Аделаида

Ветер, туман и снег. Мы — одни в этом доме. Не бойся стука в окно — Это ко мне, Это северный ветер, Мы у него в ладонях…       Звонок раздаётся около трёх часов ночи. Телефон дребезжит из кармана кожаной куртки и сотрясает стены полупустой квартиры. У Игоря вообще-то есть, чем заняться в такое время. Поспать, к примеру, казалось не такой плохой идеей. Или заглянуть в холодильник, в очередной раз удостоверившись, что из еды там остались разве что открытые шпроты и пара пакетов из-под майонеза. В любом случае отвечать он не рвётся. По-любому кто-то с работы звонит, больше некому. А если звонит кто-то с работы, то наверняка что-нибудь случилось. А если что-нибудь случилось, то нужно обязательно куда-то ехать. Цепочка простая, Игорь даже в полусонном состоянии способен её построить. Ничего хорошего в такое время не происходит, поэтому ехать куда-то и разбираться с этим никакого желания нет.       Он кряхтит, вздыхает и, нехотя поднимаясь, шлёпает босыми ногами до прихожей, не глядя нащупывает телефон в кармане, достаёт его и жмурится, пытаясь в темноте рассмотреть имя контакта. «Цветков». Значит, всё-таки с работы. Раз. — Чего тебе, Кость? — спрашивает он, стараясь не казаться очень сонным. Несолидно как-то. — Здорово, Игорян, — Цветков говорит быстро. Где-то на фоне очень шумно, скорее всего, он в машине. — Тут малолетки какие-то притон устроили, — Цветков шмыгает носом и усмехается, решив, что шутить в таком случае уместно. — Надо с задержанием помочь.       Игорь убирает телефон от лица, цыкает и запрокидывает голову. Всё-таки что-то случилось. Два. — Ёпт, — сдавленно ругается он, не до конца понимая, хочет ли, чтобы Цветков его услышал, или нет. — Вы там совсем охренели?! Не можете уже с кучкой детишек справиться?! — он кричит в трубку и почти что рычит то ли от усталости, то ли от раздражающей тупости коллеги. — Игорь, не начинай, — его не видно, но Игорь уверен, что Цветков мотает головой. — Нам самим неохота. Если не явишься, Прокопеныч от тебя потом не отстанет. Надо оно тебе? Мы почти на месте. Давай, тоже подгоняй.       Слова о Прокопенко немного Игоря если не успокаивают, то приструняют. Стоит, хотя бы ради него. Он вздыхает. — Где вы хоть? — спрашивает он после недолгой паузы. — В клубе на Петроградской. От тебя недалеко, вроде, — оживившись, отвечает Цветков. — Давай, ждём тебя.       Звонок обрывается. И ехать куда-то тоже нужно. Три. Игорь борется с желанием кинуть телефон куда подальше. Нельзя. До зарплаты три недели. Он натягивает джинсы, надевает куртку и берёт свою неизменную кепчонку, пропахшую, как и всё вокруг, далёкими девяностыми.       На улице не по-мартовски холодно и валит снег, кажущийся в это время чёрным. А может быть, он и правда чёрный. В больших городах такое бывает. Или это Игорь уже настолько задолбался, что перестал различать цвета. На фоне ярко-неоновых вывесок разобрать вообще что-либо сложно. Снег растает и превратится в слякоть и лужи под ногами, не успеет ещё настать утро.       Да и вообще до какого-то там снега Игорю сейчас дела нет. У него тут клуб, набитый молодёжью под веществами. Не, если бы не работа, он бы даже и внимания не обратил. Пусть торчат себе, сколько влезет. Это, в конце концов, не его дети, слава Богу. Сегодня пятница, охота оторваться. Правда за годы работы Игорь уяснил, что выходных у него не бывает.       Какие-то парень с девушкой (Игорь почти уверен, что им даже восемнадцати нет), вышедшие покурить, замечают несколько полицейских машин и решают побыстрее ретироваться. Правильно делают, думает Игорь. Нехер им там торчать. Девчонка, кажется, судорожно набирает что-то в телефоне, стоящем, наверное, больше машины Игоря. Может, предупредить кого-то спешит о том, что на входе менты. Игорь только горько усмехается, понимая, что теперь это не особо поможет. Какой-то его части немного жаль детей, оставшихся в клубе. Но жалость — это не то чувство, которое в принципе он должен испытывать. Его стоило оставить, как только он поступил на службу. А если оставить не получилось, следовало бы выжечь на уровне нейронов, чтобы даже мысли о сострадании к ним не проскальзывало. Наркотики — зло, это ещё с детства рассказывают. Употреблять их никто не заставляет. А если до кого-то всё же не доходит, Игорь им с радостью доходчиво объяснит.       По уверенной, но неловкой команде Цветкова, они врываются в клуб. Костя орёт, что работает полиция, музыка стихает, но её всё равно не было бы слышно за истошным криком малолеток, заметавшихся по клубу. Кто-то стремится проскочить через вход, их вяжут тут же. Те, кто поумнее, бросаются в другую сторону, пытаясь укрыться за барной стойкой или в туалете. — Всем стоять! — командует Цветков и чуть не вытаскивает пистолет. — Идиот, — Игорь успевает ударить его по руке. Это и правда Цветкова немного усмиряет.       Игорь хватает первого попавшегося мальчишку и сразу валит его на пол, заламывая ему руки. Мальчишка брыкается и орёт что-то про права, попутно называя Игоря мудаком. Игорь с ним не церемонится — не маленький, хотя, может, так и не скажешь. Мозги, чтобы понимать, что такое хорошо и что такое плохо, во всяком случае уже должны сформироваться. Он хлопает парня по карманам. В одном из них находит пакетик с несколькими таблетками. Игорь не врач и не биолог, но то, что это дрянь редкостная, не сомневается. Он передаёт мальчишку вместе с пакетиком двум подоспевшим ребятам. — Игорь! — слышит он голос Цветкова и оборачивается. Костя одной рукой держит очередного подростка, а другой указывает в сторону лестницы на второй этаж. Она, должно быть, ведёт в один из VIP-залов, куда Игорю путь уж точно не заказан.       В сторону лестницы, качаясь и едва балансируя, бежит какая-то девица. Игорь всё понимает. Он бежит за ней, продираясь сквозь суматоху толпы, и нагоняет где-то на середине лестницы. Игорь падает животом на ступеньки и хватает девицу за ногу, дёргая на себя. Она пытается удержаться за перила, но плюхается на дорогое ковровое покрытие. Она оборачивает на Игоря взгляд расширенных зрачков, выражающий страх наполовину со злостью. Она размалёвана похлеще тех девчонок, что Игорь на прошлой неделе задерживал на Московской. Только у тех девок, по крайней мере, причина была. А какая причина у этой — помимо неумелого желания выделиться, — Игорь придумать не может. — Отъебись от меня! — девица пихает Игоря огромным каблуком и отползает немного. На ней одни шорты и короткая майка, так что Игорь уже сомневается, что она и правда не одна из «тех девочек».       Он перехватывает её за лодыжку и тянет за собой. Девица визжит и сползает на пару ступенек вниз. Игорь поднимается и поднимает её за плечо. Есть желание, конечно, схватить за пожелтевшие волосы, но это уже было бы совсем непрофессионально. Он дёргает её, надевает одну половинку наручников ей на запястье, а другую цепляет за столбик перил. Девка вырывается и кроет его матом, похуже чем тот мальчишка до неё. — Не рыпайся, блядь, — цедит Игорь сквозь зубы, сам не понимая, было ли это междометием или он вполне конкретно обозначил, кем её считает. — Полиция.       Обыскать надо, но, даже если бы он мог, не стал бы. Дотрагиваться до неё противно. — Ксюш! — подзывает он Зайцеву и отходит, отряхивая руки. — Иди нахуй! — слышит он голос девки за спиной.       Когда всё стихает, Игорь выходит на улицу и стреляет у Цветкова сигарету. Свои он забыл дома, а Костя курит какие-то вишнёвые, с мразотным вкусом. Противно, но это дерьмо нужно перекурить. Хотя не так противно после того, что только что произошло.       Нет, вообще-то подобные облавы происходят часто. Раз или два в месяц так точно. Чаще — летом, когда у этих студентиков каникулы (будто бы они вообще ходят на учёбу). Этот случай — один из многих. Абсолютно стандартный, можно сказать, образцово-показательный.       Но каждый раз видеть, как вчерашних подростков заталкивают в автозаки, — то ещё удовольствие, и помыться хочется после этого. В голове Игоря всё равно есть какая-то невидимая черта, отделяющая бомжей, убийц и проституток от таких вот детишек. Проблема в том, что, если этими детишками не заняться сейчас, какова вероятность того, что они потом не станут этими самыми убийцами и проститутками? Тем более, что некоторым из них до этого уже недалеко.       Он невольно вспоминает разукрашенную девицу и покрепче затягивается. Ну, вроде, симпатичная девка… Он одёргивает себя за такое наблюдение. Думать об этом, даже в сложившейся ситуации, неправильно и аморально. Он имеет в виду, что кажется она нормальной, и всё у неё могло бы быть хорошо, если б не лезла куда не надо. Хотя, кто её знает? По ним сейчас не поймёшь: кто по ошибке во всём этом оказался, а кто варится в подобном дерьме дольше, чем Игорь в органах работает. С виду и по словам родителей, они все ангелочки божьи, а как копать начнёшь…       Чёрный снег не перестаёт падать. Так некстати. Дорога возле клуба заставлена полицейскими «бобиками», поэтому место ему найти сложно. Игорь укрывается в машине, внутри не особо теплее. Во всяком случае он не промокнет и не простудится. Завтра ещё всю эту ораву опрашивать, и болезни сейчас ему ни к чему.

***

      С утра в отделении, несмотря даже на предпраздничную субботу, стоит шумиха. Работы много. Вчера повязали около двадцати человек, каждого нужно обработать. Игорь приходит позже обычного — выспаться так и не удалось. Он игнорирует боль в горле и получает от Ксюши папку с личным делом на одного из задержанных. Игорь на ходу заглядывает в неё.       «Гречкина Кира Всеволодовна, 17.03.2001.» — читает он и думает, что такое отчество выговорить нужно попытаться. А ещё, что семнадцатое марта примерно через полторы недели. И только потом он замечает фотографию. — Ба, какие люди! — усмехается Игорь и, видя недоумённый взгляд Ксюши, поясняет. — Кажется, это она мне вчера каблуком чуть не… — хочется сматериться, но он воздерживается. — втащила. — А, — понимающе кивает Ксюша, — да, она. Она ещё всю дорогу орала, что собирается тебя убить.       Игорь снова усмехается. — Бывает. — У неё таблетки изъяли, — продолжает Ксюша. — Так что, даже если вмешается её отец, отвертеться не получится. — А кто у нас папа? — сперва спрашивает Игорь, но затем складывает в голове этот нехитрый паззл. — Погоди, — он даже останавливается, — Всеволод Гречкин — это не тот бизнесмен, которого во взятках обвиняли? — Он самый. Но, ты помнишь, обвинения отозвали, он чист, — Ксюша вздыхает и качает головой. — Короче, правила ты знаешь. Она на взводе, поэтому осторожнее. И давай не как в прошлый раз?       Ксюша открывает дверь. Гречкина уже сидит в допросной. Рядом с ней двое стажёров, один из них держит телефон у её уха. — Папа! — кричит Гречкина в трубку. — Папочка! Ты представляешь, что они тут устроили?! Давай скорее!..       Игорь вальяжно входит в допросную, кидает папку на стол и хлопает стажёра по плечу. Тот сразу убирает телефон. — Разговор окончен, — отрезает он и усаживается напротив. — Майор полиции Игорь Гром, — представляется он. — Ну, давай, рассказывай, откуда у тебя таблетки и где оставшаяся часть? — Иди к чёрту, мразь! — Гречкина дёргается и подаётся вперёд, протягивая руки в наручниках. Двое усаживают её на место.       Гречкина выглядит помятой. Видимо, ночь в камере сделала своё дело. Явно уж — не кровать в папочкином доме. Ей позволили умыться, иначе, думает Игорь, выглядело бы всё ещё хуже. Она ещё вчера была, как поётся в старой песне, «вся в слезах и губной помаде». Хотя бы одежда выглядит нетронутой.       У неё на лице татуировка в форме то ли звезды, то ли смазанного креста, то ли факела. Выглядит грязно и по-зековски, считает Игорь, хотя там, куда она потом попадёт, будет вполне к месту, он в этом не сомневается. И ногтищи у неё длинные, все в стразах, с пёстрым узором. Такими консервные банки открывать можно. Или глаза кому-то выколоть. — Оскорбление должностного лица при исполнении, так и запишем, — Игорь для вида даже открывает папку, хотя ручки рядом нет. Он недолго смотрит в досье. В нём множество записей о вождении в нетрезвом виде или превышении скорости. А вот о распространении запрещённых веществ ни одного упоминания. Скрывается, должно быть, хорошо. — Хотя об этом тебе беспокоиться стоит в последнюю очередь. Рассказать, сколько тебе уже грозит?       Такое панибратство у Игоря в привычке. Он вообще не считает, что с преступниками нужно возиться, тем более, с такими малолетками, как Гречкина. Поэтому «Выкать» с ней он точно не собирается. — Да это вас тут всех пересажают, менты блядские! Это же вы мне и подкинули! — бесится Гречкина. — То, что это моё, хер докажете!       Игорь вздыхает. Подготовилась, значит, фразы, какие надо, выучила. — Не менты, а полицейские. И не надо нам указывать, как работать, — осаждает её он. — Значит, со следствием ты сотрудничать не собираешься? — он пронзительно смотрит ей в глаза. Зрачки у неё намного меньше, чем вчера ночью, и вряд ли дело только в свете, которого в допросной в разы больше, чем в замызганном клубе.       Гречкина морщится и сжимает зубы, демонстративно отворачиваясь. Говорить она, кажется, ничего не собирается. Стандартная ситуация. Игорь жестом просит стажёров выйти. По своему опыту он знает, что некоторые задержанные говорят охотнее, когда остаются со следователем один на один. Гречкина и правда начинает говорить, но не совсем то, что Игорю от неё нужно. — Товарищ майор, — она меняется в лице: сладенько улыбается и строит невинные глазки. — Может, как-то… — она ёрзает на стуле и, оглядывая Игоря сверху вниз, обнажает ряд золотых зубов. Игорь, блядь, всеми фибрами надеется, что это грилз, или как эта хуйня накладная ещё называется. — Договоримся?       Игорь медленно моргает, как будто давая ей время на осознание глупости своих слов. Она и правда думает, что это сработает? — Послушай сюда, девочка, — он перестаёт улыбаться. Может, ему только кажется, но Гречкина вжимает голову в плечи. — Деньгами своего папочки ты меня не купишь. А детей я не трахаю. Даже таких, как ты. Так что отвечать будешь по закону. — Блядь, да пошёл ты! — она откидывается на спинку стула. — Как будто ты единственный, — выплёвывает она куда-то в сторону. — Единственный или нет… — Игорь ударяет по столу. Детей и женщин бить плохо, но сейчас он бы и её ударил. Может быть, даже, по лицу, каким бы миловидным оно ни казалось.       Дверь открывается, и в допросной сразу становится тесно. В ней появляются ещё четыре человека. Игорь знает только одного из них — Костю Цветкова, выглядящего сейчас крайне неуверенно. Вслед за ним заходит пожилой мужчина в дорогом пиджаке, а за ним ещё двое — помоложе и в пиджаках подешевле. — Папа! — радостно восклицает Гречкина, подрывается с места и подбегает к пожилому мужчине.       Игорь тянется за ней, но Цветков резко останавливает его, поднимая ладонь, и мотает головой, смотря на Игоря умоляющим взглядом. — Полагаю, мы можем идти? — спрашивает Гречкин-старший, брезгливо кривит губами и приподнимает брови. — Конечно, Всеволод Алексеевич, — учтиво кивает Цветков и снимает с Гречкиной наручники. Она строит обиженное лицо и потирает запястья. — Ещё раз извините!       Гречкин-старший с дочерью уходят. За ними выходят и те двое. Охранники, должно быть. Цветков выдыхает с облегчением, а затем оборачивается к Игорю. — Ты кого, блядь, задержал? Ты понимаешь, что могло случиться? — А что могло случиться?! — раздражённо переспрашивает Игорь, усаживаясь на стол. — На ней вообще-то не написано, что она Гречкина! Хотя, по такой роже можно и догадаться… — он трёт лицо ладонью. — И какая вообще разница?! У неё наркотики нашли, если ты не забыл!.. — На пакете её отпечатков не было, — перебивает Цветков. — Отпечатки принадлежат одному из задержанных, её парню, Антону Сергееву. Несколько человек подтвердили, что они поссорились вчера вечером. Вот он, видимо, ей и подкинул. — Ты зрачки её вчера видел, Кость? Они размером были как два значка полицейских... — А ты, если будешь хватать, кого не надо, значка своего точно больше не увидишь. Это так, совет на будущее, — он хлопает Игоря по плечу (Игорь машинально отстраняется) и выходит.       Игорь ругается, и ударяет по ножке стола, и злится, злится. На Цветкова, засунувшего язык в жопу (хорошо, если в свою), на Гречкина-старшего, да, блядь, на этих чёртовых охранников! На Киру Гречкину он злится почему-то меньше всего. Возможно, будь у него такой папа, решающий все проблемы одним взмахом волшебной карточки, он бы тоже беспределить начал. Но у Игоря, к сожалению или к счастью, такого отца нет, и оставлять это он просто так не собирается.       Нет, Игорь вовсе не станет караулить её по клубам и пытаться подбросить ей что-нибудь повесомее. Гречкина сама по-любому где-нибудь ещё спалится: она слишком богатая и глупая, чтобы осторожничать. Нужно только оказаться в нужное время в нужном месте, и она рано или поздно сама себя выдаст. — Ну, что, Игорь, как всё прошло? Она всё тебе рассказала? Она плакала? Если плакала, ты же был непреклонен? — налетает на него стажёр Дима Дубин, возомнивший себя его напарником, стоит Игорю выйти из кабинета.       Диму с его вопросами послать хочется далеко и бесповоротно, потому что сейчас вообще не до него. Но вместо этого Игорь останавливается, недолго глядит на него и закусывает язык. Дима, должно быть шутит, раз считает, что существа, вроде Гречкиной, умеют плакать. Такие, как правило, умеют всё: ширяться, громко материться, трахаться, сорить деньгами, водить машину, когда перед глазами всё плывёт. Вот только не плакать. Никто просто не поймёт зачем. Игорь бы тоже не понял.       От тварей, подобных Гречкиной, ожидать человеческого поведения бессмысленно. Более того, винить их по большому счёту за то, что они ведут себя не по-человечески, тоже глупо. Никто не осуждает гиен за то, что они жрут падаль и мерзко смеются. Вот и от Гречкиной не ждёшь ни жалости, ни совестливости, ни хотя бы рефлексии. — Нет, — покачав головой, отвечает он. — Не плакала. Дим, нароешь мне информацию по этой Гречкиной, ладно?..