Совсем как огонь

      Ёнсын чувствует тяжесть на своем плече и даже не сразу осознаёт, что Кехёна попросту вырубило… Как всегда по дороге домой после затянувшейся тренировки или удачного выступления. Когда уставший, но абсолютно счастливый Кехён, сначала с горящими глазами рассказывает, что особенно зацепило его в выступлениях других фаерщиков, потом рассуждает, что из увиденного они сами ещё не пробовали, что можно улучшить, что изменить. А потом, убаюканный гулом метро, притихает, роняет голову Ёнсыну на плечо и дремлет, пока тот не разбудит его.       Они живут вместе уже третий год. И иногда Ёнсын мечтает дать по башке тому шутнику, который когда-то сказал, что им только жить вместе осталось, чтобы круглыми сутками корпеть над своими идеями… Кехён загорелся. Ёнсын не смог ему отказать. И вот они здесь — два абсолютно счастливых, мечтающих то о новых победах, то о том, чтобы просто скорее добраться домой, фаерщика…       Ёнсын осторожно сдувает щекочущую его шею прядь рыжих волос, пару секунд следит за горящими в них красноватыми бликами и, не сдержавшись, хихикает, когда друг во сне смешно морщится.       Правда. Смешно. Весь такой яркий и язвительный Чо Кехён, когда спит, сам на себя не похож. Кто бы увидел — точно бы обалдел. А вот Ёнсын даже привык уже.       Он улыбается, глядя, как на повороте железнодорожных путей друга ведёт, и позволяет его голове соскользнуть со своего плеча — им всё равно выходить на следующей. Кехён чертыхается. Трёт глаза и недовольно ворчит. А Ёнсын смеётся, игнорируя его укоряющий взгляд, и отворачивается к окну.       Вообще-то… Он хочет плакать. Но Кехёну об этом знать вовсе не обязательно. В его хитром взгляде таится огонь. И Ёнсын не хочет нечаянно затушить его…       Кехён вообще-то весь, как огонь. Яркий, пылающий, временами неуправляемый. Но без поддержки — гаснущий. Ёнсын заметил это ещё тогда, когда они не работали в паре.       У Кехёна была масса идей. И любовь к их общему делу. Он им буквально горел. Но всякий раз притухал, когда предлагал Донхону что-то грандиозное и опасное. Лидер знал его. Знал и придерживал. До тех пор, пока на одно из таких, кажущихся безумием, предложений не отреагировал Ёнсын, которому по непонятным причинам вдруг оказалось невмоготу видеть, как Кехён в очередной раз разочарованно вздыхает и опускает голову.       — Хони-хён… Я могу попробовать просчитать… — полувопросительно-полуутвердительно произнёс он. И Донхон разрешил. Долго думал и напряженно молчал… Но разрешил! И, возможно, будь на месте Ёнсына кто-то другой, и шансов бы не было. Но.       Кехён просиял. И даже напоминание лидера о том, что от участия в основных номерах их обоих никто не освобождал, не убавило его радости.       — Спасибо, Ёнсын! — восторженно выдохнул он, как только Донхон вышел из подсобки, оставив их один на один, и тот неожиданно понял, в какую ситуацию загнал себя.       Он ведь и раньше Кехёна красивым считал. Не потому что насмешливый взгляд и рыжие волосы. А потому что живой. Настоящий. Не идеальный. И смелый… Кехён не стеснялся злиться. Умел поддержать. И от большинства знакомых Ёнсына разительно отличался. Чем, скорее всего, и привлёк его пристальное внимание.       Ёнсын не пытался сближаться с ним. Не знал, что тот любит. Какие фильмы смотрит по выходным. Какую музыку слушает. Он ничего не знал.       Но полюбил их совместные тренировки, часто заканчивающиеся после полуночи. Полюбил спорить с ним, когда тот пытался уговорить его на что-то совсем безрассудное. Полюбил напряженно закушенную губу, сосредоточенное молчание и счастливое, отдающее эхом под сводами зала «Йу-ху!!!», когда у них получалось осуществить задуманное.       Он опасался уже тогда. Но только увидев Кехёна растрёпанно-сонным в первое, после переезда, совместное утро, почувствовал то, что до сих пор кидает его от абсолютного счастья к полной растерянности. Ёнсын влюбился. По-настоящему.       — Хэй… Ёнсын! — Ёнсын вздрагивает, получая ощутимый тычок в бок, и понимает, что слишком глубоко задумался. Поезд уже тормозит. А Кехён смотрит обеспокоенно.       — Ты в курсе, что я не слабее тебя? — закидывая рюкзак на плечо и двигаясь к двери, интересуется он.       — И что? — Кехён останавливается напротив него, хватаясь за поручень. Их руки соприкасаются.       — Ничего. Сделаешь так ещё раз и тебе конец.       — Сегодня ты меня не убьёшь. Мы завтра Донхону номер показываем.       — У меня есть Еын. Не забыл?       Кехён насмешливо фыркает и первым выходит из поезда. Он давно не в восторге от того, что Ёнсын не только с ним в паре работает. Им приходится совмещать. Делить время для дополнительных номеров. Договариваться друг с другом о репетициях… Ёнсыну не сложно. Да и Кехён мог бы взять в напарники кого-то ещё. Но он упёрся вредным бараном и всякий раз, когда случаются несостыковки, показательно дуется.       — Почему ты вообще решил ставить номер с Еын? — интересуется он, пряча ладони в карманы и пиная кроссовком попавшийся под ноги камушек.       — Потому что она красивая.       Кехён одаривает его насмешливым взглядом и, уверенно вздёрнув подбородок, парирует:       — Я тоже, знаешь ли, не урод.       — Донхон попросил, — признаётся Ёнсын. — Говорит, что нам нужно разнообразие.       Кехён недоумённо вскидывает бровь и даже спросить ничего не успевает, Ёнсын поясняет:       — Ну, мы же с тобой не можем в романтику…       Тот снова пинает какой-то камушек.       — Хрен я тебя кому-то отдам, — ворчит он себе под нос и, опасно прищурившись, спрашивает: — Он ведь выберет нас с тобой, если наш номер лучше окажется?       Ёнсын хочет верить, что выберет. Но вслух возмущается:       — Эй! Оба номера мои детища!       — Технически, один из них наполовину мой, — возражает Кехён, и Ёнсын примирительно улыбается.       Ему нравится такой Чо Кехён. Нравится вызов во взгляде старшего. Его решительность и упорство, когда он наметил цель. Нравится, как, почувствовав близость победы, он ухмыляется… Поймав себя на том, что слишком долго идущего рядом друга разглядывает, Ёнсын поспешно отводит взгляд и позволяет Кехёну открыть дверь в их квартиру своим ключом.       — Разбуди меня утром, — скрываясь за дверью ванной, просит тот, и Ёнсын облегченно вздыхает — он не заметил. Опять не заметил, как именно так называемый «лучший друг» на него пялится…       Пинком, убирая с дороги брошенный на пол рюкзак, Ёнсын устало потирает переносицу и ползёт на кухню. Но даже чайник не ставит. Плюхается на стул, и опускает на согнутую в локте руку, гудящую после тяжёлого дня голову. Шелест воды за дверями ванной успокаивает. И он почти счастлив, думая, что решение жить вместе с Кехёном такой уж серьёзной ошибкой не было. Это не сложно. Тот неприхотлив. Ест всё подряд. Никогда не мусорит. Музыку громко не слушает. Ходит мягко. Почти не слышно. Как кот или призрак. Так что Ёнсын по нескольку раз на дню от его неожиданного появления за своей спиной вздрагивает. Совсем как сейчас. Когда тот осторожно кладёт руку на его плечо и, легонько его сжимая, шепчет:       — Ёнсын… Эй, Ёнсын… В душ пойдёшь? Или сразу спать?       — В душ, — с трудом выбираясь из-за стола, бормочет он. И только устало отмахивается, когда слышит тихое:       — Смотри там, не утопись…       Кехён беспокоится. Ёнсын за последние пару лет, по еле заметным оттенкам голоса, научился это определять. Что, кстати, тоже не вызвало сложностей. Холодный и неприступный с виду Кехён, на деле оказался куда более мягким, чем Ёнсыну казалось до начала их переросшего в дружбу сотрудничества. Нет. Он не был открытым. Или понятным. Но он был… Правильным? И оттого для Ёнсына уютным и к себе располагающим…       — Ты чего до сих пор не лёг? — на ходу вытирая волосы, он бредёт в сторону кухни, где почему-то всё еще горит свет, и останавливается в дверном проёме, глядя на Кехёна серьёзно и укоряюще.       — Тебя ждал.       — Если ты о работе…       — Ёнсын. Я об ужине, — Кехён двигает тарелку с бутербродами в его сторону и ворчит. — Ты с обеда не ел ничего. Завтра пои не сможешь вращать. Или с кометой не справишься.       Ёнсын садится напротив него, смотрит долго и пристально, а потом с тихим смехом утыкается лбом в столешницу и просит:       — Женись на мне, хён…       Кехён тяжело вздыхает, поднимается из-за стола и, на секунду задерживаясь в дверях, шепчет:       — Мы с тобой и так уже, как женатики… Разбудить не забудь.       Дверь в его комнату с тихим скрипом закрывается, и Ёнсын остаётся один на один со своими мыслями. Ему нравится работать с Еын… У неё сотни прекрасных идей. Упорство. Талант. С ней комфортно. И, чего уж греха таить, он не раз ловил на себе её взгляд: восхищённый, тёплый, заинтересованный… С Кехёном всё абсолютно не так. С Кехёном тревожно. И больно. И дух захватывает. И Ёнсыну даже не важно — в паре они или просто со всеми вместе общие номера отрабатывают. Кехён притягивает его взгляд. Везде и всегда. И не понятно, как никто до сих пор не заметил этого…       Тяжело вздохнув, Ёнсын оставляет посуду в раковине, кое-как заставляет себя собрать на завтра рюкзак, а после — ворочается в постели почти до утра и с трудом соскребает себя с кровати только после третьего звонка будильника…       — Какого хрена ты выглядишь так, будто не спал? — только что вставший с кровати Кехён смотрит придирчиво, но Ёнсын различает знакомые нотки тревоги в слегка сипловатом голосе и с трудом сдерживает улыбку — не стоит старшему знать, насколько счастливым его это делает.       — На часы посмотри, — усмехается он. — Я проспал, если что…       Кехён чертыхается. На ходу натягивая джинсы, скачет на кухню, залпом выпивает оставшийся с вечера чай, хватает в ванной зубную щётку, а всего через полминуты, прямо с ней за щекой, вытряхивает всё из забытого вчера в прихожей рюкзака и спешно пихает в него свой концертный костюм — Донхон должен видеть готовый номер. Важна каждая мелочь. Даже самая незначительная.       — А ты чего просто стоишь? — возмущается он, вороша разбросанные по кровати вещи, в поисках ключа и выдыхая: «Ненавижу тебя!» — когда Ёнсын невозмутимо сообщает, что собрал всё необходимое ещё с вечера.       — Ага, — пожимает плечами тот, делая вид, что его не волнует, как цепенеет Кехён, с опозданием понимая, что именно только что произнёс, как вскидывает на него испуганный взгляд и как нервно бормочет:       — Ёнсын, извини. Я не это хотел…       — Да. Я знаю, — отдавая ему найденный ключ, усмехается тот и, развернувшись, собирается уходить, но Кехён не пускает его. Ухватив его руку чуть выше локтя, он порывисто тянет Ёнсына к себе и отчаянно шепчет:       — Хэй… Ты же знаешь, что я люблю тебя?       Больно…       Ёнсын улыбается. Кривовато. Но Кехёну не видно его лица, так что искренность не имеет значения.       — Всё в порядке, — выскальзывая из недообъятий вздыхает он. — Я действительно знаю тебя… Не оправдывайся.       Кехён опускает взгляд. Молча подхватывает рюкзак. Молча ждёт Ёнсына на лестничной клетке. И молча кладёт голову ему на плечо, судя по всему, собираясь по дороге наверстать то, что осталось недоспанным. Ёнсын не мешает ему, не реагируя даже тогда, когда на очередном повороте рука Кехёна случайно соприкасается с его рукой, а сам он, не открывая глаз, шепчет:       — Обещаешь, что будешь стараться?.. У меня нет Еын. У меня только ты… И я… Не хочу другого напарника…

***

      Ёнсын понимает, что что-то не так. Настораживается. Прислушивается к ощущениям. Но с ходу так и не может понять, что именно его потревожило. Потому продолжает считать про себя, держать ритм и внимательней слушать музыку. Но с каждой секундой, с каждым новым ударом сердца все отчётливей ощущает: что-то не так… Что-то не так… Только что?       Кехён отстаёт!       Еле заметно, но…       Ёнсын почти забывает дышать, пытаясь и дальше не сбиться с ритма, сосредотачивается на чужих движениях, и понимает, что прав: у Кехёна во взгляде не пляшут черти; губа закушена напряжённо-болезненно, и, главное — ему тяжело сохранять баланс. Что-то с ногой?..       Точно! Нога!       Сердце Ёнсына больно сжимается, он кидает на друга взволнованный взгляд и прекращает вращать снаряды за мгновение до того, как Донхон вскидывает руку, заставляя Кехёна остановиться, а всех присутствующих замолчать.       — Кехён, — устало вздыхает он. — Ничего не скажешь в своё оправдание?       Тот едва заметно кривится в ответ, отдаёт встревоженному Хоёну свой реквизит и, расправив плечи, уверенно произносит:       — Ничего серьёзного, Хони-хён. До утра всё пройдёт. Я…       — Кехён, — обрывает его Донхон. — Ты опять?       Ёнсын неосознанно дёргается, порываясь встать рядом с ним… Но Донхон смотрит так, что становится ясно — кто бы сейчас за того не вступился, Кехён точно получит своё в «тайной» комнате. Он действительно мог пострадать. А Донхон справедливо строг, когда дело касается техники безопасности.       — Я его осмотрю, — предлагает Хоён, — а потом он к тебе зайдёт. Хорошо?       — Хорошо, — соглашается лидер. И обернувшись к Ёнсыну, предупреждает: — В программу включим ваш номер с Еын. Даже если вот у него, — коротко кивнув в сторону напряжённо закусившего губу Кехёна, он тяжело вздыхает и договаривает, — до утра всё пройдёт.       Ёнсын испуганно сглатывает. Растерянно смотрит на друга и хочет исчезнуть, когда видит, как тот опускает взгляд.       «Нет! — хочет крикнуть он. — Нет. Не хочу…»       Но это по-детски. И не справедливо. Еын не поймёт его. И Донхон… Да никто, в общем-то… Стиснув зубы, Ёнсын опускает голову.       Кехён, хромая, плетётся к лавочкам. Позволяет Хоёну перетянуть свою лодыжку эластичным бинтом. Обещает съездить к врачу. И упрямо не смотрит по сторонам. Будто специально, никому не давая поймать его взгляд и прочитать в нём хоть что-нибудь. Только доковыляв до двери, за которой его ждёт Донхон, он на секунду останавливается, оборачивается так, будто всё это время знал, что Ёнсын продолжает следить за ним, и коротко улыбается…       Тот судорожно выдыхает, неосознанно делает шаг в его сторону и заставляет себя улыбнуться в ответ — в «тайную» комнату входят по одному, он не сможет никак поддержать его. И о том, что сейчас ему скажет Донхон, он сможет только догадываться…       Еын предлагает начать тренировку. Ёнсын просит не трогать его. Молча выходит из зала, обессиленно сползает по бетонной стене и невидяще смотрит перед собой. Для Кехёна это не просто номер. Для него он был важен, пусть даже Ёнсын и не знал почему… Он ощущает себя предателем.       Когда Ёнсын возвращается в зал, Донхон уже разбирается с построением, решая, как лучше закрыть образовавшуюся из-за выбывшего из строя Кехёна дыру. У Ёнсына под рёбрами больно щемит. Но он занимает свою позицию, шёпотом спрашивает у ребят, что и как, и снова вздыхает, когда узнает, что Хоён вызвался отвезти Кехёна к травматологу.       — С ним всё будет в порядке, — шепчет Еын.       И Ёнсын в это верит. Но всё равно не может не думать о том, что случилось.       Он упрямо считает, слушает музыку. И иногда даже почти забывается.       Но сдаётся, как только оказывается в метро впервые за всё то время, что они с Кехёном вместе живут, без него. Это так непривычно. И нет — не смертельно. Но как-то… Не правильно? Ему не хватает шутливых тычков локтем в бок, внезапно протянутого с «О! Зацени, что нашёл!» наушника. Не хватает тяжести на плече, вечно щекочущих его шею волос и редких язвительных комментариев. Ему не хватает Кехёна. Рядом с собой.       И это должно бы пугать.       Но Ёнсын думает о другом. Он думает о том, чувствует ли внезапно вырванный из привычной для себя жизни Кехён что-то похожее? Расстроен ли он? Злится ли на себя? На него? Или на обстоятельства?       Оказавшись у двери в квартиру он медлит. Пару минут собирается с мыслями, но так и не решив, как себя вести, открывает дверь, бросает рюкзак и нарушает звенящую тишину осторожным: «Кехён?». Ответа не следует. И Ёнсына охватывает тревога, ведь тот никак не мог вернуться позже него… На ходу заглянув на кухню и проверив дверь ванной, Ёнсын залетает в гостинную и, обнаружив друга сидящим в наушниках, облегченно вздыхает — тот просто не слышал его.       — Привет, — падая на диван рядом с ним, улыбается он. — Как дела?       Кехён сдвигает динамик с одного уха, растерянно смотрит в ответ и вопросительно выгибает бровь.       — Как прошло? — позволяя ему самому решить, о чём именно этот вопрос, повторяет Ёнсын и сочувственно вздыхает, когда Кехён пожимает плечами и задумчиво произносит:       — Ну… Он хотя бы не выгнал меня…       — А нога?       — Три недели, — наушники соскальзывают на шею, Кехён неловко их поправляет и, не глядя Ёнсыну в глаза, произносит: — Прости… В этот раз я подвёл тебя…       — Да забудь, — отмахивается тот. — Покажем Донхону наш номер, когда восстановишься.       — Да… А пока… Ну, не знаю. Появится время… В приставку вечером поиграть? Ты же, вроде, хотел…       — Я не смогу.       Кехён замолкает и смотрит непонимающе. А Ёнсын, почему-то заранее зная, что друга его слова не порадуют, признаётся:       — Еын попросила о дополнительных тренировках, пока ты… — он осекается и вздыхает. А Кехён тихо хмыкает, путаясь пальцами в проводах, стягивает с шеи наушники и чуть заметно кивает:       — Я понимаю.       — Для неё это первый парный номер… — пытается оправдаться Ёнсын.       И больно закусывает губу, когда Кехён повторяет:        — Я же сказал. Понимаю, — и оставив попытки скрутить провод, не выронив любимый плеер из рук, бросает его на диван вместе с наушниками и ковыляет в направлении своей комнаты. Ёнсын вскакивает, намереваясь ему помочь, но натыкается на колючий холодный взгляд и растерянно замирает.       — Ты знаешь… — чуть мягче вздыхает Кехён. — Ужинай без меня. И завтра, наверное… Не буди с утра.       Он закрывает дверь. Без хлопка. Но повисшая в комнате тишина буквально фонит внезапной обидой и горечью, и Ёнсыну хочется повернуть время вспять. Подобрать правильные слова… Сделать всё по-другому… Чтобы не так…       Но он только расстроенно смотрит на закрытую дверь и, неосознанно прислушиваясь к доносящейся из наушников музыке, осознает — это не то! Не то, что старший обычно слушает! Он тоже выбит из колеи. И это ужасно… Это неправильно…       Как и всё, что сегодня произошло…       Ёнсыну хочется плакать. Но он пытается взять себя в руки, устало падает на диван и, подчиняясь внезапному желанию быть к Кехёну хоть чуточку ближе, закрывает глаза, надевая его наушники.       Им двоим просто нужно время, думает он. Они просто расстроены и устали. Завтра всё станет лучше. Или не завтра… Но точно станет. Иначе не может быть.       Но.       Утром Кехён не выходит к завтраку. Не ворчит из своей комнаты, когда Ёнсын нарочито громко двигает стул. Никак не реагирует на осторожный стук в дверь и тихое: «Хён… Я ушёл. Не забудь позавтракать…».       Он, вроде бы, спит. Но Ёнсына не покидает ощущение, что это всё неспроста. Что Кехёну действительно больно. Но тот, как всегда, пытается справиться со всеми своими проблемами сам. Он старается не нагнетать. Не думать об этом. Не сбиваться со счёта. Не злиться на самого себя и на сложившуюся не лучшим образом ситуацию.       И всё равно бесится, когда проводив Еын и вызвав такси, чтобы быстрее добраться домой, понимает, что опоздал — в их окнах нет света. Кехён, вероятно, лёг спать. Не дождавшись его…       Почему-то это обидно. Но простояв у двери в чужую комнату минут пять, Ёнсын так и не решается постучать. В сотый раз за последние пару дней ненавидит себя, нехотя ковыляет в душ и, плюнув на ужин, валится на кровать, стараясь не думать о том, что раньше они никогда не ссорились.       С утра он с трудом поднимается по будильнику, снова гремит всем, чем может греметь, и снова уходит, так и не дождавшись от затаившегося в своей комнате Кехёна хоть какой-то реакции. А вечером снова стоит у его двери и снова боится в неё постучать. Он понятия не имеет, в чём виноват. И в нём ли причина. Но действительно хочет, чтобы Кехён перестал избегать его.       Так продолжается несколько дней. Пока Ёнсын не начинает откровенно лажать на репетиции, и Донхон не отправляет его домой за несколько часов до её окончания. Ёнсын этому даже не рад. Он перебрал уже тысячи вариантов, а нужного всё ещё не нашёл и понятия не имеет, что именно должен сделать или сказать, чтобы исправить то, что, кажется, еще чуть-чуть и вообще уже не будет смысла исправлять.       Он снова стоит у двери в нерешительности, снова злится, заставляя себя щёлкнуть замком, снова прислушивается к тишине их квартиры и, понимая, что в этот раз ему повезло, опрометью несётся в гостиную.       Кехён испуганно вздрагивает, удивлённо распахивает глаза и предпринимает попытку сбежать, но неосторожно наступив на больную ногу, с досадливым стоном хватается за неё и валится на диван.       — Чтоб тебя, Чо Кехён! — рассерженно вскрикивает Ёнсын и, в два шага пересекая комнату, опускается на колени, осторожно ощупывая чужую лодыжку перетянутую бинтом. Кехён раздражённо шипит. Но не вырывается. Молча смотрит Ёнсыну в глаза, когда тот, убедившись, что всё в порядке, поднимает голову, и обеспокоенно шепчет:       — Ты совсем, что ли, ночью не спал?       Ёнсын усмехается.       — Значит… Не только сегодня, — вздыхает Кехён и, пока тот упрямо молчит, страдальчески стонет: — И за что я только люблю тебя?       — Я хороший сосед? — пожимает плечами Ёнсын. — Верный друг. И загоны твои терплю, даже если ты не считаешь нужным объяснить мне хоть что-нибудь. Я способен составить тебе конкуренцию. Соглашаюсь на то, на что не согласился бы, наверное, ни один здравомыслящий фаерщик… И Донхона смог уболтать на существование половины из наших с тобой номеров. А ещё…       — Ты такой идиот.       Кехён смотрит прямо. Почти пронзительно. И у Ёнсына снова ноет под рёбрами. Но он не успевает ни спросить что-нибудь, ни сказать.       — Ужинать будешь? — переводит тему Кехён. И в его взгляде читается просьба, принять его правила. Сделать вид, что всё, как всегда. Подыграть ему.       — Только давай не на кухне, — кивает Ёнсын. — Я сюда что-нибудь принесу. А ты пока… Фильм, что ли, выбери…       Кехён поспешно прячет наушники, ищет среди диванных подушек ещё вчера потерянный пульт и задумчиво улыбается, когда Ёнсын ставит пару тарелок рядом с ним на диван, а сам садится на пол и упирается в его колено своим плечом. Он не шутит. И не язвит. И все полтора часа фильма, невидяще глядя перед собой, Ёнсын думает, что готов хоть всю жизнь вот так провести: опустив голову на колено Кехёна, и ощущая плечом чужое тепло…       — Знаешь… — почти засыпая под музыку титров вдруг слышит он. — Мы и правда не можем в романтику… Но. Может быть, это имеет смысл?..       — Ты о чём?       — Ваш номер с Еын о любви, — поясняет Кехён. — О взаимной. Красивой. И… В общем-то, о такой, о которой мечтают, наверное… Все?.. Но знаешь… Она бывает другой. Такой, что иногда кажется, что лучше бы её не было вообще…       Кехён улыбается. Горько. Но опять не спешит ничего объяснять — откидывает голову на спинку дивана и прикрывает глаза. Ёнсын тяжело вздыхает, в безмолвной поддержке прижимается к чужому колену своей щекой, и прежде, чем прямо так задремать, шепчет: «Даже эта история будет красивой, если ТЫ возьмёшься её рассказать…»       Утром он просыпается на диване. Один.       Обрывками вспоминает тихое: «Хэй… Ёнсын… Тебе нужно лечь, или спина завтра будет болеть!». Вспоминает осторожное, может быть, даже просто приснившееся, поглаживание по плечу. И оповестивший об уходе Кехёна скрип двери.       Ему снова тоскливо. И больно. И спина действительно ноет. Но он напрочь забывает о ней, когда слышит с кухни пронзительный свист закипевшего чайника. Подскочив с дивана, он несётся туда и счастливо выдыхает — Кехён больше не прячется от него! Он тянется к плите, надеясь выключить чайник не вставая и не тревожа ноги; вздрагивает, когда Ёнсын скользит рукой по его плечу, давая понять, что сделает это за него; и, не снимая наушников, улыбается.       Он больше не прячется! Правда не прячется!       Он что-то ищет… Переключает на хранящем все когда-то не оставившие его равнодушным мелодии плеере одну песню за другой. Иногда замирает, прикрыв глаза, постукивает пальцами чему-то в такт, отрицательно покачивает головой и щёлкает дальше. Ёнсын не тревожит его. Молча жарит яичницу, заваривает чай и вместо привычного «Всё нормально, хён, я приду», пишет Донхону, что согласен взять выходной…

***

      Ёнсын почти верит, что всё налаживается. Кехён постепенно приходит в себя. Не расстраивается, когда он уходит на тренировки по утрам. Не злится, когда задерживается с Еын вечером… И даже вполне искренне улыбается, когда Ёнсын увлечённо рассказывает, как Донхон сначала сам себе тренировочным шестом зарядил, а потом этим же шестом от Хоёна огрёб. Не потому, что тот захотел «тряхнуть стариной» и из внештатного медика снова переквалифицировался в фаерщики, а потому, что он сотню раз просил Донхона беречь себя. Но раз тот не особо старался, решил, что ему без разницы: сам он себя добьёт или это сделает кто-то другой…       Взгляд Кехёна теплеет. Почти горит. И он явно скучает…       Но когда Ёнсын предлагает ему прийти на их первое с новой программой выступление, раздражённо вздыхает и смотрит так, будто в жизни не слышал большей нелепости.       — Прости… — раньше, чем тот снова спрячется в своей комнате, виновато вздыхает Ёнсын. — Я просто волнуюсь. И меньше лажаю, зная, что ты следишь за мной…       — Ты сейчас назвал меня сталкером? — Кехён издевательски выгибает бровь, но теряет дар речи и застывает с открытым ртом, когда обычно спокойный Ёнсын, с громким стуком ставит стакан на стол и расстроенно выпаливает:       — Я сказал, что хочу, чтобы ты рядом был! Для меня это важно! Но ты… Можешь и дальше отшучиваться…       В кухне повисает напряжённая тишина, Кехён растерянно смотрит на него, кажется, не веря в услышанное, а до Ёнсына наконец-то доходит смысл его слов, и он не на шутку пугается.       — Извини… — еле слышно бормочет он и раньше, чем Кехён успевает опомниться, закрывается в своей комнате.       Сил дойти до кровати попросту нет. И он прячет в ладонях горящее от смущения лицо, сползая на пол и приваливаясь к двери спиной. Что он только что натворил? Почему не сдержался? Что Кехён теперь будет думать о нём?       Ёнсын горько вздыхает, пытаясь придумать, как оправдаться, нервно стискивает пальцами переносицу и вздрагивает, слыша за дверью шаги… Он взволнованно задерживает дыхание и, боясь даже представить, как после случившегося в глаза лучшему другу будет смотреть, ещё больше съёживается.       — Ёнсын… — тем временем негромко зовёт его тот и, не дождавшись ответа, не думает уходить. Судя по еле слышному шороху, опирается то ли рукой, то ли плечом о косяк и, немного помолчав, продолжает: — Ты потрясающий фаерщик. Твои навыки превосходны. Движения точны и выверены. У тебя нет ни единого повода сомневаться в себе! И уж тем более тебе не нужна чья-то поддержка, чтобы хорошо выступить… Я это знаю. И ты это знаешь. И я… Не приду, не потому, что мне просто не хочется. Ёнсын, я завтра записан к врачу. Я… Могу не успеть. Вот и всё…       «Вообще-то мы выступаем вечером…» — обиженно думает Ёнсын. Но вслух об этом не говорит, впервые задумываясь о том, что причины, по которым Кехён не хочет на их выступление приходить, могут быть действительно вескими. Он ведь тоже не может представить себя просто зрителем. Что говорить о Кехёне, буквально живущим их выступлениями?..       — Прости… — тихо шепчет Ёнсын, слыша, как друг устало вздыхает и открывает дверь в свою комнату. — Правда. Прости…       Утром он поднимается на час раньше обычного… Стараясь совсем не шуметь, готовит простенький завтрак, оставляет Кехёну записку с пожеланием удачного дня и сбегает… Отключает на весь день телефон, с десяток раз прогоняет свои номера и раз за разом повторяет про себя всё, что сказал Кехён… Старший прав. Ёнсын не боится ошибок. И не испытывает страха перед выступлениями… И то, что он справится, даже если Кехён не придёт, тоже правда. Но… Кехён — именно тот человек, чей восхищённый взгляд дарит ему ощущение окрылённости… И с этим ничего не поделаешь.       Тяжело вздохнув, Ёнсын кидает короткий взгляд на Еын, ободряюще ей улыбается и, ухватив её за запястье, шагает навстречу зрителям.       Он не помнит, как номер заканчивается, не помнит, как улыбаясь на автомате, благодарно кивает взбудораженной публике, не помнит, что именно шепчет Еын, счастливо обнимая его.       Он думает о Кехёне. О его хитром взгляде, о колких, но справедливых и потому не обидных замечаниях, о руке, закинутой ему на плечо, и о постепенно подстраивающемся под его собственное, сбитом дыхании… Кехён для него совсем как огонь. Яркий, уютный и согревающий. И пусть Ёнсын без него не умрёт, имея такую возможность, он всегда будет выбирать его.       С трудом дождавшись конца выступлений, Ёнсын отсиживает в забегаловке, куда они идут отмечать свой успех, ровно полчаса и сбегает домой.

***

      — Я не съеду, — раздается откуда-то из-под ног в темноте и Ёнсын ошарашенно замирает на входе в гостиную.       — Что, извини? — уточняет он и убеждается в своих догадках, когда оттуда же — с пола — доносится упрямое:       — Ты сам говорил, что я будто призрак. Буду жить тут, как он. Даже если ты женишься.       — Не понимаю, о чём ты… — передумывая включать свет и усаживаясь на пол рядом с Кехёном, вздыхает Ёнсын.       — Вы прекрасно смотритесь вместе…       — Так ты приходил?!       — Приходил. И ваш номер прекрасен. Но я не о нём. Ты когда-нибудь замечал, как Еын смотрит на тебя?       Кехён почему-то горько вздыхает. А Ёнсыну нестерпимо сильно хочется забыть обо всех «если бы» и «что потом» и уткнуться лбом в плечо старшего. Но он просто наощупь находит чужую ладонь и, осторожно накрывая её своей, шепчет:       — Мне очень жаль, но я… люблю не её.       Пальцы Кехёна мелко вздрагивают, и несколько секунд он молчит, с нечитаемым в полутьме комнаты выражением лица глядя на него.       — Почему ты… Раньше не говорил, что в кого-то влюблён? — в конце концов спрашивает он и буквально взрывается, когда слышит в ответ:       — Я не знал, как об этом сказать.       — Чёрт тебя побери, Ким Ёнсын! — выдергивая свою ладонь, ядовито шипит он. — Чего в этом сложного? «Знаешь, Кехён? Мне нравится кое-кто. Давай, я вас с ней познакомлю? На свадьбу придёшь?»       Его голос звучит незнакомо. Как будто… Надтреснуто? И дрожит. А Ёнсын тяжело вздыхает, сжимает в кулак внезапно похолодевшую ладонь и шепчет:       — Ты правда думаешь, что будь всё так просто, я бы молчал?       Кехён раздраженно стонет и дёргается в попытке уйти, но Ёнсын удерживает его. Не поднимая взгляда и боясь даже дышать, он осторожно ведёт подрагивающими от волнения ладонями от запястий Кехёна к его плечам и, понимая, что хуже уже не будет, вздыхает:       — А впрочем, знаешь, я правда скажу…       — Давай не сейчас?.. — беспомощно шепчет тот.       Но Ёнсын отрицательно покачивает головой.       — Потом я уже не решусь… — признаётся он. Разжимает пальцы, чтобы Кехён не чувствовал, как сильно его трясёт, и, собравшись с духом, отчаянно шепчет. — Знаешь, Кехён? Мне нравится кое-кто. Кое-кто… Не похожий ни на кого. У него… Черти во взгляде и яркие волосы. Миллион безрассудных идей. И абсолютное отсутствие тормозов… У него всё и всегда получается. И… Если я и хочу видеть кого-то рядом с собой, то только его!       — Его?..       — Да… Его… Я бы давно ему рассказал. Но боюсь, что он это не примет. А мне… Рядом с ним действительно хорошо! Понимаешь, Кехён?.. Я не хочу без него…       Кехён ошарашенно замирает, несколько секунд невидяще смотрит перед собой и в конце концов потеряно шепчет:       — Не уверен, что понял, о ком…       — О тебе, — будто в пропасть шагая, шепчет Ёнсын и, опустив голову, ждёт. Ждёт, что Кехён рассмеётся. Скажет «Прости». Оттолкнёт его.       Но тот почему-то молчит.       Потом нервно сглатывает, не отрывая взгляда от лица Ёнсына, склоняет голову набок, неуверенно касается замершей на его плече ладони своей щекой и, кажется, убедившись, что это не шутка, судорожно выдыхает и, подаваясь вперёд, утыкается лбом в чужое плечо.       — Чёрт возьми, Ким Ёнсын, — сбивчиво шепчет он, — я такой идиот!.. Я ведь… Правда боялся услышать имя… И понять, что оно не моё.       Его руки трясутся, голос срывается, и Ёнсын поклясться готов, что слышит удары чужого сердца, когда Кехён обнимает его и шепчет:       — Ты… Согласишься встречаться со мной?

***

      Ёнсын забивает на чувство тревоги, напряжённо закусывает губу и, пытаясь не сбиться с ритма, продолжает вращать пои, ускоряя темп. Это и раньше не было просто. А когда ты рискуешь сплестись цепями, получив вдвойне тяжёлый и практически не управляемый тренировочный снаряд…       — Айщ!       Кехён за спиной виновато охает. Ёнсын потирает ушибленное плечо и вздрагивает, когда на уже проступающий под кожей синяк ложится чужая ладонь.       — Я не хотел, — растирая мазь от ушибов, вздыхает Кехён.       — Я вчера тоже, — кивает Ёнсын. И косясь на украшающую локоть напарника ссадину, хмыкает в ответ на его короткий смешок.       — Давай, еще раз? — предлагает он.       И счастливо улыбается, наблюдая, как распутав пои, Кехён поворачивается к нему спиной и, выждав пару секунд, начинает считать. Он тоже считает. Не вслух. Про себя. На каждое прозвучавшее «четыре» чуть-чуть отступает назад и восторженно выдыхает, когда сделав последний шаг, впервые за все тренировки ощущает чужое тепло спиной…       У них получилось!       Опять получилось.       Кехён облегчённо шепчет: «Йу-ху!». Но не прекращает считать, и Ёнсын поддерживает его.       Уставшие пальцы привычно ноют, случайно сбившееся дыхание постепенно подстраивается под счёт, а чужие острые лопатки ощущаются крыльями за спиной… И — чёрт! — новый номер действительно сложен…       Но во взгляде Кехёна пылает огонь. И для Ёнсына это важнее всего.