем по-детски шмыгнула носом. — Дурочка, — мягко проговорил парень, приобняв её и уложив головой на грудь, тут же затянулся. — Конечно, люблю, — но как только он коснулся её губ своими, девушка в ту же секунду убедилась в обратном. Она сотню раз просила никогда так не делать. А Антон лишь сильнее к ней прижимается, ожидая, когда же она его наконец-то вышвырнет. И, к его счастью, долго ждать не пришлось. Через пару месяцев нужно было всего лишь вернуться домой пьяным и укуренным, чтобы услышать о себе всё, что он и сам давно знает. В тот вечер Алина, по доброте душевной и потому что любила на самом деле, разрешила ему остаться до утра, а сама ушла в спальню, прорыдав до глубокой ночи и постоянно приговаривая о том, какая же она на самом деле дура. Шастун в пятом часу утра спокойно собирал вещи в тот самый чемодан, в котором так и лежала футболка, напоминающая о том, что когда-то он был счастлив. Уходя, он забирает последние две тысячи с полки в прихожей и, закрыв дверь, понял, что снова не знает куда ему идти. Но в этот раз всё по-другому. Он не чувствует боли, только облегчение. Вновь напившись к вечеру и чудом нигде не забыв чемодан, Антон задумался о том, что всё как-то не так. Всё с того самого проклятого вечера пошло не так. Сейчас вся его жизнь похожа на то, чем он точно никогда не хотел заниматься. Он никогда не хотел заливать чувства алкоголем, встречаться из-за сквозящего одиночества и глупой скуки. Представить себе не мог, что начнёт искать выход в наркотиках, пускай и лёгких. Он всегда хотел быть просто по-человечески счастливым. И, может, существует другая реальность, в которой всё сложилось совсем иначе и всего этого кошмара длиной в полтора года не было. Ему хочется верить, что в какой-то реальности он смотрит в до сих пор любимые глаза и целует родные губы. Хочется верить, что хоть где-то он смог сохранить свою любовь, которую так долго и терпеливо ждал.***
Арсений, открыв дверь одинокой квартиры и улыбнувшись себе под нос, обрадовался окончанию тяжёлого рабочего дня, снял обувь и пошёл переодеваться. Всё-таки в родном Петербурге всё не так страшно, как он ожидал. И пускай он чувствует себя в нём чужим. Больше это не пугает. Уже привычно — чувствовать себя чужим в кругу родных, на застольях с когда-то знакомыми и коллегами и даже наедине с собой. Но если в компаниях он мог сделать вид, что рад находиться с ними, то один на один со своим отражением почти невыносимо. Он слишком повзрослел, стал требовательней к себе, а про студентов и говорить нечего. По всему универу расползались слухи, что этот на вид невероятно красивый мужчина — самый страшный тиран. В последнее время он всё делает молча. В полной тишине убирается в небольшой квартире, проверяет домашки учеников, смотрит фильмы, молча курит и, не смея нарушить беззвучный монолог, опрокидывает в себя стопку ирландского виски. Но тихо думать он так и не научился. Мысли порой настолько громкие, что кажется вот-вот оглохнет. Из-за своей молчаливости он расстался с последним парнем, с которым они повстречались всего каких-то два с небольшим месяца. После того вечера, о котором старался не вспоминать, Арсений не позволял себе кому-то открыться, а тем более довериться. Для всех тех мальчишек, что велись на его внешность и достаточно неплохую зарплату, он оставался далёким и даже спустя какое-то время - незнакомым. Никогда не рассказывая о себе и не интересуясь их жизнями, мужчина искренне не понимал, почему люди всё ещё к нему тянутся, закрывая глаза на скверный характер. Трахаться сутки напролёт у него нет никакого желания, а сближаться с кем-либо — тем более. Но почему-то едва ли не каждый второй был уверен, что между ними любовь. Арсений же точно знал, что между ними — его одиночество. Взглянув на часы, Попов ушёл в спальню, где предусмотрительно стоит бутылка с водой около органайзера с разложенными по времени и дозировке таблетками. Запивая антидепрессанты, подмечает, что осталось всего на четыре дня, и нужно будет вновь идти к психотерапевту за рецептом. Решение записаться к врачу далось ему сложно. Тяжело было осознать, что такому сильному, гордому и знающему ответ на любой вопрос, вдруг понадобилась чья-то помощь. Он долго пытался справляться с этим самостоятельно, но когда во сне зеленоглазый парень в чёрно-траурном костюме падает на колени в пыльном подъезде, бросив ручку чемодана, оглушительно громко зовёт его по имени и истошно кричит о том, что был не виноват, Арсений понимает, что сам уже не справится. После первого сеанса мужчина встал в крепкую позицию отрицания своей вины, во время второго рассказывал об их отношениях, смотрел в стенку и старательно прятал свои чувства так глубоко, как только мог, а во время пятого рыдал, как пятилетний мальчишка, захлёбываясь слезами, понимая, что совершил неведомое множество ошибок. Несколько раз основательно накидавшись в гордом одиночестве, Арсений хотел позвонить Антону и извиниться перед ним за весь тот ужас, но к тому времени парень давно сменил номер и удалил все свои социальные сети. Мысль о том, что раскаяться перед парнем никогда не получится, Попов старательно от себя отгонял, слепо на что-то надеясь. Он уже знал, что примерно скажет, если доведётся, но боялся реакции, понимая, что с ним могут поступить точно так же, как и он, наотрез отказавшись выслушать и развернувшись спиной. И от одной только мысли сердце обливалось кровью.***
«Странно. Успел на последний сапсан. Всегда опаздывал» — себе под нос хмыкает Антон, глядя на табло. Он был уверен, что ушли уже все нужные ему поезда. Но вот он держит в руках билет в последний вагон. «Символично» — подмечает парень, слегка поёжившись на московском ветру. Он прекрасно знает, что его там никто не ждёт. Знает, что идти ему некуда. Но понимает, что по-другому он не может. Зияющая дыра в груди с каждым днём становилась больше и грозилась вот-вот пробиться сквозь рёбра. В вагоне жарко, сильно хочется спать и немного подташнивает из-за выпитого алкоголя на давно голодный желудок. Расположившись в кресле, парень, осознавая, что дороги назад уже нет и не будет, решил, что уснуть — единственное, что сможет спасти его от бесконечных размышлений. Странно всё это. И жизнь словно совсем не его.***
Укладывая голову на мягкую подушку, Арсений, широко зевая, радуется тому, что наконец-то сможет расслабиться. С рассветом наступит его импровизированный «отпуск» — последний месяц на работе был тяжёлым и больничный без болезни — лучший предлог для отдыха. Потянувшись за пультом, Попов включил на большой плазме недосмотренную ещё с тех выходных серию одного из любимых сериалов и, сложив руки под голову, свободно выдохнул. Но едва серия дошла до середины, со стороны кровати слышалось тихое посапывание. Мужчина, как обычно, перевернулся на живот, одно колено подтянув к себе, а другую ногу полностью вытянул, обняв кусочек одеяла обеими руками, куда тыкался носом, стараясь уютней улечься. Эта ночь по-особенному спокойная. По привычке проснувшись в третьем часу, Арсений прошёл на кухню и щёлкнул чайник. Просыпаться среди ночи для него давно перестало быть чем-то некомфортным, а скорее наоборот. Ему нравилось подолгу смотреть в окно, за которым не менялся пейзаж, наблюдать за изредка проезжающими машинами, за звёздами, за пробегающей по двору собакой, за людьми, которые в ночной тишине кажутся фантастически свободными. «Холодно» — первое, о чём успевает подумать Шастун, наступив на камень перрона. Выуживает первую за несколько долгих часов сигарету. Бездумно перебирая ногами, Антон разглядывал так полюбившиеся одним летом величественные здания и глубоко вдыхал воздух, который казался ему особенным в этом городе. Потому что город особенный. Потому что в этом городе самый особенный человек. Проходя по одному из многочисленных каналов, парень останавливается у невысокой ограды, слегка переваливаясь за неё и всматриваясь в глубокую чёрную воду, неизвестно, что именно желая там разглядеть. Усмешка кривит губы, и ему кажется, что он заблудился. И впервые за долгое время это не относится к внутреннему самоощущению. Вот так наивно, глупо и по-детски заблудился среди тысяч дворов, сотен улиц и десятков мостов, среди миллионов чужих судеб и сломанных душ. Так странно. С губ сорвался смешок, утонувший в глубине реки. В Петербурге ему всегда было странно. Потому что с ним был Арсений. «А он никуда не переехал? У него же парень новый… Вряд ли бы он остался там вместе с кем-то», — меланхолично размышляет Антон, не отдавая себе отчёта в том, куда он идёт. Да вот только ноги так и ведут к тому самому подъезду, к той самой квартире, кровати. К самой большой любви, что крепко держит в руках его сердце. Сонно потирая глаза, Арсений, допивал почти остывший чай, думая о едва наступившем дне. Чего ему ждать? Чем он себя займёт? А не заскучает ли две недели без привычных обязанностей? Всё, конечно, может быть, но мужчина хочет, чтобы это время стало для него особенным. Усталость от отсутствия близкого общения с людьми начинало сводить с ума, а парней на одну ночь — мало. Да и это вовсе не то, о чём тоскует его душа. Выключив свет во всей квартире, он вернулся в темноту спальни и вновь залез под одеяло, посмотрев на телефоне время. — Четыре утра, отлично, — и, едва договорив, уснул снова, будто и не вставал. Поднимая сонные и чуть покрасневшие зелёные глаза на такую знакомую девятиэтажку, инстинктивно выискивая то самое окно на восьмом этаже, Антон решает, что то, что он собирается сделать — возможно, его последний шанс, и после этого в его жизни всё будет решено. Прислушиваясь к предутренней тишине, которую нарушали лишь колёсики чемодана, он думал, зачем ему всё это. В квартиру его не пустят, в сердце обратно тем более не примут. Да и вообще, кто будет знакомить своего парня с бывшим? Кто угодно, но только не Арсений. Слегка поёжившись, парень сильнее укутался в тонкую куртку и тяжело вздохнул. Тем летом здесь было теплее. Усевшись на лавку у подъезда, Антон неожиданно для себя вспомнил все их совместные мечты и те белые ночи, которые им довелось провести только в компании друг друга. Как звонко смеялся Арсений с его глупых и по-детски дурашливых шуток, утыкаясь носом в его плечо. Как они одним летним днём провалялись в кровати до самого вечера, обмениваясь поцелуями и крепкими объятиями. Горько усмехнувшись, Шастун решил, что в целом терять-то ему уже нечего и, поднявшись с лавки, подошёл к домофону, цифры на котором были подсвечены изнутри. Встрепенувшись от истошного писка трубки домофона, Арсений жмурится: «Какого хера? Кого там притащило ко мне?». Поправив белую футболку, что слегка сбилась набок, мужчина нехотя снял трубку, в которой слышалось лишь тяжёлое дыхание. И не будь он настолько сонным, обязательно испугался бы. — Кто? — чуть хрипло проговорил Попов. Но, не услышав ответа, повесил трубку, разворачиваясь обратно. Домофон зазвонил снова, не успел он сделать и два шага. «Да твою мать!», — прошипел он, вновь прикладывая трубку к уху, но на этот раз, выжидая, ничего не говорит. — Арсений Сергеевич, пусти меня погреться. Мне сегодня больше некуда идти, - мужчина отшатнулся, нахмурившись, и на мгновение подумал, что всё-таки сошёл с ума. Антон же, стоя на холодном утреннем ветру, пребывал в некой прострации, ожидая ответа. Но услышав лишь звук открывающейся двери, окончательно заблудился в правильности своих действий. Арсений, в момент проснувшись, встал, как вкопанный, отрицая всё происходящее, ссылаясь на сонное сознание, увеличенную дозу антидепрессантов, стресс, ретроградный Меркурий, парад планет, стадию Луны и градус оборота Земли. Он был готов поверить во что угодно, но только не в реальность той секунды. «Нет. Я просто устал. Это всё чёртов недосып. Возвращайся в постель, и к утру всё встанет на свои места. Он не может быть здесь. У него другая жизнь. Ему незачем здесь появляться. Его здесь нет» — спустя лишь пару минут обескураженного внутреннего диалога, Арсений решил, что если через пять минут в его дверь никто не постучит, он вернётся в кровать и с утра первым делом наберёт психолога. Но проходит десять минут, пятнадцать, двадцать, а он всё стоит перед дверью, не шевельнувшись, хлопая длинными ресницами. «Мне не могло показаться! Сука, я могу перепутать чей угодно голос, но не его» — надев уличные тапки, так и выскочил в подъезд, оглядываясь по сторонам в поисках нужного силуэта. Антон, грея руки о батарею на первом этаже, истуканом смотрел в стену, коря себя за сделанное, упорно думая, что Арсений про него целую жизнь не вспоминал, а тут вот он. Да ещё и под утро. Дурак. Услышав издалека загнанное дыхание, Шастун напрягся, прислушиваясь к каждому приближающемуся шагу и вздоху, повернул голову в сторону звуков. Шаг. Ещё один. Следующий. Тишина Арсений не мог поверить своим глазам. Антон же, чуть приоткрыв рот, только сейчас на самом деле понял, что он сделал. Всматриваясь в потускневшие зелёные глаза, Попов, кажется, вовсе потерял связь с реальным миром, делая ещё один шаг навстречу. — Ты… Антон, боже, это правда ты? — тихо, по-глупому и очень страшно. Шастун растерян не меньше, поэтому только неуверенно кивает, будто бы сомневаясь, а правда ли это он. — А-арс, — проговорил парень, словно бы забыв, как произносятся другие буквы. Но не прошло и секунды, как он пожалел о том, что открыл рот. — Извини, я не... Не должен был. Я сейчас уйду. Ты там, наверное, не один, извини, я уйду, — затараторил парень, бегая глазами по телу мужчины, уже собираясь разворачиваться. — Стой, Антон! Постой, я… Очень тебя прошу, подожди, — зияющая дыра в груди неприятно сводила сердце, а сознание упорно возвращало его в тот вечер. Да вот только Антон, в отличие от него самого, остановится и выслушает. — Мне нужно многое тебе сказать, — боязливо продолжил он. — Пожалуйста, давай поднимемся. Пока лифт поднимался, никто не проронил ни слова, опасаясь разрушить такую хрупкую реальность. Открыв дверь, мужчина пропустил парня вперёд, а тот был настолько растерян, что едва не забыл снять кеды. Он этого совсем не ждал. Он и не думал, что ему откроют чёртов домофон. Пройдя на кухню и позвав за собой Антона, Арсений закрыл лицо руками, всё ещё не веря в то, что всё это — не выдумка больной фантазии и не бред из-за большой дозы таблеток. Его слегка трясёт, и всё никак не отпускает ощущение, что сейчас всё кончится. «Он так изменился» — думает Шастун, когда встречается с синими глазами, понимая, что не может оторвать от него взгляд. Молчание с каждой секундой становилось всё мучительнее и сложнее. Антону всей душой хотелось броситься ему на шею и обнять так крепко, как никогда до этого, зацеловать лицо и больше никогда не уходить. Но нельзя. — Как ты всё это время? — неуверенно начал Арсений, наконец-то отведя глаза от растерянного парня. На вопрос Антон только лишь вздёрнул бровь. А правда, как он всё это время? — Честно? — заметив робкий кивок, Шастун прикусил губу и неопределённо пожал плечами. — Хуёво. А ты? Я видел, у тебя кто-то был после… меня, — проговорив эти слова вслух, он понял, что не может принять их в прямом смысле. У Арсения был кто-то после него. Арсений целовал чьи-то губы, касался чьего-то тела, любил чью-то душу. У Арсения кто-то был. В мыслях не складывалось очевидное. А сам он лучше? А разве они всё ещё чем-то друг другу обязаны? — Ничего серьёзного. После тебя я никого не полюбил, — тяжело вздохнув, Арсений решил, что обязан сейчас сказать ему всё, что так долго вынашивал в себе. — Послушай, Антон, я должен извиниться перед тобой, — Шастун изумлённо выпучил глаза. Он не хотел слушать извинений, потому что давно простил его. — Знаешь, я часто вспоминал тот день и… я вёл себя, как последний уёбок, когда не стал тебя слушать. Я верю, что ты не был виноват. Но сейчас уже слишком поздно, я знаю. Прости меня, Антон. Нельзя было так с тобой поступать, ты всегда заслуживал большего. Ты мне снился одно время, и я не смог держать всё в себе, пошёл к психологу, и она мне сказала... — договорить ему не позволили, удивлённо перебив. — Ты пошёл к психологу? — Антон дугой выгнул бровь. — Ты же всегда считал всё это глупой болтовнёй, — недоумевал парень, зная, что попросить о помощи, а тем более о такой — последнее дело для мужчины. И если он решился на это, значит было совсем плохо. — Да, считал. Но я перестал справляться с самим собой и… потерялся, — горько усмехнулся он. — Мне очень жаль, правда. Я не могу найти себе оправданий. И их на самом-то деле и нет. Я просто придурок, ничего не видящий дальше своих рогов. — Арс, я тебя уже простил. Давно простил, — покачав головой, произнёс парень, протянув руку на столе, чуть приоткрыв шрамы. — И ты всегда был и останешься для меня лучшим. — Антон, — еле шевеля губами, прошептал мужчина, глядя на него. — Ты же… не был виноват в том, что произошло, а я не стал тебя даже слушать. Я тебя всегда ценил, как самое дорогое, что у меня было, и так по-уродски поступил. Ты был для меня всем. Самым важным человеком в мире. Даже не представляю, сколько боли я тебе причинил. Извини меня. Ты есть и всегда будешь самым для меня нужным. Я, конечно, понимаю, что у тебя новая жизнь, и мне нет в ней места, но я… — Заткнись, — устало завертел головой парень. — Ну какая жизнь без тебя, Арс? У меня всё к ебене фене покатилось без тебя. Но я тебя в этом не виню, понимаешь? Сначала я злился, пытался тебя ненавидеть, забыть, заменить, но не смог. С кем бы я ни был, понимал, что все они — не ты, а остальных я не смог впустить в сердце, понимаешь? — Я вряд ли смогу подобрать слова, Антон, — отведя взгляд, мужчина, случайно коснувшись пальцами ладони парня, в ту же секунду одёрнул руку на себя. В своих глазах он никогда не сможет заслужить прощения. Слишком большая ошибка была допущена. Слишком много боли. — А ты… как здесь? — Арс, ну что ж ты такой… недогадливый. Я к тебе. Ну, точнее меня вышвырнули из дома, как подыхающую псину, и единственным, о ком я подумал, это ты. Всегда вообще-то думал о тебе, — Шастун вытянул руку ещё чуть вперёд, подхватив пальцы Попова, укладывая их ладони на стол. Обоих словно бы током прошибло. Слишком долго они этого ждали. Слишком многого были лишены. — Можешь оставаться у меня столько, сколько тебе потребуется, — Арсений, сильнее сжал его пальцы, большим поглаживая тыльную сторону ладони. — Мне кажется, нам ещё нужно многое с тобой обсудить, как думаешь? — мужчина прислушивался к каждому вздоху и почему-то ожидал услышать какую-нибудь глупую, но смешную до боли в животе антоновскую шутку. Да вот только за последний год все его шутки превратились в жалкую иронию. — Знаешь… я люблю тебя до сих пор, представляешь? — он усмехнулся, словно сам впервые смог себе в этом признаться. — И любил всё это время. Конечно, я не в праве ждать от тебя взаимности, но хочу, чтобы ты знал, я буду ждать столько, сколько потребуется, сколько бы ты ни назвал лун, я буду ждать, если есть хоть малейший шанс. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты дурачок? — усмехнулся Шастун, озадачив Арсения. — Ты правда думаешь, что я бы припёрся к тебе из Москвы посреди ночи, если бы не любил тебя? Да я всё это время засыпал и видел тебя, Арсений. Услышал меня? — Антон, глядя ему в глаза, следил за малейшим изменением эмоций на заострившемся лице, мягко перебирая пальцы. — Всё, что было, для меня уже не важно. Я лишь знаю, что единственный, кто для меня по-настоящему важен — ты, — Попов, как бы ни старался, не смог сдержать единой слезы, что предательски сорвалась с ресниц, покатившись по скуле. — Антон, я не достоин тебя. Никогда не был. И… твои руки это из-за меня, да ведь? — мужчина глубоко вздохнул, всеми силами отгоняя от себя эти мысли, которые, судя по всему, и были реальны. — Мне так жаль, что тебе пришлось испытать такую боль. Никогда не смогу себя простить за то, что так с тобой обошёлся. — Арсений, посмотри на меня. То, что уже произошло — не вернуть и не изменить. Но я хочу, чтобы ты знал — мне глубоко плевать на всё, что было, если в итоге я могу держать тебя за руку, — Попов прикрыл лицо свободной ладонью, не имея больше сил сдерживать эмоции и рваный вопль ноющего сердца. Антон же, шумно охнув, поднялся со стула, не отпустив ладонь Арса, и, подойдя к нему, слегка потянул за руку вверх, заключая в тёплые объятия. — Я люблю тебя. Люблю, слышишь? — тихо говорил Арсений, вдыхая аромат кожи, утыкаясь в шею и сильнее прижимаясь к груди. — Я тоже люблю тебя, Арсений. — Нам предстоит долгий путь и множество трудностей, ты же это понимаешь? Если мы снова решим начать отношения, это будет сложнее, чем в первый раз. Мы оба изменились, и нужно будет заново узнавать друг друга. Я только хочу знать, готов ли ты к этому. Потому что со мной сложно. Ещё сложнее, чем было, когда ты впервые принёс цветы в универ, но я не хочу быть для тебя балластом, поэтому приму любое твоё решение, - говорил мужчина, опуская ладони на его талию и глядя в глаза. — Я это понимаю. Я тоже… непростой. Но я готов пройти что угодно, если в конце концов мы будем счастливы, — проговорил парень, вновь прижимая к себе мужчину и обнимая. Их силуэты окутывали первые лучи апрельского солнца, целуя щёки и сближая вновь всё сильнее. Наверное, всё-таки это было не зря. Все трудности, пережитые врозь, помогут стать им лучше вместе. Помогут им вновь почувствовать, каково это — жить по-настоящему.***
— Слушай, Антош… — говорит Арсений, перебирая непослушные кучеряшки Шастуна, лежащего у него на коленях. — У нас через два месяца годовщина, и я вот думаю, если не считать те полтора года, в этом году у нас пять лет так-то, — улыбнулся мужчина своим словам. Пять лет. С одной стороны, это много. С другой - всего лишь начало. Антон прохладными пальцами подцепил ладонь мужчины, что лежала на его груди, и аккуратно поцеловал маленькую царапинку на тыльной стороне ладони, вновь прижимая её к сердцу. Арсений каждую ночь перед тем, как они засыпали, зацеловывал каждый его шрам, иногда роняя на них слёзы, крепко прижимаясь лбом к рукам, извиняясь, обещая больше никогда не допустить боли. И сколько бы Шастун не говорил о том, что давно не винит его ни в едином порезе, Попов понимал, что этого простить себе не сможет, даже если всю оставшуюся жизнь будет ходить к психологам. — Пять лет, Арс… Подумать только. Давай отметим пятилетие, — проговорил парень, запрокидывая голову назад, чтобы посмотреть тому в глаза. Арсений, очаровательно улыбнувшись, наклонился и вовлёк своего парня в поцелуй. — С ума сойти… Я со своим мужчиной уже пять лет, — тишина повисла в комнате и нарушилась лишь шумными вдохами. — А ещё Евгений перенёс нашу запись на пару дней вперёд, у тебя нет никаких планов? — поинтересовался он, откинувшись спиной на изголовье кровати. Решение сходить к психологу вместе было принято едва ли не в ту же неделю, как Антон заявился с чемоданом, потому что было на самом деле сложно. Арсений всё никак не успокаивался, постоянно извинялся, а Антона это раздражало - он устал повторять, что простил. Но даже спустя почти год они решили, что сеансы положительно влияют на их отношения и продолжать полезно. — Нет, никаких. Ну, вообще-то хотелось бы взять отгул на работе, и весь день провести с тобой, а так - планов особых не было, — улыбается Антон, поднимаясь с арсовых колен и укладываясь рядом с ним, заныривая под одеяло и переплетая их ноги. — Я люблю тебя, знаешь, да? — прошептал он в самое ухо, вызывая табун мурашек по телу, прикусив мочку. — Правда, что ли? Ох, как я это не заметил, — удивлённо отшатнулся Арсений, громко рассмеявшись, почувствовав щипок за оголённую кожу на рёбрах. — Я тоже люблю тебя, — поцеловав того в самый кончик носа, мужчина выключил светильник и подтянул его ладонь к своей груди.