Мир под волнами

Сети должны быть наполнены свежей рыбой. Мир под волнами, что тёмен, хорош и зыбок, шёлковой гладью не скроет свои богатства. В свете луны людям хочется улыбаться. Лодки ещё до рассвета придут на пристань с дивной добычей: лазурной и серебристой, в бисере бликов, в броне голубых чешуек... Рыбу раскупят, малую и большую, чёрную, синюю, в жёлто-шафранных пятнах. Всё непригодное в воду уйдёт обратно: скользкие шкурки в узорах ажурней пены, шпаги шипов, не сумевших спасти от плена, золото панцирей, рвань плавников и кожи, рухлядь хвостов, на шелка уже не похожих, слизь, требуха, от которой разжиться нечем, — рыбная падаль. А с нею и человечья. Зеркало вод безмятежно, светло и гладко: мир под волнами всё скушает. Без остатка. Мальчик с глазами белёсыми, как туманы (взгляд их сквозит из-за чёлки, пустой и странный), жалкий нахлебник — ни дома, ни сил, ни рода — плачет во сне. Но какая кому забота? В час возвращения к пирсу последних лодок в небе заря распускает прозрачный лотос, доски роса покрывает жемчужным лаком, озеро так безупречно, что впору плакать: сталью сверкающей глади пронзает сердце. Лодки вернутся без рыбы. И без владельцев. Бледный задумчивый мальчик совсем измотан. Озеро шепчет. Под озером зреет что-то гибельней зимней воды и темнее ночи. Мальчик боится. А может, уже не очень. Сумерки серы. Луна начала круглиться. Люди уходят на лов, закрывая лица, — выбрать из вод, что давали когда-то сами: сети должны быть наполнены мертвецами. Звезды мерцают, дрожат и боятся падать, факелы в лодках сочатся тяжёлым чадом, гладь отражает их пламя, как чёрный оникс. Старый шаман чертит знаки, поёт и стонет. Мир под волнами, что тёмен, глубок и зыбок, молча внимает, как льются из уст призывы к благостным духам, к светлейшим богам высоким. Сети приносят одни стебельки осоки. Стебли осоки — как росчерки писчей кисти. В голову рвутся течения странных истин, столь холодны, что на ощупь сродни горячим. Мальчик стал старше, и больше во сне не плачет. Мир под волнами приветлив всегда и нежен: самые острые камешки ног не режут, тяжкие волны доверчиво лижут пальцы, ластится мрак, и не хочется просыпаться... Все ухищренья шаманов теперь не внове: берег кропили водою, вином и кровью, пряли молитвы тягучие без умолку, в бубны стучали, чертили круги метёлкой, жгли чародейские травы от ста несчастий... Дым удушили тумана худые пясти. Озеро тихо, как камень, и так же глухо. Дохлые рыбы лодчонок лежат вверх брюхом, ветер разносит над берегом визг и ругань. Люди пугаются озера. И друг друга. Юноша с белыми, будто туман, глазами вовсе не дремлет, а чутко недвижно замер. Щурить глаза, падать в грёзы уже не нужно: шёпот выходит из тени, щекочет уши. Тихо (кричать и явиться пока нельзя им) просят из мрака: "Веди нас, веди, хозяин".