Другая история

Десятки взглядов обжигали затылок удивленным недоверием. Тяжело было справиться с собой и не обернуться, не прикрикнуть, не расцепить руки, уходя прочь с улицы, но Дилюк очень старался. Он согласился на это и принимал последствия собственной слабости. Кэйа шел рядом и, казалось, не замечал ни напряжения Рагнвиндра, ни людей вокруг: на его лице впервые за много лет сияла искренняя улыбка, смотреть на которую было почти больно – но Дилюк смотрел. Искрящаяся синева затягивала в глубокий омут и ускоряла ход мерно бьющегося сердца, обещая воскресить погибшую в роковую ночь надежду. Они двигались в сторону главной площади, вместе, с вызовом встречая возмущение остального мира – потому что бывшие братья, потому что огонь и лед, потому что не должны так легко быть рядом. И, на самом деле, легко им совсем не было - нервно сжимающие ладонь пальцы подтверждали это. Но сегодня день, всецело принадлежащий Кэйе, и он делал то, что хотел, а Дилюк лишь молча подчинялся, будто пытаясь извиниться и одновременно простить за безумную боль прошлого, показывая, что теперь им обоим больше некуда и незачем бежать. Когда Кэйа остановился у фонтана и медленно обернулся, Дилюк знал, что за этим последует. Смущение смешалось со стыдом в огне его глаз, на что капитан кавалерии лишь усмехнулся, да так и застыл, подняв не коснувшуюся чужих волос ладонь. Да, для Дилюка все это было слишком. Тот Дилюк, которого помнил Кэйа, лучился изнутри горячим светом, жизнелюбием и наивностью, доверяя своему лучшему другу и возлюбленному каждое мгновение собственной жизни. Его жара хватало, чтобы согреть потерянного маленького мальчика, брошенного на пороге чужого дома; помочь ему вновь поверить людям и в людей; напомнить, что в мире, кроме темных тонов страха и отчаяния, существуют миллионы ярких оттенков. Того Дилюка Кэйа любил с самозабвенной нежностью, на максимализме подростковой привязанности и глупых, хоть и пламенных клятв. Нынешний Дилюк совсем не был похож на призрака из его воспоминаний: ожесточившаяся душа закалила возмужавшее тело, стирая с мягких (Кэйа до сих пор помнил их вкус) губ даже намек на улыбку. Никаких белых цветов в одежде, лишь черный и красный, горькие оттенки мертвого огня с выжженной полосой земли под ногами. Взрослый Дилюк смотрел раздраженно и едко, одним взглядом способный прожечь дыру в груди и, не морщась, вырвать оттуда чужое сердце. И любить нового Дилюка оказалось не в пример сложнее: порой Кэйа подумывал безмятежно упасть на чужой клеймор, лишь бы увидеть отблеск болезненного торжества в алых глазах. Но жизнь искусна в умении преподносить сюрпризы, поэтому, вопреки планам Кэйи, его ранения никого не исцеляли, а напротив - делали красивое хмурое лицо все мрачнее. В один из вечеров Дилюк попросил Кэйю остаться после закрытия таверны, явно намереваясь вызвать на неприятный разговор. По итогу капитан узнал о себе и своем «бездумном поведении» много нового, правда, тогда же открылась и истина о царящем в чужой душе смятении. Под грубыми словами старательно прятали заботу, но Кэйа слишком внимательно слушал, чтобы не суметь выцепить ее из вереницы колких обвинений, в которых не было ненависти. Дилюк злился, Дилюк был в ярости, Дилюк переживал за него. Не помнящий себя от нахлынувших чувств, Кэйа впервые за долгие годы потерял над собой контроль - украл с губ хозяина таверны быстрый, смазанный поцелуй. Тяжелая бутылка не опустилась капитану на голову только благодаря реакции: он отскочил в сторону раньше, и стекло со свистом рассекло воздух. О своем поступке Кэйа ни разу не пожалел, хоть и на ближайший месяц дорога в «Долю Ангелов» капитану кавалерии Ордо Фавониус была заказана: Дилюк распорядился не пускать его даже на порог. Разрешился конфликт так же глупо и неожиданно, как и возник: Кэйа случайно заметил Дилюка у озера в компании плачущей Кли. На лице воина поселилась гримаса отчаяния напополам с ужасом, он что-то тихо говорил, но девочка лишь начинала рыдать пуще прежнего. Когда Кэйа вмешался, тут же ловя радостный взгляд от Кли и хмурый – от Дилюка, выяснилось, что неугомонного ребенка застали за «противозаконной рыбалкой», а именно взрыванием этой самой рыбы новыми самодельными бомбами. Грозный вид Дилюка ни на шутку напугал Кли, а мужчина, в свою очередь, не знал, как можно загладить возникшую ситуацию. Появление «братика Кэйи» вмиг решило проблемы обоих: Кли перестала плакать и послушно согласилась вернуться в город, решительно заявив, что больше не будет глушить рыбу (на самом деле Кэйа тихонько пообещал ей, что в тайне от тети Джинн они вместе сходятся на речку к концу недели), а Дилюк с облегчением выдохнул, лишенный необходимости дальше возиться с маленьким ребенком. Внятной благодарности тогда Кэйа не получил, но, выждав пару дней (смены Чарльза), рискнул вновь попытать удачу в таверне. К его величайшему удовольствию, никаких проблем не возникло, и он провел восхитительный вечер наедине с бутылочкой «Полуденной смерти». Корка льда с сердца Дилюка спадала медленно и неохотно, застарелые обиды вновь и вновь напоминали о себе, грозясь вернуть все к исходной точке, но Кэйа умел ждать. И когда на свое невзначай брошенное (под влиянием алкогольного дурмана, конечно же) предложение устроить дуэль, победитель которой получит право загадать оппоненту любое желание, услышал лаконичное «хорошо», то чуть не рухнул на пол с опасно покачнувшегося стула. Лицо Дилюка в тот момент особых эмоций не выражало: кажется, он даже ни на секунду не отвлекся от монотонной ревизии бутылок на стеллажах. В битве Кэйа полагался на скорость, ловкость и чтение ошибок оппонента; Дилюк же предпочитал использовать силу, нанося рубящие, размашистые удары тяжелым мечом, от которого в его руках оказывалось очень сложно увернуться. В том, что в итоге Дилюк уложит его на обе лопатки, Кэйа честно не сомневался: тем удивительнее было встретить спокойный взгляд воина, ловко опрокинутого на спину. Меч капитана едва касался острием чужой кожи, ловя пульсацию артерии на шее, а сам Кэйа и вовсе затаил дыхание. Победил он, но избавиться от ощущения глубочайшего поражения, когда цепкий алый взгляд поймал заменившие холодную сталь дрожащие пальцы, у него так и не вышло. Желание Кэйи оказалось до странного банальным: провести день вместе, как в давние времена, когда два озорных семнадцатилетних юноши без стеснения гуляли по Мондштадту. Конечно, близости большей, чем позволительно демонстрировать на людях, они тогда не допускали, но нынешний Кэйа к ней и не стремился: несмотря на горящие в душе чувства, он держал Дилюка за руку совершенно по-дружески. И желание убрать прядь алых волос, небрежно упавших на лицо, переходило незримую черту: Кэйа видел это по тому, как Дилюк вытянулся по струнке, готовый в любой момент дёрнуться и уйти от чужого прикосновения. Невольно капитан поймал себя на догадке, что наедине Дилюк бы позволил ему чуть больше, но посреди толпы людей в центре Мондштадта Кэйа мог получить лишь молчаливый отпор. - Подожди меня немного, нужно кое-что забрать, - обронил Кэйа, отпуская ладонь Дилюка и исчезая в здании Ордена, где остался жить после ухода из особняка Рагнвиндров. Капитан потратил не много времени на то, чтобы найти нужную вещицу среди своих скудных пожитков, но когда взял ее в руки - на долгие минуты застыл, рассматривая отливающую золотом ткань в неровных солнечных лучах. Сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний, и Кэйа едва сдержал смех, сетуя на собственную сентиментальность: подумать только - хранил все эти годы, не решаясь наконец выбросить. Намеренно громкие шаги за дверью вывели его из состояния транса, и Кэйа поспешил спрятать найденное в сумку, тут же закрепляя ее на плече. - Все нормально? – Дилюк помедлил у приоткрытой двери, не решаясь войти, и Кэйа сам избавил его от ненужной дилеммы: появился в проходе, осторожно беря названного брата под локоть и вновь утягивая на улицу. - Все прекрасно, - практически пропел он, - а будет еще прекраснее, когда мы доберемся до Долины Звездопадов. - Зачем? – механически спросил Дилюк, хмурясь от мыслей о предстоящей долгой дороге. - Увидишь, - и более Кэйа ничего не сказал, хотя сам лучился довольством и не скрывал интригующей улыбки.

***

Чтобы осуществить план, прочно засевший в синеволосой голове, пришлось подниматься на самую высокую гору. Дилюк, помня данное самому себе обещание, не возмущался, хотя и хотел провести свой редкий выходной не в карабканье по скалам и изучении природы Мондштадта. Кэйа же был оплотом восторга и энтузиазма, особенно когда на вершине принялся раскладывать покрывало и извлек из сумки громоздкую конструкцию, ослепительно блестящую на солнце. Дилюк зажмурился от яркого мерцания, пытаясь внимательнее разглядеть странную вещицу в чужих руках. Мгновение осознания, и алые глаза широко распахнулись: Рагнвиндр присел рядом с Кэйей, почти со страхом касаясь пальцами раскрытых золотых крыльев. Капитан наблюдал за ним с широкой улыбкой. - Узнаешь его? Дилюк не сразу нашелся с ответом, бережно поглаживая изящные цветные узоры на бархатном шелке. Он прекрасно помнил каждую деталь воздушного змея, привезенного отцом из Ли Юэ, так же как и печальную историю его исчезновения: буря унесла златокрылого феникса, оставив после себя массу сожалений и горьких детских слез. - Откуда… ты… - Дилюк поднял глаза, пересекаясь с Кэйей взглядом. Тот показательно небрежно откинулся назад, упираясь руками в мягкую траву и сосредоточенно рассматривая плывущие в светлом небе облака. - Пару лет назад нашел его, зацепившимся за ветви кедра недалеко от Мыса Веры. Сначала я даже не понял, что за странное мерцание в листве, решил взглянуть –и, вот. Правда, в некоторых местах он порвался, - голос Кэйи стал извиняющимся, будто капитан сам был в этом виноват, - но я отнес его к швее – она сделала заплатки из похожей по цвету ткани. Не то что бы незаметно, но лучше, чем зияющие дыры. Кэйа рассмеялся – наигранно, с глубинным надрывом, боясь чужой реакции на свое откровение. Еще утром идея казалась ему стоящей свеч, сейчас же капитан внезапно понял, как по-детски глупо все это выглядело. Наверное, на месте Дилюка он демонстративно сбросил бы воздушного змея с обрыва, чтобы раз и навсегда выбить из головы Кэйи мысль, что он имеет право трепетно хранить их общие воспоминания. Но, как ни старался, Кэйа не мог уловить в лице напротив ни презрения, ни злобы – хотя Дилюк смотрел неотрывно, позволяя считывать все свои эмоции. Когда Рагнвиндр подался вперед, резко сокращая расстояние между ними, капитан забыл, как дышать, напрягшись в ожидании удара. Однако вместо кулака сухие губы мягко коснулись его собственных: будто пробуя на вкус, смакуя ощущения, Дилюк не разрывал прикосновения, так и застыв в непозволительной близости. Горячее дыхание выжигало трепещущее нутро сильнее, чем пресловутый жар пиро стихии – Кэйа тоже замер, боясь совершить ошибку, из-за которой Дилюк уйдет, покинет его, как уже бывало раньше. Сердце Кэйи не выдержит, разобьется вдребезги, если Дилюк оттолкнет его сейчас, сведя происходящее в нелепую шутку. Лучше сразу вместе с лежащим у их ног фениксом камнем полететь на морское дно, чем жить с кровоточащей внутри пустотой. Отчаяние, видимо, слишком ярко отразилось на смуглом лице: между бровей Дилюка прорезалась хмурая морщинка, и в тот момент Кэйа почти себя проклял. Но Дилюк вновь его удивил: решительно запустил пальцы в спутанные на затылке пряди, целуя грубее, требовательнее, словно хотел напором стереть переживания, плещущиеся в яркой синеве чужих глаз. Изумленный Кэйа даже не ответил: просто не смог, судорожно пытаясь удержать плавящееся от горячих прикосновений сознание. Когда Дилюк отстранился, в его взгляде была растерянность: неловко закусив губу, он старался больше не смотреть на капитана. Теплая ладонь покинула затылок, и немного пришедший в себя Кэйа так вцепился в нее, что вырвал из чужой груди шипящий вздох. - Я думал, ты хочешь этого, - в голосе засквозило раздражение, которое Дилюк перестал контролировать. Кэйа тут же согласно закивал головой, словно шарнирная кукла, усиливая давление пальцев. От заходящегося в бешенном темпе сердца закладывало уши, а губы все еще горели от поцелуя, но Кэйа отчетливо чувствовал пульс на чужом предплечье – такой же сильный и неровный, как его собственный. - Хочу, - почти беззвучно прошептал Кэйа на выдохе и оставил невесомый поцелуй на бледном запястье, вкладывая в прикосновение всю свою любовь, всю нежность, на которую был способен. – Быть с тобой, видеть и чувствовать тебя – я не смею просить Селестию о большем счастье, как и не смею на него надеяться. Кэйа справился с дрожью, сбившей голос на последних словах, и даже нашел в себе силы вновь взглянуть в лицо Дилюка, светлая и тонкая кожа которого всегда легко окрашивалась алым румянцем. Кэйа находил краснеющего Дилюка необычайно красивым, но никогда бы не сказал подобного вслух: ему лучше других было известно, что рука у Рагнвиндра тяжелая. - Феникс, - невпопад сказал Дилюк, опуская взгляд на воздушного змея. – Ты сказал, что он порвался. Кэйа смотрел непонимающе, но кивнул на странное полутверждение-полувопрос. - И следы на ткани заметны, несмотря на усилия талантливой швеи. Сколько не делай заплатки, уродливые стяжки остаются… - Дилюк помедлил мгновение, во время которого Кэйа прикрыл глаза, неспособный бороться с пронзающей душу насквозь болью. - Но вопреки всему - этот феникс до сих пор может летать. И при взгляде на него внутри меня оживает что-то слишком важное, что-то, что я пытался стереть из сердца и памяти, но так и не смог. Алый взгляд наполнился многолетней темной тоской, в глубине которой огнем тысяч факелов отражалось пылкое, сжигающее своего обладателя заживо чувство. - Понимаешь, Кэйа? В тот вечер феникс так и не взмыл в небо, став невольным свидетелем воссоединения двух влюбленных. Он мог бы многое поведать о том, что видел вышитыми изумрудными глазами, неприкрытыми тканью сумки, и возмутиться на то, как эта сумка оказалась небрежно закинута в угол одной из комнат особняка Рагнвиндр… Но это будет уже совсем другая история.