***
-просыпайся, Вергилий. - разбудил поета тихий мужской голос. - ты говорил, что мы пойдём в театр, на премьеру твоей драмы. -мм, Император, вы были несколько безжалостны вчера. сомневаюсь, что после такого я смогу пойти с вами, - сказал сонно писатель. -ах, неужто я был настолько жесток с тобой, а, Вергилий? - глаза его округлились от подделаного удивления. - по тебе так и не скажешь. не помнится, что бы ночью ты меня просил, что бы я остановился. наоборот, умолял не щадить тебя. -И-Император! д-давайте не упоминать то, что было вчера, прошу Вас! - юноша весь покрылся краской от стыда, ведь сам он не понимал, как во время плотских утех стал настолько смелым. сам он хоть и представлял, что бы делал в постели Императора, но даже под страхом смерти не признался бы в этом.***
-ах, Император, что вы делаете?! - мужчина бросил поета на кроватьй, начиная раздеваться. -Вергилий, ты когда-нибудь задумывался, что бы делал, будь со мной в одной постели? - глаза Августа были спокойны, не возможно было понять, что же он чувствует в этот момент. -И-Император! разве кто-то посмел бы думать о Вас в таком русле! - уши и лицо Марона были ярко-красными, буд-то вся кровь прилила к голове. -Вергилий, писатель мой, что же ты так стесняешся? неужто ты не хочешь этого? тц, ну раз так, я не буду настаивать. - мужчина уже хотел начать одеваться, а после и уйти, но к поету вдруг прильнула смелость. -н-нет, Император, вы меня не так поняли! есть ли в мире тот, кто сможет вам в чём-то отказать? - хоть лицо его всё ещё было красным, но этот цвет понемногу спадал и глаза увлажнились. -знаешь, тебя совсем не поймёшь, писатель, то не хочешь, то хочешь. так что же мне с тобою делать, а? - Октавиан выглядел как безобидная овечка, но под этой овечьей шкурой был волк - жестокий и ненасытный. -х-хочю! поет старался не смотреть в глаза Августу, но тот развернул его голову к себе и своими лепестками гуд коснулся чужих. сначала, это было очень нежно, но с каждым разом, накрывая чужие губы своими, он становился всё сверепие. через некоторое время, мужчина под ним начал постанывать, что возбуждало его ещё больше. скинув с него одежду одним взмахом, он начал покрывать его нежно и чувствительное тело поцелуями. почти каждый раз он вытягивал из своего партнёра стоны, которые становились всё громче и громче. вскоре, он изучил всё тело поета своими губами. добравшись до стоявшего колом члена, он аккуратно взял головку в рот, и потихоньку начал засасывать его всё глубже и глубже, набирая темп. Марон вцепился руками за простыню, которая была постелена на кровати, что бы сдерживать стоны, которые пытались вырваться из его горла. продержался он так недолго, вскоре закрыл свой рот рукой, что хоть как-то могло приглушить его. -убери. - вынув изо рта половой орган, сказал Август. -но Император... я не могу не издавать звуки, когда Вы делаете с моим телом такое... - его взгляд бул полон смущения, а губы покраснели и опухли. -а хто просил тебя молчать? я, наоборот, хотел бы слышать, насколько тебе это нравится. - он опять набросился на губы поета, не давая тому и минуты отдыха. -мм, Император, ещё... - юноша потерял всю свою скромность и весь рассудок от этих утех, которых никогда не получал. Октавиан, как только услышал одобрение на свои действия, медленно опускал свою руку, проводя по спине поета, ниже и ниже. коснувшись ягодиц Марона, он сжал их в своей руке из-за чего услышал ещё один стон. не удовлетворившись и этим, он начал нащупывать между вдумя ягодицами тугой круг мышц. найдя его, он аккуратно ввёл туда первый палец, а затем и второй. хотя для растяжки это было мало, но поет чувствовал, что больше пальцев его маленькая дырочка не пропустит. но третий палец всё таки уместился. спустя некоторое время, Октавиан достал пальцы и на замену им пришло кое-что покрупнее их всех вместе взятых. когда Август приставил член к заднему проходу юноши, тот, почувствовав что-то неладное, отстранился. -Император, что Вы собираетесь делать?! Вы уверены, что не порвёте меня? это ведь всё таки впервые для меня и вот так сразу... - он опять залился краской, прийдя в смятение. -Вергилий, писатель мой, неужто ты волнуешься, что я сделаю тебе больно? - он нагнулся низко над ухом поета. - разве этот Император может сделать тебе больно? -нет, конечно нет! я никак не хочу сказать, что вы мне сделаете больно, просто... - он так и не закончил свою мысль, то ли от того, что не знал, что сказать, то ли от того, что в его нутро вторглось инородное тело огромных размеров. несколько десятков минут Марон не понимал что вообще происходит и что ощущает. это было очень даже больно, но и приятно. а когда Август задевал то самое чувствительное место, то юноша не раз изливался. но через некоторое время, Октавиан оказался снизу, посадив поета сверху на себя. второй не знал, что должен делать и вопросительно посмотрел на Августа. тот же ответил: -двигайся, Вергилий, писатель мой. Моран ещё раз взглянул на лицо мужчины, но быстро отвёл взгляд, ведь Октавиан тоже смотрел на него. казалось, что Император не отводил взгляд от поета. юноша послушался и начал подниматься вверх, а потом садиться вниз. темп его был очень медленным, а сам он выглядел неуклюже. если обстановка была немного другая, то Октавиан рассмеялся бы и похлопал того по голове. Вергилий не ускорялся и своим выдом буд-то просил помощи. Август положил свои большие руки на его талию, и начал поднимать и опускать юношу, наращивая темп. несколько раз они меняли позы, Октавиан пытался ублажить поета как только мог, а писатель постоянно стонал, даже когда ничего возбуждающего не ощущал.***
-неужто тебе настолько не понравилось, что просишь не упоминать об этом? - уставился на любовника Август. -ну нет же, Император. я имею в виду... эх, так уж и быть, я пойду с Вами в театр. - его глаза были очень нежными и ласковыми. -ох, как же чудесно, что Вергилий, мой писатель, согласился. я уж думал, что придётся тебя туда тянуть на спине. - пусть это и звучало, как простая шутка, но что-то подсказывало Марону, что не согласись он, то всё равно бы оказался в театре. с того дня, Вергилий стал очень известным, благодаря своим драмам, а Август Октавиан любил его и ночью, и днём. и как после такого у него ещё оставались силы писать что-то?