убей своих любимых
15 ноября 2021 г. в 19:18
In times of confusion In chaos and pain I'm there in your sorrow Under the weight of your shame
В Ираке ночь. В Ираке теперь тихо-тихо. Не слышно выстрелов, разговоров, даже стрекотания насекомых. Только кашель за брезентовой стеной, надсадный и болезненный. Через пару дней Салим начинает считать. Буквально считать, секунда за секундой, сколько времени проходит между приступами, и с каждым часом промежуток неумолимо сокращается. Салим не знает, сколько их тут еще продержат, но он абсолютно точно уверен: еще немного, и он сойдет с ума. Все мышцы ноют, когда он поднимается с жесткой койки, и Осману приходится несколько минут разминаться, прежде чем выйти и осмотреться. Пустой стул рядом с выходом не внушает никакой надежды — все равно брезент служит преградой лишь для вируса, а Салима от свободы отделяют еще и каменные стены. Пойманный и плененный в своей же собственной стране. По пути ему не встречается ни одного человека в костюме химзащиты; они, кажется, вообще стараются проводить в этом брезентовом муравейнике как можно меньше времени и появляются лишь тогда, когда нужно провести очередной эксперимент. Салим идет туда, откуда доносится кашель. Джейсон, изможденный и бледный, лежит, почти не шевелясь. Небольшой ящик, служащий столом, как и в каждой другой брезентовой «комнате», заставлен нетронутой едой. Никто даже не заморачивается с тем, чтобы выносить то, что давно пропало, никто не следит за тем, едят ли они, никто не следит, когда они в последний раз прикасались к еде. Они подопытные крысы и все равно пойдут в расход. Всем, в общем-то, плевать. — Как ты? Салим говорит почти шепотом, хотя знает — вокруг никого нет. Даже Рейчел уже не кричит, не просит отпустить их, не угрожает. Смирилась? Сможет ли она вообще смириться с тем, что потеряла двух дорогих ей людей за одну ночь? Знает ли она, что скоро потеряет друга? — Херово. По мне не видно? — Джейсон даже не поднимает голову, услышав шаги. Понимает, по голосу, кто вдруг решил его навестить, и даже понимает зачем. Хотя легче от этого не становится. — Все еще, блять, не могу поверить, что сдохну здесь. Представляешь? Выбраться из такой жопы и подохнуть от ебучего кашля. — Ты не умрешь, Джейсон. Не сегодня. — Не сегодня — завтра. Какая теперь разница? Салим садится рядом, и походная койка, больше похожая на лабораторный стол, даже не прогибается под его весом. Почему он струсил тогда, почему не потрогал окаменевшее существо сам? Почему позволил Джейсону это сделать? Почему не успел оттолкнуть? — Салим? Расскажи что-нибудь хорошее. Салим рассказывает. Рассказывает о том, как Зейн один раз притащил в дом щенка и прятал его под кроватью несколько дней. Про то, как Зейн разбил мамину фамильную вазу и прятался под кроватью уже сам. Про соседских мальчишек и про ручную ворону. И Джейсон в один момент разворачивается, с трудом, через боль, и кладет голову ему на колени. Волосы у мальчишки жесткие, но пальцы скользят по ним легко. Салим рассказывает про то, как приятно подставить лицо дождю после сезона засухи. Про то, какими красивыми бывают в пустыне закаты. Положив ладонь задремавшему Джейсону на грудь, Салим чувствует хрипы. Но он не умрет. Не сегодня. Джейсон снова кашляет, сгибается пополам, хрипит от боли, даже не просыпаясь. И Салим начинает считать.***
I'm there through your heartache I'm there in the storm My love, I will keep you By my power alone
В Ираке тихо, только кашель из-за стенки раздается с периодичностью раз в полчаса. Но на стуле у выхода снова никого нет, и Салим идет на звук. Еды на столике стало еще больше. Джейсон лежит в той же позе - ладонью он потирает грудь, как будто это может помочь уменьшить боль. Шаги Салима Колчек слышит издалека и даже слабо поворачивает голову в его сторону. Тусклые карие глаза горят решимостью: он намерен сделать что-то, уверен в своем решении на сто процентов. Но сначала он просит Салима рассказать ему что-нибудь хорошее и дремлет на его коленях. — Салим? Можно я… Попрошу тебя еще кое о чем? — Что такое? — Салим, собравшийся уходить, оборачивается. Для Джейсона он сделал бы все, что угодно. Принес бы ему воды, позвал бы Рейчел. Просидел бы с ним всю ночь, рассказывая о своей прошлой жизни. Но только не- — Убей меня. — Нет. Нет, Джейсон. Ты не умрешь, — Салим отступает на шаг, почти отшатывается, как будто Колчек сейчас набросится на него. — Черт, Салим. Пожалуйста. Я устал быть подопытной крысой, я устал задыхаться от ебаного кашля, я больше не могу, я не хочу подохнуть из-за их экспериментов, Салим, я- — Нет. — Блядство! Джейсон вскакивает так резко, что вся еда, по-прежнему нетронутая, разлетается по каменному полу. Звон металлической посуды звучит оглушительно в тишине ночи. Салиму хочется уйти. — Посмотри! — Колчек задирает футболку. — А этого? Этого недостаточно?! Он снова заходится кашлем, а Салим с ужасом смотрит. Смотрит, как под кожей Джейсона двигается что-то, шевелится, отвечая на каждое прикосновение. Что-то, завладевающее легкими, не дающее сделать вдох. — Я не смогу, — Салим качает головой. — Прости, Джейсон, я не могу, не могу. Он отступает, боясь повернуться спиной, а Колчек все кашляет и кашляет, пытаясь позвать его. Джейсон не умрет. Не сегодня. Салим пытается закрыть уши ладонями. Салим уже даже не считает.***
I don't care where you've fallen Or where you have been I'll never forsake you My love never ends
Салим медленно выдыхает. Сегодня Джейсон умрет. В Ираке по-прежнему тихо, и в ночной тишине кашель за стеной звучит как громовые раскаты. Салим давно не видел грозу. Интересно, увидит ли? Он рассказал американцам все, что они хотели узнать, снова и снова, одну и ту же историю. Как будто они пытались найти в его рассказе нестыковки, обнаружить какую-нибудь деталь, которая станет для него приговором. Салим каждый раз говорит одно и то же. Джейсон вернулся за ним, а это что-то да значит. Джейсон вернулся за ним в ад, рискуя жизнью, а Салим даже не может оказать ему последнюю услугу. Он должен поступить как солдат. Как мужчина. Как друг. — Джейсон? — Расскажешь мне что-нибудь хорошее? Его глаза закрыты, а голос тихий-тихий, как иракская ночь. Но как только Салим садится рядом, Джейсон кладет голову ему на колени. — Расскажу. Конечно расскажу. — Пожалуйста. Джейсон смотрит на него почти с мольбой. Салим с трудом выдерживает его взгляд. Война научила его глушить чувства, глотать слезы до того, как кто-нибудь сможет даже предположить, что он может плакать, но война так и не научила его убивать людей, которые больше всего на свете заслуживают жить. Салим осторожно кладет руки ему на шею — такую тонкую, что он почти может ее обхватить — и гладит пальцами острую челюсть. Он знает, что так будет лучше. Он начинает сжимать пальцы. Джейсон накрывает его ладони своими, и всего секунду Салим надеется, что он попытается их убрать. Джейсон только устало улыбается. — Спасибо. — Все будет хорошо, малыш. Засыпай. Все хорошо. Салим продолжает сжимать пальцы даже тогда, когда Джейсон перестает дышать. Напевает какую-то арабскую колыбельную, как будто Джейсону правда нужно уснуть, и его голос заглушает застучавший по брезенту дождь. Первый, после сезона засухи. Слезы впитываются в жесткие от пыли волосы мальчишки, когда Салим наклоняется, чтобы коснуться губами его лба. В Ираке тихо-тихо, даже кашля не слышно. Над Ираком занимается рассвет.
