***
Стоя в Большом Зале, я размышляла над словами бабушки. Она говорила, что я не обязательно должна попасть на факультет моих родителей, но мне в то же время казалось, что ей просто меньше всего хотелось этого. Бабушка никогда не распространялась о них, и я знала лишь одно: когда они были живы, отношения у неё с ними не ладились. Почему? Станет ли она относиться ко мне иначе, если я попаду на Слизерин? — Шарп, Санни! — объявила профессор МакГонагалл. Я твёрдо решила не высказывать Шляпе своих предпочтений: пусть отправляет туда, где мне место. — Когтевран! — крикнула Шляпа, слегка коснувшись моей головы. Немного разочарованная, я неестественно улыбнулась моим однокурсникам. — И как вам тут? — спросила я у ребят со второго курса. — Вот увидишь, Хогвартс — лучшая школа, — затараторила сидящая рядом девчонка с хвостиками. — Мой брат завидует мне, я единственная волшебница в семье. Мои родители сначала не поверили... — А мои родители — чистокровные волшебники, — с гордостью сказала я, и она, удивившись этой гордости в голосе, замолчала. Я увидела своё превосходство раньше, чем узнала о нём.***
Искусство жить без трагедий — это умение не наживать себе ни друзей, ни врагов. Четыре года я никого не подпускала близко и ни с кем не конфликтовала. — Эй, Шарп, — однажды позвала меня знакомая слизеринка, Пэнси Паркинсон. — Ты не против сегодня зайти в нашу гостиную? Надо кое-что обсудить. Я сказала, что не знаю их пароля, но она ответила, что мы пойдём туда вместе с ней после Трансфигурации. — Наконец-то, Пэнси, — фыркнул Драко Малфой, ученик, известный в школе неприятными историями. Он протянул мне руку. — Надеюсь, теперь мы подружимся. — С чего вдруг? — сухо спросила я. Всё это казалось мне подозрительным. — Мы уверены, что дочь таких волшебников, как Шарпы, захочет проводить время с нами, а не с ребятами вроде Поттера. — Плевать мне на Поттера. Вы что-то знаете о моих родителях? — Больше, чем ты думаешь. — Драко вырвал из рук своего приятеля старую газетёнку и положил передо мной. — Думаешь, это можно скрыть абсолютно от всех? Не волнуйся, мы из тех, кто ценит чистоту крови и поступки, которые совершаются ради её сохранения. Мой отец самого лучшего мнения о твоих родителях. Я, не слушая, читала статью многолетней давности. Это было невероятно. В статье содержалась информация об арестах Пожирателей Смерти с упоминанием их имён. В списке также были имена моих мамы и папы, а напротив них — «убиты при попытке оказать сопротивление». Я бросила газету; в глазах защипало. — Отец нашёл это недавно. Тогда я прочёл и заметил твою фамилию, — продолжал Драко. — Я расспросил его подробнее, и оказалось, что мои родители и твои когда-то дружили. Теперь ты понимаешь, почему мы тебя позвали? Ты — одна из нас, нам надо держаться вместе. Мне трудно было скрыть волнение, но ребята решили, будто я ошарашена тем, что они узнали мою историю. Весь остаток дня я не могла прийти в себя: как бабушка могла скрывать от меня это? «Конечно, она и не могла любить их, — размышляла я. — Ведь она постоянно твердит о равенстве волшебников и маглов. Родственники на службе у Того-Кого-Нельзя-Называть — какой позор для неё!» Я намеревалась поговорить с бабушкой на каникулах, а пока, сама того не замечая, активно вливалась в компанию слизеринцев. Общаясь с ними, я всё больше познавала идеи чистоты крови, которые мы, дети, пока и сами не до конца понимали. Маглорождённые ученики — к ним я раньше относилась с равнодушием — стали мне противны, потому как я знала, что они были противны и маме с папой. Всё ещё остерегаясь понятия дружбы, я находила в этих знакомствах путь в расплывчатое будущее.***
— Санни, у тебя что-то случилось? — спросила бабушка, когда я приехала к ней на Рождество. — Ты стала какой-то странной. — Я всегда была такой. — Но взгляд у тебя сильно изменился. Какие-то несколько месяцев придали мне сил; я заявила, что всё знаю о родителях. — Что ж, невозможно было скрывать вечно, — ответила она, немного помолчав. — Твоя мать сбежала из дома в семнадцать, оставив мне письмо, что выходит замуж за какого-то Пожирателя. Ей, конечно, было известно, что это будет для меня ударом. Я разорвала с ней все связи, но всё же она была моей дочерью... Когда ты родилась, я тайно навестила их, и последней моей просьбой было назвать тебя Санни. Мне хотелось, чтобы твоя судьба сложилась иначе, а после их гибели я взяла тебя на воспитание и уже не сомневалась, что сумею сохранить свет в твоей душе. Знаешь, взрослые люди пытаются уберечь детей от того, что пережили сами, забывая, что у детей собственная жизнь. — Кто их убил? — Мне не сказали точно, они оказали сопротивление Ордену. — Мне нужно увидеть их дом. Как оказалось, мои родные жили в большом имении, принадлежавшем отцу. Зайдя в комнату на втором этаже, я разглядела в ней детскую, где по-прежнему стояла кроватка для младенца, а рядом — кресло-качалка. Наверное, мама сидела в нём днями и ночами, не смыкая глаз и убаюкивая меня. Думала ли она обо мне, когда один из членов Ордена оборвал её жизнь? В комнате напротив я обнаружила пыльную книжечку, похожую на дневник. В неё кто-то из родителей вклеивал фотографии из газет, касающиеся деятельности Пожирателей, но титульную страницу занимал портрет незнакомого мужчины. В выражении его лица было что-то необычное, внушающее доверие с первого взгляда. «Лорд Волан-де-Морт», — пояснял размашистый почерк. «Санни, ты скоро?» — окликнула бабушка, и я, спрятав книжку в карман, побежала вниз по лестнице.***
Втайне от бабушки я посетила дом ещё пару раз, найдя несколько сборников запретных заклинаний в самых неожиданных местах: очевидно, Министерство не раз проводило тщательные обыски. Я продолжала изучать чёрную магию в Хогвартсе, и даже мои приятели-слизеринцы стали меня побаиваться. Им было привычнее говорить о тёмных искусствах, чем применять их на деле, а мои цели стали чёткими. В тот год, к моему невероятному удивлению и восторгу, вернулся человек с фотографии. А вместе с ним должно было произойти то, к чему стремились родители. Я слишком благоговейно относилась к тому, перед кем склонялись они, чтобы выбрать другую судьбу. А после короткого разговора с гриффиндорцем Невиллом Долгопупсом я вдруг осознала одну вещь... — Извини, — осторожно спросил он в библиотеке, — я заметил, что ты кладёшь перед собой эту фотографию, когда делаешь уроки. — Он показал на двух запечатлённых на камеру людей, сдержанно улыбающихся. — Это твои родители? — Да. Они погибли много лет назад, но до сих пор мотивируют меня саморазвиваться, чтобы закончить начатое. — Мне это знакомо. — Тоже сирота? Невилл замялся. — Ты гордишься ими? — Да, они герои, — спохватился он. — А мои — нет. Их никто не признал героями, никто не сказал, что они погибли ради блага остальных. Разве это справедливо? — Может, главное, чтобы ты считала их героями? — испуганно ответил Невилл на мой резкий тон. Вот тогда я и осознала, как ничтожны порой общественное мнение и общество в целом. Я была настроена решительно. Не без помощи Малфоев, чьей поддержкой я заручилась уже давно, мне удалось вместе с Драко получить в шестнадцать лет Чёрную метку. Сначала эта семья восприняла такую просьбу как просьбу амбициозной дурочки, забывшей границы допустимого, но после вступления в ряды Пожирателей на моём лице появилось ещё одно новое выражение. Я слышала, как Люциус Малфой, слегка передёрнувшись, шепнул жене: «Точь-в-точь покойный Шарп, только что девчонка». Не описать словами, какие чувства нахлынули на меня, когда я увидела моего кумира. Он значительно изменился внешне, но в его глазах по-прежнему было нечто, заставляющее меня не сомневаться. Драко нужно было вернуться в Хогвартс для выполнения ответственного задания, а меня там уже ничто не держало: я собрала вещи и перебралась в штаб-квартиру, отправив бабушке письмо: «Дорогая бабушка, мне искренне жаль, что наши пути так сильно разошлись. Знаю, ты опасалась, что я ступлю на эту дорогу, но почему ты так уверена, что твоя — правильная? Ты так долго хранила в тайне то, для чего я была рождена, прикрывая мою чёрную душу светлым именем. Я жила в доме, где ждали власти Тёмного Лорда, а ты, бедная бабушка, рассчитывала, что при желании и гиппогриф научится петь! О нет, я родилась такой, какая есть, и меня не переделать другой жизнью. Моё предназначение — служить нашему Хозяину, об этом мечтали мама и папа».***
Тёмный Лорд сразу разглядел во мне талант. Казалось, он доверял мне не меньше, чем проверенным сторонникам, а мне достаточно было его одобрительного взгляда, чтобы ощутить гордость за свою семью. Конечно, пока на меня возлагалось не слишком многое, но, слыша, как меня сравнивают с «покойными Шарпами», я и не могла представить чего-то большего. Однажды, вновь перелистывая одну из родительских книг, я случайно выронила из неё пожелтевший конверт, не замеченный ранее. Раскрыв его и рассмотрев письмо, найденное внутри, я сделала вывод, что оно было приготовлено для отправки, но его автор так и не решился сделать намеченное. «Как поздно я пишу тебе, мама, — начиналось оно. — Может быть, тебе следовало запереть меня в темницу, держать всю жизнь в четырёх стенах, чтобы я не совершала ошибок? И не совершила бы я их тогда?..» Далее неизвестная женщина писала, что жизнь стала для неё пыткой, что она обязана терпеть жестокость, а её мужу нет дела до её страданий. «Признаться, я ненавижу мысль о том, что когда-нибудь Санни узнает, кем были её отец и мать». И не только из подписи в конце я поняла, что эта женщина — моя мама. Стыд, ужасный стыд за неё охватил меня в тот миг. Служба у нашего Лорда во благо чистой крови — пытка! И такие вещи пишет моя собственная мать, та, на которую я равнялась. Нет, это не тот человек, что сбежал из дома ради высоких идеалов. Это — глупая женщина, искавшая в высоком идеале красивую жизнь. Сначала моё сердце обожгло подобное суждение о родной матери, но я тут же взяла себя в руки, зная, что права. Позор — читать её письмо, где благородные помыслы ставятся равными большой ошибке, когда ты — её дочь. Я схватила письмо и, одним заклинаем заставив его вспыхнуть огнём, бросила в камин. Пламя охватило бумагу, превращая прошлое в горстку пепла. «Никто никогда не узнает об этом, — подумала я». Немного успокоившись, я уничтожила письмо и бросила взгляд на мамины вещи. Может, вернуть на место? «Хочешь из родственных чувств хранить память о том, кто предал Тёмного Лорда?» — спросил внутренний голос. Я легла в постель с мыслью, что, наверное, в скором времени надо будет избавиться от вещей.***
Бабушка прислала мне ответ. Первым желанием было выбросить, разорвать. В конце концов, поджав губы, я прочла его, заранее предвидя, что в нём будет: горькое разочарование, муки душевной боли, невозможность поверить в происходящее. «Что самое обидное, Санни, — также призналась она, — мне всегда не давало покоя подозрение, что твоя мать всё же была несчастна в том браке и во всей той истории. Когда мы встретились в последний раз, она посмотрела на меня так, словно ей нужно было сказать нечто важное, только слова не сходили с языка. У неё был ужасный вид. Поверь, я ещё не встречала столько горя в одном взгляде. И почему-то мне кажется, я знаю, кто и что виной всему этому». Ночью я видела странный сон... Почему-то в нём присутствовал давно забытый мальчик с Пуффендуя, чьего имени я не помнила. Он проявлял ко мне симпатию на третьем курсе, но я не замечала его. Во сне мы были с ним счастливы, как будто любили друг друга. Мы летали на мётлах, смеялись, и тут я развернулась в сторону Запретного Леса. Он что-то кричал мне, только я не слушала, летела всё дальше, пробиваясь во тьму. Его голос затих, а солнце вдруг погасло. Я попыталась развернуться обратно, но Лес не выпускал меня, и деревья, став выше метров на десять, сомкнулись надо мной; я очутилась в ловушке.***
Впереди предстояла тяжёлая битва: Тёмный Лорд намеревался захватить Хогвартс, и мы усердно готовились к сражению. Признаться, утром того дня я чувствовала себя не в своей тарелке. — Санни Шарп. Сидя в своей комнате, я испуганно обернулась. Тёмный Лорд ни разу не заходил ко мне, ни разу не обращался ко мне именно так, да и вообще предпочитал не вступать в диалоги со мной без надобности. Видимо, отчасти поэтому я смотрела на него, как на божество. — Санни Шарп, я был неприятно удивлён, заметив, что ты всю неделю ходила, словно в воду опущенная, и почти не вникала в то, что я говорил на наших собраниях. Такого я ожидаю от кого угодно, но не от самых преданных и ценных мне людей. — Повелитель, я ни в коем случае не позволила бы моим личным проблемам отразиться на успехе нашего дела. Я всё та же ваша верная слуга. — Очень надеюсь. Ты умная волшебница, Санни, не заставляй меня в тебе сомневаться, — усмехнулся он и оставил меня в одиночестве. Думая о грядущей битве, я вспоминала Хогвартс. Те, с кем я сидела за одной партой, пойдут сегодня против меня. И, наверное, кого-то из них сегодня не станет. А может, по моей вине? Что ж, это ведь значимая часть моей цели — установление нашего порядка. Мысль о развитии того, к чему шли родители, незаметно ушла на второй план после прочтения маминого письма. Что мне до чужого мировоззрения? Я взяла листок бумаги и написала: «Дорогая бабушка». Продолжение предполагаемого письма мне виделось очень смутно. Зачем мне вообще ей писать? Попрощаться на случай, если не вернусь? Я много раз была близка к гибели, но мне не приходило в голову прощаться. Отшвырнув листок в сторону, я задумалась, что ощущала мама, когда видела гибель в шаге от себя. Отец, конечно, умер за правое дело, а она? Каково ей было умирать за то, во что она уже не верила? Из зеркала на меня посмотрела бледная, как смерть, девушка с цветом, как адский огонь, волосами и красивыми, как и прежде, глазами, только в них отражались страшные тайны, которые нельзя было скрыть. Я перестала быть дочерью Шарпов. Я стала Пожирательницей Смерти Санни Шарп.***
Заклинания сыпались одно за другим, повсюду мелькали лучи: красные, зелёные, золотые. — Санни! Санни Шарп, это ты? Санни будто не слышала — она сражалась с очередным противником. Это был совсем мальчишка, кто-то из юных защитников Хогвартса, и ей не стоило особого труда откинуть его на несколько метров. — Санни! Наконец, она обернулась и, увидев Невилла Долгопупса, направила палочку на него. — Что ты делаешь? — Замолчи, Долгопупс! — Ты убьёшь меня? Ну, почему нет? — Уходи, слышишь? Лучше уходи прямо сейчас! — Ты не тронешь меня. Мне так жаль тебя, честное слово. Санни — значит солнечная, и тьма тебе совсем не идёт. — Я убью тебя, Долгопупс, если ты не уйдёшь сию минуту. — Если я твой враг, тебе не следует меня отпускать. — Невилл серьёзно посмотрел на противницу и сделал неуверенный шаг вперёд. — Я помню девочку с Когтеврана, которая ни с кем не дружила. Я также помню, что однажды заговорил с ней, надеясь, что мы всё-таки станем ближе. Мне хотелось иметь такого друга, сильного и ни от кого не зависимого, хоть и молчаливого, но верного. Это было и есть в тебе. Почему же такой выбор? — Ты не знаешь, кем были мои родители. Зато я знаю, кем были твои. — Вот как?.. Я понял. Значит, я — отражение своих родителей, по-твоему? Я тут потому, что они были на верном пути, а не потому, что они были членами Ордена Феникса. А ты почему здесь? — Потому, что я Санни Шарп! — отчаянно крикнула Санни и взмахнула палочкой. Невилл приготовился защищаться, но тут в спину девушки ударил чей-то очередной луч. Вскрикнув, она упала на землю. — Санни! — Невилл подбежал к ней и взглянул на её лицо. Затем движением ладони закрыл ей глаза. — Эй, ты что там делаешь? — появился Симус Финниган. — Это кто? — Знакомая. Я даже не видел, откуда было заклинание. — Да разве тут определишь! Мне жаль. — Она из Пожирателей. — О Мерлин! А чего ты тогда с ней сидишь? Знакомая! Быстрее, нам некогда! Поднявшись на ноги, Невилл ещё раз посмотрел на рыжеволосую девушку и побежал за Симусом. Битва продолжалась. Кого-то убивали, кого-то — нет. Для кого-то эта война стала последней, кому-то предстояло в жизни ещё немало побед и поражений. И под куполом смерти и огня все забыли, что где-то на территории Хогвартса в разгаре битвы неизвестным заклинанием была сражена Пожирательница Смерти Санни Шарп.