Сага о доминировании Чон Чонгука

Иногда Чонгук ненавидит и обожает Мин Юнги одновременно. Этот невозможный хён, прячущий под спокойной и даже холодной маской свою катастрофически язвительную, а порой и вовсе мерзопакостную натуру, совершенно неизвестным науке в целом и Чонгуку в частности образом умудрился уговорить его горничных — мужчин, надо сказать, и это реально важное уточнение — ходить по его дому в коротеньких платьицах. И если смущающийся и краснеющий от любого взгляда малыш Чимин ещё надевает под греховно коротенькую юбочку трусики-шортики: да, кружевные, да, подчеркивающие его соблазнительную круглую задницу, да, гармонично сочетающиеся с униформой, да… В общем, Чонгук иногда пялится, да, но его сложно за это винить: задница — это то, что нужно трахать, а он одинокий нуждающийся мужчина и в его окружении слишком много красивеньких деток. Но ещё есть Тэхён. И этот бесстыдный… подчиненный, кажется, поставил своей первоочередной целью довести непосредственное начальство до ручки. Потому что он под свою юбочку не надевал ничего кроме пробки. Красивой такой, блестящей, отражающей свет и мигающей Чонгуку из-под кружева с любой, мать её, точки дома. И словно этого мало — каждый день на его стройных, гладко выбритых ножках красовались чулки — чёрные, из полупрозрачной лайкры, красиво подчёркивающие изящные изгибы и плотно обтягивающие упругие бёдра. Пышная короткая юбка совершенно ничего не скрывает сзади, а вот спереди она удлиненная — едва прикрывает член и, блядь, Чонгуку, никогда особо не замечавшему за собой тягу к чужим членам, чертовски интересно узнать, какой же он. Маленький? Большой? Есть ли на нём пирсинг? С Тэхёна бы сталось, да, и его проколотый язык, грешно мелькающий между вишнёвых губ, и так и примагничивающий к ним чонгуков взгляд, яркое тому подтверждение. — Господин, — от мыслей о члене Тэхёна его отвлекает, что весьма иронично, сам Тэхён. Он деликатно заглядывает в дверной проём и мягко спрашивает: — У вас в кабинете так много пыли. Мне убраться сейчас или когда вы закончите с документами? — Сейчас, — Чонгук скользит по его стройной фигурке пристальным взглядом и думает, что гори оно всё синем пламенем. Нет, серьезно, его горничные шляются по его дому в самом порнографическом варианте формы из существующих, и если хоть один из них не хочет быть выебаным, то Юнги чертовски садистски мстит за то, что Чонгук натворил. Но насколько он помнит, конкретно сейчас этой личности мстить не за что. А это значит, что сегодня Тэхён получит член. Словно в подтверждение чонгуковых мыслей — да, господин Чон, я хочу вас — Тэхён занимается полками и приподнимается на цыпочки, оголяя свою сексуальную задницу и виляя ею из стороны в сторону в такт милому мурлыканью. Пробка в его аккуратной розовой дырочке сегодня прозрачная и максимально простая, обнажающая свое жадное желание быть вытраханой. Чонгук коротко выдыхает, слишком сильно смяв в пальцах пачку документов и едва не порвав бумагу, ослабляет галстук, расстёгивая верхнюю пуговицу накрахмаленной рубашки. Ким Тэхён — его личное наказание, личное соблазнительное мучение, буквально созданное, чтобы издеваться, и всё больше подтачивающее и без того не безграничное терпение. И Чон может поклясться, что он делает всё это абсолютно нарочно, потому что когда приходит очередь нижних полок — бесстыжая шлюшка слегка сводит коленки, чтобы скрыть член и выставить свою попку в самом аппетитном, самом привлекательном свете, и нагибается, оставляя ножки ровными. Короткая юбчонка задирается практически до поясницы, и Чонгук замечает то, чего не замечал раньше — Тэхён не обнажён полностью, нет, всё гораздо хуже. На нём узенькие чёрные стринги, но полосочка ткани настолько тонкая, что кажется, будто их и вовсе нет. И последняя ниточка чонгукова терпения, ещё более тонкая, чем эти чертовы стринги, лопается с оглушительным звоном. — Тэхён, — Чонгук звучит спокойно и властно, как всегда, но пальцы его нетерпеливо оглаживают край подлокотника. Он дожидается, пока Тэхён выпрямится и повернётся к нему, с деланной застенчивостью сложив руки на коротеньком передничке, и стрельнет в него своими блядскими глазами из-под густых — подкрашенных, Чонгук клянётся — ресниц, и властно кивает на свой стол. — Убери здесь. Он откидывается на спинку кресла и ожидает предстоящее шоу: Ким послушно семенит к нему, стуча каблучками, и принимается за уборку, слегка прогибаясь в спине. Аппетитная попка маячит у невольно сглотнувшего Чонгука практически перед носом, и теперь он может со всем вниманием рассмотреть то, как тугая резинка чулок сминает мягкие бёдра. Тэхён наклоняется чуть дальше, практически ложась на стол, и Чонгук облизнувшись, кладёт свою большую, горячую ладонь на обнаженную ягодицу. Чон слышит короткий прерывистый вздох, но горничная никак не протестует против гнусных хозяйских поползновений, наоборот — словно слегка подается назад. И Чонгук с полной уверенностью воспринимает это как карт-бланш. Он не бросается мять аппетитную задницу, грубо разводить ягодицы, стягивать трусики, обнажая дырочку, и шлёпать, нет — Тэхён всласть успел его помучить, и Чонгуку хочется ответить тем же. Он неторопливо оглаживает чужую попку, мягко скользит ладонью ниже, на бедро, и оттягивает резинку чулка, чтобы она сочно шлёпнула по нежной коже. Ножки Тэхёна подрагивают, а он сам — коротко судорожно выдыхает, и нет ничего слаще, ничего более возбуждающего, чем настолько честная и неприкрытая реакция. — Господин, — Тэхён лишь слегка поворачивает к нему голову, показывая остроту профиля, красивый ровный носик и высокие скулы: его длинные ресницы невинно хлопают вверх-вниз, — можно попросить вас отодвинуться? В центре стола вы совсем измяли важные документы. Чонгук невольно бросает взгляд на стол и хмыкает, когда замечает, что обычно стройные ряды папок и документов действительно в полнейшем беспорядке, а тот договор что он должен был подписать минутой ранее и вовсе измят. Он страдальчески думает о том, что с людьми делает недотрах и красивые провоцирующие попки, и откидывается на спинку кресла, разводя бёдра и давая хоть немного свободы напряженному члену. Отодвинуться и открыть перед собой чертовски соблазнительный вид или же остаться на месте и посмотреть, как его маленькое соблазнительное наваждение будет выпутываться? Чонгук даже особо не думает. — Нет, Тэ, я не могу отвлекаться на твою уборку, — Чонгук демонстративно хватает со стола первую попавшуюся папку, не глядя, с чем именно, и делает вид, что вчитывается в строчки в документах. На самом деле весь текст перед его глазами сливается в сплошные картинки весьма порнографического содержания, а смысл слов уплывает так далеко, где не бывал и внезапно ёбнувшийся на путешествиях на старости своих двадцати семи Хосок. Тэхён в ответ на его отказ мило замирает, захлопав глазками, неловко проводит пальчиками по краю стола и бросает прямой взгляд на крепкие разведенные ноги. Словно приняв про себя важное решение, его горничная поджимает красивые вишнёвые губы, стискивая их почти до бледноты, сглатывает, скидывает свои хорошенькие туфельки и осторожно ставит коленку на чонгукову ногу, чтобы опереться локтями о край стола, и эффектно перекинуть вторую через Чонгука, демонстрируя гибкость тела и безупречный поперечный шпагат. Теперь перед лицом непроизвольно коротко выдохнувшего Чонгука роскошная упругая задница, практически ничем не прикрытая, и от настолько пошлой, откровенной демонстрации у него перехватывает дыхание. Не то чтобы она была особо прикрыта до этого — пышный фатин и нежное кружево скорее подчеркивали аппетитные формы, чем хоть сколько-то их скрывали, но сейчас она оголена совсем и чертовски, блять, близко. Тэхён бесстыже прогибается в пояснице, выпячивая свою попку и приподнимая бёдра так высоко, что умещенные в узкий треугольничек стринг небольшие яички тоже открываются взору. С этого ракурса, в этой аппетитной форме, они напоминают Чонгуку пухленькую девчачью киску, и он практически урчит от удовольствия, давя желание провести по ним большим пальцем. Он жадно пожирает взглядом предоставленный аппетитный вид, подмечая миленькую родинку прямо под левой ягодичкой, и без раздумий тянется ладонью к ножке. Он со вкусом, наслаждаясь моментом, проводит от коленки, умостившейся на его ноге, до славного изгиба попки, там, где она переходит в симпатичное бёдрышко. — Господин, — Тэхён бысстыже крутит задницей, как течная кошечка, и трется о большую ладонь, — у вас в кабинете так жарко, а мне предстоит ещё столько работы… Могу я попросить вас о помощи? — Смотря о чём ты хочешь попросить, Тэхён, — Чонгук с удовольствием сжимает пальцы на мягкой и гладкой, бархатной коже, приходясь большим пальцем по чувствительному местечку на внутренней стороне бедра и вызывая милые мурашки. У него на языке буквально вертится сладкое «куколка», так сильно подходящее Тэхёну — медово-сладкому, похожему на хорошенькую куколку в своём вызывающем платьице — но он сдерживается, продолжая изображать видимость рабочих отношений. — Если вам не трудно, Господин, — Тэхён мягко покачивает пышными бёдрами, и сладко-сладко, с придыханием выдыхает своим глубоким потрясающим голосом порочное обращение, совсем, между, блять, прочим, не обязательное и вызывающее у Чонгука настолько же каменный стояк, как Хозяин, застенчиво произнесенное высоким сладким голоском Чимина. Чонгук думает о том, как тяжело жить жизнь в окружении сплошного соблазна и беззастенчивого блядства, и старается вникнуть в смысл тэхёновой просьбы: — Мои чулки… вы не могли бы снять их? Чонгук, кажется, рычит. — У меня заняты руки, Тэхён, — Чон снова демонстративно берёт в руки папку, неохотно убирая ладонь с роскошной соблазнительной ножки, и с деланной задумчивостью тянет: — но, пожалуй, я всё же смогу тебе помочь. Он наклоняется ближе, вплотную к красивому бедру, и невесомо ведёт носом вдоль чулка, к самой его кромке, аппетитно сминающей мягкую плоть. Чонгук наслаждается тем, как подрагивают красивые кругленькие коленки, очевидно подгибаясь от его близости, и неторопливо прихватывает зубами край тонкого чёрного чулка, обжигая дыханием и слегка задевая зубами нежную кожу. Короткий, трепетный вздох в ответ — то как он действует на Тэхёна — льстит, поэтому Чонгук не сдерживает короткой удовлетворённой усмешки, чуть оттягивая чулок и позволяя ему снова шлёпнуть стройное бедро. Его хорошенькая горничная крупно вздрагивает, и Чонгук без доли сожаления мурлычет: — Прости. Это сложнее, чем кажется. — Н-ничего, Господин, — голос Тэхёна слегка дрожит и срывается в конце, когда Чонгук снова сжимает край чулка в зубах и на этот раз медленно, растягивая удовольствие, тянет вниз. — Спасибо. Он и не пытается стянуть чулок, нет, вместо этого Чонгук сдвигает эластичную ткань всего лишь на пару сантиметров ниже и вновь выпускает её изо рта, наслаждаясь сочным звуком очередного шлепка. Тэхён крупно вздрагивает и, судя по тому, как поджимаются его очаровательные яички, а член дергается от наслаждения, ему это чертовски нравится. Поэтому Чонгук проделывает то же самое со вторым чулком и случайно пускает на нём стрелку. — Ох, — Чонгук с нажимом проводит пальцем по получившемуся разрыву ткани, делая его ещё длиннее — это придаёт внешнему виду Тэхёна такой развратной использованности, что ему даже нравится, — кажется, я испортил твою униформу. Непорядок, тц, тц. Чонгук негромко посмеивается, играясь с получившейся небольшой дырочкой. Он проникает под неё пальцем, оглаживая мягкую, бархатистую кожу, ведет коротким ногтем, надавливая достаточно сильно, чтобы оставить след на ком-то настолько безупречном, как Тэхён, но не достаточно, чтобы оцарапать. Чонгук легко расширяет стрелку, просовывая туда большой палец и, наконец, щипает за сочное бедро. Моментальный отклик, приятная дрожь, проскочившая по всему телу его Тэтэ — это самая лучшая награда. — Тогда, — Тэхён говорит хрипло, низко и явно возбужденно, вызывая в Чонгуке глубокое чувство внутреннего удовлетворения, — тогда, Господин, теперь вы должны снять с меня испорченную вещь, так сильно портящую вид. — Ты прав, — Чонгук хмыкает, согласившись и продолжает играть с красивым чулком, нанося всё новые и новые отметины, — подай-ка мне ножницы, Тэхёни, они должны быть справа от тебя. Тэхён, полностью опустившийся грудью на стол и прижавшийся к нему в попытках найти опору с неохотой приподнимается и тянется подрагивающей ручкой к ножницам. Дрожат не только его красивые длинные пальчики, но и он весь, — Чонгук продолжает беззастенчиво щипать и щекотать нежную кожу под чулком — и Тэхёну нужно довольно много времени, чтобы всё же схватиться пальчиками за продолговатые колечки, вытягивая их из канцелярского стаканчика. Это, кажется, длится целую вечность, но Чон его не торопит. Ему доставляет невероятное удовольствие тот факт, что он довел Тэхёна до такого состояния, касаясь, буквально, только руками и едва заметно задевая своим дыханием. — Вот, Господин, — Тэхён подталкивает ножницы к нему по столу ладошкой, не рискуя брать за лезвие, и бормочет: — спасибо. — Я ещё ничего не сделал, чтобы ты так часто благодарил меня, Тэхёни, — Чонгук усмехается, чувствуя, как губы невольно растягиваются в предвкушающем оскале, — оставь свое «спасибо» на потом. — Сп… Д-да, Господин, — Тэхён совершенно очаровательно запинается, и Чонгук видит, что кончики ушек, выглядывающие из-под вьющихся волос, у него слегка краснеют. Это непроизвольно вызывает в нём помимо желания прилив нежности и заставляет уголки губ дрогнуть в лёгкой улыбке. Чонгук слегка поддевает чулок пальцами, оттягивая, прокручивает во второй руке ножницы и делает короткий надрез от дырки к краю. Холодная тупая сторона лезвия скользит по разгоряченной нежной коже, и Тэ невольно вздрагивает. Чон ласково проходится пальцами по тому же месту, удостоверяясь, что не причинил никакого вреда, и задумчиво тянет: — Такое нежное местечко. Думаю, мне всё же придётся справиться руками, — он откладывает ножницы в ящик стола, и сжимает в пальцах надрезанные края чулка. Упругая лайкра рвётся под его резким движением легко, с коротким потрескивающим звуком, сразу до середины. Тэхён невольно ахает, а Чонгуку остаётся лишь дернуть ещё раз, дорывая, — после этого, стоит Тэ немного двинуться, чулок сам легко спадает со стройной ножки. Чонгук удовлетворенно хмыкает и практически мурлычет: — Вот так лучше, один чулок выглядит на тебе очаровательно. Или ты хочешь, чтобы я снял и его? — Как вы пожелаете, Господин, — Тэхён часто проходится розовым языком по красивым красным губкам, подчёркнутым сладким даже на вид блеском, и покорно выдыхает: — Я весь в вашем… распоряжении. Всё, что захотите. Но тогда с меня нужно снять… что-нибудь другое… Чонгук щурится от удовольствия, впервые за долгое время мысленно поминая Юнги с его идеями добрым словом, и с притворной озабоченностью отвечает: — Снять? Мои горничные должны носить униформу, Тэхён. Мы можем снять только что-то ненужное, — он окидывает жадным взглядом аппетитную фигурку и скользит ладонью под пышную юбочку, приподнимая её. Тонкая полосочка стринг так и примагничивает взгляд, и Чонгук довольно облизывается. Он прекрасно знает, что в до нелепого досконально прописанном Юнги дресс-коде нет только одной вещи, которая сейчас есть на Тэхёне, и подначивающе спрашивает, поглаживая попку: — Скажи мне, Тэхён, какую ненужную вещь твоему Господину следует снять? — Мои… — Тэхён краснеет чуть сильнее, кусает губы, и едва слышно выдыхает, качнув круглыми сочными бёдрами: — Мои трусики, Господин. — Трусики? — Чонгук задумчиво подцепляет тоненькую перемычку пальцем и натягивает её на себя, наблюдая за тем, как полосочка ткани соскальзывает с прозрачной дрогнувшей пробки. Треугольник, поддерживающий яички, тоже натягивается, сминая их нежную чувствительную кожу, и Тэхён едва слышно попискивает. — Но трусики это часть твоей формы, Тэхёни, ты действительно хочешь, чтобы Господин снял их? — Прошу вас, — его голос дрожит, а повернутое ранее лицо отворачивается обратно. Чонгук едва успевает заметить, как смущенный румянец переходит с ушек на скулы и щеки. — Они… они тоже испорчены, Господин. — Во-о-от как, — Чон тянет это длинно и сладко, практически издевательски, и оглаживает большим пальцем тонкую перемычку. Второй рукой он, не сдерживаясь, сжимает сквозь дорогую ткань плотных брюк собственный член, болезненно натянувший ширинку, но расстегивать молнию и снимать брюки пока слишком рано, так что он лишь поправляет его, слегка облегчая себе жизнь, и уже собирается продолжить играть с Тэхёном, но его прерывают: — Хозяин, простите, вы не виде… — в дверь в чонгуков кабинет, которая была не заперта и чуть приоткрыта ещё с прихода Тэхёна, робко заглядывает Чимини. Бедный малыш на мгновение замирает: его глаза широко распахиваются, рот приоткрывается, а щеки стремительно вспыхивают румянцем, стоит ему только увидеть совершенно недвусмысленную позу нанимателя и второй горничной. Опомнившись, он быстро опускает глаза, мелко кланяясь, и судорожно лепечет: — П-п-простит-те, я п-помешал вам, я… мне… — Стоять, — Чонгук говорит это коротко и властно, понимая, что это его шанс сделать восхитительную игру ещё лучше. Он знает, что Чимином заинтересован Юнги, но… Бывало, что они уже делили шлюшек, а тут две такие хорошенькие невинные крошки. И, в конце концов, воспользоваться приглашением Тэхёна он всё ещё хочет больше, чем смущенным неозвученным согласием второй горничной. — Подойди поближе, Чимини, но сначала закрой дверь, будь добр. — Д-да, Хозяин, — даже несмотря на шок и смущение, Чимин послушно пискает и делает шажок внутрь, притворяя за собой дверь. Он мило одергивает свою юбочку в очевидном желании прикрыться и семенит к Чонгуку. — Что вам угодно, Хозяин? Чонгук не сильно шлепает большой ладонью по тэхёновой ноге, понукая смущённо замершую горничную выпрямиться на его коленях. И когда тот подчиняется, то беззастенчиво оглаживает его бедра и задирает и без того слишком короткую юбочку. Он довольно мурлычет: — Чимини, скажи Хозяину — его трусики испорчены? — Я… — Чимин краснеет. Краснеет очень мило и гораздо более густо, чем Тэхён: его кожа светлее, приятного нежного оттенка, и румянец кажется розовым. Сначала краской заливаются милые мягенькие щечки, плюшевые и сладкие, как свеженькие моти, потом выглядывающие из убранных под небольшой очаровательный чепчик волос уши, а затем и вовсе кругленький кончик носика. Чимин стеснительно поджимает пухлые губы, сжимает в своих маленьких пальчиках край передничка с рюшками, и робко подходит, практически прошептав: — К-как пожелаете, Хозяин. Когда Чимин приближается, он ненадолго замирает, неловко замявшись, и смотрит на Чонгука, словно спрашивая разрешения. Чон почти лениво кивает, позволяя, и, не удержавшись, кладет свободную руку на восхитительно пышную, круглую попку, скрытую под короткой юбкой. Чимин краснеет ещё сильнее, не пытаясь, впрочем, протестовать, и робко тянется подрагивающей ладошкой к смущённо затихшему Тэхёну. Он очень деликатно подцепляет небольшим милым пальчиком тонкую перемычку и чуть оттягивает. Всё так же нежно и осторожно тянется вперёд и скользит ладошкой дальше, между разведённых ног, ощупывая всю поверхность трусиков. Тэ едва слышно всхлипывает, задрожав, Чимин коротко прерывисто выдыхает, и наконец убирает ладошку, чтобы тут же покорно сложить руки поверх передника. Несмотря на свою очевидную робость, Чимин услужливо поворачивается так, чтобы Чонгуку было удобнее беззастенчиво гладить его по заднице, и тихонечко лепечет, опустив глаза: — Хозяин, его т-трусики, — тут Чимини коротко вздрагивает, округлив губки в выдохе, потому что Чонгук нежно ущипнул его за попу, и с некоторым трудом продолжает, уже практически алея: — Они очень… мокрые. И немного неудобные, Хозяин. — Вот как, Чимини? — Чонгук звучит деланно задумчиво, в разрез с тем, как бессовестно он продолжает лапать смущённого малыша, и расплывается в тонкой усмешке, предложив: — Тогда почему бы тебе не снять их с него? — Я… Мне… — Чимин мнется и дрожит, перебирает пальчиками пышный краешек формы и растерянно переводит взгляд с Тэхёна на Чонгука. Это замешательство забавляет, и Чон ласково улыбается, пошлепывая Чимина по сладкой попке. Тот пищит совсем тоненько: — Я не знаю… к-как, Хозяин? — Ах, тебе мешает поза, — Чонгук с удовольствием мнёт ладонью сочную ягодицу и поглаживает тэхёновы бёдра другой, делая вид, что всерьёз раздумывает, — тц, думаю, я смогу немного помочь тебе, Чимини. Но совсем немного, потому что грязную работу должны делать горничные, а не их Хозяин, верно? Чимин и Тэхён сбивчиво соглашаются, одновременно говоря и «да, хозяин», и «да, господин», и это ощущение власти в руках заводит Чонгука ничуть не меньше, чем две раскрасневшиеся крошки в его объятьях. Он с сожалением отпускает чиминову пухленькую попку и мягко подталкивает его, прося чуть-чуть отойти, а после — уже обеими руками приподнимает Тэхёна, обхватывая его грешно тонкую талию и усаживает себе на колени. После этого он легко подхватывает красивые бёдра и заставляет Тэ приподнять их и развести. Его освободившиеся ножки забавно дергаются в воздухе, а сладкий, тонкий от неожиданности писк ласкает уши Чонгука. — Теперь ты сможешь, Чимини? — Чонгук издает короткий смешок, нежно поцеловав Тэ в румяную щечку, и лукаво смотрит на Чимина. Тот тоненько сглатывает и практически шепчет: — Д-да, Хозяин. В этом положении юбочка на Тэхёне задирается совсем безбожно, и, когда Чонгук с удобством умещает подбородок на его круглом упругом плече, он видит, что крошечные стринги действительно очень и очень мокрые. Головка, красная и влажная от предэякулята, заманчиво выглядывает через их край и совсем оголяется, когда Чимин медленно опускается на колени и тянет свои дрожащие ручки, чтобы очень осторожно подцепить пальчиками тонкие ниточки стринг и медленно-медленно потянуть их вниз по красивым стройным ногам, алея на каждое подрагивание чужого члена и развратный влажный звук. Член Тэхёна — не большой, но и не самый маленький, скорее средний и очаровательно толстенький, с милой круглой головкой, полностью беззащитен перед чонгуковым взглядом. — Чимини, — Чонгук дожидается, пока покрасневшая горничная послушно вскинет свою симпатичную головку и только тогда продолжает: — я хочу, чтобы ты показал мне его член. Он будет чудесно выглядеть в твоих крохотных ручках… И его яички, взвесь их для меня, пожалуйста. — Х-хорошо, Хозяин, — Чимин смущённо хлопает ресницами и неловко разглаживает свой передничек, пытаясь унять нервозность. Не менее смущенный Тэхён издает короткий невнятный звук, отворачивая голову, чтобы спрятать красное лицо, но не пытается свести ножки. Чимин касается его очень нежно, самыми кончиками пальчиков, невесомо задевая влажную головку. Член Тэхёна сладко дергается в ответ на прикосновение, и Чимин совершенно очаровательно вздрагивает, широко распахнув глазки. Он бросает на Чонгука короткий взгляд, явно ища одобрения на каждое своё действие, и медленно, умилительно-неумело обвивает ствол ладошкой. Член Тэхёна не то чтобы длинный, навскидку сантиметров четырнадцать-пятнадцать, но толстенький, да, и крохотные пальчики Чимина сходятся на нём с изрядным трудом. Сам Чимини выглядит очень сосредоточенным и мило старательно сопит, неловко ведя вдоль чужого члена сжатым кулачком. — Ты ведь раньше этого не делал, Чимини? — Чонгук любопытно спрашивает и получает ответ в качестве загоревшихся щёчек ещё до того, как Чимин успевает открыть ротик. — Какой невинный малыш. — Д-да, Хозяин, — Чимин, едва не пищит от смущения, но покорно продолжает следовать приказу, осторожно взвешивая небольшие яички в подставленной ладошке. — И насколько ты невинен, Чимини? — Чонгук беззлобно подначивает свою хорошенькую крохотную горничную и невесомо прижимается губами к шее притихшего Тэхёна. — Кто-то уже трогал тебя? — Только вы, Хозяин, — Чимин стеснительно признается, следуя повелительному взгляду и робко скользя сжатой ладонью по члену Тэхёна. — И… Юнги-щи. — Юнги? — Чонгук давит желание присвистнуть, но всё же ухмыляется — уж кто-кто, а хён своего не упустит, если ему попалась симпатичная крошка. — И за что же он тебя трогал? — За коленки. За бёдра, — Чимин звучит смущённо, но почти мечтательно, и Чонгук приподнимает брови. А сам Чимин совсем негромко добавляет: — …и за попу. — И всё? — Чонгук проходится по губам длинным языком, задевая шею судорожно выдохнувшего Тэхёна. — Продолжай, Чимини, можешь воспользоваться второй ладошкой, я разрешаю. Расскажи мне, что именно с тобой делал Юнги, крошка. Под его внимательным тёмным взглядом Чимин вытирает вспотевшую ладошку о фартучек и обхватывает ей чужую головку, нежно сжимая кулачок. Теперь задействованы сразу обе его маленькие ручки: одна ритмично водит по стволу, а затем, опускаясь, нежно оглаживает и мнёт потяжелевшие яички, вторая — ласкает головку. Аккуратненькие подушечки милых коротеньких пальцев — нежные и явно мягкие — проходятся по маленькой дырочке уретры, нежат головку и чувствительную уздечку. Тэхён в чонгуковых руках крупно дрожит и явно старается не ёрзать, невнятно хныкая и откидывая голову на чужое крепкое плечо. Одной ножкой он упирается в стол, явно устав держать её на весу, вторую, согнутую в коленке, оставляет на ноге Чонгука. — Я жду, Чимин, — Чонгук повторяет приказ, добавив в голос стальных ноток, и маленькая горничная больше не смеет медлить: — Юнги-щи, он… — высокий голосок Чимина очаровательно дрожит, когда он опускает голову ниже, сгорая от стыда. Его лицо настолько красное, что Чонгук уверен — захоти он приложить ладонь к чиминовому лбу, и обжегся бы. — Он п-проверял соответствие моей формы. Я не люблю чулки, п-поэтому попросил что-то другое, и Юнги-щи принес… бандалетки, они словно… словно подвязки как у невесты, плотно обхватывают, и не сжимают так сильно, как чулочки, — мило тараторящий Чимин от смущения и усердия сжимает тэхёнов член у основания чуть сильнее обычного и дергается, когда в ответ раздался неожиданно громкий сладкий вскрик. Чонгук невольно ухмыляется, нежно огладив Тэ по красивому круглому бедру и коротко поцеловав за красным ушком, но никак не реагирует, одним взглядом приказывая Чимину продолжить. Тот невольно всхлипывает: — М-мне было не надеть их, то есть они, то есть я… в общем… в общем, они всё время спадали, или я натягивал их слишком высоко и они сливались с моими т-трусиками, поэтому… — Поэтому Юнги надел их на тебя сам, — ухмыляющийся Чонгук заканчивает за смущенным малышом сам, давя желание уважительно присвистнуть умению Юнги с завидной периодичностью вкрашивать в себя всех окружающих. — Тебе понравилось? — Д-да, — Чимин мило шмыгает носиком, из-за чего его остренький розовый кончик совершенно очаровательно дергается, и робко поднимает взгляд слезящихся от смущения глазок. — Его руки были… Были такими большими, что могли обхватить мои бёдра, и такими горячими, они, он-ни… Юнги-щи помог мне надеть бандалетки, а потом, потом его руки поднялись выше, к краю моих трусиков, и он… он п-поправил и их тоже, а потом положил ладонь мне на попу и мне, мне было так приятно… — Что потом? — Чонгук довольно облизывается, наблюдая за Чимином, и нежно поглаживает по талии и плоскому животу поскуливающего Тэхёна. — Юнги-щи, он, он обхватил мою попу и ладонями, а потом развернул меня к себе спиной, он задрал мою юбочку и, и… — Чимин выглядит совсем распереживавшемся — от усердия и нервозности он начинает надрачивать Тэхёну всё быстрее, а ту ладошку, что была на головке члена, перемещает на мошонку и с каждым массирующим движением, невольно задевает прозрачную пробку. Тэхён дергается на каждую ласку его рук, дрожа всем телом, и очаровательно хватаясь пальцами за крепкие предплечья Чонгука в беспомощной попытке почувствовать опору и поддержку. Он всё ближе и ближе к своей грани. — И Юнги-щи он… уткнулся носом мне прямо… прямо там, и вдохнул так громко, и его горячее спокойное дыхание, и это было, было… Чимини не успевает закончить, потому что Тэхён совсем больше не может сдерживаться и всё же кончает в нежных чиминовых руках, вжимаясь спиной в надёжную широкую грудь Чонгука. Его густая горячая сперма тугой струей попадает прямиком на красивенькое чиминово личико, пачкая носик, губки и подбородок. Чонгук невольно хрипло выдыхает: раскрасневшийся, невольно приоткрывший ротик невинный малыш, испачканный спермой, выглядит чертовски возбуждающе. Чимин, задержавший дыхание, хлопает подрагивающими ресницами, слипшимися от спермы, и робко высовывает розовый язычок с красивым острым кончиком, чтобы скользнуть им по своим греховно пухлым губкам, слизывая чужое семя. В этот момент дрожащий, тяжело дышащий Тэхён всхлипывает: — М-мими, я… прости пожалуйста, я… я помогу… — Тэ тянется к Чимину подрагивающей рукой, кладет ладонь на изящный изгиб шеи, огладив большим пальчиком испачканную красную щёчку, и нежно тянет его к себе. Чимин доверчиво тонко выдыхает, оперевшись своей крохотной горячей ладошкой о колено Чонгука, ненадолго замирает сразу перед лицом Тэхёна, и они осторожно соприкасаются губами. Хорошенькие горничные целуются мило и сладенько, не углубляя поцелуй, а скорее нежно чмокая друг друга, и Тэхён ненадолго отстраняется, собирая губами собственную сперму. Он поправляет маленький чепчик Чимина, стерев с него пальцем долетевшую капельку, проводит горячим влажным языком по щечке, а затем снова увлечённо начинает целоваться. Чонгук гулко сглатывает, не в силах отвлечь их и лишить себя совершенно роскошного зрелища. Лишь когда они совсем увлекаются, начиная негромко постанывать и мило ёрзать, сжимая пальчики, Чонгук хрипло, низко бросает: — Кажется, мои маленькие горничные совсем забыли про своего хозяина. Айщ, как грубо, — и раскрасневшиеся малыши послушно отстраняются друг от друга. Они коротко переглядываются, бессловно о чём-то договариваясь, и Тэхён ёрзает, сползая с удобных чонгуковых бёдер. — П-позвольте нам извиниться, Хозяин, — Чимин застенчиво лепечет, медленно скользя по крепкому бедру своей маленькой ладошкой, и опускается на колени, утягивая за собой и прерывисто выдохнувшего Тэхёна. Малыш невольно запинается, розовея, и его фразу подхватывает судорожно прошедшийся языком по губам Тэ: — Прошу, Господин… разрешите вашим глупым горничным заняться единственной работой, на которую они способны… и ублажить вас. Чонгук с деланным недовольством цыкает и пристально смотрит на двух маленьких шлюшек, сорвавших ему игру. И чтобы достаточно доходчиво объяснить, почему две хорошенькие куколки в его ногах неправы (и правы одновременно — трахнуть он их хочет, но поиграться больше), он слегка наклоняется, крепко, но бережно сжимая в пальцах мягкие, лежащие красивыми шелковистыми волнами светлые волосы Чимина, смахивая с его головы очаровательный чепчик, и подтягивает к себе между ног. Чон заставляет его согнуться так, чтобы горничная оказалась на коленях, тесно прижимаясь к ним животиком, и когда сладко дрожащий от проявленной грубости Чимин понимает, что от него хотят, и беспрекословно выполняет молчаливый указ, Чон лениво ставит на его красивую спинку ногу в лакированном оксфорде. Он смотрит в широко распахнувшиеся, расширившиеся глаза Тэхёна и слегка насмешливо цедит: — Целуй. Тэхён перед ним на коленях. Он дрожит, краснеет, и видеть его таким: смущенным, растерянным и неловким — по-особенному сладко. Чонгук любит дерзких, знающих себе цену куколок, таких, как Ким Тэхён, но ещё больше он любит сбивать с них спесь. Поэтому он приподнимает бровь, и Тэ подчиняется — малыш сжимает в пальчиках края своей юбки, и медленно, дрожа от очевидно возбуждающего его унижения, прижимается своими чудесными пухлыми губками к дорогой коже. — Темп буду задавать я, — Чонгук щурится от удовольствия, мягко объясняя: — вы можете говорить только когда я разрешаю или обращаюсь к вам, ясно, куколки? От того, как они отвечают вместе дрожащими голосами, мешая «хозяин» и «господин», Чонгук не устанет никогда. Ему кажется, что он готов до бесконечности задавать им вопросы, вне зависимости от ответов, лишь для того, чтобы услышать это чудесное сладкое сочетание. — Мне придётся наказать тебя за твою поспешность, Тэхёни, — Чонгук мягко подпихивает Чимина, всё еще исполняющего роль подставки, ногой под бочок и несколько раз хлопает себя по бедру, — Ко мне на колени и попкой кверху, малыш. Можешь воспользоваться Чимином как ступенькой. Чимин едва уловимо вздрагивает, сложив перед собой ладошки лодочкой, и послушно опускает голову. Чонгук успевает заметить, как он осторожно подцепляет мизинчиком свой упавший на пол чепчик, чтобы тихонечко подтащить его к себе и положить в кармашек платьица. Он мог бы наказать его за непослушание, но находит привязанность к маленькой белой шапочке совершенно очаровательной и делает вид, что не заметил, с усмешкой глядя на раскрасневшегося Тэхёна. От Чонгука не скрываются ни его судорожно расширившиеся зрачки, ни потяжелевшее дыхание, ни круглые, мило сведённые коленки — его милую горничную явно заводит грубое отношение — и он слегка приподнимает бровь, толкнувшись языком за щеку. Тэхён вспыхивает. Он с некоторым трудом поднимается на подгибающиеся ноги, опирается на стол, и неуверенно ставит ножку на подставленную спину Чимина, робея. Он очень осторожно наступает и так быстро, как может, опирается коленками о подлокотники, неуверенно замирая. Чонгук ухмыляется. Он разводит ноги, приподнимая колено, и приглашающе подмигивает, бросив на него короткий взгляд. Тэхен судорожно оправляет короткую юбочку и передничек, расправляя складки, и осторожно ложится на крепкие колени, прогибаясь в спинке и подставляя хорошенькую пышную попку. — Вот так-то лучше, — Чонгук довольно урчит, небрежно задирая юбку и лениво поглаживая симпатичную задницу. Тэхён свешивает голову и сводит плечи, пряча красную мордашку, и скрещивает тоненькие лодыжки. Чимин, все ещё стоящий на коленях, едва слышно сопит, и Чонгук нежно тянет: — Чимини, куколка, такого послушного малыша мне совсем незачем наказывать. Но Тэтэ ведь твоя подружка, поэтому ты ему поможешь, правда? Ты будешь считать удары. Но так как с моей стороны было бы жестоко заставить тебя наблюдать, как я учу Тэхёна его месту, ты не должен будешь поднимать голову, ты меня понял? — Д-да, Хозяин, — Чимин очевидно сглатывает, задрожав, и слегка сжимает пальчики в кулачки. Чонгук удовлетворенно щурится. Чон оглаживает приподнятую бархатную задницу, чувствуя едва заметную дрожь и довольно усмехается. Он никому не может позволить высказать непослушание, даже таким милым и напрашивающимся на крепкий член шлюшкам, как его горничные. Чонгук неторопливо гладит нежную медовую кожу, примеряясь и думая, не попасть ли с шлепком по напрашивающейся на грех пробке, чтобы ощутить, как распластавшаяся на его коленях детка вздрогнет и взвизгнет от неожиданного чувства в своей хорошенькой дырочке. Он решает разобраться походу и опускает на красивую попку тяжёлую ладонь, оставляя звонкий шлепок, и невесомо подталкивает Чимина, когда не слышит его голосок. — Од-дин, — голос Чимина не звучит испуганно, но он явно всхлипывает и вздрагивает всем телом, когда слышит второй шлепок — Чонгук пока что примеряется, поэтому не бьет слишком сильно и не задевает пробку, как ему очень и очень хочется. Горничная всё так же послушно считает: — Два. Тэхён на его коленях едва слышно сопит, подрагивая, сводит коленки и прогибается в талии — Чонгук прекрасно знает, что малыш боится потереться о его ногу снова затвердевшим членом и показать, насколько ему на самом деле нравится наказание. Он не бьет его так сильно, чтобы действительно причинить боль — шлепки легкие и скорее унизительные, постепенно делающие хорошенькую попку всё более аппетитной и румяной. В таком размеренном, почти спокойном темпе они доходят до пяти, и Чонгук решает, что ёрзающий Тэхён достаточно возбуждён и достаточно привык к его руке. Он поводит пальцами, снимая несколько колец, чтобы не сделать больно, и отводит её дальше обычного: в этот раз сила удара будет выше в несколько раз и более того — он наконец посмотрит, как же Тэхён реагирует, когда внутри него двигаются. — Шесть, — Чимин, кажется, плачет, когда слышит после шлепка короткий сладкий вскрик и довольный смешок Чонгука. Его плечики дрожат, а юбочка так шелестит, что коленки, наверное, ходят ходуном. Тэхён же в его руках напряжен. Его грудь судорожно вздымается в попытках сдержать смущающие звуки, сведенные в тонких лодыжках ноги дрожат, а член, слегка сместившийся из-за ёрзанья и сейчас прижатый к чонгукову бедру, ощутимо дергается. Чонгук давит желание ухмыльнуться и шлёпает ещё раз прежде чем повысить градус напряжения в их очаровательной игре. — Встань, Чимини, — Чонгук легко удерживает Тэхёна за поясницу у себя на коленях, не позволяя ему ёрзать и двигаться и полностью контролируя каждое его движение. Он даже поворачивает его голову так, чтобы было видно послушно вставшего с колен Чимина. Его круглые милые коленки очаровательного красного цвета от ёрзанья по жесткому ковру у его стола, и вместе с симпатичной формой он выглядит как порнографическая мечта. И пока Чимин спешно поправляет свою одежду, оправляя юбку, подтягивая бандалетки и осторожно надевая на голову свой милый чепчик, Чонгук любуется. Чимин хорошенький. Настолько же хорошенький, насколько хороши очаровательные малыши, застенчиво прячущиеся за спиной у родителей и сладко румянящиеся на любой взгляд. На нём совсем немного макияжа, но тот, что есть, лишь подчёркивает естественную красоту — это не сложно заметить, когда каждый день приходится общаться с разукрашенными фифочками на деловых обедах. Чимин хорошенький и, наверняка, такой он везде. — Скажи, маленький, тебе нравится наша игра? — Чимин забавно розовеет на нежное обращение и кивает, слегка поджав губки и сжимая в пальчиках край передничка. — Правда нравится? — Чонгук тянет это с притворной неуверенностью, поглаживая едва слышно хныкающего Тэхёна по попке, раз за разом задевая пробку. Когда Чимини часто-часто кивает и открывает свой ротик, чтобы подтвердить это словами, Чон его перебивает, осклабившись: — Тогда докажи мне, покажи как именно тебе нравится наша игра. Чимин осекается, краснея, и поджимает губы, из-за чего его щечки слегка сплющиваются. Он неуверенно бросает быстрый взгляд на Тэхёна, на его дрожащие ноги и раскрасневшуюся от ударов тяжёлой широкой ладони попку, и робко сжимает пальчики на своём передничке. Маленькая горничная едва слышно всхлипывает, сладко и тихонечко, собирает пышные юбки и медленно тянет их вверх, приподнимая сжатые в кулачки ручки к груди. Сначала из-под мягкого белоснежного фатина, чёрного шёлка и хлопка передничка показываются восхитительные пышные бёдра — настолько аппетитные, что Чонгуком овладевает непреодолимое желание уткнуться между ними лицом или почувствовать, как они сжимают его голову, пока стеснительный малыш седлает его язык. Следом за ними белоснежные кружевные бандалетки, восхитительно оттеняющие приятный золотистый оттенок мягкой кожи, а в конце, когда юбочки задираются совсем высоко — совершенно очаровательные хлопковые белые трусики с кружевными вставками и крохотным розовым бантиком, совершенно не скрывающие небольшой и откровенно возбужденный член. Чонгук хищно облизывается и с трудом переводит взгляд на красное смущённое лицо Чимина, выжидающе приподняв одну бровь. Малыш краснеет ещё сильнее, дрожит, но послушно опускает юбку, запуская под неё обе ладошки. Он едва слышно тоненько выдыхает и слегка наклоняется, медленно стягивая милые трусики до сведённых кругленьких коленок. После этого Чимин выпрямляется, смущённо прикрывает глаза и дрожащими пальчиками снова приподнимает юбку, на этот раз демонстрируя обнаженный, очаровательно розовый, гладенький маленький член. — Такой хорошенький, — Чонгук практически урчит, с умилением наблюдая за тем, как славненький член дергается в ответ на его слова, и повелительно бросает: — А теперь повернись спинкой и покажи мне свою дырку, Чимини. Чимин на мгновение замирает, задрожав, и снова всхлипывает — на этот раз Чонгук уже точно знает, что от смущения и возбуждения. Он медленно поворачивается — Чимин совсем невысокого роста и каблуки для него высоковаты, из-за чего малыш до совершенного очарования неуклюжий — наклоняется, задирая свою юбочку, скользит маленькими пальчиками по обнаженным, пышным ягодицам, и, дрожа, медленно разводит их в стороны. — Такая розовенькая, гладенькая и совсем невинная, да? — Чонгук облизывается, похлопывая Тэхёна по ягодицам и переводит взгляд на его дырочку, красиво растянутую вокруг стеклянной пробки. Не глядя, он бросает: — Чимини, солнышко, заберись, пожалуйста, на мой стол, встань на коленки и покажи нам свою чудесную попку. А ты, Тэхёни, — он шлепает заскулившую горничную на своих коленях чуть сильнее обычного и жадно смотрит на то, как сжимается его дырочка, — сделаешь то же самое. Я хочу вас сравнить. Чимин пытается выполнить отданный приказ максимально быстро, но его трусики, все еще сковывающие коленки, мешают нормально двигаться, и Чонгук с удовольствием наблюдает, как краснеющий Чимин снимает их полностью, пряча в свой маленький кармашек. Тэхён на его коленях тоже пытается дёрнуться, сползти и начать забираться на высокий дубовый стол, но Чонгук его ласково придерживает, пока Чимин не оказывается в нужной позе, с задранной кверху и ничем не прикрытой задницей. Только после того как первая горничная послушно замирает в ожидании, Чонгук позволяет Тэхёну сползти на пол и повторить чиминовы действия. И теперь они полностью в его распоряжении. — Тэхёни, думаю, для честности сравнения я просто обязан вытащить из тебя вот это, — Чонгук постукивает указательным пальцем по пробке и, услышав короткий пыхтящий звук, идентифицированный им как согласие, медленно тянет её на себя, с восторгом наблюдая как розовые края аккуратной дырочки плавно расходятся, с очевидным нежеланием выпуская из себя игрушку. — Ты так хорошо растянут, Тэтэ, совсем не то что наш девственный Чимини. Скажи, Чимин, ты совсем не игрался со своей попкой? — Нет, Хозяин, — голосок Чимина немного дрожит, но кажется уверенным. Чонгук хмыкает. Он смотрит на игрушку в своих руках, взвешивает её и думает — почему бы не вставить её в невинного Чимина? Заставить его дрожать, сжиматься вокруг непривычного предмета, от непривычного ощущения растяжки, и хныкать, выпрашивая большего. Ему нравится эта мысль. Попка Чимина чуть пухлее, мягкая даже на вид и восхитительно пышная, у Тэ — более упругая и круглая, сейчас раскрасневшаяся, с отчётливо различимым отпечатком чонгуковской ладони. Чонгук удовлетворено дёргает уголками губ, откладывает пока пробку и кладет ладони сразу на обе, неторопливо ощупывая и слегка пощипывая. Чувствительно задрожавшие на его прикосновения малыши тихонечко сладко постанывают, ёрзают, прогибаясь в спинках, и выпячивают попки. Вдоволь насладившись просительными всхлипами и ёрзаньем, Чон всё же принимает решение и, напоследок звонко шлёпнув застонавшего Тэхёна, переключается на Чимини. Как только его маленькая хорошенькая горничная чувствует на своей попке сразу две большие ладони, то замирает и совершенно очевидно сладко дрожит, а Чонгук неторопливо придвигается к столу поближе. Роскошные пышненькие бёдра с красивыми бандалетками оказываются прямо перед его лицом, и Чонгук подцепляет одну из них большим пальцем, оттягивая и заставляя звонко шлёпнуть. И реакция Чимина не заставляет себя ждать — он высоко вскрикивает, сладко, почти хныкающе, а его коленки дрожат и восхитительно разъезжаются. Этот малыш настолько чувствительный, что Чонгук непроизвольно сглатывает. Он оглаживает его бёдра, мнёт, надавливая большими пальцами на внутреннюю часть, и Чимин разве что не плачет, судорожно всхлипывая, хныча и дрожа — Чонгуку кажется, что он может кончить просто от этого, от грубых прикосновений мужских ладоней. Это возбуждает. Но ему хочется поиграть чуть дольше, поэтому он оставляет чувствительные бёдра в покое и снова возвращается к попке, сминая упругие половинки и разводя их в стороны. Красивая розовая дырочка сладко пульсирует, чуть приоткрытая, а не плотно сжатая, как можно было бы ожидать, и к Чонгуку закрадываются подозрения: — Говоришь, ни разу не играл со своей попкой, Чимини? — Чон слегка надавливает подушечкой большого пальца на дырочку, и хмыкает на то, несколько она податливо распахивается под легким нажатием: — А ты знаешь, что Хозяин делает с малышами, которые его обманывают? — Я не обманываю вас, Хозяин, — пищит Чимин, отчаянно краснея, и оглядывается, — я бы н-не… — Обманываешь, — Чонгук не соглашается почти с нескрываемым удовольствием, надавливая большим пальцем сильнее и сглатывая на то, как маленькая дырочка пульсирует. Он оглаживает её, подразнивая, массирует, и мурлычет: — Неужели после того, что Юнги сделал с тобой, как бесстыдно трогал тебя, твои красивые ножки и эту хорошенькую попочку, наверняка оставив следы укусов на бёдрах, возможно даже… — Чонгук на мгновение задумывается, оценивая, что бы сделал бесстыжий хён, и хмыкает: — возможно, он трогал твою грудь и покусывал ключицы, покрыл поцелуями твою шею и мягкие щечки. И неужели ты думаешь, что я поверю, будто ты не возбудился от таких прикосновений? — В-возбудился, — Чимин практически шепчет, и Чонгук слышит сладкие слезки в его голосе: бедный малыш дрожит на каждое ленивое движение его пальца, пока он неторопливо скользит подушечкой вверх-вниз, задевая нежные края дырочки, но не проникая глубже. — И раз ты возбудился, неужели ты совсем не захотел потрогать себя, вспоминая эти жадные и горячие прикосновения Юнги? — Чонгук позволяет своему мягкому голосу стать чуть глубже, чуть грубее, чем обычно, и плавно вводит подушечку пальца внутрь, наслаждаясь крупной дрожью чиминового тела, — Я знаю, малыш, знаю, что твой крохотный член был таким твёрдым, что тебе стало больно: эти красивые трусики так сдавливают, когда ты возбуждён, правда, маленький? И, конечно, такую невинную крошку, как ты, невероятно смущают такие развратные вещи, — Чонгук кивает сам себе и кладет вторую руку на тэхёнову вздёрнутую задницу, продолжая греховно мурлыкать: — Но возбуждение всё не спадало, и ты крутил в своей хорошенькой головке мысли о том, как это было, как сладко сжался низ твоего животика, когда ты почувствовал горячее дыхание другого мужчины прямо возле своей маленькой дырочки, какими большими и сильными были его руки. Возбуждение накатывало всё сильнее, делало твой маленький член таким влажным и нуждающимся… И что же было дальше, Чимини? — Я… — горничная всхлипывает, прогибаясь в пояснице и практически машинально качая бёдрами, чтобы почувствовать больше и глубже. Тэхён вторит его движениям, поскуливая, и получает больше: Чонгук пользуется его смазанной и растянутой попкой, вставляя сразу три пальца. Чимин прижимает сжатую в кулачок ладошку к подбородку и кусает себя за костяшку указательного пальчика, практически плача: — Я… я п-потрогал себя. Я спрятался в подсобке на втором этаже и п-погладил свой… свой… с-себя. Мои трусики были такими… мокрыми, что я н-не мог снять их, чтобы не устроить… беспорядок. Но всё это не помогало мне, — он шмыгает носиком, сгорая одновременно от стыда и от возбуждения, — и тогда я заметил баночку с маслом, и я подумал… — Что Чимини подумал? — Чонгук ласково гладит его по дрожащей попке и слегка оттягивает бандалетку, оставляя шлепок. — Ч-чимини подумал, что, возможно… может быть… что, если вставить в себя сзади пальчик, то станет легче, — он признается в этом уже с громким всхлипывающим рыданием. Чонгук даже ненадолго отвлекается от своего увлекательного дела и шлепает Чимина по ягодице, понукая повернуть свое заплаканное личико. И это абсолютно точно было правильным решением. Чимину идут слезы: его слегка припухшие глазки становятся совсем очаровательными, а крупные капельки слез, собирающиеся на длинных ресничках, придают невинности, которую хочется разрушить. — Ты был очень непослушным малышом, Чимини, — Чонгук деланно недовольно покачивает головой, и Чимин всхлипывает, поджимая дрожащие пухленькие губки. Он выглядит таким уязвимым, таким нежным, что Чонгук чувствует, как его собственный член дергается в штанах. Он оглаживает горничную по пояснице, с удовольствием проминая пальцами венерины ямочки, и снисходительно тянет: — Но разве я могу наказать такой стеснительный невинный цветочек? Поэтому Хозяин сделает тебе хорошо, Чимини, если ты постараешься для него. — Д-да, Хозяин, всё что угодно, пожалуйста, — Чимин хнычет, просительно приподнимая задницу — он скользит ладошкой между своих разведённых ножек, пряча за ней маленький возбужденный член, и Чонгук невольно умиляется. Ему в голову приходит идея и он властно шлепает Тэхёна, повелительно бросив: — Поиграй со своей попкой, Тэтэ, я хочу, чтобы к тому времени, когда я вернулся, твоя дырка была достаточно растянута, чтобы принять мой член. Всхлипнувший Тэхён покорно лепечет невнятное: «Да, Господин», скользя в растянутую дырочку сразу тремя пальчиками, а Чонгук лениво прикручивает в пальцах оставленную им до этого пробку. Он делано-задумчиво тянет: — Её нужно хорошенько смазать. И думаю, ты мне с этим поможешь, Чимини. Открой ротик, — у Чимина поражённо распахиваются и мгновенно заливаются слезами глаза. Он густо краснеет, дрожит и медленно послушно приоткрывает свои кукольные губки, высовывая язычок. Чонгук кладет на него пробку Тэхёна, заставляя Чимина взять её в рот, и мурлычет: — Пососи её хорошенько, куколка. Чимин невнятно всхлипывает, но смыкает губы вокруг пробки, старательно посасывая. Чонгук видит, как судорожно пульсирует его дырочка и сам тщательно облизывает два пальца, чтобы мягко надавить, проникая внутрь. Она принимает его довольно легко, хоть и с некоторым трудом, по самые первые фаланги, и невнятно скулящий Чимин содрогается всем телом — по его красным щекам скатываются крупные слезки. — Ты так хорошо стараешься, Чимини, малыш, но одной слюны мало. Мы ведь хотим, чтобы твоя попка почувствовала себя очень хорошо, правда, маленький? — Чонгук нежно воркует и вытягивает пальцы. — Тем более, я, как Хозяин, обязан заботиться о своих вещах. Чимин и Тэхён синхронно стонут в ответ на его слова и низко наклоняются, почти касаясь лицами стола. Они такие красивые, такие податливые и послушные, что Чонгук невольно замирает, любуясь. В его светлую голову моментально приходит невероятно коварная мысль, и он небрежно выуживает из кармана брюк айфон, с удовольствием делает несколько фото и короткое видео своих очаровательных горничных, чтобы отослать их Юнги со словами: «этого ты добивался, хён?». С чувством выполненной шалости и полной уверенностью в том, что Юнги ему это так просто с рук не спустит и что-нибудь, да выдаст, Чонгук тянется к ящичкам в столе. Он точно помнит, что в одном из них была смазка, но вот в каком… Медленно проверяя каждый по очереди, он поглядывает на горничных, послушно выполняющих отданный им приказ. Чимин, подцепив пальчиками край пробки, посасывает её, словно конфетку, всё ещё безумно стесняясь, но очевидно чуть ли не урча от удовольствия — в таком грешном красивом рту член будет смотреться чертовски горячо. Чонгук приберегает эту мысль на потом. Тэхён же явно увлекается и уже не просто растягивает себя, а с наслаждением трахает пальцами, засовывая их по самое основание. — Чимин, — Чонгук открывает третий ящичек, с победным фырканьем обнаруживая там бутылочку смазки, и провоцирующе тянет: — расскажи мне, какой Тэхён на вкус? Он сладкий? Или немного солоноватый? А что насчёт смазки, мм, Мими? — С-сладкий, — Чимин выпускает пробку изо рта с громким, смущающе пошлым звуком, краснея. Он лепечет: — похоже на ягодку, а смазка у Тэхённи безвкусная. — Вот как, — Чонгук задумчиво постукивает пальцами по краю стола, — тогда тебе точно понравится попробовать не только игрушку, которая так долго провела в его хорошенькой дырочке, но и самого Тэхёна. Я ведь прав, детка? — Д-да, Хозяин, — Чимин совершенно очаровательно румянится, бросив быстрый взгляд на Тэхёна, и снова опускает глазки. Чонгук удовлетворенно мычит и протягивает ладонь, забирая пробку из его пальчиков и обильно поливая её смазкой. Часть её он выливает прямо на промежность Чимина и малыш невольно тоненько стонет от того, как она чувствуется на его разгоряченной дырочке: — А-ах, Хозяин! — Такой мокрый малыш, — Чонгук размазывает смазку по дырке, пропихивая немного внутрь кончиками пальцев. Он с наслаждением наблюдает за прошедшей вдоль позвоночника Чимина дрожью и лукаво мурлычет: — Скажи Хозяину, чего хочет его хорошенький Чимини? — Ч-Чимини… — горничная мило запинается, сглатывая и тянет слегка дрожащим тонким голоском: — Чимини хочет, чтобы Хозяин вставил пробку в его… дырочку… — Пробку? — Чонгук звучит издевательски, потирая трепещущую щелочку самым кончиком игрушки, дразня, но не проникая ей внутрь. Он ухмыляется, толкнувшись языком за щеку: — И почему же Чимини этого хочет? — Потому что дырочка Чимини была… была создана, чтобы растягиваться и п-принимать Хозяина, — Чимин практически пищит и закрывает тыльной стороной ладошки нижнюю половину своего лица, явно пытаясь спрятать смущение. Чонгук поощрительно мычит, и Чимин всхлипывает: — П-потому что дырочка Чимини чувствует себя такой пустой, и его маленьких пальчиков так недостаточно… Чимини не может удовлетворить себя самостоятельно, он такой маленький и глупый. Только Хозяин может помочь ему, пожалуйста! — Тише, малыш, Хозяин поможет своему маленькому Чимини, — Чонгук нежно воркует, пошлепывая его по бедру и повелительно бросает: — Раздвинь ягодички, Чимини, приоткрой для Хозяина свою дырочку. Едва слышно хныкающий Чимин послушно сжимает свои ягодицы в пальчиках, разводя их так сильно, как только можно, и растягивая влажную дырочку. Чонгук хрипло выдыхает и медленно, плавно вводит в неё пробку, наслаждаясь тем, как податливо её принимают нежные стеночки. Чимин в ответ на это тихонечко хнычет и слепо скользит ладошкой по столу, пока не находит ей тэхёнову — они трогательно переплетаются пальчиками и, ох. Чонгук смотрит на этот невинный, нежный жест, и видит перед собой двух очаровательных, совершенно растерянных малышей, которые только и могут, что искать утешения друг в друге. На задний план уходят и воспоминания о бесстыдном предложении Тэхёна ублажить его, и его оголенная под пышным фатином попка, и чертовы стринги. Сейчас перед ним две сцепившиеся дрожащие ладошки, и это так трогательно, что он невольно гортанно стонет. — Чимини так хорошо, Хозяин, — дрожащий, ещё более высокий, чем обычно голосок Чимина звучит так греховно, так соблазнительно и так не сочетается с его розовеньким лицом, беленьким чепчиком и обилием бантиков, что это разрушает Чонгука. Он смотрит на совершенно бесстыдного Тэхёна, с усердием трахающего себя пальцами, засовывающего туда уже буквально всю ладонь, и это его восстанавливает. Он имеет право на это шоу, он имеет право на то, чтобы трахнуть свою собственность. — Чимини будет ещё лучше, когда он подползет к попке Тэхёни, высунет свой язычок и начнет вылизывать его дырочку, малыш, — Чонгук невольно рокочет, облизываясь от одной только этой соблазнительной мысли. Но малыш Чимин выглядит немного неуверенным, почти что мнется, и Чонгуку даже становится интересно, в чём причина его сомнений: — Что-то не так, Чимини? — Может ли Чимини попросить о маленькой просьбе? — малыш невнятно бормочет, забавно оговорившись, и скукоживается под внимательным темным взглядом Чонгука. Его собственные глазки опускаются в стол, а пальчики в ладошке Тэхёна нервно сжимаются. Это заинтересовывает Чонгука настолько, что он даже благосклонно разрешает попросить. В просьбах милых малышей нет ничего плохого, так что выслушать её он точно может. Чимин звучит совсем застенчиво, и Чонгук уверен, что будь у него свободны руки, он бы затыкал пальчиками. — Можно ли Чимини… вылить на попку Тэхёни немного молочка или сливок? Тогда Чимини мог бы показать Хозяину, как хорошо его маленький котик умеет лизать и лакать. — Блять, — Чонгук хрипло сглатывает — в его голове моментально возникает изображение Чимина в его хорошеньком чепчике, маленьких треугольных ушках и с хвостиком, сжимающего кулачки как лапки и просительно высовывающего розовый язычок в упрашивании… молочка, да. Чонгук облизывается и коротко повелительно кивает. Ему, к тому же, интересно, где Чимин сейчас в таком состоянии найдёт молоко. Чимин коротко прерывисто выдыхает — явно облегченно, и Чонгук не может в очередной раз не умилиться тому, как сильно этот малыш зависим от него, от его мнения и одобрения — и неловко сползает со стола. Сначала он опускает одну дрожащую ножку, дотягиваясь стопой до пола и демонстрируя роскошную растяжку, потом, лёжа на животике, медленно опускает вторую. В отличии от Тэ, на нём все ещё высокие тонкие шпильки, подчёркивающие стройность ног и заставляющие повиливать попкой при ходьбе, но сейчас ножки Чимина нещадно дрожат и подгибаются. Он пытается встать, с трудом найдя равновесие, выпрямляется и пытается сделать маленький шажок, и когда его ноги снова подгибаются лишь издаёт короткий испуганный писк, но Чонгук успевает подхватить его за талию и за бёдра, чтобы не позволить упасть. Малыш судорожно цепляется пальчиками за лацканы его пиджака, невольно прижимаясь, а Чонгук успокаивающе поглаживает его по талии, поражаясь тому, насколько она тоненькая, и насколько весь Чимин в принципе лёгенький. Он немного насмешливо мурлычет: — Тебя совсем не держат твои хорошенькие ножки, Мими? И как же ты теперь достанешь молочко? — П-простите, Хозяин, — оказавшись у него в руках, Чимин снова застенчиво алеет. Он робко опирается своей горячей маленькой ладошкой в грудь Чонгука и встаёт уже увереннее, сделав несколько подрагивающих шагов в сторону минибара. Перед ним он опускается на колени и, достав небольшую коробочку молока, подобные которой они с Тэ использовали в те редкие дни, когда Чонгуку не хотелось крепкого кофе, незатейливо подползает обратно прямо на коленках, видимо, не решившись вставать. Чимин перед ним всё ещё на коленях, он робко протягивает Чонгуку молоко, вытянув руки и едва уместив коробку на своих маленьких ладошках. Он выглядит таким послушным и готовым принимать, с краснеющими щечками, очаровательно припухшими глазками, Чимини перед ним одно сплошное искушение. Его можно брать так, как хочется, и он даже не пикнет, лишь подобострастно уточнит, нравится ли хозяину. И, в противовес, Чонгук невольно бросает взгляд на совершенно разбитого Тэхёна: его глаза закатываются, рот открыт, а язык касается кончиком стола, пачкая слюной дорогой материал поверхности, — за это он получит свое наказание, но позже. Он совсем не так покорен, дерзок, жаждет выслужиться, но в тоже время неизменно получить свое. Поэтому Чонгук тянет, он хочет довести Тэхёна до той точки, когда он будет лишь послушно скулить, принимать и не нарушать негласные правила. — Умница, Чимини, — Чонгук забирает молоко и автоматически гладит Чимина по пушистым золотистым волосам, поощряя. Он хочет помочь ему встать, но, словно получив дополнительные силы от простой ласки, горничная сама подползает ближе и утыкается своим маленьким носиком в промежность Чонгука. Чонгук непроизвольно стонет и слегка удивлённо выдыхает: — Что ты… — Хозяин так вкусно пахнет… Чимини просто… совсем не может сдержаться, — Чимин приниженно скулит, краснея, но, не удержавшись, прижимается мордашкой к натянувшему дорогую ткань стояку, шумно выдыхая. Он похож на заинтересованного очаровательного щеночка, и эта картинка прямо-таки конфликтует в мозгу Чонгука. Ему безумно нравится застенчивый котеночек Чимини, но и щеночек Чимини, который сейчас осторожно скользит ладошками по его бедрам и чуть ли не зарывается в промежность носом — это тоже чертовски горячо. — Так вкусно, Хозяин, простите… Чонгук слышит, как чиминовы коленки ёрзают по ворсу ковра, явно оставляя на себе красные ссадины, и с сожалением подцепляет его подбородок, заставляя посмотреть на себя. Глаза Чимина от удивления распахиваются так широко и очаровательно, что слова, которые Чон вынужден сказать, звучат мягко: — Осторожно, котёночек, нам не нужны твои разбитые коленки… пока что. Краснея в ответ на недвусмысленный намек, Чимин податливо позволяет поднять себя в руки и вернуть на прежнее место на столе. Под внимательным чонгуковым взглядом, он подползает поближе к просительно вздёрнутой заднице Тэхёна и садится на пяточки, совершенно очаровательно сложив на коленях ручки. Одной рукой Чонгук открывает коробочку с молоком, делает шаг к столу и плавно перехватывает запястье Тэхёна, вынимая его пальцы. — Посмотрим, насколько хорошо ты лакаешь, Чимини, — Чонгук мягко улыбается и нежно похлопывает Тэхёна по ягодице, — если ты запачкаешься или же запачкаешь форму Тэ, её нужно будет снять. На нас не должно быть испорченных вещей. — Нас? — Тэхён поворачивается так, чтобы бросить на Чонгука из-под ресниц мутный поблёскивающий взгляд. — Значит, господин тоже разденется, если молоко попадёт на его костюм? — А разве мы с тобой на одном уровне, Тэ? — Чонгук слегка склоняет голову к плечу, хищно усмехнувшись, и с удовольствием наблюдает за тем, как расширяются зрачки Тэхёна. Как бы маленькая стервочка не дерзила и не крутила попкой, он все ещё очевидно течёт, стоит лишь сжать чуть туже, и Чонгук решает надавить ещё: — Разве это я кручу попкой перед другим мужчиной, демонстрируя свою растянутую дырку, как дешёвая шлюшка, готовая раздвинуть ножки за десятку? Разве я ношу женское белье, туфельки и платьица? Разве я скулю так, как скулишь ты, подставляя задницу и готовясь исполнить любой мой приказ? Тэхён крупно дрожит, не отрывая от чёрных чонгуковых глаз практически завороженного взгляда — его растянутая дырочка сжимается и сокращается в ответ на грубые, пошлые слова, сказанные глубоким, почти порыкивающим голосом. Чонгук заносит ладонь, оставляя на его заднице шлепок — куда сильнее, чем все те, что были до этого, с громким резким звуком и отчётливым красным отпечатком большой ладони. Тэхён практически взвизгивает, словно импульс прошивает всё его тело, закатывает красивые янтарные глазки и… кончает. Он крупно дрожит, всхлипывая, и его небольшой член тоже судорожно подрагивает, пачкая спермой милую юбочку, стол и стройные бёдра. Чонгук бьёт ещё раз, уже другой ладонью, легко перекинув коробочку с молоком из одной в другую, и заставляет Тэхёна тонко вскрикнуть ещё раз, рыкнув: — Ты всего лишь маленькая непослушная шлюшка, кончающая от того, что Хозяин указал ей место, Тэхён, и не смей равнять меня с собой. Ты должен кончать, когда я скажу, говорить, когда я скажу, и делать, что я скажу. Ясно тебе, Тэхён? — Чонгук слышит, как негромко и возбужденно всхлипывает рядом Чимин, сводящий коленки и судорожно сжавший себя маленькой ладошкой сквозь пышные юбки. Чувство власти в руках буквально опьяняет. Чонгук бьёт ещё раз: — Я не слышу! — Д-да, Хозяин, — Тэхён лепечет это с трудом, дрожащим голосом — его глаза закатываются, взгляд практически бессмысленный, а по щекам текут слёзы. Он невнятно всхлипывает, и повторяет снова, на этот раз чётче, ещё до того, как это успевает приказать Чонгук: — Да, Хозяин. Чонгук коротко прерывисто выдыхает, сдерживая желание зарычать от возбуждения: то, как упрямый, своевольный Тэхён называет его Хозяином, скуля и покоряясь, пробирает его до самого мозга костей. Но получив желаемое, Чонгук не хвалит зарвавшуюся шлюшку, нет, вместо этого он отставляет в сторону молоко и снимает пиджак. Повесив его на спинку кресла, Чон аккуратно вынимает из рубашки рубиновые запонки, небрежно откладывая их, и обнажая плотно забитые татуировками предплечья. Ему прекрасно известно, насколько сильно это кинкует его хорошеньких горничных, и при взгляде на то, как обе его девочки тяжело сглатывают и сводят дрожащие коленки, он лишь коротко, самодовольно усмехается. — Я снимаю одежду тогда, когда сам решаю это сделать, ясно, малыши? — дрожащее беспрекословное согласие ласкает слух, и Чонгук даже ласково гладит Тэхёна с Чимином там, куда может достать: одного по оголенной розоватой коленке, второго по красной ягодице. — И нас ждет ещё одно дельце, да, Чимини? — Да, Хозяин, — маленький котёнок судорожно проходится розовым, неожиданно длинным и острым языком по пухлым губкам, подаваясь вперед всем корпусом и высовывая кончик язычка в нетерпении, — вы будете лить сами или мне?.. Вместо ответа Чонгук подносит коробочку с молоком к трепетно сжимающейся дырочке Тэхёна и медленно наклоняет, позволяя молоку потечь тонкой струйкой. Крупные капли уже собираются в впадинке и вот-вот готовы перелиться через край, но Чимин наклоняется и быстро-быстро начинает работать языком, слизывая лакомство. Он не помогает себе ручками — сжимает их в крохотные кулачки и послушно держит на коленках, работая только ротиком. Чонгук продолжает лить, пачкая носик Чимина, его реснички и даже чепчик — пара брызг попадают на белую ткань, и он без сожаления стаскивает его с хорошенькой головки, откидывая в сторону. Чимина это не отвлекает, вместо этого он увлеченно глотает молоко, не позволяя ему пролиться внутрь Тэхёна. — Засунь свой язычок внутрь, Чимини, — Чонгук наблюдает за тем, как Тэхён слегка приоткрывает, разжимает свою дырочку, приглашая, и повелительно бросает. Проворный язык тут же проникает внутрь, удивляя своими размерами — он гибкий и явно длинный, ловко вылизывает молочко, попавшее внутрь, и Чимин практически урчит на каждое свое действие. Чонгук довольно щурится. — Тэхёни, расскажи мне, что ты чувствуешь, — Чон шлепает горничную по сочной ягодице и наклоняет коробку так, чтобы молоко стекло на поджавшиеся яички и нежно огладило подрагивающий небольшой член. Тэ всхлипывает. — Эт-то холодно, — его голос немного хриплый, грудной и слегка подрагивающий, Чонгуку нравится, — и мягко, молоко такое… приятное, оно обволакивает мою кожу и разр-рушенную ды- — Она еще не разрушена, Тэ, — Чонгук перебивает его, насмешливо щурясь на то, как прослушанная горничная мгновенно осекается, захлопнув свой красивый ротик. — Не говори мне то, что я хочу услышать, говори мне то, что ты чувствуешь, или получишь еще одно наказание. — Д-да, Хозяин, — Тэхён негромко всхлипывает, скользя по столу пальчиками и робко шепчет: — язык Чимини такой нежный и приятный, но я… Т-Тэтэ нужно больше, Хозяин, п-простите. — Да ты маленькая королева размеров? — Чонгук слегка приподнимает бровь, облизнувшись: видеть Тэхёна таким подчинившимся, готовым исправиться и робко извиняющимся ещё горячее, чем привычно дерзким и соблазнительным. Ему нравится мысль о том, чтобы у него в доме было сразу двое полностью покорных ему сладких малышей. — И какой же максимальный размер ты принимал, малыш? — С-семь, — Тэхён наконец смущается, слегка покраснев, и неловко опускает глаза, кусая губы, когда старательный Чимини толкается языком особенно глубоко, а затем размашисто лижет по всей промежности, слизывая молоко, собственную слюну и смазку. — Семь дюймов, Хозяин. — Что же, кажется, моей маленькой шлюшке сегодня повезло, — Чонгук усмехается с легкой ноткой самодовольства и нежно поощрительно поглаживает Чимина по голове, заправляя разметавшиеся светлые пряди за порозовевшие ушки. Чон ничего не может поделать с широкой ухмылкой, в которой растягиваются его губы: — Потому что у меня десять. Чимин давится коротким вздохом, замирая и невольно отстраняясь от дырочки Тэ, глаза самого Тэхёна распахиваются — зрачки в них расплываются настолько сильно, что занимают практически всю радужку. Чонгук даже не велит им продолжать, потому что, ладно, он соврёт, если скажет, что ему не льстит то, с какой жадностью, с каким ошеломлением и возбуждением две его крошки прикипевают взглядами к его члену. Чонгук лениво опускает ладонь, поправляет напряжённый член в брюках, и его хорошенькие горничные до милого одновременно гулко сглатывают, потому что им становится очевидно — там много и твёрдо. Чон же, насладившись их вниманием, насмешливо бросает: — Разве я говорил прекращать? — Нет, Хозяин, — и сейчас, когда нет игривого «господин», а только покорное «хозяин», эго Чонгука играет с ним веселую шутку, раздуваясь ещё больше. Немного, совсем чуть-чуть, но он довольно щурится и выплескивает остатки молока на жадную дырочку Тэхёна. Чимин подставляет под них язык, пытаясь поймать капли, но они до смешного далеко разлетаются. Брызги попадают на подъюбник, накрахмаленный воротничок Чимина, предплечья Чонгука. И прежде чем он успевает удивиться или возмутиться тем, что его испачкали (хотя сам же это и сделал), Чимини тянется к его руке и быстро слизывает те несчастные пару капель. — Я мог бы тебя наказать, — задумчиво тянет Чонгук, но когда он смотрит в полные обожания глазки Чимина, то понимает простую правду — не мог бы, — и накажу. Все испачканные вещи снимаешь ты, котёночек. Послушно кивнув, Чимин сразу же приступает к выполнению приказа: приспускает платьице, чтобы снять испачкавшуюся белую блузочку под ним. У неё пышные рукава колокольчики, маленькие пуговки под самым горлышком и широкий размашистый воротник, за который наверняка очень удобно держать, пока трахаешь. Когда он полностью снимает её и застенчиво подтягивает своё платьице обратно, нежная шелковая ткань трется о его соски и они моментально затвердевают, мило натягивая шёлк. Чонгук приковывается к ним взглядом и не отказывает себе в удовольствии сжать один из них сквозь ткань. И ох. Чимин так сладко, так чувствительно отзывается на это прикосновение, что Чонгук решает продолжить, напомнив лишь, что у Чимина есть незаконченное дело. И пока малыш с тихим «да, хозяин», принимается стягивать с Тэхёна пышный белый подъюбничек, Чонгук обходит стол так, чтобы оказаться за спиной горничной, и нежно прихватывает его соски пальцами обеих рук — он мягко их щиплет, слегка тянет, покручивая, сжимает и разжимает, меняя силу нажима. Ощущать, как в твоих объятьях на каждую острую ласку реагируют так, словно это не пальцы на сосках, а член внутри — неповторимо. Чимин дрожит, ёрзает, двигается из стороны в сторону, подпирая пяточками конец пробки и незаметно (как ему кажется) стимулируя свою симпатичную дырочку. Чонгук не запрещает ему. Вместо этого он смотрит, как, оказавшись без пышной юбчонки под черным платьем, Тэхён выглядит еще порочней и соблазнительней, ещё более голодным. Теперь тонкая ткань безумно сексуально облегает изгибы его поясницы, ягодиц и точеной спинки. Облизнувшись, Чонгук понимает, что если все продолжится в таком темпе, он не выдержит и, черт подери, кончит раньше чисто от эстетического удовольствия. Поэтому он неохотно отпускает Чимина, садится в кресло и приказывает: — На колени, крошки. Чимин слушается его так очаровательно, так поспешно, словно только это и ждал — Чонгук невольно усмехается, нежно потрепав его по румяненькой щечке, и наблюдает за тем, как Тэхёну нужно несколько минут, чтобы осознать приказ и неловко сползти на пол рядом с Чимином. Подгибающиеся ноги не держат его точно так же, грудь судорожно вздымается, а мордашка очаровательно красная — второй рукой Чонгук ласково оглаживает его щеку, и Тэхён так чувствительно и неожиданно покорно подается к его прикосновению, что Чон невольно улыбается. Кажется, Тэ тоже очень хочется немного его нежности, и он даже готов пожертвовать своей сучестью. Чонгук знает, что это дорогого стоит. Но болезненно упирающийся в ширинку член снова напоминает о себе, и Чонгук откидывается на спинку кресла. Малыши непроизвольно тянутся вслед за его руками, прерывисто вздохнув и глядя сверкающими желанием и обожанием глазами. Чонгук ничего не может поделать с тем, что его голос звучит очень мягко: — Вы, помнится, хотели меня ублажить? — хорошенькие горничные с энтузиазмом кивают, но под его взглядом не решаются открыть ротики, и Чонгук удовлетворенно щурится. Он выдерживает паузу, наблюдая за тем, как Чимин едва заметно ёрзает и сжимает в пальчиках пышные края юбок, как Тэхён машинально проходится язычком по губам и сглатывает, но они оба покорно ждут. И Чонгук наконец кивает, разрешая: — Можно. Они переглядываются, явно решая что-то между собой, и негласным победителем из этого разговора выходит Тэхён: он подползает чуть поближе, складывает руки у себя на коленях и приближается к паху Чонгука. Глаза у него мгновенно мутнеют от возбуждения, и Тэ, слегка замявшись, всё же решается и прижимается к натянувшему ткань стояку мягкой щёчкой, потираясь лицом и едва слышно скуля от возбуждения. Чимин рядом тихонечко хнычет, сжимает кулачки чуть сильнее, а Чонгук прерывисто выдыхает — возбуждение Тэхёна такое очевидное и неприкрытое, что кружится голова. Но он всё же борется с собой и отстраняется — только чтобы осторожно сжать в зубах собачку молнии и медленно потянуть вниз. Тэхён действует с явным знанием дела: он расстёгивает зубами аккуратную лакированную пуговицу, легко выуживая её из петли, а после — Чонгук замечает коротенькое движение — мягко сжимает в пальцах бедро Чимина. Малыш едва уловимо вздрагивает, но послушно подается вперёд, помогая подцепить ремень, расстегнуть его и выудить, зажав в зубах. Они явно умеют работать сообща, раздевают его проворно, что практически профессионально, и стягивают брюки с бельём ровно настолько, насколько необходимо. Это завораживает. — Мы можем вдвоем, Хозяин? — Чимин держит голову опущенной, глядя сверху вниз: склонив её так, чтобы можно было поднять глаза и посмотреть в абсолютным обожанием, на грани поклонения. Чонгук отчётливо читает в блестящих, мутных от возбуждения глазах желание услужить, понравиться и угодить. И чем он только заслужил такой чудесный подарок? — Да, — вместо размышлений он коротко кивает, позволяя, и тянется рукой, чтобы погладить Чимини по голове. Чонгук слышит сбоку тихое поскуливание — Тэ не пытается высказать что-то против, но расстроенно всхлипывает, и Чон нежно перебирает и его волосы. Чонгука накрывает резкое ощущение привязанности: ощущение такой верности и безграничного послушания, пусть и приправленное пошлостью, совершенно не даёт возможности игнорировать чувства. — Мои маленькие хорошенькие горничные, — продолжая гладить их очаровательные головки, Чон ласково воркует, — мои старательные малышки, вы должны получить награду за свои старания, так что я позволю вам довести меня до края, а затем войду в одного из вас. Сначала я буду трахать ваши горячие тугие дырочки медленно, толкаться в них раз за разом, до тех пор, пока не вытрахаю все мысли из ваших симпатичных головок. А когда я кончу во второй раз, то не позволю пролиться ни капле, и все останется внутри, запечатанное пробкой. Горничные на его слова скулят, и, Чонгук уверен, будь у них хвостики — они бы завиляли ими, как послушные маленькие щенятки, покорные хозяйскому слову. Первым к его налитому кровью члену двигается Тэхён. Он не разменивается на долгие прелюдии, сразу же осторожно вбирает в свой ротик головку и начинает посасывать, усердно работая умелым гибким языком. Чимин присоединяется к нему лишь на мгновение позже: он прижимается пухлыми влажными губками к самому основанию и медленно, сладко ведёт ими вверх, обильно распределяя слюну по всей длине. Его маленькие ловкие пальчики так и норовят пододвинуться поближе к мошонке, но Тэхён не позволяет ему эту шалость и перехватывает чужую ладошку, переплетаясь с ним пальцами. Чонгук невольно кусает губы, практически дикими глазами наблюдая за тем, как его член обласкивают два самых услужливых рта на свете. Он завороженно смотрит как губы, алые и влажные от слюны, растягиваются на его стволе, как горничные сладко скользят язычками по всей длине, играясь самим кончиком то с чувствительной уздечкой, то с щелочкой уретры, то с основанием и доводя тем самым до мурашек. Словно этого мало, Чимини, жадный до хозяйского запаха, утыкается носиком в пах, глубоко жадно дыша, и робко скользит языком по тяжелым крупным яйцам. — Ты такой милый маленький извращенец, Чимин, — Чонгук беззлобно усмехается, слегка щурясь, и с удовольствием наблюдает за тем, как сладкая мордашка Чимина уже в который раз заливается яркой смущённой краской. Малыш стеснительно всхлипывает, ёрзает, опуская лицо и алея ушками, и Чонгук медово тянет, наслаждаясь тем, как все-таки легко его смутить: — Думаю, тебе понравится, если я добавлю к твоей униформе кошачий хвостик и ушки, правда, котёнок? Или, может, уберу это милое платьице. Чонгук окидывает взглядом податливо дрожащего, едва слышно хныкнувшего Чимина, сводящего коленки, и невольно облизывается, когда думает о нем в одном милом передничке поверх обнаженного тела — бедный малыш наверняка был бы так сильно смущён, так сладко пытался бы оттянуть его пониже и хоть как-то прикрыть полностью обнаженную круглую попку и изящный изгиб спинки. Чертовски соблазнительно. — Ты кажешься стеснительным, но разве тебе бы не хотелось, чтобы все могли полюбоваться на твою красивую попочку? Чтобы ей уделяли должное внимание, чтобы гладили, шлёпали и пощипывали. Тебе бы понравилось, если бы это был Юнги, Чимини? — Чонгук урчит от удовольствия: до слез смущенный и возбужденный Чимин стыдливо замирает, дрожа и судорожно сжимая кулачки под его словами, а Тэ в это время коротко тихонечко постанывает, тщательно вылизывая его член. Когда он становится полностью влажным от слюны, малыш на мгновение поднимает просительный взгляд и, тоненько счастливо выдохнув на повелительно потрепавшую его по щеке ладонь, открывает ротик, чтобы позволить толстому длинному члену медленно скользнуть в тугое влажное горло. Тэ останавливается примерно на середине, судорожно хлопая заслезившимися глазами, но Чонгук нежно заправляет ему за ушки мягкие пряди, поглаживая и перебирая волосы, и ласково тянет: — Ну же, Чимини, ответь Хозяину. Тебе не нужно стесняться этого, булочка, Хозяин сделает всё, чтобы его маленькие хорошенькие горничные чувствовали себя любимыми и ценными. — Чимини п-понравилось бы, — маленькая горничная сбивчиво лепечет, и Чонгук поощрительно похлопывает его по горячей щечке. — Если Хозяин прикажет, Чимини будет ходить по дому в одном фартучке и радовать своим видом гостей. И Юнги-щи. — И Юнги-щи, — Чонгук давит тихой смешок, видя, что Чимини разве что не тычет пальчиками, и сладко щурится — Тэхён старается взять глубже в глотку, проглатывая головку так, что она ощутимо касается задней стеночки горла. И это мягкое, скользкое и узкое давление приносит невероятное удовольствие. Чонгук пытается было как-то отреагировать, похвалить, но Тэ продолжает с упорством брать все глубже и глубже, старательно пряча зубки и лаская влажным гибким языком толстый ствол. Чонгуку отсасывало много людей, и он уже давно привык не сравнивать ощущения от процесса, а просто брать и наслаждаться тем, как его член толкается в горячее горло. Но в этот раз странная мысль колеблется на краю его сознания — может, это и немного неумело, до милого, местами смазано и не так глубоко, как он привык, но это Тэхён. Его сладкий малыш, кокетливо улыбающийся на легкий шлепок по своей хорошенькой попке, очаровательное развратное солнышко, заявившееся сегодня к нему, чтобы соблазнить. Чонгук стонет и невольно толкается в тэхёново горло, заставляя его судорожно сглотнуть и сжаться ещё сильнее. — Чимини, — Чон неохотно приоткрывает глаза, чтобы найти взглядом притихшего малыша, — тебе скучно? — Н-нет, Хозяин, — Чимин завороженно смотрит на то, как огромный чонгуков член исчезает в горле его друга, и сжимает пальчиками подол юбочки, — Чимини нравится смотреть. — Может тогда покажешь, насколько тебе нравится смотреть? Потрогай себя, Мими, приласкай себя для Хозяина, — Чонгук хищно облизывается, предвкушая чудесное зрелище, и проводит рукой по волосам, зачёсывая их назад. Он смотрит на то, как Чимин прикусывает пухленькую нижнюю губку и медленно скользит ладошкой вниз, по плоскому животику, чтобы запустить её под пышные юбки и сжать свой милый маленький член, и немного насмешливо тянет: — Ну куколка, разве это единственное место, где ты можешь себя потрогать? Как пошло. Чимин моментально краснеет, одергивая дрогнувшую ладошку, и смущённо кладет ладошки на колени, слегка опуская голову. Он выглядит пристыженным, чудесно возбужденным, и тонко дрожаще бормочет: — Н-но я… Простите, Хозяин, я не понимаю… — Почему бы тебе не начать с чего-нибудь нежного, Чимини, — Чонгук мягко тянет начавшего задыхаться Тэ за волосы со своего члена и воркует: — Ну-ну, солнышко, осторожнее. Мы же не хотим, чтобы ты подавился, правильно? — а затем снова переключается на Чимина, лукаво дёрнув уголком губ: — У тебя такие чудесные нежные бёдра, Мими. Почему бы тебе не приподнять своё милое платьице и не погладить их, м? Чимин совершенно очаровательно, немного недоуменно хлопает глазками, но затем покорно поднимает пышные юбки и медленно скользит ладошками по бёдрам. Его тело прошивает дрожь, глаза расширяются, и Чонгук давит довольную ухмылку: перевозбужденный, растянутый и заласканный Чимин сейчас очевидно гораздо более чувствителен, чем обычно, чего уж говорить о его и без того чувствительный местах. Малыш не рискует его ослушаться, податливо продолжает мягко наглаживать свои красивые ножки, постепенно подбираясь все ближе к нежной внутренней стороне бёдер, чуть ниже гладенького паха, и его дыхание очевидно тяжелеет с каждым движением, всё больше напоминая смущенные стоны. И Чонгук даже не знает, что ему нравится больше: медленно трахать Тэхёна в горло, наблюдая за тем, как у него на глазах под густым веером тёмных ресниц выступают слёзы, как растягиваются вокруг толстого ствола красивые вишнёвые губки, как он невнятно постанывает и судорожно зажимает свой член между бедёр, ёрзая и хныкая, или наблюдать за тем, как Чимин постепенно сходит с ума от собственных, практически невесомых прикосновений. — Не только ножки, Чимини, — Чонгук усмехается, обнажая белоснежные зубы в улыбке, — почему бы тебе не снять свой милый фартучек и не расстегнуть у платья верхние пуговички, чтобы показать Хозяину свои милые набухшие сосочки? Тебе наверняка так понравится сжимать их и ласкать этими крохотными пальчиками, почти невесомо зажав между… покажи мне, насколько ты чувствительный, кроха. Тэхён вокруг его члена невнятно стонет, пуская гортанным звуком приятные вибрации по всей длине. Он уже явно привык к тому, что его глотка переполнена до края, поэтому Чонгук перехватывает ладонью его затылок, с силой стискивая в пальцах вьющиеся шелковистые прядки волос, и начинает грубо толкаться бёдрами, подгоняя собственную разрядку. Чимин в это время послушно раздевается под его чутким руководством, оставшись в одном платьице и бандалетках. Он оставляет одну маленькую ладошку на бедре, плавно поглаживает ею мягкую, нетронутую метками кожу, а второй зажимает двумя пальчиками бусинку соска. — Вот так, девочки, — Чонгук чувствует, как его собственные бедра начинают подрагивать, а яйца тяжелеют и поджимаются, недвусмысленно подавая телу сигналы о том, что он готов кончить. Он рыкает, силой сосредотачиваясь на своих же словах, — Тэхён, я не хочу, чтобы ты глотал, оставь во рту только головку, чтобы я наполнил его спермой, и не смей упустить ни капли, ясно, куколка? Пускай Чимини соберёт её своими хорошенькими губками, когда вы будете целоваться. Малыши синхронно скулят от одной только мысли об этом, а Чонгук невнятно ругается себе под нос и наконец кончает. Оргазм накрывает его медленно, и ему до невозможности остро хочется толкнуться в глубину горячего, услужливого тэхёнового рта, но у него послушная горничная. Тэ снимается, оставляя только головку, и набирает полный ротик спермы, пропуская всего пару капель, и позволяя им грешно стечь по его красным от трения губкам. Малыш всхлипывает, но совсем ничего не может с этим поделать — ухмыляющийся Чонгук невольно тянется к одной из капель большим пальцем и стирает ее, смазывая края и пачкая очаровательную щёчку. — Такой красивый, — Чонгук хвалит его, покровительственно похлопывая по щеке, и когда Тэ поднимает на него свои полные влюблённости глазки, добавляет: — целуйтесь. Но совсем разнеженный Чимин совсем ничего не понимает. Его маленький член дергается в беспомощной жажде освободиться, а соски совсем красные и заласканные. Тэхён притягивает его к себе, ловко ловя за талию и без слов прижимается губами, приоткрывая ротик и проталкивая меж чужих губ язык, испачканный в сперме. Чимин отзывается чувствительно и нежно — он сладко невнятно стонет, обвивая руками талию Тэхёна, урчит, практически вылизывая его рот и пачкаясь в сперме, и утягивает в глубокий жадный поцелуй. Они жмутся друг к другу, трутся напряженными от возбуждения сосками, и целуются до сбившегося дыхания и раскрасневшихся щёк. Но когда им перестаёт хватать дыхания, они послушно отстраняются, поднимая мутные глаза на Чонгука. Их пальцы переплетены, и маленькая пухленькая ладошка Чимини так очаровательно выглядит в большой тонкой ладони Тэхёна, что Чон трескается. — Идите ко мне, малыши, — Чонгук мягко похлопывает себя сразу по обоим бёдрам и протягивает горничным руки, помогая подняться на подгибающиеся ноги и, опираясь о кресла, забраться к нему на колени. — Вот так, да. Они трогательно хватаются пальчиками за его плечи, невольно ёрзая, и Чонгук с удовольствием кладёт обе ладони на их красивые попки, поглаживая. Это заставляет Чимина просительно захныкать, а Тэхёна коротко сладко всхлипнуть, и Чонгук, утешающе воркует, подцепляя пробку Чимини, и медленно вытаскивает её. Чимин расстроенно тихонечко пищит, сжимая пальцы и тычась мордашкой в хозяйскую шею, а Чонгук нежно тянет: — Тш-ш, тише, Мими, я здесь, я с тобой, — и плавно, но уверенно вводит сразу по два пальца в их красивые растянутые дырочки, мокро хлюпающие от смазки. Горничные сладко стонут в унисон, и сочетание высокого всхлипа Чимина и грудного, низкого стона Тэхёна заставляет член Чонгука дёрнуться. Он двигает пальцами размеренно и умело — они длинные, с довольно крупными костяшками, и он безошибочно находит простаты своих малышей, стимулируя их мягкими нажатиями подушечек. Чонгук знает, что возбужденным практически до изнеможения горничным этого будет более чем достаточно. — Х-хозяин… Хозяин! Хозяин, я… пожалуйста… мн-не надо, Хозяин! — Чимин содрогается всем телом, практически плача и заикаясь: Чонгук чувствует, как судорожно сжимается его дырочка и знает, что тот боится кончить без разрешения. Тэхён, жмущийся к нему с другой стороны, судорожно кусает губы и напрягается всем телом, хныкая и пытаясь сдержаться. Чонгук усмехается: — Мои девочки хотят кончить и запачкать своего Хозяина? — он толкается пальцами особо сильно и слегка грубовато, вырывая короткий жалобный вскрик. Небольшие возбужденные члены, полностью открытые его взору, судорожно дёргаются, и Чонгук мурлычет: — Какие у меня грязные малышки. Разве это не развратно, м? Они ничего не отвечают, лишь продолжают ёрзать на его бёдрах и жалобно скулить. Проворные пальчики Тэхёна даже проникают под его рубашку, расстегнув одну из пуговиц, и теперь поглаживают небольшой участок тугой плотной кожи. Чимин же просто сжимает его плечи, и это, наверное, должно было бы быть больно — малыш сжимает ладошки до белеющих костяшек, но Чонгук не чувствует и минимального давления. Загоняя пальцы все глубже, делая резкие, глубокие толчки, он стремится заставить их кончить без разрешения. Ему нравится мысль о том, чтобы наказать не справившихся малышей, отругать их, ласково пошлепывая по щечкам, а потом трахнуть, заставляя прижиматься друг к другу дрожащими обнаженными телами. Совершенно не удивительно, что чувствительный Чимин кончает первым. Перевозбужденный, совсем не имеющий опыта и должной выдержки, он содрогается всем телом, высоко запрокидывает голову и открывает ротик, испуская самый сладкий и нежный стон из всех, что Чонгуку доводилось слышать. Чимин прижимает внешние стороны дрожащих маленьких стоп к его икре и водит ими по мягкой ткани на ноге, пытаясь отойти от ошеломительного оргазма. Тэхён срывается следом, не в силах выдержать зрелища того, как его лучший друг беспомощно извивается под прикосновениями сильной мужской руки: он низко гортанно стонет, срываясь на грудной скулёж, и тоже кончает. Теперь вся чонгукова одежда испорчена. Вся его рубашка в потеках липкой спермы, она попала даже на ширинку брюк и стекла ниже — на внутреннюю часть бедер. Пока малыши в его объятьях успокаиваются, расслабляясь и утыкаясь носиками в шею, Чонгук предвкушающе размышляет о том, как именно ему поступить. — Хозяин, простите, — первым лепечет послушный, отзывчивый Чимин, — м-мы испачкали вас, позвольте убрать. Он пытается соскользнуть на пол, чтобы начать работать своим ротиком и слизать всю сперму с одежды, но Чонгук его останавливает, чуть крепче перехватывая за талию — этого хватает, чтобы малыш едва слышно пискнул и замер, прижавшись к широкой груди. Чон невесомо чмокает его в сладкую щечку, влажную от невольных слез, и уже готовится разразиться подготовленной в голове тирадой, но дверь кабинета открывается с громким щелчком. И Чонгук отчетливо помнит, что помимо него, ключи от этой двери есть только у двух человек, один из которых сейчас сидит у него на коленях, дрожа. — Смотрите-ка, — Юнги снова запирает дверь и небрежно поправляет растрепавшиеся волосы. Это все, что выдаёт его, но Чонгук знает: при миновской-то ледяной невозмутимости даже сбившееся дыхание или растрепавшиеся волосы это очень и очень весомый индикатор. Сам же Юнги скалится: — босс большой компании и в сперме со шлюшками на коленках. Неплохо устроился, щенок. Чонгук широко ухмыляется, и слышит короткий, прерывистый вздох Чимина рядом. Малыш смотрит на Юнги широко распахнутыми глазами, заливается краской и опускает руку между дрогнувшими коленками, пытаясь прикрыться, а пальчиками второй судорожно подтягивает распахнувшееся и практически обнажающее грудь платьице. Чимини едва не плачет от стыда, опустив дрожащие реснички, и едва слышно лепечет, заикаясь: — Г-г-господин М-мин, п-простите пожалуйста, я н-не… — он дергается, пытаясь встать, но Чонгук всё ещё придерживает его за талию — Чон даже не сжимает пальцы, в общем-то, но подрагивающей от только-только отпустившего оргазма горничной хватает даже этого, чтобы беспомощно плюхнуться обратно. Чимин всхлипывает: — Я н-не смогу взять в-ваше пальто. Чонгук коротко кашляет, пряча смешок, и невольно нежно поглаживает Чимина по спинке — то, как этот малыш совершенно не может скрыть свою симпатию и смущение, как при том, что Юнги застал их в наиболее компрометирующей позе из всех возможных, беспокоится о том, что не может услужить, вызывает в нём умиление. И, кажется, в Юнги тоже. — Думаю, я справлюсь сам, булочка, — Юнги усмехается уголками губ и стягивает с себя небрежно накинутое пальто, откидывая его куда-то в сторону даже не глядя. Он подходит к ним медленно, даже вальяжно, и плавно — Чонгук знает, что Юнги начинает так двигаться, когда предвкушает что-то. А ещё Чонгук чувствует, как сладко на его бедре дрожит Чимин от одного взгляда Мина. Юнги мимолётно подмигивает захихикавшему Тэхёну, переведшему на замершего Чимина лукавый взгляд, обходит кресло так, чтобы оказаться вплотную к задержавшему дыхание малышу и мурлычет, не отводя от него жаркого тёмного взгляда: — Не против, если я украду у тебя одну из твоих малышек, Гук? — Всё моё — твоё, хён, — Чонгук посмеивается в ответ на практически умоляющий быстрый взгляд Чимина и с удовольствием наблюдает за тем, как Юнги галантно подаёт свою большую крепкую ладонь. Маленькая дрожащая ручка Чимина, робко вложенная смущенным малышом, практически утопает в ней, и Чимин только издает короткий судорожный писк, когда Юнги одним ловким движением легко тянет его на себя, обвивая за талию, и подхватывает на руки. — Хозяин, — Тэхён очень робко трогает Чонгука пальчиками за щеку, нежно оглаживая самыми кончиками, и краснеет, неловко пробормотав: — я тоже… хочу на ручки. Чонгук невольно нежно улыбается, слыша негромкий смех Юнги: он думает о том, как удовлетворить невинную и совершенно очаровательную просьбу Тэтэ так, чтобы это не выглядело как поощрение за всё ещё испачканный костюм. Мин же в это время ловко кружит заливисто смеющегося Чимина на руках: раскрасневшийся малыш обвивает его шею руками, ластясь к широкой крепкой груди, и глаза его сверкают так ярко, что Чонгуку даже отсюда видно. Он внезапно думает о том, что они кажутся влюбленными. — Крошка Тэтэ, — Юнги, вдоволь натискавший разрумянившегося Чимина, слегка ехидно мурлыкает, приковав к Чонгуку пристальный подзуживающий взгляд: — Господин Чон не будет нежить и лелеять тебя, пока в нём живет мысль о потраченных на вещи деньгах. Вот если бы ты слизал сперму с его одежды, а потом уткнулся носом ему в пах, посмотрел милым щенячьим взглядом снизу-вверх и попросился на ручки — вот тогда да, он бы подумал, а так… — Хён! — Чонгук вспыхивает от недовольства, широко распахнув глаза: да, ему нравится играть, но он вовсе не… он не… Чон коротко фыркает и демонстративно подхватывает взвизгнувшего от неожиданности Тэхёна на руки, даже особо не напрягаясь. Он не опускается до того, чтобы кружиться с ним на руках по комнате, но держит его очень бережно, словно своё драгоценное маленькое сокровище, и по тому, как Тэ тонко выдыхает, как сжимает пальчики на его плечах, Чонгук понимает, что он это чувствует. Чон слегка подкидывает его, заставляя мило подпрыгнуть и ойкнуть, подходит к своему столу и осторожно усаживает на него свою хорошенькую горничную, разводя сладкие круглые коленки и позволяя обхватить ими свою талию. А после делает то, на что бы, наверное, не решился, не спровоцируй его Мин-чертов-Юнги. Наклонившись ближе к точеному личику и опалив сладкие вишневые губки горячим дыханием, Чонгук осторожно прижимается к ним своими собственными губами. Ему хочется попробовать на вкус этот рот: язвительный, громкий и совсем неугомонный, но такой красивый и сладкий, совсем как его владелец. Чонгук углубляет поцелуй, распробовав вкус. У него нет ощущения неправильности, того, что это его подчиненный, горничная, блудливая шлюха, сосавшая его член и соблазнившая пробкой в заднице. Есть только невероятно отзывчивые мягкие губы, острый ласковый язычок с согретым шариком пирсинга и сбитое тихое дыхание взволнованного малыша. Чонгук увлекается, он сминает мягкие бёдра, грубовато ведёт вверх по ним ладонями, под платье, слушая его треск из-за давления изнутри, пока не добирается до талии. Он сжимает подтянутые бока, трогает очаровательно мягкий нежный животик, оглаживает красивую спину. И, наконец оторвавшись от пьянящих губ, смотрит на дезориентированного Тэхёна, шепнув: — Раздевайся. Тэхён не отвечает, не опускает глаза в подчинении — он смотрит прямо и сейчас в его глазах Чонгук видит что-то совсем другое. Не покорное, не дерзкое, что-то обжигающее, пробирающее до самых костей. Тэхён смотрит так, словно видит насквозь. Тэхён смотрит так, будто влюблён. Он медленно тянется пальцами к лифу платья, расстёгивая пуговичку за пуговичкой, точно так же медленно расстёгивает рубашку. Она плавно сползает с обнаженных красивых плеч — широких, но округлых, с точеными плавными линиями, обнажает восхитительно острые ключицы с милой маленькой родинкой, и Тэхён плавно поводит плечами, позволяя ткани с тихим шелестом соскользнуть. Заводит руку за спину, тянет маленький замочек, окончательно расстёгивая платье, и слегка приподнимает бёдра, поёрзывая — дорогой чёрный шёлк медленно скользит по медовой коже красивых бёдер, затем и стройных длинных ног, и небрежно падает на пол, ненадолго зацепившись за изящную стопу. Тэхён остаётся полностью обнаженным — таким бесстыдным и таким восхитительным, прямо на чонгуковом столе, но сейчас в нём гораздо больше какой-то глубинной уверенности, чем когда либо. Чонгук прерывисто вздыхает. Его накрывает желание, и он не собирается ему противиться — Чон медленно скользит ладонью по атласной коже, ласкающим, нежным движением, и смотрит Тэхёну в глаза. Он видит там уязвимость, видит обожание и желание получить ласку, и не сомневается ни секунды прежде чем медленно опуститься перед собственным столом на колени, скользя пальцами по красивой стройной ножке, оставшейся в чулке, и ласково прижаться поцелуем к изящной тонкой щиколотке. Тэхён дрожит. И дрожит гораздо слаще, чем когда дрожал от прошивающего всё его тело возбуждения, заставляющего сокращаться мышцы. Юнги никак не комментирует это, хотя Чонгук и ждёт его язвительных вставок. Тишина провоцирует его оторваться от гладенькой ножки, перестать покрывать ее невесомыми поцелуями и посмотреть, что же там такого происходит, что рот его неугомонного хёна занят. Но коленка у Тэхёна такая чарующая, с мягкими красивыми изгибами, а кожа под ней безумно чувствительная и заставляет дрожать на каждое легкое касание. Чонгуку не оторваться. Он изучает полностью подвластное ему тело дальше, осторожно прихватывает зубами кожу на нежной внутренней стороне бедра, проводит носом по изгибам не сильно выраженных, но от того лишь более милых мышц. Чонгук зарывается носом в мягкий животик и не отказывает себе в довольном укусе и тут. Реакция Тэхёна: его стоны, тихие вздохи, сладкие всхлипы и нервные попытки ухватится ладошками хоть за что — искушение во плоти. Чонгук добирается губами до его напряжённых сосков, касается торчащих милых бусинок самым кончиком языка и поднимается выше, к красивому точёному изгибу шеи. Теперь, поверх тэхёнового плеча, он может увидеть, что Юнги поставил смущенного Чимина на колени на противоположном краю его, на минуточку, стола, и теперь с наслаждением вылизывает готовую для секса дырочку. В голове Чонгука мелькают разные мысли. Ему хочется поиметь не только очаровательного Тэхёна, завладевшего его сознанием, но и попробовать милую пухленькую попку Чимина на вкус — зачем лишать свой член такого удовольствия, в конце концов? Ему хочется посмотреть, как две милые горничные будут целоваться и хныкать во время того, как они с Юнги будут брать их одновременно. Но больше всего Чонгуку хочется уложить двух сладких деток друг на друга и… — Право первой ночи, в нашем случае, первого раза, оставляешь за собой, щенок? — Юнги достает язык из чужой красивой задницы, чтобы не иллюзорно вставить его Чонгуку — так это, по крайней мере, ощущается. Мягкое, умелое прикосновение, предлагающее первым поиметь своих сладких малышек, и острое касание клыков с язвительным обращением. Чонгук, надувшись, слегка прикусывает плечо Тэхёна, заставляя того довольно застонать и чувствует, как от мыслей о языке хёна невольно сжимается уже сам. Мин язвит: — Так что, малыш? Или я могу начать? — Не можешь, — Чонгук недовольно ворчит и смотрит как Юнги пошлепывает пухленькие ягодицы Чимина. Тот уже полностью голый, не считая надетого обратно очаровательного чепчика — он немного помят, испачкан спермой, но все еще добавляет невинности горничной. Чон ласково зализывает оставшийся от его зубов побелевший след, нежно прижимается к нему губами, извиняясь, и ворчливо тянет: — Очевидно, что эта куколка твоя от пяточек и до самого чепчика, но умей делиться, хён. Его первый раз твой, но я тоже хочу участвовать. — Как яйца? — Юнги слегка приподнимает края красиво изогнутых губ и бровь, ехидно сверкнув глазами. Он гладит Чимина по красивым подрагивающим бёдрам и, поймав на себе совершенно зависший взгляд Чонгука, ухмыляется ещё шире, поясняя: — в смысле, участвуешь, но не входишь. Чонгук непроизвольно давится, а затем трясётся от смеха, уткнувшись лбом в плечо Тэхёна и слыша его грудное глубокое хихиканье. Сам Мин тоже довольно усмехается, такая же ехидная язва, как и всегда — даже Намджун, официальный мастер пассивной агрессии, признавал его достойным оппонентом. Он слегка пошлепывает Чимина по попке, что-то негромко ему мурлычет, и Чонгук, всё ещё посмеиваясь, любопытно щурится. Юнги нежен, нежен так, как, Чонгук знает, не был ни с одной из шлюшек, которых они трахали вместе. И это уже говорит о многом. А Чимин — Чонгук медленно переводит взгляд — за сегодня он оказывался и в гораздо более смущающих, и в гораздо более унизительных позах, но у него в глазах робость, и совсем не та, что прежде. То, как медленно, как даже не стеснительно — целомудренно он разводит сведённые коленки, как отзывается на каждое прикосновение Юнги. Чонгук знал, что этот малыш безумно чувствительный, знал, как легко заставить его задрожать, но если на него он реагировал так, словно его чувствительность увеличена в два раза, то на Юнги — во все десять. Он опускает румяное — не от стыда, Чонгук видит, а от переживаний, от нежного, робкого желания действительно понравиться — лицо на скрещённые руки, тихонечко выдыхает, так, что грудь судорожно вздымается, и медленно скользит одной рукой по внутренней стороне своих бёдер, выше, туда, где сейчас ладонь Юнги и влажные следы от его языка. Чимини слегка надавливает двумя пальчиками на края своей дырочки, наверняка заставляя её мягко запульсировать и мгновенно примагнитить к себе взгляд Юнги, и застенчиво шепчет: — Пожалуйста, Господин Мин. — Чонгук, — голос Юнги звучит хрипло. Он почти завороженно смотрит на чиминову дырочку и медленно тянется рукой к своему ремню, — что насчет пари? Ставлю на то, что буду брать Чимина дольше, чем ты трахать Тэхёна. Если я выиграю — ты отдашь мне ту сеть ресторанов Джинверса за треть цены, но если для тебя случится такое неебическое счастье, что я кончу раньше, то я подпишу те документы о казино. Слова о казино подстегивают Чонгука так, как не смогла бы никакая шлюшка. Это их детище — казино, выросшее из маленького подпольного клуба и теперь являющееся сетью в нескольких городах Кореи, приносящая такую прибыль, что невозможно смотреть на количество нулей и не возбуждаться. И в противовес — сеть ресторанов, чей доход не уступает казино, потому что там предпочитают встречаться законники и мафия, а они — Мин-Чон корпорейшн — их крышуют. И, блядь, Чонгук хочет себе всё, а Мин-зараза-блядь-ебаная-Юнги разыгрывает его как мальчишку в игре на «кто дольше продержится». Был бы здесь Джун, и закатил бы глаза с такой силой, что они бы сделали полный оборот. — Чтобы было веселее играть, — Юнги подхватывает Чимина под красивые бедрышки и перетаскивает его так, чтобы Чонгуку было отчетливо видно, как красная головка крупного минового члена подразнивает розовенькую мокрую дырочку, — ты будешь видеть, как я натягиваю на свой член эту маленькую шлюшку, да, Мими? Несмотря на свои слова, Юнги не толкается грубо и быстро, нет: он входит очень нежно, медленно и плавно, внимательно наблюдая за малейшим изменением на лице Чимина. Но малыш лишь сладко переполнено стонет, закидывая свои ножки на чужие широкие плечи, и подается вперед, откидывая голову так далеко, что его шея изгибается очень опасно и вместе с тем очень соблазнительно. Чонгук сглатывает и нервно прижимает к себе притихшего Тэхёна. — Я не сказал да, — он смотрит на то, как большой член Юнги исчезает и появляется, плавно двигаясь внутри восхитительной задницы. И, хорошо, ладно: надо признать, это заводит. — Даю тебе фору, щенок, — сам же Юнги небрежно отмахивается и одной рукой стягивает с себя галстук, чтобы накинуть петлёй на чиминову шею, — ты не умеешь мне отказывать в таких мелочах. — Твой язык тебя однажды до беды доведёт, хён, — Чонгук уязвлённо бухтит, давя желание совершенно по-детски надуться. Он слегка подтягивает Тэхёна к себе за бёдра и мягко давит на плечо, заставляя его откинуться на спинку. Тэ прогибается в талии, приглашающе разводит красивые стройные бёдра и бросает жгучий, потемневший от возбуждения взгляд. И вот теперь Чонгук узнает в нём ту самую соблазнительную стерву, которая совершенно бесстыдно вертела задницей перед его носом. — Мой язык может довести только до Гонконга, зайка, но, думаю, тебе все равно понравится, — бесстыжий хён совершенно бесстыдно подмигивает ему, не прекращая медленно, но сильно толкаться в красивую дырочку задушенно скулящего Чимина: душит, но опять нежничает, не желая принести боли в первый раз, что бы там из себя не строил. Чонгук прикусывает кончик собственного языка и предпочитает пропустить подколку мимо ушей. Он давит ладонями на бёдра Тэхёна сильнее, разводя их ещё шире и практически вдавливая в стол, прижимается крупной головкой к красной, жадно пульсирующей растянутой дырке, и поднимает взгляд, медля. И лишь когда Тэхен судорожно выдыхает, приоткрывая свой красивый грешный рот, когда откидывает голову, позволяя разметаться смоляным кудрям и обнажиться соблазнительной шее, когда прикрывает кукольные тёмные ресницы и едва уловимо кивает, разрешая, тогда Чонгук медленно и властно толкается в него, заполняя по самое основание. Не то чтобы это так уж необходимо, Тэ достаточно растянут, чтобы без особых проблем принять даже такой внушительный размер, но Чонгуку так нравится смотреть, как медленно он разрушается, всё сильнее и сильнее с каждым дюймом. На красивом золотистом лбу выступает испарина, губы и ресницы дрожат, а взгляд мутный и абсолютно бессмысленный, как у хорошо вытраханной, беспомощной куколки. Чонгук рычит. Как бы удручающе это не звучало в условиях их пари, его терпение не безгранично, чего нельзя сказать о железной выдержке лукаво мурлыкающего Юнги. Мин что-то негромко спрашивает у Чимина и хищно усмехается на беспомощные попытки ответить, обрывающимися невнятными тонкими всхлипами лишившейся невинности крошки, придерживающей ладошкой свой чепчик на особенно глубокие толчки. Чонгук горячнее. Чонгук дольше терпел. Чонгук моложе, в конце-то, блять, концов, и под ним сейчас стонет ни кто-то там, а Ким блядский Тэхён собственной персоной, стабильно вызывающий у него стояк уже примерно месяц. Короче, осуждать Чонгука нельзя. — Что ты думаешь о доходах за прошлый квартал? — лениво откинув волосы со лба изящным движением, Юнги спрашивает, не прекращая ритмично двигаться и смотрит на то, как Чонгук буквально давится слюной — она скопилась во рту из-за чертового Тэхёна под ним. — Ч-что? — заикание вырывается неосознанно, как и сбившееся движение бёдер в горячее нутро Тэхёна. — Какой мать его, доход за прошлый квартал? Юнги довольно скалится и смеется, а Чимин, отвечающий на веселье хёна, и, кажется, своего нового Хозяина, хихикает вместе с ним, довольно быстро соскакивая обратно на стоны — толчки становятся всё резче. Чонгук опирается ладонями о стол, по бокам от талии Тэхёна и пытается восстановить сбившееся от неуместного вопроса дыхание. Он не будет думать об отчетах, бланках и документах, когда перед ним такое трахательное сокровище. Не будет. Нет. Не в этой жизни. Чонгук зачёсывает волосы назад небрежным жестом, убирая их с глаз, зло смотрит на довольного Юнги и сминает бёдра захныкавшего Тэхёна. Ему нужно успокоиться: не для того, чтобы взять под контроль злость, ведь злиться ему сейчас, в общем-то, не на что, но для того, чтобы выиграть это чёртово пари. Поэтому он вдавливает одной рукой Тэхёна в стол, прижимая ладонь к животу — ахуенное ощущение его двигающегося внутри члена идет как приятный бонус — и сосредотачивается на деталях. А в деталях кроется не только дьявол, но и самая утонченная красота. В повороте головы — у Тэхёна красивый профиль с прямым носиком и острыми линиями кукольных сочных губок. Во вздымающейся груди — у Тэхёна очаровательно затвердевшие соски на загорелой, медовой бархатной коже. В судорожно бьющейся на шее очаровательной жилке, в стиснутых до белого костяшках тонких пальчиках, в дрожащих в такт его толчков ногам, держащихся лишь на силе воли самого Тэ. Он весь состоит из деталей, и Чонгук на них циклится, залипает и смотрит не моргая. — Я думаю, что Чхве Соён у нас ворует деньги, — ровно до тех пор, пока рядом стоящая блядь не открывает своего рта, чтобы в очередной раз плюнуть ядом, — ты проверял её, как я просил неделю назад? — Сука, хён, — Чонгук рычит, чувствуя, как клыки вспарывают нижнюю губу, — ты, блять, не вовремя. — Я так не считаю, — Юнги мурчит под нос милый мотив, а потом скорее игриво шлепает Чимина по попе, понукая того перевернутся и лечь на животик, — Мими, сладость, может займешь ротик Тэхёна, пока мы с мистером Чоном обсудим важные дела? Чимин послушно переворачивается, приподнимая бёдра и прижимаясь грудью к столу. Горничная бросает на Чонгука просительный взгляд из-под ресниц, спрашивая разрешения, и Чон норовисто встряхивает головой, рыкнув, но всё же подхватывает Тэ под талию и бедро, помогая перевернуться. И вовсе не из-за того, что так сказал Юнги. Точно нет. Теперь перед ним открывается совершенно чудное зрелище: красивый изгиб стройной спинки с медовой бархатной кожей, заманчиво подставленный загривок, так и напрашивающийся на следы от укусов, венерины ямочки на пояснице и восхитительная упругая попка, подпрыгивающая на каждый толчок сильных бедёр. Чонгук непроизвольно облизывается и кладет ладонь на одну из половинок, оттягивая. Сочная, раскрасневшая влажная дырочка, плотно растянутая вокруг крупного члена: Чонгук даже неохотно выходит из неё, чтобы посмотреть, как она просительно сокращается и пульсирует, сжимаясь, но не в силах сомкнуться полностью из-за растрахавшего её размера. Тэхён жалобно скулит, слишком высоко для его всегда глубокого грудного голоса, и беспокойно ёрзает, пытаясь оглянуться и хныкая. Чимин переплетает с ним пальцы, успокаивающе поглаживая, но его пальчики дрожат, а голос срывается на стоны, потому что Юнги и не думает остановиться или хотя бы замедлится. Он трахает его ритмично и сильно, заставляя сбиваться на совсем тонкие беспомощные всхлипы, и малыш правда пытается поддержать Тэ, но совершенно не может этого сделать. Чонгук непроизвольно улыбается. Он вдоволь наслаждается тем, как просительно ёрзает Тэхен, как приподнимает попку, покачивая ей и демонстрируя свою жадную дырочку, как всхлипывает в беспомощном отчаянии, жалобно дрожа, оглядывается через плечо. И только после этого Чонгук наконец приставляет влажную головку к дырке, входя одним резким, глубоким толчком. Тэхён вскрикивает, вздрогнув всем телом — его глаза закатываются, а красивый рот беспомощно распахивается. Чонгук сразу же набирает быстрый, даже безжалостный темп, и Тэ с трудом сжимает в своих пальцах дрожащие пальчики Чимина. Маленькие горничные даже не могут нормально поцеловаться из-за силы толчков, буквально вытрахивающих из них способность думать, и вместо этого просто упираются друг в друга лбами, хныкая и деля на двоих судорожные стоны. — Надеюсь, вы не запачкаете мне стол, — Чонгук рычит, потому что слушать одни лишь пошлые звуки шлепков о кожу, мягкие стоны и тихий сладкий плач от удовольствия — невозможно. С таким сопровождением он кончит просто по щелчку пальцев, а ему этого ну вообще не хочется. — Потому что убирать это вы потом будете своими язычками. — Малыш Чонгукки звучит так впечатляюще, да, Мими? — Юнги лишь посмеивается в ответ на его слова и сочно пошлепывает Чимина по пышным бёдрам. — Не бойтесь, малыши, я вас прикрою. Можете кончать прямо на его документы, все равно там нет ничего важного. Чонгуку хочется возмутиться, потому что там, между прочим, есть важное, и очень даже много. Чего только стоит тот чертов отчет о… Блять. — Блядь, хён, ты можешь не говорить о работе, хотя бы пока мы трахаемся? — Чонгук несчастно скулит, предпочитая идентифицировать этот звук скорее как разочарованный вздох, и утыкается лицом в сладкую шею Тэхёна. Он хочет остановиться, правда, хочет, но не может. Его бёдра двигаются сами по себе, вбиваясь с такой силой, что бедняжка Тэ ездит по столу всем телом, и его коленки после этого наверняка будут не просто красные, а исполосованные от постоянного трения, но он ничего не может с собой поделать. Чонгук чувствует, что уже близок, и когда он смотрит на до ледяного спокойного Юнги, воркующего с громко всхлипывающим и дрожащим всем телом Чимином, это кажется совершенно несправедливым. Чонгук с силой сжимает зубы, а потом грубовато сжимает в них подставленное круглое плечико, заставляя Тэхёна тонко всхлипнуть и захныкать, и сдерживая желание беспомощно надуться. «Чёртов хён и его чёртова выдержка», — злобно думает Чонгук, и толкается в последний раз прежде чем всё-таки кончить. Он чувствует, как дёргается его член, наполняя довольно застонавшего Тэхёна сочным крем-паем, как поджимаются крупные яйца, выплёскивая сперму в судорожно сжимающуюся дырку, и, самое обидное, он почти наяву видит, как довольно оскалившийся Юнги забирает себе сеть его, мать вашу, его, что бы там Мин не думал, ресторанов. — Кажется, наши малыши уже всё? — Юнги бархатно мурлыкает, продолжая трахать высоко скулящего Чимина, и этого Чонгук уже точно не может вытерпеть: — Я не малыш, хён! — красный Чон моментально возмущается и старательно делает вид, что покрывший его лицо румянец возник от накрывшего его яркого оргазма, а вовсе не от… смущения. — Так ты тоже уже всё, Чонгукки? — Юнги негромко смеется, запрокидывая голову, и хмыкает: — Вообще, я говорил о Чимине и Тэхёне, они испачкали твой стол и забрызгали все, куда только дотянулись их крохотные члены. Но раз и ты теперь отзываешься на малыша… Чонгук открывает было рот, чтобы ответить, и закрывает его с коротким пыхтением, беспомощно надув щеки, потому что не знает, что сказать, кроме совершенно детского «не правда!». Хён смотрит на него смеющимися кошачьими глазами, а затем вдруг протягивает свою большую ладонь, и Чонгук, слегка недоуменно нахмурившись, тянется к нему навстречу. Он не успевает ничего спросить, потому что Юнги легко перегибается через стол, опираясь о него кончиками пальцев, кладет ладонь ему на шею, заставляя податься поближе, и ласково мурлычет в губы: — Иди к хёну, крошка, — прежде чем поцеловать. Чонгук непроизвольно выдыхает, приоткрывая от удивления рот, и Юнги пользуется этим, чтобы углубить поцелуй. Его рот горячий, губы упругие и наглые, а язык длинный и до нечестного ловкий: Чонгук теряется, послушно, совсем несвойственно для себя послушно отвечая. Мин оглаживает его щёку большим пальцем, нежно заправляет за ухо прядь, и Чонгук тихо, слабо стонет в поцелуй — его ресницы трепещут, а губы слегка вздрагивают. Юнги разрывает поцелуй, и, в последний раз взглянув в слегка затуманившиеся глаза, отстраняется, беззлобно усмехнувшись: — Такой сладкий малыш Кукки. Чонгук краснеет ещё сильнее, опять не находясь с ответом, и впервые опускает глаза, предпочтя упереться взглядом в красиво изогнутую спинку Тэхёна, размеренно вздымающуюся в такт его дыханию. Он ласково оглаживает Тэ ладонью вдоль позвоночника, скользит пальцами по крутому изгибу стройной талии и думает о том, что Юнги никогда до этого не целовал его. Бывало, они трахали шлюшек вместе, бывало, напивались до беспамятства (хорошо, ладно, напивался Чонгук, а хён ржал, как последняя тварь, наполнял себе галерею компроматом на полгода вперёд, а затем исправно тащил на себе), бывало, видели друг друга в совершенно непрезентабельном виде, но Юнги никогда его не целовал. Даже мысль о проигранных ресторанах неожиданно волнует Чонгука не так сильно, и он почти смущённо ведёт подушечкой указательного пальца по спинке Тэ, соединяя милые родинки невидимой линией и пытаясь как-то отвлечься, чтобы избавиться от этого странного чувства. Тэхён под его прикосновениями послушно раскрывается и красуется: он выгибается, перекатывается на бок, на спинку, демонстрируя красивое тело со всех сторон, ластится, чтобы привлечь к себе внимание. Но Чонгук, ласково поглаживающий круглые бёдра, узкую талию и чувствительный животик, сейчас совсем не может сосредоточиться на том, что крошка в его руках очень мягкая и нежная, податливая и послушная. Он занят тем, что скашивает взгляд в сторону, залипая на то как хён кончает. Юнги не стонет, но и не хрипит невнятно, как делают некоторые мужики в попытках сдержаться. Дыхание у него сорванное, тяжёлое, а влажный язык часто облизывает пересыхающие губы, но это все равно звучит тихо. А вот что звучит громко, так это чувствительный, разнеженный Чимин, откликающийся на каждый толчок высоким сладким хныканьем. Чонгук обожает то, как красиво звучит его высокий голосок, какими нежными и сладкими кажутся всхлипы, но сейчас он слишком сосредоточен на Юнги, поэтому грубовато приказывает: — Чимин, молчать. Чимин громко, жалобно всхлипывает, и тут же прикрывает ротик своей маленькой ладошкой, упирая взгляд в пол. В уголках его глаз снова собираются слезки, грудь судорожно вздымается в попытках сдержаться, и Чонгук, не удержавшись, нежно обласкивает его взглядом. Он скользит глазами по точеной стройной фигурке Чимина, по изгибам его идеального мягкого тела: красиво изогнутой спинке, вскинутым пышным бёдрам, подрагивающим ножкам, и упирается взглядом в Юнги. Хён одет, конечно же. У него даже не расстегнута рубашка — только пара пуговиц сверху, чтобы не сдавливать горло, да приспущены брюки. Рукава не закатаны, обнажены лишь ладони с выпуклыми венами — они крепко сжимают бёдра Чимина, сдавливая мягкую золотистую кожу почти до синяков. Чонгук почему-то совсем не может отвернуться и почти с жадностью смотрит на то, как его хён кончает. Юнги не закрывает глаза, не закидывает голову назад, не стонет долго и низко — он переводит внимательный тяжелый взгляд на Чонгука, откидывает ладонью волосы со лба, оголяя его, и только потом грубо вбивается в всё же пикнувшего Чимина в последний раз. Юнги довольно облизывается, толкается языком в щёку, и синхронно с этим жестом у Чонгука дёргается не спрятанный в штаны член. Это близко. Очень близко и очень опасно. — За дверь, малыши. Нам нужно кое-что обсудить, — Юнги приказывает, но ласково скользит большой ладонью вдоль спинки Чимина, выскальзывая из его растянутой дырочки и застегивая штаны. Он ненадолго наклоняется к дрожащему малышу, что-то шепчет ему на ухо, нежно прижавшись губами к румяной щёчке, а затем легко приподнимает, помогая подняться. Ноги Чимина явно дрожат, поэтому Юнги поддерживает его до тех пор, пока они слегка не окрепнут, помогает надеть коротенькое платьице, чтобы хотя бы прикрыть наготу, а затем снимает с себя пиджак и накидывает его на круглые плечи. Чонгук же коротко прижимается к тэхёновым красивым губкам в поцелуе, чтобы дать понять, что между ними что-то большее, чем секс между начальником и подчинённым. Он помогает ему одеться, ласково оглаживает пальцами по щеке и невесомо шлепает по попке на прощание. Они с Юнги наблюдают за тем, как прижавшиеся друг к другу горничные практически выползают из кабинета, и Чонгук замечает, что хён ловко засовывает себе в карман брюк оставленный Чимином милый чепчик, хотя и не хочет, блять, этого замечать. И когда они остаются одни в кабинете, Мин наконец поворачивается, сыто осклабившись, и подходит к Чонгуку вплотную. — Х-хён, — Чон забавно заикается, делая шаг назад, и упирается бёдрами в край столешницы, невольно оглянувшись. Когда он поворачивает голову обратно, то едва сдерживает судорожный выдох, увидев Юнги так близко: Мин вжимает его в стол, оперевшись ладонями по бокам, и широко ухмыляется. Чонгук сглатывает и силой возвращает голосу привычную твёрдость: — Что ты… — А что не так, малыш? — Юнги слегка склоняет голову к плечу, хитро прищуриваясь, и в ответ на этот прищур у Чонгука внутри что-то… поджимается. Хён скользит по губам языком, слегка приподнимает бровь, и кладет большую, обжигающую даже сквозь ткань брюк ладонь на его бедро. Чонгук смотрит на неё как на врага народа, и быстро переводит распахнувшиеся глаза на чужое лицо. Ему что-то ну вообще не нравится то, насколько резкий поворот вдруг совершил пусть и абсолютно восхитительный, но все же довольно привычный групповой секс. Юнги неторопливо поглаживает его по бедру, скользя ладонью то вверх, то вниз, и негромко рокочет: — Расслабься, Чонгукки. Твои хорошенькие горничные ушли, тебе некого стесняться. — Я никогда не стесняюсь, — Чонгук упрямо хмурит брови, давя желание скрестить руки на груди, но его суровое выражение лица совсем не оказывает на хёна должного благоговейного эффекта. Он скорее выглядит… позабавленным? — Конечно, зайка, а щёки у тебя красные потому что жарко, — Юнги ухмыляется, а затем вдруг делает совершенно возмутительную вещь: треплет его по щеке, слегка оттянув, словно у хорошенького щекастенького малыша. Чонгук вспыхивает окончательно и возмущенно рычит, не решаясь, впрочем, оттолкнуть Мина: — Да, жарко! И вообще, что на тебя нашло, хён? — он сверлит Юнги немного смущенным, но твёрдым возмущённым взглядом, гордо подняв голову, но это всё ещё не работает. Блять. То, насколько Юнги не впечатлён, практически унизительно. — Ты все ещё проиграл мне, Гук, — Юнги беззлобно хмыкает, сощуривая глаза, и вкрадчиво мурлычет. У Чонгука появляется очень навязчивое и напрягающее ощущение того, что всё это было спланировано Мином заранее. И дальнейшие его слова это только подтверждают: — Но сдаётся мне, тебе совсем не хочется расставаться со своим детищем. — Твои слова звучат как возможное предложение, — Чонгук невольно сглатывает, осторожно спрашивая. Он всё же рискует положить одну руку на грудь Юнги, но это просто чтобы иметь возможность оттолкнуть, окей, да? И то, что грудь эта горячая, широкая и твёрдая, что вздымается размеренно и тяжело, а пальцы самого Чонгука едва заметно подрагивают и хотят совсем не оттолкнуть, а смять рубашку — это уже совсем другое дело. — А ты звучишь как тот, кто на него согласен, даже не прочитав договор, — Юнги воркует и подается ещё ближе, так, что его дыхание оседает на чужой щеке. Чонгук практически чувствует, как непроизвольно краснеет. Юнги щекотно хмыкает: — Помнишь про мелкий шрифт, зайка? — Дистанция, хён! Держи дистанцию, — Чонгук находит в себе силы, чтобы неохотно отодвинуть от себя посмеивающегося Юнги. То, что для этого ему приходится положить на чужую грудь обе ладони, вызывает в нём… странное чувство. — И нет, я не соглашусь, пока ты не скажешь… всё, что ты там хочешь сказать. — Чимин, — Юнги слегка склоняет голову к плечу, смерив его странным взглядом, — ты отдашь его мне. Но это так, приятный бонус, потому что бонусы должны быть везде, верно? — Чонгук послушно кивает и тянется, чтобы все же застегнуть чертовы брюки и спрятать свой член. В конце концов, стоять вот так попросту неприлично. Но Юнги его останавливает одним взглядом: — Не торопись, зайка, у меня есть основное условие, при котором рестораны остаются при тебе. Твоя славная задница. Я хочу тебя съесть, малыш. У Чонгука даже слов нет. Он так и замирает с руками на брюках и тупым расфокусированным взглядом, устремлённым на усмехающегося Мина. Юнги хочет его съесть. Вы-ли-зать. Чонгук растерянно смакует про себя это слово, осознает его от и до, принимая реальность, в которой его хён, любитель сладких сучек, таких сладких, что сводит зубы, хочет трахнуть его языком. В какой момент он оказался в его вкусе? Его целью? Что, чёрт возьми, это за вселенная, где Мин Юнги хочет вылизать задницу Чон Чонгука, после того, как они вместе трахнули двух его горничных? Что, блять? — Время предложения ограничено, — Чонгук слышит мягкий голос Мина и наконец приходит в себя. Он не заметил, когда хён успел расслабленно сесть в его кресло, закинув ногу на ногу. Юнги бросает взгляд на часы и лукаво тянет: — Даю минуту на согласие, и минут пять на римминг — себе, но это к слову, а- — Я кончил дважды, хён, — Чонгук цепляется за эти пять минут и отпускает брюки — плевать. Он опирается на стол, расставляет ноги шире и смотрит с вызовом, — хочешь заставить меня кончить за пять минут от языка в третий раз? Слишком самоуверенно даже для тебя. — Хочешь поспорить еще раз? Я только за, зайка, делай ставку, и я или поддержу, или подниму, — голос Юнги звучит практически медово, и Чонгуку это совершенно не нравится. Мин небрежно покачивает ногой — не нервно, а расслабленно и даже счастливо — так, словно сорвал куш. Такого Мина Чонгук видит часто, и от такого Мина, честно говоря, бесятся все. — Помимо казино и ресторана у нас есть ещё компании, по мелочи. Или, может, что-то менее вещественное? Например, поставить свою гордость на кон и себя на колени? — Меня, на колени? — Чонгук звучит самоуверенно, и он сам в глубине души отдаёт себе отчёт, что всё это может очень плохо кончиться. Чон привык побеждать. Привык всегда быть первым, привык ловить удачу за хвост и привык к тому, что его самоуверенность всегда имеет под собой основания. Всегда. Но не тогда, когда ему приходится вставать по ту сторону от Мин Юнги. И всё же, Чонгук гордо вскидывает голову и небрежно бросает: — Да даже если я и… и соглашусь на… это. Ты никогда не поставишь меня на колени, хён, потому что ты ни за что не заставишь меня кончить от такого, не говоря уже о том, чтобы сделать это за пять минут. Я не Чимин. — Ты так уверен, Гук? — голос Юнги звучит почти колдовски: низкий, глубокий и бархатный, он приобретает особенно раскатистые переливы, а тёмные нечитаемые глаза кажутся гипнотизирующими, словно у огромной хищной змеи. Чонгук презирает то, насколько легко на это ведётся. Юнги ухмыляется, толкается языком за щеку и снова протягивает ему свою твёрдую большую ладонь: — Заключим сделку, малыш. Если я доведу тебя до Гонконга за пять минут, вылизывая, тебе придётся опуститься передо мной на колени и взять мой член в рот, а затем позволить покрыть спермой твою сладкую мордашку. Пожмёшь хёну руку, Чонгукки? — Когда ты проиграешь, хён, я хочу неделю видеть тебя в костюмчике горничной в своём доме, — Чонгук широко насмешливо ухмыляется, пытаясь спрятать лёгкую нервозность и странное чувство предвкушения. Интуиция истошно вопит о том, что он сейчас совершает сделку с дьяволом, пожимая ладонь Мин Юнги, но когда это Чон Чонгук пасовал, в самом-то деле? Поэтому он бесстрашно протягивает руку, крепко сжимая чужие пальцы и игнорируя практически чеширскую улыбку, расплывшуюся у Юнги на лице. — И тогда мы ещё посмотрим, кто из нас опустится на колени, чтобы взять в рот и просить кончить ему на лицо. — Просить? Хорошая идея, Гукки, — Юнги скользит по нему плавным, вальяжно-оценивающим взглядом, который Чонгуку совершенно, совершенно-совершенно-совершенно не нравится и практически рычит: — Я заставлю тебя умолять. — Кто кого, хён, — Чонгук фыркает, оставляя за собой последнее слово, — кто кого. Юнги позволяет ему победить, Чонгук видит это по смешинкам в его глазах, по тому, как вальяжно он встает и расстегивает пуговки на рукавах, чтобы закатать их и оголить жилистые предплечья. Чонгук сглатывает и нервно проводит ладонью по шее — эти жесты, такие же, как его собственные, полные власти, непривычно ощущать в свою сторону. И неприятно. Как-то во время очередной пьянки они с Юнги обсуждали, что это нормально — придерживаться только в одной позиции в сексе и не принимать иную: Чонгук тогда отмахнулся, отшутился, что мог бы отдать контроль человеку, которого любит. И ладно, хорошо, он не может сказать, что не любит Юнги, как бы это не смущало — Юнги его хён, его старший брат, наставник, верный друг и родительская фигура, просто… ну не в этом же смысле. Чонгук подпускает к себе хёна, принимает его ласку — горячая минова ладонь оглаживает его бок, опускается на край брюк и приспускает их ниже, оголяя задницу. Чонгук позволяет себя развернуть, пусть и чувствует странное нетерпение, почти граничащее со страхом. Всё это кажется немного… неправильным. И это ощущение обостряется, когда между его ягодиц проходятся ловкие пальцы, плавно разводя их в стороны. От этого все внутри сжимается. — Боишься? — Юнги дразнится, но совсем беззлобно, даже мягко: — Неприятно или нравится? Хотелось бы, чтобы ты говорил, что чувствуешь, малыш. — Сейчас время начнет тикать, хён, — Чонгук язвит, скрывая неуверенность, и демонстративно достает телефон. — Если ты продолжишь меня дразнить, а не приступишь к делу, я включу эту штуку, чтобы она зазвенела через пять минут. — Ну так включай, Гукка, — Юнги выдыхает ему это прямо в ухо, чуть прихватив острым клыком мочку, и Чонгук покрывается мурашками, — я даже помогу тебе, — он накрывает своей ладонью чонгукову и плавно ведет пальцем по экрану, — нажмешь, когда мой язык окажется в твоей девственной дырочке, зайка. А сейчас мы её немного… подготовим, да? Задница Чонгука вся поджимается, когда он чувствует, как Юнги вытирает его. Судя по всему, это влажная салфетка, небрежно обёрнутая вокруг миновых пальцев. Сначала он водит снаружи, по напряженным мышцам, опускается до стыка с мошонкой, после — возвращается к его дырочке и без спешки массирует вход. Движения такие спокойные, приятные, что Чонгук невольно расслабляется и позволяет проникнуть в себя первой фаланге. Он ожидал, что это будет неприятно, дискомфортно или больно — все то, чего он обычно опасается сам, когда растягивает своих малышек. Но нет. Это просто непривычно, полно, слишком… Чонгук не знает, как обозвать это ощущение, но это слишком внутри. — Всё хорошо, малыш? — Юнги коротко прижимается губами к его плечу, и все это становится ну совсем смущающим. Чонгук мычит в ответ и невольно подается бедрами назад, когда Юнги вытаскивает палец. Ему даже плевать на тихий урчащий смех хёна. Он просто хочет… Хочет, чтобы это быстрее кончилось. И опять язвит: — Всё? Или мне ждать доказательства твоего мастерства столько же, сколько от нас километров до Гонконга? — Тише, Кукки, не торопись, — Чонгук невольно задерживает дыхание, когда чувствует на загривке ровное, горячее дыхание Юнги, а затем и неторопливый влажный поцелуй. Мин слегка прихватывает кожу зубами, всасывая её, ведёт языком, а затем отпускает с громким влажным звуком, оставляя метку. Чонгук краснеет, потому что прекрасно знает, когда оставляют метку на загривке: он и сам обожает ставить её, когда заявляет на своих малышей права. И чувство того, что сейчас он по другую сторону баррикад, заставляет непроизвольно напрячься и словно… сжаться? Юнги нежно бормочет: — Ты должен расслабиться, малыш. Я в любой момент могу прекратить, если ты захочешь, и мы просто аннулируем этот спор. Хён будет рядом. Его большие ладони нежно гладят Чонгука по обнаженной заднице, не сминая грубовато, не растягивая и не лапая: Юнги гладит его мягко и успокаивающе, словно взволнованную стеснительную девочку, впервые в жизни собирающуюся позволить однокласснику забраться ей под юбку, и Чонгуку совсем не нравится его же собственное сравнение, но на этот раз язвить почему-то не хочется. Заботливые слова Юнги, его мягкий тон — всё это вызывает внутри Чонгука приятное тепло, чувство доверия, и он наклоняется, подставляя задницу и слегка разводя ноги. Мин довольно шепчет ему на ухо: — Умница, малыш, хороший мальчик. Он мягко шлёпает его по правой ягодице, слегка сминает левую, а затем снова скользит пальцами между упругими, круглыми полушариями, оглаживая сжавшуюся дырочку. Сгорающий от стыда Чонгук, не глядя, подаёт Юнги бутылёк с смазкой, и непроизвольно вскрикивает, когда чувствует как густая прохладная жидкость медленно сочится по его промежности, пачкая дырку. Чонгук сжимает край стола в пальцах, но Мин мягко придерживает ладонью его предплечье, а вторую кладет на круглое бедро, поглаживая, слегка пощипывая и лаская. Ожидание кажется отвратительной вещью в любом своём проявлении, и не важно: ждёшь ты чего-то хорошего, чего-то плохого или вовсе не знаешь, чего именно. Чонгук просто ждет. Он старается расслабиться, как его просят, как надо, старается выровнять дыхание и не обращать внимания на то, что у него, блять, стоит. Затвердевший крупный член предательски дергается на движения пальцев, подтверждая, что Чонгуку на самом деле нравится эта забота, эти слова, горячее дыхание на шее и обжигающая метка. Ему нравится, как Юнги плавно опускается на колени, нежно прижимается губами к его копчику, трется носом о ягодицы. Чонгуку приятно, но молчать и покорно принимать для него просто невыносимо. — И кто из нас на коленях, хён? — Чонгук старается звучать остро, так, чтобы оппонент отшатнулся от комментария, как обычно, но Юнги вместо этого лишь пошлёпывает его по заднице и довольно мурчит: — Я, может, и на коленях, но это мой язык сейчас будет в твоей чертовски горячей заднице, пока ты подо мной, Гукки, — договорив, Юнги лижет его ягодицу. Одну, вторую, довольно прикусывает — его хитрый сытый взгляд Чонгук видит словно наяву — и только полностью насладившись мягкостью чонгуковых форм, касается его дырочки кончиком языка. Чонгук нажимает на таймер с опозданием в несколько секунд, потратив их на судорожный вздох. Если честно, он рад, что это всего лишь пять минут. Они пролетят быстро, и, может быть, смущение из-за всей этой ситуации не будет мучить его слишком долго. Никакие пять минут не могут длиться вечность. Но ласкающий его задницу язык, кажется, так совсем не думает. Юнги играется: он не проникает внутрь, всего лишь проходится языком по неожиданно чувствительным краям, а следом за ним, по тому же пути, скользит подушечками пальцев. Чонгук думает о том, как ласкал бы Чимина и Тэхёна — это не сложно, обычная расслабляющая ласка, просто эти малыши слишком чувствительные, о нем ведь этого не скажешь. Но Юнги, видимо, так точно не думает. Не то чтобы его язык творит сверхнеобычные вещи, но его ласкающие, дразнящие движения заводят. Чонгук утыкается лицом в стол, нечаянно приподнимая задницу так, что нос хёна проскальзывает по смазанной щелке меж ягодиц и, блять. Теперь Чонгук понимает, что значит «удобный нос» — его прямая планка давит так приятно, она задевает гораздо большую площадь, чем пальцы, и это выбивает наружу первый громкий вздох. Юнги ничего не говорит, но Чонгук слышит его довольный короткий смешок, обжегший дыханием и вызвавший мурашки вдоль позвоночника, и утыкается лицом в скрещённые руки. И, кажется, Мин наконец решил приняться за него всерьёз. Он кладет обе большие ладони Чонгуку на бёдра — крепкие, мускулистые и жилистые, по которым, Чон прекрасно знает, текут вообще все — и с силой фиксирует, надавливая большими пальцами на местечко во внутренней стороне, у стыка. У Чонгука от этого внезапно и совсем непроизвольно разъезжаются дрогнувшие ноги. — Так-то лучше, зайка, — Юнги коротко хмыкает, явно наслаждаясь зрелищем, а затем наклоняет голову и сильно, размашисто проходится по всей промежности крепким языком. Чонгук, только было собравшийся огрызнуться, прикусывает язык, чтобы не позволить сорваться предательскому стону. Блять. Мин лижет его несколько раз, бесцеремонно, даже слегка грубовато, но стоит Чонгуку слегка обмякнуть под этими неумолимыми, умелыми ласками, кусая губы и невольно расслабляя дырочку, и влажный язык буквально ввинчивается внутрь ловким глубоким толчком. Чонгук распахивает рот в судорожном вздохе, сжимает в пальцах край столешницы, и чувствует, как крупно вздрагивают бёдра. Блять. Блятьблятьблятьблять. Юнги не язвит (и, очевидно, единственная тому причина — то, что его рот занят), вместо этого он толкается языком ещё раз, глубже. Чонгуку кажется, что он сходит с ума, потому что чужой язык творит какие-то совершенно нечеловеческие вещи: по всей его длине словно проходит плавная волна, он сжимается, а потом расширяется, до нечестного легко растягивая дырку. Чонгук кусает костяшку пальца и находит в себе силы, чтобы деланно-язвительно протянуть: — Блять, хё-а-ах! — но из-за очередного движения Юнги срывается в конце на высокий, громкий и совершенно отчётливый сладкий стон. Чонгук замирает, сжимаясь, и практически чувствует, как его собственные уши загораются от стыда. Юнги тоже останавливается, словно удивлённый, но только на мгновение — его язык начинает двигаться быстрее и сильнее, и Чонгук слышит довольное низкое рычание. Хочется всхлипнуть, но такого позора он себе уже точно не простит. Но про себя Чонгук всё же хнычет, раздосадовано и жалко — ну как так-то, как так-то, блять. Это же просто язык в заднице, почему ему так чертовски сильно, до отвращения и до дрожи хорошо. А Юнги только набирает обороты, кажется, полностью войдя во вкус и забыв уже и про спор, и про условия, про все, кроме самого главного — он ест задницу. Иначе Чонгук просто не может объяснить, почему это ощущается настолько дико и необузданно: вместе с жадными движениями чужого языка, Юнги довольно урчит, пропуская низкий, до чонгуковых мурашек, голос по горлу, словно огромная хищная кошка. Хочется огрызнуться, спросить, насколько же самому Юнги хотелось его вылизать, усмехнуться, что дело не в призе, а в процессе, но Чонгук не может. Он до боли стискивает зубы, жмурится так, что в уголках глаз собирается влага, пока нижняя часть его тела абсолютно точно живет своей жизнью. Член тяжёлый, и, хотя Чонгук сейчас не может к нему прикоснуться, он уверен, почти болезненно твёрдый, постыдно истекающий смазкой и готовый кончить в любой момент, сколько бы там времени не прошло. И уверенность у него есть только в одном — чёртов таймер не зазвенел, а значит точно раньше пяти минут. Это кажется почти нечестным. По ощущениям, по тому, как Юнги вгрызается в его промежность, захлёбываясь сытым урчанием, как добавляет к языку пальцы и начинает умело стимулировать простату, должно было пройти как минимум несколько часов. Чонгуку хочется сползти на пол и упасть на колени — он едва выдерживает вес потяжелевшего от удовольствия тела на руках, но не делает этого, и, судя по тому, как судорожно все внутри сжимается, как сокращаются мышцы низа живота — совсем скоро кончит. Вот сейчас, ещё одно движение длинных миновых пальцев внутри, ещё один ласковый мазок языка снаружи, ещё один добивающий нежный поцелуй ровно в центр дырочки и… Очень стыдно и очень нелегко признавать, что оргазм от римминга кажется гораздо более ярким, мощным и оглушающим. Кончать задницей невероятно — вот что ни раз и ни два слышал Чонгук от своих деток, и чему никогда не верил. Теперь у него нет причин сомневаться, теперь он точно знает, опыт получен, ачивка, блядь, открыта. Чонгук невольно захлёбывается в стонах, тяжело дышит, содрогаясь всем телом и досадливо утыкается лицом в собственные руки, едва не скуля — на всё ещё отсчитывающем таймере издевательски уменьшающиеся цифры: «1:15», «1:14», «1:13»… — Даже быстрее пяти минут, малыш, — Юнги довольно прищёлкивает своим дьявольским языком, и нажимает на паузу вместо Чонгука. Таймер замирает на «1:01» и Юнги довольно хмыкает: — хорошая цифра, надо сфотографировать для коллекции достижений. Всё ещё обмякший от ошеломительного оргазма, растерянный Чонгук не успевает возмутиться и высказаться против: Юнги бесцеремонно берет свой собственный телефон и фотографирует не только экран с таймером, но и его красное, очевидно смущенное лицо с искусанными губами, влажными от невольных слез щеками и мутными глазами. Ебаный стыд, блядь. — Хён… — Чонгук беспомощно хватает ртом воздух — он не находит в себе сил, чтобы подорваться и отобрать у Мина телефон или хотя бы попросить удалить, но одна мысль, что у него в галерее будет такое, вгоняет Чонгука в стыд гораздо сильнее, чем сам факт недавнего присутствия чужого языка у него в заднице. Блять. — Кстати говоря, — Юнги же тем временем неторопливо подходит к месту, где оставил своё пальто и достаёт что-то из внутреннего кармана. — До того, как ты внёс в мой день смуту своим даром юного корреспондента, я шёл к тебе сказать, что всё-таки сумел достать нам билеты на тендер. Надеюсь все пройдет отлично, да, зайка? И на стол падают два билета до Гонконга. Сука же ты блядская, Мин Юнги. — Хён… — на этот раз чонгуково «хён» уже совсем похоже на хныканье, но ему уже даже за это не стыдно. Куда уж хуже-то, блять. Чонгук смотрит на Юнги, смотрит на чёртовы билеты, и с коротким жалобным звуком утыкается лицом в скрещённые руки. Какой позор. Какой, блять, позо-о-ор. — Что такое, зайка, тебе стыдно? — судя по звуку, Юнги снова подходит, и Чонгук почти вздрагивает, когда чувствует большую ладонь у себя на заднице. Мин неторопливо поглаживает его, и это движение чувствуется настолько хозяйским, настолько преисполненным уверенным самодовольством, что плакать хочется. Чонгук упрямо молчит. Юнги оставляет на упругой ягодице лёгкий шлепок и мурлычет: — Тебе нечего стыдиться, Чонгукки. Такая хорошенькая чувствительная дырочка, такая нежная. Хён бесцеремонно разводит его ягодицы в стороны, и Чонгук кусает губу, чтобы не пискнуть, как… как Чимин. Блятьблятьблятьблятьблять. Ощущение прохладного воздуха на чувствительной, разгоряченной дырочке посылает вдоль позвоночника дрожь, и Чонгук давит желание побиться головой о стол. Ну что за пиздец-то, а. — Уву, зайка, она так мило покраснела. Ты чувствуешь, как она пульсирует, малыш? Хочешь что-то внутри? — Чонгук не успевает панически распахнуть глаза, не успевает сказать «нет»: умелые длинные пальцы легко проскальзывают в растянутую влажную дырку, и это чувство гиперстимуляции, что-то среднее между оглушающим удовольствием и легкой болью, заставляют его захныкать уже совершенно отчётливо. Блядство. — Х-хватит, хён, — Чонгук выдавливает это с трудом, голос звучит слабо и заласканно, и, да, он презирает за это сам себя, но ничего не может поделать. Чон дёргает бёдрами, пытаясь отстраниться, но это выглядит так, будто он хочет ещё, будто нарочно подставляет задницу, играя из себя хорошенькую недотрогу, и Чонгук скулит совсем уж жалобно: — Х-хватит! — Тише, зайка, — Юнги мягко смеется — его смех грудной, низкий и довольный — но все же вытаскивает пальцы, напоследок оставив громкий, отчётливый шлепок. Чонгук вздрагивает. Когда Мин говорит снова, его голос звучит совсем вкрадчиво и предвкушающе: — Я надеюсь, ты помнишь, на что мы спорили, мм? На колени, Чонгук. Руки за спину, ротик открыть, а язычок высунуть. Никогда больше не спорить с Мин Юнги — вот какую новую татуировку Чонгук думает набить себе на руке, груди, на лбу, блядь, да где угодно, лишь бы всегда видеть. Почему он так легко ведется на слабо, почему он соглашается на споры, почему он проигрывает в самых позорных ситуациях. Шмыгнув носом и поспешно смахнув с лица не слёзы, нет, просто пот или там, влагу вселенной, он не знает, но точно не слёзы, ясно, да, разобрались в этом моменте, — Чонгук поворачивается к Юнги всем телом. Он не торопится упасть на колени и изображать из себя послушную детку, господи, блять, прости, его гордость просто не позволит сдаться настолько быстро: вместо этого сначала он приводит свою одежду в порядок под насмешливым взглядом Юнги. — Прихорошиться для меня решил? — Мин сыто облизывается и тихо хмыкает, довольно кивая головой. — Одобряю, зайка. И галстук натяни обратно, можешь мой, я не возражаю. Чонгук отмалчивается. Стыдливо или величественно не понимает до конца даже он сам, ну да не суть. Он разворачивает рукава, застегивает пуговички на запястье и мысленно восстанавливается. В конце концов — разве он проиграл? Он поимел Тэхёна, налюбовался Чимином, вернул рестораны, его вылизали так, что впору отливать статуэтку в честь языка Юнги и ставить её на полочку. Да, сейчас всё его лицо будет в сперме, потому что кончать на лицо хён любит, ну и пусть. Это же его хён, в конце-концов, а не какой-нибудь мерзкий старый хрен. Чонгук кивает сам себе, рассеянно надевает минов галстук на шею и аккуратно подтягивает его к горлу. Он готов. — Мило, — Юнги скалится, обнажая крупные клыки, — но ты всё ещё не на коленях, зайка. Опускается Чонгук плавно, даже изящно, как ему кажется, и приподнимает голову. Он скользит взглядом по внушительной выпуклости на штанах Юнги и непроизвольно проводит кончиком языка по нижней губе. Уже готовый послушно открыть рот, высунуть язык и сделать всё, что там хёну захочется, он обрывается на половине действия, потому что Юнги грубовато дергает его за галстук и подтягивает к себе так, что колени на мгновение отрываются от пола. — Зайка решила поиграть в достоинство? — Юнги жарко, бесстыдно выдыхает ему это прямо в губы. — Милая, смущенная от того, что её девственную попку вылизали, зайка решила, что уж отсосет-то она добровольно, да? — Чонгук чувствует, как его уши загораются от понимания того, что его раскусили, но вместо ответа только упрямо поджимает губы и тянется к чужой ширинке. Юнги цыкает: — Нет-нет-нет, Гукки. Разве тебе самому этого не хочется, малыш? Отпустить себя, отдать контроль в мои руки и расслабиться от того что о тебе позаботятся, как я позаботился о твоей попке, мм? Чонгук против воли неловко опускает взгляд. Это было… приятно, когда о нем заботились. Ему безусловно нравится держать всё под контролем, видеть, что он хорош в доставлении удовольствия, получать отдачу на свои жадные умелые ласки, но… Было что-то в том, как Юнги говорил ему «хён будет рядом», как хвалил его, утешал и заботился. — Просто кончи мне на лицо, — но всё же бы означало признать слабость, уязвимость своей брони, а на это Чонгук точно не готов. Он неловко бормочет: — это ведь наш уговор, да? — Да? — Юнги делает задумчивое лицо, и у Чонгука непроизвольно поджимается низ живота — он не ждёт уже абсолютно ничего хорошего от этого сучьего выражения. И опять оказывается прав. Мин небрежно треплет его по щёчке и усмехается: — Я, помнится, говорил, что ты будешь умолять. Попроси хёна хорошенько, зайка. — Т-ты… — Чонгук собирается было возмутиться, но осекается на полуслове, чувствуя лёгкий шлепок по щеке. Не болезненный, а скорее унизительный. Юнги сладко тянет: — Если ты будешь спорить со мной, зайка, то в итоге будешь просить не хёна, а папочку. Ясно? — Да, хён, — Чонгук краснеет от унижения, поджимая губы, и делает короткий вздох. Он старается не думать о том, как вообще докатился до такого и сжимает в кулаки ладони, упираясь ими о собственные колени. Он сам любит так делать, сам любит заставлять просить, и поэтому он прекрасно знает, что именно Юнги хочет от него услышать. Но менее стыдным это от этого не становится. Чонгук набирается решимости, опускает глаза и с трудом выдавливает: — Пожалуйста, хён, позволь мне отсосать тебе. Я хочу взять его, хочу чтобы ты использовал мой рот и покрыл моё лицо спермой, я хочу… — он ненадолго осекается, сжимая челюсти, а затем всё же добавляет, прикрыв глаза, чтобы хотя бы не видеть собственного позора, — я хочу, чтобы ты показал мне моё место, хён. Пожалуйста. — Такая послушная зайка, — Юнги скалится в очевидном довольстве: он сжимает в пальцах подбородок Чонгука, заставляя его приподнять голову и посмотреть ему прямо в глаза, и Чон видит его возбуждение. Юнги контролирует себя, но зрачки у него расширены, а дыхание слегка тяжелее, чем обычно. Мина пиздец как заводит то, насколько Чонгук перед ним сейчас беззащитный, и Чон прекрасно это понимает: понимает, потому что настолько же сильно был бы возбуждён на его месте, если бы у него получилось опустить хёна на колени. Если бы. — Разве я могу отказать тебе, когда ты так хорошо меня просишь, Чонгукки? Достань мой член, можешь использовать для этого руки, малыш. Я хочу услышать, как хорошо тебе было, пока я вылизывал твою попку. И пока ты говоришь, используй это слово, зайка. Чонгук беспомощно злится. Он одновременно и хочет, и не хочет подчиняться Юнги и его грязным приказам. В бизнесе они равны — как партнеры, никогда не подрывающие авторитет друг друга, но секс. Секс это совсем иной вид доминирования. И, что самое отвратительное, Чонгук прекрасно понимает: он ещё не раз будет нарываться на споры с Юнги ради победы. Одна мысль о том, как хён будет извиваться под ним, выстанывать его имя и молить о продолжении, заводит настолько, что слова слетают с уст сами собой: — Моей попке было так хорошо, хён, — Чонгук краснеет, но все же кокетливо стреляет глазами подсмотренным у Тэхёна способом, медленно расстегивая молнию, — ты превосходно позаботился о ней. Твой язык такой ловкий, такой влажный и умелый, а твои пальцы входили в меня так глубоко… Моей попке понравились твои пальцы, хён. Не то чтобы Чонгуку до этого не доводилось видеть член Юнги, но никогда так близко. Размер всегда довольно сложно определить на глаз но, во-первых, в этом плане природа Мина явно не обделила, а во-вторых: Чонгук не совсем уверен насчёт длины, но то, что он немного толще, чем у него самого — это факт. В нём разгорается совершенно мальчишечье желание померяться, но Чонгук приглушает его до поры до времени, сосредоточившись. Тяжёлый толстый ствол ощущается в ладони увесисто, удобно умещается в кольцо длинных сильных пальцев, а красная, бархатная головка, влажная от смазки, так и просится в рот. Чонгук сглатывает слюну, облизнувшись. В сосании членов есть что-то привлекательное — это тоже вид контроля, очень нежного и точечного. И если восхитительная задница Чимина не справилась с тем, чтобы выдавить из хёна хотя бы стона, то Чонгук просто обязан заставить его стонать. — Осталось только убедиться, что ему тоже будет хорошо в моем рту, да? — Чонгук подмигивает, слыша короткий смешок Юнги, игриво ведёт пальцем по щели и сразу же насаживается. Играть послушную детку оказывается проще, чем он думал — меньше мыслей о том, как себя вести, что сказать, просто прогибаться. А этого дерьма в бизнесе навалом. От ироничной мысли, что флиртом на деловых переговорах тоже можно достичь компромисса, Чонгук улыбается уголками губ и берет глубже. Не то чтобы он такой уж мастер в минете, тем более что обычно сосут ему, но это не кажется слишком сложным, а он, в конце-то концов, блядский золотой макне. Обласкивая языком выступающие пульсирующие вены, помогая себе пальцами. Чонгук, кажется, входит во вкус. Юнги приятно пахнет, его вкус слегка сладковатый (вот честное слово, Чонгук не удивится, если из-за Чимина), и совсем не кажется мерзким, так что насаживаться и заглатывать получается всё лучше. У Чонгука как-то никогда особо не было возможности проверить проблемы с рвотным рефлексом, но сейчас он берет так, что крупная головка утыкается ему в край горла, и оказывается, что всё вполне себе отлично. Сглотнув и выбив первый судорожный вздох у Юнги, Чонгук считает, что это начало его пути к победе. Он глубоко вдыхает через нос, наполняя воздухом лёгкие, расслабляет горло и медленно, плавно позволяет толстому большому стволу проскользнуть глубоко в тугую горячую глотку. Юнги невнятно ругается, зарываясь пальцами в слегка спутавшиеся густые волосы и заправляет Чонгуку за уши выбившиеся прядки. На глазах непроизвольно выступают слёзы, горло сокращается, и Чонгук часто хлопает глазами, смаргивая выступившую на них влагу. Он слабо сглатывает, не снимаясь, и поднимает на Юнги глаза, послушно глядя прямо в лицо: Чонгук прекрасно понимает, насколько сильно опьяняет подобное зрелище. Он знает, что у него большие, красивые глаза, настолько чёрные, что радужка сливается со зрачком, и густо обрамлённые темными пушистыми ресницами. Сейчас его взгляд повлажневший и послушный, совсем не такой дерзкий, как всегда, и это должно чертовски возбуждать. Чонгук опускает дрогнувшие ресницы, позволяя слезам капнуть на щеки, и с деланной робостью поднимает руку, находя ей пальцы Юнги. Мин молчит, глядя почти завороженно, и коротко, но совершенно отчётливо гулко сглатывает, когда Чонгук тянет его ладонь к своей голове, кладя прямо на макушку и услужливо предлагая грубо сгрести мягкие волосы в кулак, чтобы засадить в тугое горло по самые яйца. Юнги прерывисто выдыхает: его глаза тоже кажутся почти чёрными от возбуждения. Пользуясь тем, что хён медлит, Чонгук осторожно снимается с его члена и судорожно втягивает воздух, пытаясь отдышаться. Он скользит языком по всей длине ствола, слизывая собственную слюну, трется о него щекой, прекрасно помня, как дурел, когда так делал кто-то из его малышей, и не отводит покорного взгляда. Ему хочется тоже поддразнить Юнги, подточить его невыносимую выдержку, заставить подать голос, и он вспоминает одну из его фраз. Говорить такое стыдно и унизительно, но, честно говоря, он только такими вещами последние минут пятнадцать и занимается, а способов, чтобы достать Мина, не так уж и много. Чонгук изображает застенчивость, хлопнув ресницами, скользит языком по припухшим губам и шепчет: — Пожалуйста, трахните моё горло, — и, совсем непритворно краснея, с трудом добавляет: — папочка. — Тебе бы этого хотелось? — глаза у Юнги на мгновение темнеют, но вместо ожидаемой резкости в движениях и грубого проникновения он лениво тянет: — Не уверен, детка, ты и сосешь отлично. Чонгук моргает, глупо хлопая ресницами, пока Юнги тычется в его красные и пухлые губы головкой, размазывая по ним вязкую предсеменную жидкость. Это не сработало? Он как-то автоматически открывает рот и посасывает предложенное, не беря глубже. Юнги, возвышаясь над ним, смотрит с насмешливым превосходством и, поглаживая пальцами затылок, все шире и шире тянет свою бесовскую улыбку. — Но мне так хочется… папочка, — Чонгук пробует ещё раз, на этот раз чуть более уверенно, выпустив головку изо рта с громким влажным звуком и надув губки, — так хочется, чтобы ты вколачивался в меня, чтобы я задыхался, чтобы вместо слов ты выбивал из меня только глухие всхлипы, — и чем больше Чонгук говорит, тем больше он понимает, что… что, пожалуй, это правда, и он действительно не отказался бы. — Чтобы после, когда ты испачкаешь моё лицо спермой, я не мог говорить, потому что моя челюсть будет ныть от боли, может быть, она даже онемеет. И вот это уже срабатывает. Юнги сжимает в кулаке его волосы и грубо толкается в послушно распахнувшийся рот. Свободной рукой он обхватывает чонгуков подбородок, заставляя шире открыть рот, и входит полностью. Не щадя, сразу до самого основания. Чонгуку хочется закашляться от резкого движения внутри, но он не может — его зафиксировали достаточно, чтобы не было возможности дёргаться в стороны и назад. Юнги начинает с коротких умелых рывков, трахая только в горло, толкаясь головкой в одно и то же место. Он всё ещё не стонет, но дышит тяжело, надрывно, а его глаза похожи на самую настоящую бездонную пропасть, но сам Чонгук, наверное, выглядит не лучше. Резкие толчки становятся все размашистей, задевая теперь и язык с нёбом. Дышать становится совсем трудно, а челюсть и правда сводит — от крепкой хватки, от необходимости постоянно держать её широко открытой. Слюна, скапливающаяся во рту, стекает по губам — Чонгук чувствует её капли в уголках своих губ, но сделать с этим совсем ничего не может. Он лишь беспомощно хватается за бёдра Юнги, стараясь не потерять равновесие, и с головой погружается в чувства. Колени, скользящие по ковру, саднят, даже несмотря на брюки, туго натянутая кожа головы — мелко покалывает, в такт тому, как Юнги дёргает его волосы, трахая в рот. Чонгук часто моргает и чуть-чуть поднимает голову выше, чтобы отследить движения хёна — его рот кривится в довольной усмешке, а по тому, как дёргается кадык, часто и резко, можно сделать вывод, что Юнги доволен. Чертовски доволен тем, что поставил его, Чон Чонгука, на колени и трахнул в рот. Не принуждая, не заставляя, а по нежной и ласковой просьбе. «Сучий ты ублюдок, Мин Юнги», — досадливо, но определено восхищённо думает Чонгук и послушно открывает рот ещё шире, глубоко вбирая толстый член. Что-то внутри него сжимается в предвкушении того, что скоро всё его лицо будет в сперме. Юнги долбит его горло с силой и скоростью поршня: уголки губ саднят, в голове пустеет с каждым грубым толчком, а по щекам непроизвольно катятся слёзы. Чонгук прекрасно понимает, что сейчас наверняка представляет из себя полнейший беспорядок, и судорожно слабо сглатывает, сжимая горло потуже. Мин негромко приглушённо ругается, и, кажется, прикусывает нижнюю губу — Чонгук не уверен, потому что из-за слез всё перед глазами расплывается и он не может точно увидеть, что происходит. Он невольно думает о том, что тоже хочет кого-нибудь так трахнуть в рот: до вылетающих мыслей, катящихся слез и онемевшей челюсти. — Славный маленький зайчонок, — низкий, хриплый голос Юнги, наиболее очевидно выдающий его возбуждение, буквально ввинчивается в уши и отдаётся тянущим чувством внизу живота. Чонгук сводит колени покрепче и мысленно убеждает своё тело в том, что у него точно не встанет почти сразу после того как он кончил без рук только от того, что его грубо трахают в горло. Нет. Абсолютно, блять, точно нет. Но глубокий баритон Юнги пробирает его вплоть до самого основания костей: — Так послушно открывает свой хорошенький ротик, так сладко плачет на моём члене. Глупые милые зайчата должны знать, что случается, когда они сами приходят к волку, разве не так, крошка Кукки? Чонгук невнятно всхлипывает, мысленно радуясь тому, что в контексте ситуации это можно принять не за слабость, а за попытку ответить, и тщетно пытается найти глаза Юнги своими слезящимися. У него не получается, и от этого хочется надуться, а надуваться, когда тебя грубо трахает в глотку член, трудновато, мягко говоря. Юнги издаёт короткий хриплый смешок: — Глупый зайчонок не может даже на меня посмотреть, м? — он сгребает волосы в кулак, ещё грубее, чем раньше, заставляя судорожно сжаться и издать влажный и абсолютно пошлый давящийся звук. Чонгук впервые чувствует себя таким беспомощным: он не может нормально двинуться, он почти ничего не видит и он задыхается от того, как безжалостно огромный член заполняет его по самое основание, так, что тяжёлые яйца бьются о подбородок. В этот раз голос Юнги действительно похож на рокочущее волчье рычание: — Не смей опускать глаза, пока я не скажу, Чонгук. Чонгук часто-часто моргает, тщетно пытаясь хоть куда-то убрать эти мешающиеся крупные капли слёз, чтобы подчиниться и ясно посмотреть на Юнги. И когда у него почти получается — по крайне мере, теперь очертание довольно чёткие — его рот оказывается свободным от члена и не успевает захлопнуться, когда всё его лицо покрывают спермой. Горячая, липкая, она попадает на нос, на щеки и скулы, верхнюю губу, откуда вязко капает прямо в рот. Чонгук настолько ошеломлен этой неожиданной развязкой, что просто глупо шевелит губами, силясь подобрать хоть какие-то слова. В голове пусто, зато в рот снова толкается головка, наполняя его и щедро смазывая всё, до чего доберется. Сперма на вкус непонятная — не то солёная, не то горькая, не то вовсе сладковатая: с онемевшей челюстью, пульсирующей в местах, где Юнги крепко держал его стальными пальцами, распознать не получается. Чонгук просто глупо сглатывает, чувствуя, как саднящее горло отзывается болью. Его ещё никогда в жизни так не трахали. Его в принципе никогда не трахали, в общем-то. И опасная мысль — а как же это ощущается, когда в… задницу — пугает Чонгука до чёртиков. — Умница, — Юнги довольно похлопывает его по щеке и приседает перед ним корточки, — милый зайчик оказался послушным, и суровый волк его не съест. — Чонгук, всё ещё растерянно хлопающий глазами, наблюдает за тем, как довольная ухмылка хёна медленно превращается в мягкую улыбку, и Юнги мурлычет — не соблазнительно, но скорее ласково: — И я надеюсь, малыш, ты понимаешь, что секс — это просто секс и будешь перекладывать свои… обиды на работу? — Обиды? — Чонгук бессмысленно переспрашивает и сам от себя бесится: кажется, теперь он полностью понимает, что значит «вытрахать мозг». — Я выебал тебя в рот, Чонгукки, — Юнги говорит и отслеживает его реакцию. И Чонгук понимает, что, да, наверное, он должен злиться? Обижаться? В действительности же он чувствует только усталость от секса в целом — слишком много за один день, и растекающееся удовольствие. И ладно, хорошо, ему понравилось, а в перспективе он даже почерпнул несколько фишек для себя лично. Так что… — И вылизал, хён, — Чонгук мягко хихикает, немного отползая назад. Он опирается спиной на стол и внимательно смотрит на Юнги. — Это пиздец как неловко, но хуй с ним, мы ведь всегда честно говорим друг с другом, да? Окей, мне понравилось, да, это было странно, да, это было в первый раз для меня в такой… раскладке, но, эй, если выбирать мужчину для первого раза — это всегда был бы ты, Юнги. — Ты слишком милый для этого мира в целом и для меня в частности, Кук, — Юнги мягко вздыхает, улыбаясь уголкам губ, и притягивает его к себе, легко целуя в лоб. — Я позабочусь о тебе, зайка. И о наших малышах, кстати, тоже нужно позаботиться, а то некрасиво с нашей стороны, правда? Сейчас помоемся, переоденемся в что-нибудь мягкое и я уложу вас спать. Все документы я заберу на себя, а завтра в Гонконг, и я сейчас не про римминг. — Хён! — Чонгук расслабленно низко смеется и позволяет себя поднять, обмякая в крепких объятьях. Может, он иногда и ненавидит Мин Юнги, но обожает во много, во много раз больше. Хотя, естественно, никогда не признается.