***
ничто не берётся из ниоткуда. каждая крупинка – осколок осколка осколка чего-то когда-то целого. мельчайшая пыль когда-то была горами, истёртыми в ничто. серебряные осколки тоже когда-то были мечом, а потом распались, а потом снова стали мечом. почему я думаю про серебряный меч? мы собирали осколки. нам нужно собирать осколки. мне нужно собирать осколки.***
Поскольку несли его на плече, ногами вперёд, горизонт перед глазами не приближался, а уплывал. Зрелище Гробнара завораживало. Завораживало то, как гигантская арка ворот – без крепостных стен, без башенок и навесов, одни лишь ворота – сужалась с каждым шагом, пока не превратилась в игольное ушко. Точка далеко впереди-позади, от которой Гробнар не мог оторвать взгляда. В этом был даже определённый ритм, как он понял. Не только в шагах следопыта, которые постоянно давали его обзору небольшой крен, то вправо, то влево, но при этом по длине оставались профессионально отмеренными и ровными. Ритм был и в этих точках. Едва ворота на горизонте истаяли до крупинки манки, едва размер их стал таким незначительным, что небо пренебрегло им и поглотило полностью, как сверху упала гигантская ровная тень, а с боков подступили стены новой арки. Гробнар запрокинул голову. Острия поднятой решётки как будто пиками целились прямо в него. На выступах камней, из которых была сложена арка, примостилась крупная белая птица. Не то гусь, не то лебедь, он наблюдал за ними, пока они проходили под сводом; ему даже смещаться не приходилось – длинная шея была свёрнута как будто специально под таким углом, чтобы не сводить с Гробнара внимательного взгляда. - Это уже пятые ворота, что мы проходим, - сказал он. Наплечник следопыта сместился под его рёбрами – Епископ пожал плечами: - Наверное. Ты считал, что ли? - Наверное, - эхом повторил Гробнар. Потёр гудящую голову, стараясь разогнать холодный туман. «Почему я не помню удара?» - Так, стоять! – скомандовал откуда-то из пустоты Хелгар, которого Гробнар так и не смог увидеть. – Пришли пока. - Куда пришли? – успел только спросить Гробнар, уже сползая со следопытского плеча. Епископ поймал его на полпути, подхватил за подмышки и усадил в траву. Поправил ноги, как у тряпичной куклы, то так, то эдак, пока результат его не устроил. Кивнул: - Правильно, вроде. - Что правильно? - Не знаю. Ты же один всё понял, тебе виднее. - Да что я понял??? Птица со свёрнутой шеей издала крик, высокий, срывающийся, заставляющий крохотные волоски на коже вставать дыбом, скребущий по нервам, как вой расколотой флейты или скрип расстроенных струн. Всё-таки лебедь. Пожалеть его Гробнар не успел – понял, что раздосадованным своим положением он не выглядел и не звучал. Скорее, просто привлекал внимание. Вот только к чему? К себе? Место, где они остановились, ничем не отличалось от… всего остального. И то, другое место, откуда брала начало траектория, тоже ничем не отличалось. Всё тот же крутящийся зоотроп, всё с теми же картинками неба, травы и деревьев, разве что теперь припёртый к каменной арке ворот. «Тогда почему мы остановились? Потому что ворота пятые? Или потому, что я об этом сказал?» Он всмотрелся в горизонт – наконец-то впереди, а не сзади. Глазная линза по-прежнему не вызывала доверия, учитывая всю окружающую его бессмысленность, но останавливало ли его это когда-нибудь? Не его ли это кредо, верить в то, во что верить нельзя… чему верить нельзя… кому верить нельзя… Игольное ушко, крупинка манки, пылинка – что угодно - была там. Гробнар не сомневался, что стоит дойти до неё, и она окажется воротами. - Там ещё одни, - тихо сказал он. Епископ приложил ладонь козырьком ко лбу, вгляделся в калейдоскоп: - Видимо, так и надо. - Кому надо? - Да что ты у него спрашиваешь? – едва слышно, но всё же ощутимо раздосадовано пробурчал женский голос. - Он же идиот. Картинки всё же сменялись. В этом нигде они были уже не одни. Кара также, как и он, сидела в траве, привалившись не к стене, но к горящему дереву, обхватив руками колени. Бледная, потрёпанная и едва ли не полупрозрачная, как клочок мокрой салфетки, которую кто-то походя смял в кулаке и швырнул в костёр. - Это ты идиотка, моя милая, - проворковал следопыт, и Гробнар вскинул голову от того, как привычно и правильно это вдруг прозвучало. Но лишь на мгновение – Епископ усмехнулся, и ржавчина вновь посыпалась под напором дружелюбия. – Все идиоты. Никто ничего не замечает. Один Гробнар на всех разумный. Облизнув пересохшие губы – он так и не понял, от нервов это или от близости жара горящего дерева – Гробнар понизил голос так, чтобы никто больше его не слышал: - Господин Епископ… Вы мне что-то пытаетесь сказать? - Пытаюсь? - следопыт вскинул брови. – Ну, пару раз сначала пытался, да. А потом просто сказал. Оказалось не так сложно. Кара фыркнула, словно услышала. Огонь ей ничего не делал, как оно часто и бывало, но Гробнар всё равно хотел спросить, что с ней, откуда она, почему… А полыхающее дерево не было деревом. То, что он принял сначала за крепкий ствол в основании кострища, жаром расщеплённый на куски, оказалось чёрным металлом. И не просто металлом, а целой фигурой из металла, склёпанной, слитой, сваренной, сплавленной на том прекрасном стыке математики и песни, резьбы и вышивки, блоков и филиграни, что самим своим существованием спирало его дыхание столько раз. Он попытался вскочить, но Епископ поймал его за плечо и усадил обратно: - Куда ты, ты в замешательстве, рано. - Конструкт! Почему он горит?! Кара перевела на него измученный бесцветный взгляд: - А что ему ещё прикажешь делать? - Гореть – никогда! Никогда бы не приказал ему гореть! - Ну вот своему голему и выбирай, что приказывать. А этот мой, и он горит. Фигура в пламени не имела глаз, но он давно научился додумывать их там, где они могли бы быть. И глаза эти смотрели с осуждением. Трава вокруг желтела и скручивалась. - Но… - Гробнар беспомощно огляделся, ища поддержки хоть у кого-то. Единственный, кто стоял рядом – следопыт – лишь в очередной раз сочувственно улыбнулся. – Он же… он был моим. - Разве? – Епископ почесал щёку, мозоли на пальцах скрипнули по щетине. – Если спросишь меня, то он ведьмин. Видал, как горит? Чей же ещё он может быть? - Он сам ничего не делает. Только то, что ему приказывают… или говорят. Да, так лучше. Что ему говорят, - он закрыл глаза. – Я говорил, не приказывал. - Тогда явно сказал что-то не то. Или не тогда. Или не там. - …или не тому. Откуда-то издалека, прямо из воздуха вновь прозвенел голос Хелгара. Гробнар уже и не пытался его отыскать – только слушал. Слышал. - Гном, ты собираешься в себя приходить или нет? «Я в порядке, господин Хелгар», - хотел было ответить Гробнар. Не смог. Друзьям ведь не следует лгать. Вот только… друзья ли они ему? Нет, не так… Они ли ему друзья? Эти ли? - Почему мы здесь? – прошептал он. – Я ничего не понимаю. Куда мы идём? - Никуда. Это к нам придут. Точнее, уже пришли. Ты что, битвы не слышишь? Он и правда прислушался, прислушался к неподвижной оглушающей тишине, разбиваемой треском огня на металле и взвизгами лебедя со сломанной шеей. Даже воздух не двигался, застыл, остановился. «Всё остановилось». Гробнар открыл глаза, теперь уже без особой надежды. Картинки вновь немного сменились. В отдалении стояла ещё одна знакомая фигура, женская, спиной к нему, глядя на горизонт, как и он прежде. Наверняка, на прилипшую к этому горизонту пылинку очередных ворот… - Капитан, - позвал он в затянутую кожаной курткой спину. – Капитан, что мы тут делаем? Она вряд ли стояла достаточно близко, чтобы услышать – но услышала. Оглянулась. Пёстрые волосы были привычно стянуты в хвост, выбившиеся пряди – заправлены за острые уши. Но через плечо на него смотрела пустота, тянущаяся от корней этих пёстрых волос, водопадом вниз, до обрыва острого подбородка, где перетекала в шею. Он отвёл взгляд – тут же, рывком, испугавшись, что смотреть в эту пустоту будет больно, и не просто больно, а тем типом боли, что он действительно боялся… - У неё нет лица, - прошептал он. – Почему у неё нет лица? Следопыт склонил голову к плечу, щурясь туда, где стояла безликая фигура: - Ну, если подумать, его и представить сложно, разве нет? Лицо её. Гробнар зажмурился, вслепую нашарил сумку, верную бездонную сумку, которую он ни разу не видел ни рядом, ни на себе за всё это время – но она тут была, не могла не быть, ведь это – его, это всё его… Нащупав мешочек с углём и журнал, он раскрыл книгу на коленях, вытряхнул одну из палочек. Он с самого начала был прав, нужно начертить траекторию, соединить точки, найти отправную. Приставив кончик угля к бумаге, он зажмурился ещё крепче – и отпустил руку.***
встряхни бездонную сумку, пинай её и швыряй – а в ней всё равно ничего не теряется и не перепутывается. целое иное измерение, целое искажение пространства, свёрнутое до размеров маленького мешка, а всё умудряется оставаться на месте. этим она лучше головы. я знаю, я записал это сравнение, когда придумал. полагал, пригодится. пригодилось. всему этому бардаку есть лишь одно объяснение. я нигде. я свёрнут в бездонной сумке. в худшем её варианте – своей голове. надо расставить точки по полкам.***
Он открыл глаза. Страница была пуста, за исключением огромного и чёрного вопросительного знака. Угольная палочка так и застыла на жирной точке в его основании. Гробнар разочарованно выдохнул. Епископ навис над ним, разглядывая гигантскую закорючку. - И в чём вопрос? – поинтересовался он. - Это не вопрос, это должен был быть ответ, - буркнул Гробнар. – Если только… Когда вопрос – это ответ? - Ты у нас умник, ты скажи. Он раздражённо рванул страницу, выдёргивая её из ряда таких же пустых и бесполезных, отшвырнул прочь. Лист упал в сохнущую на глазах траву. От близости жара горящего Конструкта уголки страницы приподнялись, потемнели, а затем и весь листок пошёл волнами, свернулся в удивительно ровную трубку, будто пытаясь принять форму свитка… Гробнар смотрел на него. Епископ тоже. - Зачем Вы здесь, господин Епископ? - Как и все? - Нет, прямо здесь. В этой точке. В отправной точке. Возле меня. Всё время. - Ну а как. Дворф же сказал: моя работа. - …Ваша работа. Он перевёл взгляд со скрученного листа на Конструкта, бесконечно плавящегося в чужом огне. Россыпь рун по металлу как будто тоже скручивалась и темнела. - Он не может выбирать, понимаете? Я пытался как-то его научить, придумать, какими рунами в него это можно заложить, как и что прописать, чтобы он смог… Но это всё неправильно. Каждая руна – от меня. Каждая руна – приказ. Их надо было меньше, а не больше. Чтобы никому его не отдавать. Нельзя его никому отдавать. Он не оценивает приказы, он их просто выполняет. - Может, дело просто в том, кому ты его отдаёшь? - Да. В том и дело. - Надо выбрать того, кому доверяешь. - Вам? - Ну, этого, заметь, я не говорил. Гробнар чуть улыбнулся: - Но Вы говорили. Когда-то. Что вам можно и нужно доверить его коды активации. И наверное даже сработало бы, будь я совсем идиотом. Вам – Конструкт? Вам стрелы-то вытаскивать некогда, какое ещё нагружать себя управлением Конструктом… Епископ помолчал. Впервые за всё это время он не нашёлся сразу с ответом. - …Но ведь сказал всё-таки мне эти коды? – бросил следопыт наконец. - Выходит, идиот? - Вы так настойчиво говорили. Мне подумалось тогда, что Вам это нужно. - Конструкт? - Чтобы Вам кто-то доверял, - казалось уместным согнать улыбку с лица, но Гробнар лишь улыбнулся шире. – Выходит, идиот. - А теперь ещё и схлопотал по башке. - Нет… Протянув руку, он схватил обратно скрученный листок. Не листок, свиток. Развернул его, глядя на размазавшийся вопросительный знак. - Это не вопрос, - пробормотал он и вновь улыбнулся. – И я не получал по голове. Я в замешательстве. Подняв голову, он уставился на следопыта. В каком-то смысле это было, наверное, как в зеркало смотреть. Но отчего-то успокаивало, что говорит он это воплощению следопыта, а не просто так, в пустоту. И уж точно успокаивало больше, чем пытаться разглядеть лицо, которое и представить страшно. Перед любым выступлением нужна репетиция. - Замешательство, - повторил он. – Заклинание четвёртого круга. У меня был такой свиток. У меня их много было, но я их раздал тем, кто пошёл на крепостные стены, отбивать осадные башни. Этот, видимо, достался Вам. Я сам Вам его дал. Научил, как читать… - Выходит, идиот, - кивнул Епископ. Лебедь вновь завопил, но зашёлся хрипом – с влажным хрустом выпрямилась сломанная шея. Гробнар улыбнулся и ему. - Лебёдка. Я шёл к воротам, я всё это время шёл к воротам, потому что мне показалось, что сломан рычаг лебёдки. Он торчал под таким странным углом, что я удивился, почему никто не заметил. Тогда и услышал, как Вы читаете заклинание. Как Вам непривычно его читать. Вы пару раз споткнулись, Вам как будто сами эти слова были чужды… Тайная магия – не Ваш конёк. Я услышал и подумал ещё, боги, в кого бы господин Епископ не целился, пусть всё правильно прочитает. А Вы целились в меня, - он со смешком мотнул головой, опережая следопыта: - Выходит, идиот. Со вздохом он поднялся наконец на ноги. Конструкт не двинулся, под языками пламени краска свет-камня стекала по его сочленениям и щиткам, резала глаза своей яркостью. Руны исчезали одна за другой. - Если меня вырубило заклинанием, то он остался совсем один. Пошёл за первым же приказом. Неправильно это, - ещё одна руна сползла сверкающей кляксой, свернулась в отправную точку, и Гробнар протянул к голему руку. – Иди сюда, теперь можно. Суставы скрипнули как будто с непривычки, но Конструкт шатнулся к нему, неуверенно переступил ногами. Гробнар кивнул. - Гном, ты что, сдохнуть решил?! - Иду, господин Хелгар! Всё в порядке. Я разобрался. Следопыт наблюдал за ним, хотя и сам становился всё прозрачнее, обугливался по краям, как листок с заклинанием. Гробнар покачал головой: - Что, неужели и правда один я заметил сломанную лебёдку? - Выходит… - …да, всё равно идиот. Только знаете, - он взял Конструкта за протянутое лезвие, что заменяло ему руку, аккуратно ухватил за незаточенную сторону клинка. – Вы так спотыкались об это заклинание. Пристрелить ведь было бы проще? Глаза Епископа, уже совсем бесцветные, сузились: - Ты меня никак оправдать пытаешься, недомерок? «Недомерок. Наконец-то. Значит, и правда всё правильно». - Да я не для себя, - усмехнулся Гробнар, попытался – но не смог – бросить взгляд на безликую фигуру. – Мне-то что. Меня, знаете ли, обидеть или расстроить – ещё постараться надо. Чуть крепче сжав металлическую лапу Конструкта, он закрыл глаза…***
…и открыл их. Солнце брызнуло сквозь щель между веками, рассветное, яркое, долгожданное, такое настоящее, что непонятно было даже, как он то, другое, прежде, мог принять всерьёз. Но слёзы навернулись явно не от солнца. Вместе со светом в глаза хлынул дым, едкий и чёрный дым горящих укреплений, горящих строений в крепостном дворе, горящих мёртвых тел и дважды мёртвых тел тех, кто пришёл уже мёртвым… Он не стал смотреть, насмотрится ещё, выбрав пялиться на розово-рыжее от рассвета небо. Слушал тишину, не хаос битвы, не крики и не лязг оружия, и надеялся только, что он всё-таки не один такой идиот, который остался в живых… Грубая рука, короткопалая, тоже смозоленная – но рукоятью топора, а не стрелами – ухватила его за подбородок, повернула прямо к другому лицу, грязному и уставшему, забрызганному так живописно, что дни уйдут разобрать эту картину на все такие разные – и такие страшные – краски. Хелгар всматривался в его глаза, и Гробнар моргнул в ответ. - Отбой, - выдохнул дворф. – Живой и моргает. Не размозжили ему башку. А даже если и размозжили, так я сразу говорил, что ничо ему не будет, там нет ни бельмеса, в башке этой. - Это заклинание какое-то было, - протянула сбоку Кара, бледная и осунувшаяся, вымотанная целой ночью прошедшей битвы, где больше половины пожаров были её рук дело. - Замешательство, - ответил Гробнар. Улыбнулся. Потёр щёку, смахивая с неё грязь и каменную пыль – не с травы, но с мощёного крепостного двора здесь, под аркой. – Но я разобрался. - Кто разобрался, а кто и обосрался, гном. Вставай давай, можешь? - Лебёдка… Там сломана лебёдка. На воротах, на подъёмном механизме… Хелгар скрипнул зубами: - Да знаем уже! Он, видать, ещё с вечера её сломал, паскуда такая. Это ты что, в разгар боя заметил и пошёл проверять? На глазах у него? Ни мастеровых не крикнул, ни охрану, кто поближе? Улыбка Гробнара стала лишь шире: - Выходит, идиот. Хелгар как будто хотел сказать что-то, но глянул в сторону, тихо выругался в бороду и отступил, позволяя другому лицу занять его место. По крайней мере оно было, это лицо. Гробнар дёрнулся отвести взгляд, но переселил себя. Нужно, хоть и больно. Капитан осторожно коснулась его лба, висков, прощупала шевелюру, зарывая пальцы до самого скальпа. Напряжённые пальцы, деревянные. Такие пальцы бывают, когда обладатель насильно их пружинит, стискивает, не сжимая кулака – только бы не дрожали. Синие глаза женщины были сухими. Более, чем сухими – высушенными до матовости яичной скорлупы. Гробнар как будто мог разглядеть неровности роговицы, вмятины в тех местах, где лепили эти нелакированные безжизненные фарфоровые шарики. Лепили из злости, отчаяния и неизбывной вины… - Я в порядке, капитан, - он даже покивал, заставляя себя не отводить глаза от опустевших синих скорлупок. – Правда, я был в полном замешательстве, а потом разобрался и теперь в порядке. Мне если подумать, так даже повезло – большую часть битвы не застал, провалялся тут мешком пуховым. Ладони её наконец оставили его волосы, обхватили лицо, сжали слегка – чтобы убедиться, что и правда всё в порядке, не иначе – и выпустили. Женщина отвела взгляд первой, словно это ей было тяжело на него смотреть, и, так и не сказав ни слова, начала подниматься с корточек. Гробнар ухватил её за запястье, притягивая назад, пока ещё можно. - Это заклинание было, - зашептал он. - Заклинание, понимаете? Он ещё читал его так сбивчиво, я распереживался даже, болел за него, чтоб дочитал. Но это не важно. Замешательство, рассеявшее его мысли в пустыне бессмысленности, спадало, и мысли, образы, звуки, картины, всё хлынуло обратно, привычно заполнило голову до краёв и скрутилось в прежний крепкий бульон. Слова уже вновь набегали друг на дружку, путались, обгоняли и спотыкались одно об другое, а он ещё и подхлёстывал их страхом. Тем самым страхом, что охватил его, когда он понял – до ворот он не дойдёт, и лебёдку не проверит, и Епископ всё-таки смог прочесть заклинание, и направлено это заклинание против него, и понял почему, и что нужно будет сказать ей об этом. И, о боги, как же страшно было представить её лицо… Оставалось только говорить, быстрее и быстрее – теперь, когда лицо это было прямо перед ним. - Важно то, что заклинание. Убить было бы проще. Выстрелить и всё. Но было-то заклинание, понимаете? – он стиснул запястье женщины крепче, надеясь если не словами, то хоть через хватку свою донести то, что хотел сказать. – Может, конечно, ему такое, относительно безвредное просто под руку попало, но выстрелить-то в любом случае было бы проще! Ведь Вы же понимаете? Понимаете? – глаза её всё-таки не были пусты, совсем не были, и эта вина, её вина, тоже казалась такой неправильной… - Я-то идиот, пускай, и любой, кто ему верил, он тоже, может, идиот, но само это – не идиотизм. Что это случилось, что мы это позволили – не идиотизм. Давать шанс на доверие – не идиотизм. Тот, кто им не воспользовался, кто выбрал другое – его право, даже и вина, может быть. Но тот, кто шанс давал – он не виноват. Он никогда не виноват. Её веки дрогнули, едва-едва, с таким трудом, словно и правда между ними пролегали фарфоровые пустыни со всеми своими песками, и кратерами, и барханами. Она погладила его пальцы, мягко сняла со своего запястья. - Как скажешь, милый, - едва различимо прошелестела она и отошла, исчезла из поля зрения. Гробнар закрыл глаза. Возможно, не вышло. Но тогда он просто скажет ещё раз, попозже. И ещё. Для того, чтобы что-то сказать, ему никогда особых усилий не нужно. - Самое хреновое, гном, - буркнул Хелгар, - что он Конструкта твоего увёл. Не знаю уж как, но раз тебя вырубило, то… - Это ничего, - отозвался Гробнар. – Там надо будет несколько рун придумать, как стереть. Говорю же, я разобрался.