memento mori

жизнь чертовски несправедлива. Юнги понимает это в семь, когда выбегает из собственного дома, а потом спотыкается и разбивает не только коленки, но и подбородок. Вслед за ребенком летят не только отборные крики ругани, но и стеклянная бутылка, которая пролетает у рыдающего мальчика чуть выше головы, а после с громким звоном разбивается всего в метре-двух от него же. Бьется, кстати, не только изумрудное стекло и даже не ребенок, бьющийся в истерике, бьется надежда на «прежнюю» семью, где отец не пил, а Мин был любимым ребенком. Бьется будущее пока еще совсем маленького мальчика. жизнь чертовски несправедлива. Поэтому мальчик еще два года живет в полном хаусе пустых бутылок, битого стекла и отборного мата, а каждый вечер закрывает уши и смотрит в стену испуганными глазами, чтобы не слышать, как в очередной раз кричит папа, а потом, если в сознании, уползает смывать кровь, шепча о том, что «все наладится». Юнги же забирается под кровать и пальцем на пыли сто раз пишет «папа любит меня. папа любит меня. папа любит меня. папалюбитменя.» жизнь чертовски несправедлива. Снова повторяет, когда с тринадцати лет, уже после развода родителей начинает браться за любую работу, правда старается заработать деньги честно, не обращая внимания на вечную боль в пояснице и урчащий живот. День за днем вкалывает как не в себя, а потом сознание теряет от усталости. жизнь чертовски несправедлива. Юнги насилуют в пятнадцать прямо по дороге домой, после чего он молча возвращается домой, а на следующий день идет в школу, будто ничего не случилось, лишь спустя неделю в свой собственный выходной сдает пару анализов на заболевания, которые мог подхватить. жизнь чертовски несправедлива. Устраивается в дорогой клуб официантом уже через пару месяцев, полностью игнорируя кучу наркоты, проституции и прикосновения без разрешения, а через месяц и сам начинает тело продавать. «Деньги не пахнут», а Юнги нужно оплачивать счета и чем-то питаться. жизнь чертовски несправедлива Юнги семнадцать. Он лежит спиной на холодном полу какого-то заброшенного склада и пустым взглядом осматривает потолок. На хрупком теле молочного цвета нет и миллиметра, который не горит от отвратительных прикосновений чужих рук или синяков. Его кожа на плоском животе и худых ногах липкая от спермы, а на лице и талии все еще осталась уже засохшая кровь. Парень на это никак не реагирует. Продолжает пустым взглядом смотреть в потолок Сколько он тут лежит? Огромные окна с решеткой пропускают в зал последние, рыжие лучики солнца. Впервые в жизни Мин Юнги столько всего происходит в последний раз. Он последний раз заставляет себя перебороть боль и подняться на ноги, последний раз видит закат за окном, последний раз натягивает брюки на избитое тело. Последний раз улыбается пожилому охраннику, последний раз толкает дверь от себя и ленивым шагом бредет в сторону дороги. Парень курит сигарету за сигаретой, совсем не чувствуя горький привкус никотина вперемешку с кровью. Омега стеклянным взглядом следит за проносящимися мимо машинами и ничего больше не чувствует, не чувствует как мерзнут тонкие пальцы, не чувствует боли в костях, не чувствует как внутренний мир и мечтания больно разрываются на мельчайшие клочочки. Он даже не плачет, продолжает наблюдать за тем, как автомобили с громким ревом проносятся мимо, унося в себе совсем разных людей, со своими жизнями и надеждами. У них у всех дела, семья, наверно. Все куда-то спешат. Работа, шоппинг, встречи с любимыми. Нужно ребенка забрать из садика или папе подарить цветы. У них столько планов на жизнь, столько мечт и желаний на годы вперед. У Мин Юнги его последние десять минут и горькая сигарета меж костлявых пальцев. Устал. Вот он, этот гребаный мир, полный ебучих возможностей. Такой яркий, красивый, прекрасный. Мир, где ты «можешь быть кем хочешь», можешь «быть самим собой». Мир, где «все твои мечты сбываются» и «суицид не выход». Как жаль, что все козыри отдали не в те руки. Как жаль, что он скоро станет частью проклятой статистики. Никто не пойдет останавливать его. Никто не будет плакать, зацеловывая отвратительные шрамы и синяки на избитом, полумертвом теле. Никто не будет стирать его слезы, прижимаясь к заплаканным глазам губами, никто не прошепчет «я буду с тобой, мы сможем пережить все это». Все на этом свете такое хрупкое, но может рухнуть всего за секунду. Омега достает последнюю сигарету из пачки и чиркнув зажигалкой, прикуривает ее. Он хочет заплакать, но слезы, почему-то, не приходят, как не приходит и понимание того, что он собирается сделать. Не приходит и человек с теплыми руками, от которого успокаивающе будет пахнуть мелиссой и горьким кофе. У каждого свое горе. И каждое из них намного сильнее и важнее чем у него. Телефон кажется уже в сотый раз начинает вибрировать в кармане и Мин, взглянув на дисплей одним глазком, грустно усмехается. - Прости, солнышко. Дальше без меня. Хосок звонит совсем невовремя. Юнги так много не успел ему сказать... Омега лишь надеется, что после его смерти, когда мир не остановится и, все будут жить той же жизнью, что и раньше. В том городе, в котором Мин Юнги больше не будет существовать. Там, где подростки все равно будут курить на крыльце и крыше школы, а учитель химии продолжит глупо заикаться. Там, где малыши продолжат ходить в школу с улыбкой на лице, а взрослые пить горький кофе, собираясь на работу. Там, где его любимый осознает, как равнодушно смотрел на то, как Юнги пускает по кругу и обязательно пожалеет. Он так надеется, что в том мире Чон Хосок научится жить сам. Да, ему будет очень больно какое-то время, он будет кричать в подушку и давится собственными рыданиями, но, Юнги надеется, что в итоге Хосок будет в порядке. Так же он очень надеется, что папа продолжит улыбаться коллегам еще пару часов и продолжит думать, что Мин Юнги еще слишком мал чтобы испытывать боль. Эти двое будут его оплакивать и он в этом уверен, но неожиданно этого оказалось слишком мало для того, чтобы продолжать бороться и хвататься за последние травинки серой, несправедливой жизни. Юнги проиграл и сдает оружие. Все происходит за считанные секунды. Парень задирает голову к небу и сделав глубокий вдох, вымученно улыбается. Последний раз. Будто прощается. Выкидывает зажигалку в пустой пачке синего винстона в урну и делает шаг. Вдох и еще один шаг, а потом еще и еще. На секунду ему становится страшно от того, как далеко он зашел. Секунда. Всего секунда, которая ничего не будет значить для того парня, который только что заказал пиццу в Америке, которая ничего не значит для того мальчика, выгуливающего собаку в парке, на другом конце города, и ничего не значит для парочки, которая зашла в кофейню. Эта секунда все, что было у Мин Юнги. Выдох, шаг на проезжую часть, визг тормозов. Жизнь до ужаса хрупкая, как лепесток вишни. В мире живет так много людей и в их жизнях все будет хорошо. Из года в год на свет будут появляться все новые люди. Все продолжат жить дальше. Даже папа. Отец не заметит вовсе. Все происходит за секунды. В эти же секунды кто-то переживает черную полосу, рождается на свет, влюбляется, умирает. В мире умирает много людей, Юнги не стал исключением. Мин Юнги не справился сегодня. Его история заканчивается здесь. Сегодня он сделал самый ужасный выбор, но иронично он оказался единственным верным. Возможно кто-то скажет, что он слаб, что ж, да будет так. Хрупкое тело обтянутое молочной кожей лежит в луже собственной крови. Бог снова ничего не заметил.